Но пасаран

Горький сахар

Поднялись задолго до рассвета. Готовили завтрак и укладывали в машину аппаратуру. Из загонов, лениво мыча, позванивая колокольчиками, выходили коровы. Лихие вакерос, гарцуя на отдохнувших за ночь копях, подгоняли коров резкими окриками.

Восточная часть неба окрасилась в лимонно-желтый цвет, а над горизонтом появилось багряное зарево. Через пальмовую рощу проехал трактор, оставляя за собой облако пыли. Оно было похоже на золотистый туман и неподвижно висело над землей в безветренном воздухе.

Машины остановились у развилки. Вдали виднелись трубы сентраля Медиа Луна. На Кубе сахарный завод называется «сентраль». Каждый завод является центром большого района плантаций тростника.

На обочине дороги стоял маленький автомобиль-вездеход «виллис».

— Чья машина? — спросили мы у крестьянина, развалившегося на заднем сиденье машины.

— Инспектора Феликса Переса, — ответил тот. — Вы советские кинооператоры?

— Да!

— Он просил вас подождать немного.

Рене прижал машину к обочине, мы присели на траву.

«Инспектор Перес! — думал я. — Бедняк крестьянин, не имевший клочка собственной земли, сейчас руководит огромным сельскохозяйственным районом. Пользуется всеобщим уважением, любовью людей».

Мы услышали приближающийся хруст тростника, топот лошадиных копыт. Внезапно стена зарослей раздвинулась, и на дорогу выехали всадники.

— Салюд, компаньерос! Все советские люди так же точны, как вы? — сказал Перес, соскакивая с коня.

На нем рубашка с заплатами. Широкополая шляпа, пистолет. Распрощавшись со своими спутниками, он сел за руль «виллиса». Меня пригласили сесть рядом. Машина тронулась. Несколько минут мы молчали. Я разглядывал его коричневое лицо, покрытое глубокими морщинами.

— Давно вы в этих местах? — спросил я.

— Всю жизнь. Здесь я работал на плантациях. — Он помолчал с минуту, затем, наклонив голову, продолжал: — Работа на сахарной плантации сезонная, всего три месяца в году, в период уборки. Когда тростник поспевал, работой были обеспечены все. От мала до велика. Но когда проходило время сбора и переработки сахара, сентрали останавливались и люди оказывались без работы. Девять месяцев в году без работы. Девять месяцев голода, безработицы. Это называлось «мертвое время».

— А кроме сахара?.. Столько плодородной земли вокруг! Крестьяне могли бы выращивать овощи, фрукты. Почему же безработица девять месяцев?

— Плодородных земель много. Но они были огорожены колючей проволокой. Люди голодали, дети умирали, но прикоснуться к пустующим землям не разрешалось. А помидоры, огурцы, картофель кубинцы должны были ввозить из Соединенных Штатов Америки. За доллары. Какое дело янки, что дети умирали от голода. Им нужен был сахар. Только сахар! И доллары. Вот почему было «мертвое время». Вот почему сахар был горьким для крестьянского бедняка.

«Виллис», управляемый Феликсом Пересом, бойко бежал по дороге, по обеим сторонам которой зеленые стены сахарного тростника. Вдали то возникала, то исчезала высокая кирпичная труба. Сахарный сентраль Медиа Луна. Мы обогнали ползущий по шоссе поезд из вагончиков, похожих на деревянные клетки: в них возят тростник с плантаций на завод. Трактор тянул шесть таких вагончиков, переполненных людьми. Они скандировали: «Куба — си, янки — но!..», поднимая высоко над головой плакаты и знамена. На одном из плакатов написано:

«НАЦИОНАЛИЗИРУЕМ СОБСТВЕННОСТЬ ИМПЕРИАЛИСТОВ-ЯНКИ! РОДИНА ИЛИ СМЕРТЬ!»

Чем ближе к заводу, тем чаще наш «виллис» обгонял пешеходов, всадников. Шагали отряды крестьянской милиции. Все шли как на праздник: с песнями, с веселыми возгласами, со смехом.

…Мы въехали на широкий двор сахарного завода. Он был уже заполнен крестьянами, ожидавшими начала митинга. Прошли в здание конторы завода, где только что закончил заседать комитет по национализации. По коридору навстречу нам двое милисианос несли огромный портрет в золотой раме. На портрете жирный мужчина с маленькими плутоватыми глазками, мясистым носом — бывший хозяин Медиа Луна.

— Куда несете? — спросил я ребят.

— На свалку!

А Феликс Перес, проводив их взглядом, сказал: «Они понесли на свалку не только сеньора Висенте, но и его хозяев из «Юнайтед фрут компани». Вы, надеюсь, слышали об этой монополии»…

Кто же не слышал о «Юнайтед фрут»! Об этой могущественнейшей империи золота и фруктовых соков. Президенты и диктаторы склоняются в низком поклоне, когда приказывает «Юнайтед фрут». Полиция, войска содержатся на деньги «Юнайтед фрут». Земли орошаются кровью людей, осмелившихся восстать против могущественнейшей империи «Юнайтед фрут».

— Он был верным псом компании «Юнайтед фрут», этот сеньор Висенте, — сказал Феликс Перес, кивнув головой вслед парням, которые понесли на свалку портрет бывшего владельца Медиа Луна. Добрые глаза Феликса сверкнули гневом. Он добавил: — Если бы вы знали, сколько горя испытали люди, которые собрались сегодня на митинг! У каждого из них свои счеты с «мамитой Юнай»… Пойдемте, — сказал он, шагнув через порог, направился к трибуне.

Толпа смолкла, когда Феликс начал свою речь. Говорил он долго. Кубинцы любят долгие речи. Феликс говорил о тяжелом прошлом, о том, что испытал он, крестьянин-бедняк, что испытали все, кто слушал его. Когда он произнес слова «тиемпо муэрте», толпа заколыхалась, словно каждый из этих людей хотел сказать:

«Смотрите на меня! Взгляните на всех нас! Мы без страха выгнали янки со своей земли. И никогда больше не будем рабами янки!»

Феликс Перес кончил речь, а над толпой долго гремело:

— Куба — си, янки — но!