Но пасаран

«Революционер должен владеть языком Ленина»

Проснувшись в шесть часов утра, я осмотрелся. Поселок ЦК — около двадцати бамбуковых хижин — предстал теперь передо мной освещенным пробивающимися через густую листву стрельчатыми лучами восходящего солнца. В поселке уже начался деловой день. Слышен был стук пишущих машинок. Тихий перезвон телефонных аппаратов. Сюда доносился шум горной реки, протекавшей где-то поблизости. Некоторые сотрудники ЦК шли с купанья с полотенцами через плечо. Кое-кто с мисочками и бамбуковыми палочками шел в столовую. Другие деловой походкой проходили по тропинкам, протоптанным от одной хижины к другой с бумагами в руках, сидели, углубившись в занятия, на своих рабочих местах.

Вьетнамский домик или хижину, такую, как эта в поселке, собственно говоря, трудно назвать домом. Скорое, это терраса с земляным полом, огражденная с четырех сторон барьером из плетеного бамбука. Крыша из пальмовых листьев. Никаких окон, дверей. В огражденной барьером «комнате» две-три бамбуковых лежанки, два бамбуковых стола. Вот и все. В таких хижинах и в джунглях — Центральный комитет Партии трудящихся Вьетнама, министерства, государственные учреждения. Сотрудники этих учреждений одинаково одеты: крестьянский костюм — рубашка из коричневой ткани с широким воротом на груди, с белыми пуговками. Из этой же ткани широкие штаны. На ногах — сандалии, сделанные из автомобильных покрышек. Эту обувь можно считать одним из величайших изобретений сражающегося вьетнамского народа. Сандалии удобны и прочны. Если вспомнить, что толстая покрышка рассчитана на тяжесть пятитонного автомобиля, то обувь эту практически можно считать вечной. В таких сандалиях легко переходить вброд реку — выйдя на другой берег, лишь тряхнешь ногой, чтобы выбросить застрявший под подошвой камушек, и дальше в путь. Резиновые сандалии — обувь миллионов вьетнамцев в годы войны.

Нам сообщили: нас приглашает президент Демократической Республики Вьетнам товарищ Хо Ши Мин. Его резиденция в полутора километрах от поселка ЦК.

Бывают встречи, запоминающиеся на всю жизнь, оставляющие в сознании и сердце глубокий след. Такой была наша встреча с президентом Хо Ши Мином.

Мы шли по узкой тропинке вдоль крутого обрыва, под которым шумела горная река. Потом углубились в насыщенные пряными испарениями заросли бамбука, пальм и диких бананов и вскоре увидели бамбуковую хижину. С ее крыльца навстречу нам пошел человек в крестьянской одежде. Если бы мы встретили президента на дороге, на рисовом поле, наверняка приняли бы его за простого крестьянина. Знакомое по портретам тонкое лицо, редкая бородка, добрая, приветливая улыбка.

— Здравствуйте, товарищи! Как ваше здоровье? — сказал он, радушно протягивая нам руки и приглашая войти в свою хижину. И с первого же момента, когда мы сели за дощатый стол, замахав веерами из пальмового листа, с первых же слов беседы покинуло нас чувство напряжения и волнения, с которыми мы шли сюда.

Здесь, в джунглях Северного Вьетнама, в походах, в напряженном труде провел президент восемь лет — все суровые годы войны. Никакие трудности и невзгоды, опасности и лишения не согнули стойкого революционера, посвятившего жизнь борьбе за свободу своего народа. На восьмом году войны ему было шестьдесят четыре года, но перед нами сидел человек, полный молодой энергии. На его смуглом худощавом лице и высоком лбу не видно морщин. И все время притягивают вас его темно-карие глаза с золотистыми искорками. Иногда на эти добрые усталые глаза ложилась тень грусти. Это когда он говорил о неимоверных страданиях своего народа, о неисчислимых жертвах, о жестокости врага.

Бамбуковое жилище товарища Хо Ши Мина ничем не отличалось от тысячей хижин, в которых живут крестьяне Вьетнама. Разве только то, что в его хижине, которую он с улыбкой назвал «дворец президента», было два этажа — нижняя терраса была его рабочим кабинетом, верхняя — жилищем, местом отдыха. На рабочем столе — кипы свежих газет, знаменитая его пишущая машинка, о которой рассказывали корреспонденты, побывавшие у него в гостях, маленькая портативная «бэби», на которой он сам выстукивает свои статьи, документы, воззвания к народу и армии. Много книг. На втором этаже — его ложе, циновка на полу, видавший виды, сильно потрепанный чемодан. В углу мы увидели рыжую кошку с тремя котятами.

Мы не удержались от того, чтобы сказать, что нас поражает скромность его жилья.

— А я привык к такой жизни, — сказал он. — К этому приучили меня годы революционной борьбы, подполья. Легок на подъем как партизан. За пять минут соберусь и готов в поход.

Он нас подробно расспросил о пути, который мы проделали.

— Мы позаботились, — сказал он. — о специальном рейсе самолета, чтобы быстрее вас доставить из Пекина во Вьетнам. Как вы переносите наш климат? Очень жарко вам здесь?

— Уже привыкли, товарищ Хо Ши Мин, акклиматизировались, — сказал Женя Мухин, неистово обмахиваясь пальмовым веером, вытирая пот, ручейками стекающий за ворот рубашки.

Хо Ши Мин рассказал нам о только что закончившейся битве в Дьен Бьен Фу, историческом сражении, в котором войска народной армии одержали крупную победу над колонизаторами. Только в плен было взято семнадцать тысяч солдат и офицеров французского экспедиционного корпуса.

Хо Ши Мин говорит о генерале де Кастри, сдавшемся в плен в Дьен Бьен Фу вместе со своим гарнизоном:

— Де Кастри тоже высказывается за мир. Это сейчас, когда он в плену. Раньше он о мире не говорил.

Без гнева говорит Хо Ши Мин о жестоком карателе, сейчас находящемся в лагере военнопленных.

Три тысячи крестьянских домов были сожжены и сотни людей, заподозренных в партизанской борьбе, — мужчин, женщин и стариков провинции Ха Донг были расстреляны. Сейчас в плену де Кастри отрицает. Все отрицает, изредка лишь говоря:

— Я солдат, я выполнял приказ.

Мучительно знакомые слова. Мы, советские люди, слышали это «я солдат…» на протяжении четырех лет на Смоленщине, в Сталинграде, в омытых кровью украинских селах, под Волоколамском…

Хо Ши Мин говорит о Женеве. Трудно предсказать сейчас окончательный результат Женевского совещания. Но оно не может быть безрезультатным. Огромны силы мира, поднявшиеся во всем мире.

— Вам будет нелегко работать, — говорит он. — Мы, конечно, сделаем все от нас зависящее, чтобы облегчить вам условия, но, к сожалению, слишком велики трудности военного времени. — Горячо говорит он о большой любви вьетнамцев к Советскому Союзу. — Вы, первые советские люди, приехавшие в нашу страну, будете ощущать эту любовь на каждом шагу. Наш народ очень чувствительный, сентиментальный…

Беседа наша шла на русском языке. Мы спросили:

— Тяжело было вам изучить русский язык?

— Революционер должен владеть языком Ленина, — ответил он.

Мы провели с товарищем Хо Ши Мином почти целый день. Несколько раз он, извинившись, удалялся к своему рабочему столу, чтобы просмотреть срочную почту, разговаривал по телефону. В таких случаях он давал нам кипу свежих газет и иллюстрированных французских журналов или предлагал осмотреть окрестности его «дворца».

— Мы с вами будем встречаться часто, смело просите все, что вам необходимо для обеспечения вашей работы.

— У нас единственная к вам просьба, товарищ Хо Ши Мин, — сказал я. — Первое и главное, что нам необходимо, — видеть страну. Ночное передвижение по стране не дает этой возможности. Очень просим разрешить нам ездить днем на машинах по дорогам. У нас, у всех троих, достаточный военный опыт, мы всегда вовремя сможем уберечься от воздушного нападения.

Хо Ши Мин немного помолчал и ответил:

— Ни в коем случае, товарищи. Мы потеряли много лучших людей нашей партии от бомбежек, от воздушных атак. Понимаю ваши затруднения, но подвергать вас риску не можем, и, если вам необходимо будет передвигаться днем, придется это делать пешком, на лошадях или на велосипедах. Запрещение дневного движения машин на дорогах является законом в нашей стране.

Взглянув на наши разочарованные лица, он с веселым смехом пожал нам руки и сказал:

— Ну, вот и договорились, все ясно!..

Мы распрощались.