Ночные всадники

Глава XIII
ПЕРЕПОЛОХ

— Тысяча голов скота, Джон! Тысяча штук уведены перед самым нашим носом! Черт возьми, это невыносимо! — вскричал Лаблаш. — Около тридцати пяти тысяч долларов потеряны в одно мгновение. Зачем же мы платим столько денег полиции, если возможны подобные вещи. Это возмутительно! Ведь таким образом никто не в состоянии оставлять в прерии свои стада! Для страны это будет разорением. Кто говорил, что этот негодяй Ретиф умер, что он утонул в великом болоте? Это все выдумки, говорю вам! Этот человек так же жив, как мы с вами… Тридцать пять тысяч долларов! Это черт знает что!.. Это позор для страны!..

Лаблаш нагнулся вперед, сидя в кресле, и тяжело облокотился руками на письменный стол Джона Аллондэля. Они оба сидели в конторе Аллондэля, куда Лаблаш тотчас же поспешил, узнав о дерзком набеге, совершенном накануне ночью на его стадо. Голос Лаблаша стал хриплым от волнения, и он просто задыхался от бешенства. Старый Джон с недоумением смотрел на ростовщика, не вполне еще соображая, что случилось, так как утром голова у него была не совсем свежая после выпитого накануне виски. Притом же внезапное появление Лаблаша и его необыкновенный рассказ еще усилили хаос в его мыслях.

— Ужасно!.. Ужасно!.. — вот все, что он в состоянии был пробормотать в ответ. Затем, несколько потянувшись, он проговорил нерешительно: — Что же мы можем сделать?

Лицо Джона Аллондэля нервно подергивалось. Глаза его, некогда блестящие и смелые, теперь стали мутными и красными. Вообще, он имел вид человека совершенно больного. Какая разница с тем, каким он был на балу поло в Калфорде, год тому назад! Причина такой быстрой перемены была ясна каждому. Все говорили о неумеренном употреблении виски.

Лаблаш вертелся около него, не делая, никаких попыток скрыть свое бешенство. Его природная свирепость обнаруживалась вполне. Он был совершенно пунцовый от ярости. Поклоняясь всю жизнь только деньгам, он получил теперь удар в самое чувствительное место.

— Что делать?.. Что мы должны сделать? — воскликнул Лаблаш. — Что должны сделать все фермеры Альберты? Сражаться, человече, сражаться! Прогнать этого негодяя в его логовище! Выследить его! Гнать его из одного леса в другой, пока мы не захватим его и не разорвем в клочья!.. Неужели же мы будем смирно сидеть, пока он терроризирует всю страну? Допустить, чтобы он похищал у нас скот и угонял бы его неизвестно куда? О, нет! мы не должны успокоиться, пока он не закачается на виселице на конце собственного лассо!

— Да… да… — отвечал Джон, лицо которого слабо подергивалось. — Вы совершенно правы, мы должны изловить этого негодяя. Но мы знаем, как было раньше… то есть, я хочу сказать, раньше, чем распространился слух о его смерти. Проследить этого человека было невозможно. От тотчас исчезал в воздухе… Что же вы предлагаете теперь?

— Да, но это было два года тому назад, — возразил Лаблаш. — Теперь другое. Тысяча голов скота не может так легко исчезнуть. Какие-нибудь следы должны же оставаться. К тому же негодяй ненамного опередил нас, потому что я уже отправил сегодня утром посланного в форт Сторми Клоуд, и оттуда нам тотчас же пришлют сержанта и четверых солдат. Я ожидаю их сюда каждую минуту. Нам обоим, как мировым судьям, надлежит подать пример поселенцам, и нам будет оказана самая искренняя помощь. Вы понимаете, Джон, — прибавил ростовщик тоном предостережения, — хотя я тут являюсь главным пострадавшим от набега этого негодяя лицом, но, тем не менее, это столько же ваша обязанность, как и моя, взять дело преследования в свои руки.

Когда первый приступ бешенства прошел у Лаблаша, он снова принял облик делового человека, истинного янки, и стал спокойнее обсуждать обстоятельства этого удивительного происшествия. Но глаза его при этом злобно блестели, и выражение его одутловатого лица ясно указывало, что может ожидать несчастного грабителя, если он попадет в его власть.

Джон Аллондэль делал большие усилия, чтобы привести в порядок свои мысли и понять, что произошло. Он старался внимательно выслушать рассказ ростовщика, но на него произвело сильное впечатление главным образом то, что Ретиф, этот глава грабителей скота, наводивший страх на весь округ своими дерзкими набегами, появился вновь, хотя все были уверены, что он давно погиб! Наконец мысли его как будто просветлели, он встал и, облокотившись на стол, заговорил решительным тоном, несколько напоминавшим прежнего бодрого и энергичного фермера:

— Я не верю этому, Лаблаш. Это какая-то дьявольская выдумка, имеющая целью скрыть настоящего виновника. Питер Ретиф глубоко погребен в этом отвратительном болоте и воскреснуть оттуда он не может. Никто не заставит меня поверить этому. Ретиф? Да я готов скорее поверить, что это сам сатана явился и увел стадо. Ба! Где этот ковбой, который рассказал вам эту сказку? Вас хотели одурачить.

Лаблаш с любопытством поглядел на старого фермера. На один момент слова Джона Аллондэля поколебали его уверенность, но когда он припомнил неприкрашенный рассказ ковбоя, то эта уверенность опять вернулась к нему.

— Никто меня не одурачил, Джон. Вы сами услышите этот рассказ, как только сюда явится полиция. Тогда вы сами сможете судить, насколько он правдоподобен.

Как раз в эту минуту в открытое окно донесся топот копыт. Лаблаш выглянул на веранду.

— Ага! — воскликнул он. — Он уже здесь. Я рад, что они прислали сержанта Хоррокса. Это как раз такой человек, какой нужен здесь. Прекрасно. Хорроке знаток прерии, — прибавил Лаблаш, потирая свои толстые руки.

Джон Аллондэль встал и, пойдя навстречу полицейскому офицеру, проводил его в свою контору. Сержант был невысокого роста, тонкий, с какими-то кошачьими ухватками. Лицо у него было темно-бронзового цвета, с острыми чертами, орлиным носом и тонкими губами, скрывавшимися под густыми черными усами. Глаза у него были тоже черные, взгляд очень подвижной. Он производил впечатление человека весьма пригодного для такой работы, которая требовала хладнокровия и не столько ума, сколько быстрой сообразительности.

— Доброе утро, Хоррокс, — сказал Лаблаш. — Тут есть для вас прекрасное дельце. Вы оставили своих людей в поселке?

— Да. Я решил прямо ехать туда, чтобы услышать от вас все подробности дела, — отвечал сержант. — Судя по вашему письму, вы тут главный пострадавший.

— Именно! — воскликнул Лаблаш, снова воспылав гневом. — Тысяча голов скота, ценностью в тридцать пять тысяч долларов!.. Но подождите минутку, мы пошлем за ковбоем, который принес это известие, — прибавил он несколько более спокойным тоном.

Слуга был послан тотчас же, и через несколько минут явился Джим Боулей. Джеки, вернувшаяся из корралей, вошла одновременно с ним. Как только она увидала у дома полицейскую лошадь, то сейчас же догадалась, что случилось. Когда Лаблаш увидел ее, на лице его выразилось неудовольствие, а сержант взглянул на нее с удивлением. Он не привык, чтобы на его разбирательствах присутствовали женщины. Однако Джон Аллондэль сразу предупредил все возражения, которые могли быть сделаны его посетителями. Обратившись к сержанту, он сказал:

— Сержант, это моя племянница Джеки. Все дела прерии касаются ее так же близко, как и меня. Послушаем сперва, что рассказывает этот человек.

Хоррокс поклонился девушке, притронувшись к краю своей шляпы. Он уже не мог протестовать против ее присутствия.

Джеки сияла красотой в это утро, несмотря на свой невзрачный рабочий костюм, в котором она ездила верхом. Свежий утренний воздух усилил румянец ее щек и блеск ее больших темно-серых глаз, окаймленных густыми ресницами. Хоррокс, несмотря на свой безмолвный протест против ее присутствия, все-таки не мог не залюбоваться этой прелестной дочерью прерии.

Джим Боулей начал свой простой, безыскусственный рассказ, который произвел впечатление на слушателей своей правдивостью. Он говорил только то, что знал, и не старался выгородить ни себя, ни своих товарищей. Сержант и старый фермер Джон Аллондэль слушали его с большим вниманием. Лаблаш старался отыскать какие-либо противоречия в его рассказе, но ничего не мог найти. Джеки, слушая со вниманием, не переставала следить за выражением лица Лаблаша. Однако серьезность положения сознавалась всеми, и необычайная смелость набега, видимо, поразила полицейского и Джона Аллондэля, вызвав у них изумленное восклицание. Когда ковбой кончил свой рассказ, то несколько минут господствовало молчание. Хоррокс первый нарушил его.

— А как же вы освободились? — спросил он ковбоев.

— Семья меннонитов, путешествовавшая ночью, проезжала мимо этого места через час после рассвета, — отвечал ковбой. — Они остановились лагерем за четверть мили от рощи, где мы были привязаны. Эта роща была самая близкая и их стоянке, и они пришли в нее искать топливо для своего костра, тогда и увидели нас, всех троих. У Ната была переломлена ключица… Грабители не забрали лошадей, поэтому я мог прямо прискакать сюда…

— Вы видели этих меннонитов? — спросил полицейский Лаблаша.

— Нет еще, — угрюмо ответил Лаблаш. — Но они сюда придут.

Значение этого вопроса не ускользнуло от ковбоя, и он обиженно воскликнул:

— Слушайте, мистер, — я ведь не какой-нибудь обманщик и пришел сюда не сказки рассказывать. То, что я сказал, святая истина. Нас захватил и связал Питер Ретиф, — это так же верно, как то, что я живой человек! Духи не разгуливают в прерии и не похищают скота, как я полагаю! Во всяком случае, этот дух был очень сильный, и моя челюсть чувствовала это, когда он вложил мне кляп в рот. Вы можете быть уверены, что он опять вернется, чтобы наверстать потерянное время…

— Хорошо, мы допускаем, что этот грабитель будет тот, о ком вы говорите, — прервал Хоррокс, строго взглянув на злополучного ковбоя. — Теперь скажите, вы искали следы стада?

— Вы понимаете, что я поторопился приехать сюда и не оставался для этого, — отвечал ковбой, — но найти их будет легко.

— Хорошо. И вы узнали этого человека только после того, как увидели его лошадь?

Полицейский офицер задавал свои вопросы суровым тоном, как судья, делающий перекрестный допрос свидетелей.

— Я не могу этого сказать с точностью, — ответил Джим нерешительно. Он в первый раз поколебался. — Его вид показался мне знакомым, но я не узнал его тотчас же. Я вспомнил его имя, когда увидал Золотого Орла. Никакой хорошо опытный житель прерии не может ошибаться относительно животных. О, нет, сэр?..

— Значит, вы признали этого человека только потому, что узнали его лошадь? Это утверждение довольно сомнительное.

— У меня нет никаких сомнений на этот счет, сержант. Если же вы не верите…

Полицейский офицер повернулся к другим.

— Если вы больше ничего не желаете спросить у этого человека, то я с ним покончу… пока. — Он вынул свои часы и, взглянув на них, обращаясь к Лаблашу, прибавил: — С вашего позволения, я возьму с собой этого человека через час, и он покажет мне место, где это произошло.

Лаблаш отдал соответствующие приказания ковбою, и тот удалился.

Когда он вышел, то глаза всех вопросительно взглянули на сержанта.

— Ну, что? — несколько нетерпеливо спросил Лаблаш.

Хоррокс пожал плечами.

— Со своей точки зрения этот человек говорил правду, — решительно ответил сержант. — Притом же у нас никогда не было явных доказательств, что Ретиф погиб. Но, насколько я понял, ко времени его исчезновения ему было небезопасно оставаться здесь. Может быть, этот ковбой прав. Во всяком случае, я не удивляюсь тому, что мистер Ретиф на этот раз зашел слишком далеко в своей дерзости. Ведь тысячу голов скота скрыть не так легко, и вообще нелегко справиться с таким огромным стадом. И передвигаться быстро оно не может. Что же касается отыскания следов, то это будет детская игра, — прибавил он, пожав плечами.

— Надеюсь, что. так будет, как вы предполагаете, — сказал с ударением Джон Аллондэль. — Но то, что вы предполагаете, было уже испробовано нами раньше. Во всяком случае, я уверен, что дело находится в хороших руках.

Хоррокс как-то безразлично отнесся к любезным словам Джона Аллондэля и, видимо, о чем-то раздумывал. Лаблаш с трудом поднялся и, поддерживая свое грузное тело, опершись рукой на стол, проговорил:

— Я хочу напомнить вам, сержант, что это дело не только касается меня, как частного лица, но и как официального представителя, как мирового судьи. К той награде, которую я могу обещать от имени правительства, я прибавлю еще тысячу долларов, если будет возвращен скот, и другую тысячу долларов, если будет пойман злодей. Я решил не жалеть никаких издержек для того, чтобы этот дьявол был наконец схвачен и понес заслуженное наказание. Вы можете получить от меня на все ваши экстренные расходы. Поймайте его во что бы то ни стало!

— Я сделаю все, что могу, мистер Лаблаш, — отвечал Хоррокс. — А теперь позвольте мне удалиться. Я хочу отправиться в поселок и отдать некоторые приказания своим людям. Доброе утро, мисс Аллондэль, до свиданья, джентльмены! Вы услышите обо мне сегодня вечером.

Сержант удалился с гордым видом, как подобало официальному лицу. Впрочем, он имел право гордиться, так как приобрел известность своей ловкостью в поимке всяких нарушителей закона и быстрой расправой с ними. Он не церемонился с ними, но знал, что и они не дадут ему пощады, если овладеют им. Поэтому он действовал быстро и не раздумывая. Его обвиняли, что он часто стрелял, даже не разобрав дела. Но несомненно, что его оружие действовало проворнее, чем у всякого злоумышленника, и потому он был о себе высокого мнения. Начальство тоже высоко ценило его заслуги.

На этот раз, однако, он имел дело с очень ловким человеком. Он это сознавал и сам, но все же не предполагал, что изловить злодея будет так трудно.

Лаблаш тоже вскоре ушел, и в ранчо остались только Джон Аллондэль и его племянница.

Старика фермера, видимо, утомило умственное напряжение во время разговора с Лаблашем и допроса ковбоя, и Джеки, наблюдая за ним, с огорчением замечала, как он опустился за последнее время. Она была лишь безмолвным свидетелем происходившей сцены, и никто из участвовавших в ней не обращал на нее никакого внимания. Теперь же, когда все ушли, бедный старик бросил на нее беспомощный взгляд. Его доверие куму своей племянницы было так велико, что он считал непогрешимыми ее суждения, несмотря на ее молодость и пылкий нрав. Теперь он также с ожиданием смотрел на нее, и Джеки не замедлила ответить на его немой вопрос. Ее слова звучали глубокой уверенностью.

— Пусть вор ловит вора, — сказала она. — Я не думаю, дядя Джон, что Хоррокс подходящий для этого дела человек, хотя глаза у него хитрые. Он не страшен для таких, как Ретиф, и единственный человек, которого Ретиф мог бы бояться, это Лаблаш. Лаблаш, этот некоронованный монарх Фосс Ривера, чрезвычайно хитер, а тут только и может помочь хитрость. А Хоррокс? Ну скажите, разве вы можете застрелить зверя из детского ружья? — прибавила она с презрением.

— Так-то так, — сказал старый Джон с усталым видом. — Но знаешь ли, дитя, я не могу не испытывать какого-то странного удовольствия, что именно Лаблаш был жертвой Ретифа. Но ведь никому неизвестно, кто пострадает в следующий раз!.. Я.думаю, нам все же нужно воспользоваться защитой полиции.

Джеки отошла к окну и смотрела в него. Она спокойно улыбалась, когда снова взглянула на дядю и сказала:

— Я не думаю, чтобы Ретиф стал нас тревожить… во всяком случае, он этого не делал раньше. Притом же я не думаю, чтобы он был обыкновенным грабителем…

Она снова повернулась к окну и, заглянув в окно, воскликнула:

— Алло!.. Это, кажется, Билль едет там, по аллее…

Действительно, через несколько минут Билль Беннингфорд со своим обычным беспечно равнодушным видом, не торопясь входил в комнату. Продажа его ранчо, по-видимому, не повлияла на его философский темперамент. Разве только это немного отразилось на его наружном виде, так как он не носил обычного фермерского кожаного костюма и мокасинных башмаков, и его коричневые кожаные сапоги были хорошо вычищены. Но на голове у него была такая же широкополая шляпа, какую все носят в прерии. Он курил папиросу, когда поднимался к дому, но тотчас же бросил ее перед тем, как войти в комнату.

— Здравствуйте, Джон, — сказал он. — Как поживаете, Джеки? Мне нечего спрашивать вас, слышали ли вы новости. Я видел сержанта Хоррокса и этого старого Шейлока Лаблаша выходящими отсюда. Хорошее дельце, не так ли? Весь скот Лаблаша уведен. Каково?..

На его лице выражалось глубокое негодование, как будто Лаблаш был его лучшим приятелем. Джеки улыбалась, глядя на него, но у старика Джона был огорченный вид.

— Вы правы, Билль, — сказал он. — Ловко сделано, очень ловко. Но я все же не могу не пожалеть этого беднягу, если он попадется в руки Лаблаша!.. Извините меня, голубчик, но я должен идти в конюшни. У нас там есть парочка пони, которых мы приучаем к упряжке.

Он вышел. Оставшиеся двое несколько времени смотрели на его удалявшуюся крупную фигуру. Но он шел медленно и согнувшись, точно дряхлый старик. Прежняя бодрость как будто совсем покинула его, и за последние два месяца он состарился точно на десять лет. Джеки глубоко вздохнула, закрывая дверь, и глаза ее печально посмотрели на Беннингфорда. Его лицо тоже стало серьезным.

— Ну, как? — спросила она, с тревогой глядя на него.

Она сделала несколько шагов по комнате и оперлась своими загорелыми руками на спинку кресла. Ее лицо было бледно, но глаза горели, точно под влиянием сильного возбуждения. Вместо ответа Беннингфорд подошел к французскому окну, выходившему на веранду, и запер его, убедившись сначала, что там не было никого. Сосновая аллея была пуста, и высокие деревья, окаймляющие дорогу к дому, тихо шевелили ветвями под дуновением легкого ветерка.

Небо было ослепительно голубое, и кругом царили спокойствие и мир летнего дня.

Беннингфорд подошел к девушке, и лицо его осветилось торжеством. Он протянул к ней руки, и она тотчас же дала ему свои бронзовые ручки. Он молча обнял ее, но вслед за тем немного отодвинулся от нее и, глядя на нее блестящими глазами, проговорил:

— Стадо в полной безопасности. Это было грандиозное дело, дорогая моя. Никогда бы им не пройти по этой тропинке без вашей помощи! Милая девочка, ведь я совсем ребенок по сравнению с вами, с вашим уменьем обращаться со стадом!.. А теперь скажите, какие тут новости?

Джеки нежно улыбнулась ему. Она не могла не удивляться безумной смелости того самого человека, которого многие считали беспечным лентяем, равнодушным ко всему на свете. Но она знала, — и, как ей казалось, всегда это знала, — что он обладал сильным характером и твердой волей, скрывавшимися под его беспечной наружностью. Она ни на одну минуту не пожалела о том, что обстоятельства заставили его употребить свои способности для такого дела. В ее жилах текло слишком много индейской крови, и она не задумывалась о последствиях. Нечто похожее на то чувство, которое побуждало ее некогда помогать Ретифу, теперь внушало ей восхищение поступками Беннингфорда.

— Хоррокс не пожалеет ни трудов, ни расходов, чтобы выследить… Ретифа!.. — тихо засмеялась она. — Лаблаш платит за все. Они отправились искать следы скота. Хоррокса опасаться нечего, но нам надо наблюдать за Лаблашем, Действовать будет он. Хоррокс будет только марионеткой в его руках, не больше.

Беннингфорд с минуту подумал и потом сказал:

— Да, это хорошее известие… самое лучшее. Пусть Хоррокс ищет следы. Он на этот счет мастер. Лучшая ищейка. Но я уже принял все предосторожности. Искать следов напрасно. Бесполезная трата времени!

— Я это знаю по прошлому опыту, Билль, — заметила Джеки. — Ну, а теперь, когда кампания уже началась, какой будет следующий ход?

Прелестное личико Джеки покрылось ярким румянцем, глаза у нее блестели, и вся она была порыв и страсть. Она была удивительно красива в эту минуту, и ее лицо напоминало картину старых мастеров Ван-Дейковской школы. Беннингфорд смотрел на нее жадными глазами, и мысль о Лаблаше, о том, что этот гнусный ростовщик осмелился поднять на нее глаза, намеренно разорял ее дядю, чтобы отнять у нее последнее убежище и тогда навязать ей свою волю, приводило его в бешенство и наполняло жгучей ненавистью его сердце до такой степени, что это лишало его обычной холодной рассудительности… Но он всё-таки овладел собой и отвечал таким же беспечным тоном, как всегда.

— От результата следующего шага будет зависеть многое. Это должен быть решительный, сокрушающий удар, и поэтому он требует тщательной подготовки… Хорошо, что население лагеря метисов состоит из друзей Ретифа.

— Да… и из моих друзей, — заметила девушка, и затем медленно, точно под влиянием внезапной тревоги, прибавила:

— Билль, будьте… будьте осторожны! Ведь у меня нет никого на свете, кроме… кроме вас и дяди… Знаете, я бы хотела, чтобы это кончилось скорее. Могут произойти осложнения. Кто попадется, — я не знаю. Но вот уже чувствуется тревога. Какие-то тени носятся кругом… Смотрите, Билль, не возбуждайте подозрений Лаблаша. Я боюсь за вас… Я не могу лишиться вас, Билль!..

Голос ее дрожал от волнения. Высокая, стройная фигура ее молодого собеседника приблизилась к ней, и его сильные руки крепко обняли ее. Он нагнулся к ней и страстно поцеловал ее в губы.

— Милая, дорогая моя девочка, не падай духом! — прошептал он. — Это война, война на жизнь и смерть, если это необходимо. Но, что бы ни случилось со мной, вы все же будете освобождены от цепких лап старого Шейлока. Да, да, Джеки, я буду осторожен. Мы играем в большую игру, но вы можете довериться мне!..