Ночные всадники

Глава XI
В РАНЧО

Позднее, днем, оба брата уселись на веранде и вели откровенный дружеский разговор после нескольких лет разлуки. Они только что вернулись после беглого осмотра маленького ранчо, так как Билль непременно хотел ознакомиться с хозяйством брата. Осмотр, однако, не доставил Биллю такого удовлетворения, на которое он рассчитывал, рисуя себе яркими красками жизнь в ранчо, и мало-помалу энтузиазм его исчезал. Везде он видел запущение: хозяйственные постройки были в плохом состоянии, и ранчо Чарли оставляло желать многого. Только коррали производили лучшее впечатление и давали надежду на улучшение.

— Видишь ли, Билль, я очень мелкий фермер, — сказал Чарли, словно оправдываясь. — Мне принадлежит только земля, на которой стоит дом и эти пастбища, а также пара пастбищ дальше в долине. Я плачу правительству за право пасти мои стада. Это вполне удовлетворяет мои требования, и поэтому я держу большей частью одного работника. Весной и осенью я нанимаю в подмогу других. Таким образом, мне удается все-таки получить доход с моей фермы.

Билль кивнул головой в знак понимания. Конечно, его прежние мечты получили удар, но мало-помалу он оправился и начал разговор.

— Теперь мы все это изменим, — сказал он, — мы приобретем свои собственные пастбища, если только их можно будет купить, соорудим новые хозяйственные постройки, будем разводить лошадей, так же как и скот, расширим свои владения и будем сеять пшеницу. Мне говорили там, на востоке, что этому делу предстоит большая будущность. Да, сэр, мы займемся всем этим на равных правах. Будем легальными компаньонами в деле. Я вношу свой капитал, а ты даешь то, что уже сделано тобой, свой опыт и знания. Вот для чего я приехал сюда.

При помощи своего громкого голоса и своего энтузиазма Билль старался скрыть свое явное желание помочь брату под видом чисто деловой сделки. Он говорил себе, что такого неделового человека, как Чарли, нетрудно провести таким образом. Но Чарли не был обманут и даже попробовал протестовать. Однако Билль с таким жаром стал доказывать ему, что он не прав, что Чарли ничего другого не оставалось, как подчиниться его твердому решению.

Чарли смотрел на открытое, добродушное лицо брата, на его сверкающие энтузиазмом большие голубые глаза, и в душе его снова зашевелилось то сожаление, которое заставляло его особенно сильно презирать самого себя. Он думал о том, до чего довели его собственные безумства, и чем он стал теперь. Что подумает о нем этот добрый, великодушный человек, когда убедится, как мало он изменился с тех пор, как отец отвернулся от него, как от презренного существа, и когда узнает наконец, как низко он пал и что скрывает его жизнь? И хотя он не показывал этого брату, но его опасения и душевные терзания были очень велики, когда он говорил с ним.

Они вернулись в дом и уселись в два неудобных кресла грубой домашней работы. Билль стал развивать свои планы и только когда он кончил, то их деловой разговор принял более личный характер. Чарли заговорил о себе и рассказал брату о том, что спасло его от окончательного падения, когда отец отправил его в этот далёкий, заброшенный край, надеясь, что здесь он возродится к новой жизни.

— Да, — сказал Чарли. — Я думаю, что все моральные принципы были разрушены у меня и если я сохранил благопристойность, то лишь вследствие того, что некоторого рода художественное чутье еще оставалось у меня, несмотря на мое нравственное падение. Когда я только что приехал сюда, то я не чувствовал никаких угрызений совести и готов был идти по старому пути. Мне было все равно. Но здесь я встретил женщину, самую благородную и самую лучшую, какая только существует на свете. Она прекрасна, умна, обладает возвышенной душой и твердым характером. Она приехала сюда, чтобы заработать здесь средства к жизни со своей сестрой. Ее стремление к независимости и желание жить вне узких рамок условностей было единственной причиной, заставившей ее покинуть Восток и переселиться сюда, на Запад. И вот эта женщина почти спасла меня от самого себя. Я люблю ее и дорожу ее хорошим мнением, больше чем всем другим на свете. Я не хотел бы потерять его. Но бывают времена, когда даже ее влияние не может удержать меня. Вот почему я говорю, что она почти спасла меня, почти, но не совсем! Билль, я борюсь, борюсь с собой. И она борется, не зная этого. Передо мной всегда носится ее прекрасный образ, я вижу ее лицо и ее глаза, смотрящие на меня с укоризной. Этот образ побеждает в большинстве случаев, но не всегда. Подожди Билль, когда ты увидишь Кэт, то поймешь меня. Я люблю ее бесконечно, а она только расположена ко мне. Она никогда не будет чувствовать ко мне того, что я чувствую к ней. Да и разве может быть иначе? Я думаю, ты знаешь, что я такое. Каждый, кто знает меня, знает, что я безнадежный пьяница.

Он сказал эти слова без всякой горечи, без всякого сожаления о себе. По-видимому, он даже не чувствовал стыда, признаваясь в этом. Билль удивлялся. Он никак не мог понять этого: Он постарался представить себя самого, делающего такое признание. Что чувствовал бы он при этом? Стыд, невообразимый стыд, дальше этого он не могли идти, и его доброе лицо покраснело за брата, который таким образом попирал до некоторой степени ногами его лучшие чувства. Чарли заметил это и с нежностью поглядел на него.

— Не надо, Билль, я не стою этого, — сказал он с горечью. — Я знаю, что ты думаешь. Ты не можешь думать иначе. Ты родился с сильным, крепким телом мужчины. Я же родился слабым, ничтожным. Я вовсе не говорю этого, чтобы извинять себя. Я просто констатирую факт. Посмотри на меня рядом с собой. Мы оба дети одних и тех же родителей. Но во мне есть что-то женственное. Ведь у меня даже нет растительности на лице! Моя мать приходила в восторг, глядя на мои нежные черты лица, на мои тонкие руки с длинными пальцами, и ей нравилась моя мягкость и нежность, какие встречаются только у женщин. Она поощряла меня в этом отношении и бессознательно убивала во мне последние черты мужской натуры. Но эта натура все-таки рвалась наружу, и когда наконец вырвалась, то у меня уже не оставалось никакой нравственной силы, чтобы сдержать ее порывы. Я сделался безвольной игрушкой своих страстей. Я не мог никогда противостоять соблазнам…

Билль молчал. Привязанность к брату и жалость владели всеми его чувствами. Чарли говорил правду, у него не было нравственной силы бороться с собой. Пьянство, со всеми сопровождающими его пороками, вызвало его падение, и Билль теперь ясно видел, после пятилетнего отсутствия, что на его возрождение в этой обстановке надеяться было нельзя. Если его любовь к этой женщине не могла спасти его, то кто же может это сделать? Ему хотелось сказать что-нибудь такое, что заставило бы Чарли убедиться в неизменной привязанности брата к нему. Но он не мог найти подходящих слов и только просто спросил, кто такая эта женщина, о которой он говорит.

— Кэт Сетон, — отвечал Чарли.

Выражение лица Билля сразу изменилось, и он воскликнул:

— Это сестра Эллен Сетон?

— Да, но разве ты знаешь Эллен?

— Я видел ее по дороге. Удивительно хорошенькая девушка! — вскричал Билль с восторгом. — Серые глаза, светлые волосы. Она была одета так, как будто прогуливалась по Бродвею в Нью-Йорке. Файльс говорил мне о ней.

— Файльс? — лицо Чарли сразу омрачилось, и в глазах появилось суровое выражение. Он встал со стула и прошелся по веранде.

— Что же он говорил тебе? — спросил он брата.

— Ничего особенного. Сказал мне, что у нее есть сестра, которую зовут Кэт, что они в некотором роде фермерши и живут здесь около пяти лет.

— Ну, хорошо. Видишь ли, я не хочу, чтобы он вертелся около Кэт. А теперь пойдем ужинать. Я забыл, что ты, должно быть, голоден, — сказал Чарли, выражение лица которого смягчилось.

Кэт Сетон не выходила из дома в это утро. Работа на собственной маленькой ферме задержала ее. Надо было произвести кое-какие исправления, и так как она не могла положиться на своих двух наемных работников, то ей нужно было самой присматривать за ними, чтобы они исполнили все как следует. После обеда, в полдень, когда Эллен ушла из дома, Кэт уселась к своему маленькому письменному столу и занялась счетными книгами.

Комната, в которой она находилась, служила им и гостиной и столовой. Она была небольшая, но комфортабельная и уютная. Стены были украшены множеством акварелей, не вставленных в рамки, это были работы Эллен. Посредине стоял обеденный стол, а в углу комнаты, рядом с буфетом, находился маленький четырехугольный железный очаг, на котором стоял жестяной котелок с тихо кипящей водой. Сестры очень любили эту комнату, в которой проводили большую часть времени и старались украсить ее, как могли, не тратя на это больших средств. Надо признать, что результаты их усилий были очень удачные.

Кэт была поглощена своей работой, сведением счетов, что она всегда старалась сделать в отсутствие Эллен, которая мешала ей сосредоточиться на цифрах, как вдруг дверь распахнулась и Эллен, с блестящими от возбуждения глазами, как вихрь ворвалась в комнату. Кэт поторопилась закрыть ящик, куда она прятала свои бумаги. Эллен погрозила ей пальцем.

— Берегись, Кэт! — вскричала она. — Когда-нибудь я подделаю ключ к этому секретному ящику, который ты никогда не открываешь в моем присутствии, и узнаю все твои тайны. Уверена, что ты завела интригу с каким-нибудь мужчиной. Может быть, ящик полон писем от… от Дерти О’Брайна.

— Дерти О’Брайн? — засмеялась Кэт. — О да, он занимается всякого рода спортом, а я люблю спорт.

— Тут ведь существуют разные виды спорта, в этом местечке, — заявила Эллен. — Я поищу, нет ли тут такого мастера, кто бы делал поддельные ключи. Ведь, наверное, этого рода спорт распространен в деревне.

Кэт ничего не сказала и только продолжала смеяться.

— Что заставило тебя вернуться, Эллен? — наконец спросила она.

— Что? А как ты думаешь? — воскликнула Эллен.

Кэт улыбнулась.

— Я думаю, что только встреча с мужчиной могла заставить тебя свернуть с дороги.

— На этот раз ты права, Кэт, — заявила Эллен. — Да, это был мужчина… не мышь, хотя и тот и другая могут заставить меня бежать. Разница лишь в том, что один имеет для меня привлекательную силу, а другая отталкивает. Вот и все.

— Кто же этот мужчина? — спросила заинтересованная Кэт.

— Кто? Не кто иной, как Большой Брат Билль, — мужчина, за которого я обещала вам выйти замуж… Я видела его, Кэт, видела! И он поклонился мне, — с восторгом говорила она. — Он такой огромный, такой огромный и у него самые милые и самые глупые голубые глаза, какие мне только случалось видеть. Вот почему я и узнала его тотчас же, когда только увидела с инспектором Файльсом. Я вспомнила, что Чарли говорил про него, что у него мало смысла, и я с трудом удержалась, чтобы не расхохотаться. Мне кажется, он подумал, что я улыбаюсь, и поэтому он снял шляпу передо мной. Это было так комично. Полицейский как будто взял его на свое попечение, чтобы он не потерялся здесь. Он, наверное, самый живой, полный огня человек, и я влюбилась в него с первого взгляда. Если ты не придумаешь сейчас же какого-нибудь поручения, с которым я могла бы отправиться к Чарли, то я наделаю каких-нибудь безумств или…. упаду в обморок.

Кэт, громко смеясь, сказала:

— Посмотрим, надо придумать какое-нибудь извинение…

— Извинение? — перебила ее пылкая Эллен. -

Никаких извинений! Я никогда не извиняюсь в том, что ищу общества мужчины. Притом же…

— Тс, дитя! — возразила Кэт. — Ты мешаешь мне думать своей неистовой болтовней. Должна же я выдумать какой-нибудь предлог, для чего я посылаю тебя туда к Чарли. Подожди… я придумала. Вот отнеси ему эти две книги. Я обещала их ему несколько дней тому назад. Но это все равно, я отсылаю их с тобой и напишу записку, чтобы он познакомил тебя со своим братом, так как ты смертельно влюбилась в него.

— Как ты смеешь, Кэт Сетон, как ты смеешь? — грозно крикнула Эллен. — Я убью тебя, застрелю из твоего большого ружья, если ты это сделаешь. Я ничего подобного не слыхала никогда! Как ты смеешь говорить, что я смертельно влюбилась в него? Я… я не думаю, я даже не желаю видеть его теперь. Наверное, я не хочу этого… Но конечно, я обнесу эти книги… если ты в самом деле желаешь, чтобы Чарли имел их. Ты же знаешь, что я все готова сделать, чтобы помочь тебе.

Кэт уже привыкла к таким диким взрывам Эллен и знала, что они не продолжаются у нее дольше пяти минут и всегда заканчиваются признанием своего безумия.

— Хорошо, — сказала Кэт. — Ты настоящий чертенок, Эллен, и за наказание ты отнесешь эти книги только после ужина.

— Кэт… я… — запротестовала Эллен.

— Нет, — возразила Кэт с притворной строгостью. — Тут никаких оправданий не нужно. Слишком поздно… Только после ужина!

Эллен быстро отошла от нее и подбежала к стене, на которой висели на перевязи два револьвера. Она схватила за приклад один из них и собиралась вытащить из кобуры.

— Эллен, не трогай! — вскричала в большой тревоге Кэт. — Ведь они оба заряжены.

Эллен отскочила с побледневшим лицом.

— О, я не знала! — воскликнула она. — . Но зачем ты их держишь заряженными? Ты… ты не отважилась бы выстрелить из них!

Темные глаза Кэт улыбались, но эта улыбка была натянутая.

— Не отважилась бы? — сказала она и прибавила небрежным тоном: — Но ведь это все, что стоит между нами и… и злодеяниями в Скалистых Ручьях.

Эллен несколько мгновений молчала и испытующе смотрела в глаза Кэт, точно желая прочесть в них что-то, и затем задумчиво проговорила:

— А я думала, что ты изменилась, Кэт, что ты забыла все такое и сделалась чем-то вроде наемной работницы в этой деревне…