Но пасаран

Мэр города

Был уже вечер, когда наша машина въехала в город Сантьяго де Куба. Оставив машину в переулке, мы смешались с веселой толпой в центральном городском сквере. Рене пискнул: «Кафе!» — и, кивнув нам головой, что означало: «Следуйте за мной!» — направился через шумный сквер к ярко освещенному бару.

Всегда буду вспоминать чудесные вечера в маленьких городках на Кубе. Легкий бриз несет с океана освежающую прохладу, такую желанную после дневного зноя. В городе зажигаются огни, мелькают веселые лица, звенит, стрекочет неутихающий говор. Откуда-то доносятся переборы гитары, грудной женский голос, поющий песню, а из дверей открытых баров — ритмы румбы.

Прогуливающимся горожанам тесно на тротуарах, они заполняют мостовую. В толпе с трудом пробираются и отчаянно сигналят машины. А иногда слышится цоканье копыт, и в уличной толпе появляется всадник. На нем широкополое сомбреро, у пояса в запыленной кобуре огромный старинный кольт и мачете в ножнах из сыромятной кожи. К седлу прикреплено лассо. Всадник привязывает коня к телеграфному столбу и, звеня шпорами, заходит в освещенный бар, чтобы выпить стаканчик ледяного «сервеса» — пива, узнать последние новости и, конечно, пропустить неизменную чашечку кофе.

Выпив кофе, потолкавшись в толпе, мы сели на освободившуюся скамейку в сквере, чтобы обсудить дальнейшие действия. Прежде всего необходимо устроиться на ночлег, отдохнуть после большого пути, поесть. Рене не участвует в нашем совещании. Он прилип к стойке кофейного бара, за которой ослепительной красоты сеньорита ловко орудует чашечками, рычагами кофейного пресса. За эти короткие минуты он уже успел сообщить сеньорите Кларе, что привез в Сантьяго советских кинооператоров и что отныне главной задачей нашей киноэкспедиции будет заснять именно такой кофейный бар, именно такую очаровательную сеньориту, если, разумеется, она ничего не будет иметь против. Судя по нежным взглядам, которые кофейная «королева» кидала на Рене, сдвинувшего набекрень свою пачангу и дымящего гигантской сигарой, она была готова хоть сию минуту приступить к съемкам.

Съемки начнем с завтрашнего утра. Ориенте! Колыбель кубинской революции! Здесь, в столице Ориенте, революционеры штурмовали и крепость «Монкада». К берегам Ориенте в туманное утро подошла легендарная шхуна «Гранма». В горах Сьерра-Маостра отряд Фиделя, насчитывавший двенадцать человек, превратился в победоносную армию кубинской революции!

Город Сантьяго был надежным тылом Повстанческой армии. Здесь непрерывно действовало революционное подполье. Действовало смело, дерзко, не считаясь с опасностями, жертвами. Действовало вопреки жестокому террору Батисты. Отсюда шло снабжение отрядов боеприпасами, медикаментами, оружием. Здесь отважные юноши и девушки бросали вызов режиму тирании, сколачивали революционный фронт, налаживали связь с подпольем Гаваны, Санта-Клары. Готовились к вооруженному восстанию, пополняли ряды сражающихся в горах повстанцев, выпускали боевые листовки…

Наш спутник капитан Агильеро распрощался с нами около полуночи. Провожая его, я вышел на высокий холм, чтобы посмотреть на залитый огнями Сантьяго де Куба — город, когда-то бывший сплотим борьбы против испанских конкистадоров, против американских завоевателей, гордый город — колыбель кубинской революции.

* * *

— Что такое кубинская революция? — спросил как-то Фиделя Кастро один иностранный журналист.

Фидель, не задумываясь, ответил:

— Кубинская революция — это революция обездоленных для обездоленных.

Подтверждение этих слов мы видим на каждом шагу. Видим и поражаемся, как много за короткий срок успела сделать для вчерашних обездоленных революция.

Едешь по стране, любуешься. Вдоль дороги новые поселки — чистые, светлые домики, окруженные цветниками. Новые здания школ, около которых резвятся на спортивных площадках счастливые дети. И каждый раз, поражаясь, мы спрашиваем у наших спутников-кубинцев: «Когда это построено?» Неизменно в ответ гордое: «Построено после революции!»

Капитан Агильеро предложил нам познакомиться с мэром города Сантьяго де Куба. В старинном здании мэрии мы поднялись по мраморной лестнице, прошли через несколько просторных зал, стены которых отделаны темным дубом. В одной из комнат мы увидели группу людей. Они горячо что-то обсуждали. Большинство молодежь, несколько пожилых людей в рабочих блузах.

Похожая на пионервожатую, стриженная под мальчишку девушка поздоровалась с нами; вместе с ней подошли и остальные.

— Компаньерос совьетикос (советские товарищи), — представил нас Агильеро.

Это вызвало взрыв приветствий и рукопожатий. Девушку зовут Электа Фернандес, она была одним из руководителей боевого подполья в провинции Ориенте — это успел нам шепнуть Агильеро, когда мы шли за ней в соседнюю комнату.

Массивные кресла, тяжелые шелковые занавеси, письменный стол с несколькими телефонами. Девушка, очевидно, привела нас в кабинет мэра. Она предложила нам сесть и сама присела на краешек кожаного дивана. Завязалась беседа. Изредка звонил телефон, Электа, извинившись, брала трубку. В эти минуты мы поглядывали на тяжелую дверь и на часы — мэр опаздывал, у него, несомненно, масса дел и без нас. А беседа с девушкой нас увлекла. Она рассказывала о строительстве новых школ и поселков, жаловалась на нехватку книг и учебных пособий, говорила о новых отрядах народной милиции, о ликвидации безработицы.

Лицо Электы становилось строгим, щеки бледнели, когда она вспоминала о трудных годах подполья. Много людей погибло в Сантьяго! Палачи Батисты хватали каждого заподозренного в сочувствии революции.

— Нужно как можно скорее покончить с трущобами! Снимите обязательно трущобы Мансана де Гомес. Пусть увидят люди это страшное место! Каждому станет ясно, почему совершилась наша революция. Уже почти треть обитателей трущоб переселилась в новые дома. Но ведь сразу всего не сделаешь…

Мы стали прощаться. Я попросил Электу передать наш привет мэру города. Он по занятости не смог сегодня с нами встретиться. Мы понимаем, у него столько дел… Девушка удивленно подняла брови и вдруг звонко рассмеялась. Агильеро вскочил и, хлопнув себя по лбу, смущенно пробормотал:

— Неужели я забыл представить вам, товарищи, мэра города Сантьяго! — Он обнял меня за плечо и подвел к хохочущей девушке.

Я не верил своим глазам, мои спутники были не меньше меня поражены и растеряны.

— Все-таки сколько же вам лет, Электа? — спросил я.

— Двадцать три года. По-вашему, мало или много? — смеясь, ответил мэр, откидывая со лба прядь отливающих шелком волос.

Вот она, юная кубинская революция!

Мы распрощались и вышли на улицу. Был полдень. В этот час обеденного перерыва тротуары заполнились людьми, спешащими закусить. Кто домой, кто в ближайший бар.

Седой газетчик на перекрестке кричал:

— Еще одно заявление Вашингтона! Янки грозят интервенцией на Кубе…