Ночные всадники

Глава XXIV
ЧЕРНАЯ ПАСТЬ

Вернемся к тому, что произошло в уединенном домике.

Когда Лаблаш завесил окно, оба партнера с величайшей серьезностью приступили к игре в покер. Странная это была игра, в которой на карту была поставлена судьба молодой девушки, ничего не подозревавшей об этом. И окружающая обстановка подчеркивала ее необычность.

Каждый рассчитывал выиграть, и оба старались изо всех сил. Лаблаш был уверен в себе. Старый Джон нервничал. В отношении карточной игры он был безукоризненно честен. Лаблаш же полагался на свое умение не столько играть, сколько манипулировать с картами. Он предпочитал свой обычный метод — метод «отражения», как он мысленно называл, но на этот раз старый Джон почему-то запротестовал против того, чтобы он держал на столе свою знаменитую записную книжку с серебряной покрышкой. К тому же этот метод давал только одно преимущество: знание карт своего партнера. А теперь Лаблашу нужен был более верный, хотя и менее деликатный способ подтасовки. И он без колебания прибегнул к этому средству.

Но он не рассчитал одного. Джон Аллондэль, против обыкновения, был трезв. Дорого бы дал Лаблаш за бутылку виски на столе, но он слишком поздно вспомнил об этом. После нескольких проигрышей старый Джон стал подозревать неладное. Его раздражала медлительность и кажущаяся неловкость Лаблаша, когда тот тасовал карты, и с каждым новым проигрышем гнев его возрастал. Он напряженно наблюдал за движениями толстых рук противника, подумывая о том, не прервать ли ему игру и не решиться ли ему на прямой разрыв с ростовщиком, не заботясь о последствиях. Лаблаш заметил неестественный блеск в его глазах и инстинктивно нащупал у себя в кармане револьвер. Но он все еще не думал, что старый Джон подозревал его, и приписывал его раздражение естественному беспокойству за исход игры.

Два раза подряд Лаблаш из осторожности проигрывал фермеру, но теперь, когда снова пришла его очередь сдавать карты, он должен был выиграть. И вот это случилось. Лаблаш небрежно стасовал колоду, Джон Аллондэль также с намеренной небрежностью снял ее, Лаблаш начал сдавать, и тогда старый Джон поднялся с места и, перегнувшись через стол, положил руку на первую карту, которую ростовщик сдал самому себе.

— Туз треф! — крикнул фермер, сверкая глазами. Он перевернул карту. Действительно, это был туз треф. Джон Аллондэль заметил эту карту внизу колоды, когда Лаблаш кончил тасовать.

— Обманщик! — загремел он, дрожа от негодования. — Так вот каким способом ты меня ограбил.

Наступила страшная пауза. Лицо Джона Аллондэля было искажено злобой. Лаблаш вскочил с места и, услышав щелканье курка револьвера, снова опустил руку в свой карман.

— Но это в последний раз, — продолжал Джон. — Тебе нужен закон прерий, и — тысяча чертей! — ты его увидишь.

Он быстро повернулся, и в один момент грянули два выстрела. Маленькая комната загудела и наполнилась дымом. Затем наступила мертвая тишина.

Лаблаш стоял неподвижно, мигая своими желтыми глазами. В течение нескольких мгновений Джон Аллондэль качался на ногах, и затем вдруг медленно опустился на пол, как выпотрошенный мешок. Он не проронил ни звука. Его все еще дымящийся револьвер выпал из его бессильной руки.

Маленькие, лишенные ресниц глаза ростовщика хладнокровно следили за его падением. Лаблаш знал, что такое неписаный закон прерии. И он знал также, что за минуту перед тем он сам был на волоске от смерти. Несмотря на свою толщину, он оказался быстрее своего противника.

Прошло еще несколько мгновений, в течение которых Лаблаш быстро сделал оценку тому, что произошло. Несомненно, это было худшее, что могло с ним случиться. Стрельба и самоуправство — обычные вещи в прерии, но все-таки… Он осмотрел свой револьвер, вынул пустой патрон, заменил его новым, тщательно вычистил дуло и после этого спрятал револьвер в карман. Он не проявлял особой поспешности и волнения. Только его астматическое дыхание было, пожалуй, более громким, чем обычно. Затем он собрал со стола карты, вытер стену, на которой были написаны известкой цифры вьюшек, и тогда осторожно толкнул ногой тело своего партнера, распростертое на полу. Не получив ответа, Лаблаш опустился на колени и положил руку на его сердце. Джон Аллондэль был мертв.

Только теперь впервые Лаблаш проявил признаки волнения. Он почувствовал какой-то странный суеверный страх, заставивший его оглянуться, точно за его спиной кто-то стоял. Это было совершенно непроизвольное движение, и его рыбьи глаза с ужасом уставились в полутьму.

Вслед за тем он быстро поднялся, чувствуя потребность поскорее уйти из этой комнаты. Еще раз оглядевшись вокруг, он потушил лампу, снял с окна свой шарф и, крадучись в темноте, отворил дверь и вышел наружу.

Группа метисов, окружавшая Лаблаша, двинулась вниз по склону холма, к берегу болота. Джеки и Беннингфорд сели верхом на своих лошадей и медленно ехали сзади. Теперь они уже ничего не могли сделать. Правосудие должно было совершиться так, как хотели этого метисы. Их нисколько не смущал вопрос о том, имеют ли они право быть судьями убийцы и его палачами. Они считали, что древний закон прерии, закон их предков дает на это право… Но Беннингфорд смотрел иначе на это дело. Он чувствовал, что ему следовало бы вмешаться и допросить Лаблаша. Ведь никто не знал, что произошло в сарае. Он и Джеки слышали только гневный голос Джона Аллондэля. Но Беннингфорд ясно сознавал, что его вмешательство будет бесполезно и может повести только к худшему. Пусть совершится правосудие прерии!

Джеки была потрясена. Правда, Лаблаш был жестокий человек, он ограбил и убил ее дядю, но как бы ни было отвратительно его преступление, то, что предстояло ему, было слишком ужасно. Джеки с содроганием думала об этом. Она понимала суд Линча. Но казнить можно быстро, без мучений. Достаточно одной пули… И она пробовала воздействовать на Баптиста, удержать его. Пусть правосудие совершится, но без излишних страданий… Все было напрасно! Лаблаш слишком долго угнетал их, слишком долго господствовал над ними. Метисы не могли забыть его притеснений и вымогательств. И в его лице они мстили всем белым поработителям. Весь запас ненависти, который накопился в их душе в течение многих лет, теперь вылился наружу. Все эти годы, в Фосс Ривере, они вынуждены были взирать на Лаблаша, как на своего повелителя. Судьба их была в его руках. Разве он не был самым важным и самым богатым человеком в округе? Когда он поднимал палец, — они должны были работать, а платил он им собачьей похлебкой. Если у них не было денег, он без церемонии выгонял их, голодных, из своих огромных магазинов. Когда их дети и женщины хворали, он отказывал им во всем, в лекарствах, в пище, пока они не принесут ему денег… Они даже не пользовались правами и привилегиями человека в своей собственной стране. Метисы были париями, отверженными. Белые, захватившие их земли, смотрели на них свысока. Они изгнали их и завладели прерией, их родиной, ввели свои правила и законы. Люди, подобные Лаблашу, распоряжались ими, как рабами или скотом… Баптист и его собратья помнили это. Теперь пришел их черед. Лаблаш должен заплатить, за все…

Безмолвная, зловещая процессия медленно подвигалась и вступила на топкую дорожку через болото. Теперь для Лаблаша не было спасения.

Наконец метисы остановились в том месте, где тропинка разветвлялась. Джеки и Билль, не слезая с лошадей, смотрели с берега на эту сцену, и Джеки, несмотря на свою ненависть к Лаблашу, чувствовала, как холодный ужас охватывал ее душу. Она схватила за руки Беннингфорда.

— Билль, что они хотят делать?..

Он ничего не ответил. Да это и не было нужно.

— Развяжите ему руки! — послышался голос Баптиста.

Лаблаша развязали.

При неверном свете звезд можно было разглядеть только темную поверхность болота по обе стороны тропинки. Вдали и впереди смутно виднелись очертания гор. А кругом и позади стоящих на тропинке — ничего, кроме страшной, беспощадной западни. Джеки прожила всю свою жизнь возле Чертова болота, но никогда оно не внушало ей такого страха, как в эту минуту.

Баптист снова скомандовал, обращаясь к Лаблашу:

— Приготовься к смерти!..

Джеки остановила лошадь и, нагнувшись вперед, почти легла на ее шею. Сердце ее громко стучало в груди. Опять раздался голос Баптиста. По-видимому, только он один командовал здесь.

— Мы даем тебе одну возможность спасти твою жизнь.

Он сказал это и засмеялся зловещим смехом.

— Эта возможность существует у собаки, когда она бежит по этой тропинке. Но для таких, как ты, это слишком хорошо. Так вот, смотри на эти холмы, там вдали… Видишь три высоких пика? Они выше всех остальных. Один из них находится прямо перед тобой, один направо и один налево. Тропинка здесь разветвляется на три, и каждая тропинка ведет к одному из этих пиков. Но только одна тропинка пересекает Чертово болото, понимаешь? Две другие обрываются и тогда… Ты понимаешь?

Ужасное значение этих слов было ясно. Джеки закрыла глаза.

— Теперь слушай, негодяй! — продолжал Баптист. — Это твой единственный шанс. Выбери сам тропинку и иди по ней, иди до конца! Если ты не пойдешь, то мы тут же опустим тебя вниз головой в Чертово болото. Если же ты выберешь правильную тропинку, то пройдешь болото и спасешь свою проклятую шкуру. Хорошая эта шутка, не правда ли? Может быть, это тебе удастся… Только, я думаю, что едва ли. Ну, воспользуйся же тем, что тебе дают, и помни, что тебя ожидает смерть во всяком случае, если ты откажешься идти.

Лаблаш поднял голову и посмотрел на горы вдали, на смутные очертания трех пиков. Их все-таки можно было ясно различить, и он почувствовал некоторую надежду. Но когда он взглянул на окружавшее его темное пространство болота, то ужас охватил его. Он не в состоянии был сделать свой выбор, но знал, что должен его сделать во что бы то ни стало.

— Выбирай же! — сказал Баптист.

Лаблаш опять поднял глаза на холмы, но его взгляд затуманился, и он уже не мог ясно различить их.

— Я не могу! — с трудом проговорил он.

— Выбирай! — раздался повелительный голос Баптиста.

Лаблаш дрожал. Ему казалось, что черная, слизкая пасть болота уже раскрывается перед ним и готова поглотить его.

— Пощадите! — прохрипел он.

— Какую тропинку? Говори! — повторил Баптист.

Лаблаш осторожно сделал шаг вперед, пробуя ногой почву. Затем он остановился снова и посмотрел на горы.

— Правую, — с трудом выговорил он.

— Тогда иди! — приказал Баптист.

Лаблаш медленно двинулся вперед, не спуская глаз с остроконечной верхушки горы, которая должна была служить для него путеводителем. Метисы шли сзади. Сначала грунт казался твердым, но с каждым шагом его страх увеличивался. Он ощупывал ногой почву, поросшую травой, но это не давало ему никаких указаний, выдержит ли тонкая кора, покрывающая тропинку, тяжесть его тела?..

Он прошел около десяти ярдов. Со лба у него струился пот. Он задыхался. Но почва все еще была твердая под его ногами. Однако надежда угасала в его душе, и внезапно его охватило сомнение. Может быть, он пошел по неверной дороге. Он ведь шел наугад и знал, что возврата назад нет. И все сильнее укреплялось у него убеждение, что он вступил не на ту тропинку, которая ведет через болото. Надо было избрать среднюю тропинку.

Он ступил ногой и вдруг почувствовал, что почва колеблется под ним. С подавленным криком он отдернул ногу, повернулся и попробовал ногой другое место. Оно казалось крепким, но под тяжестью его тела заколебалось. О, как он хотел бы вернуться назад! Пока он чувствовал под ногами твердую почву, тем не менее страх его все возрастал. Пот ручьями лился с его лица. Он провел рукой по глазам и попробовал еще раз определить положение. Он взглянул на три остроконечные возвышенности, которые различал вдали. А вот правый пик… Да, это он! Лаблаш сделал еще шаг вперед. Тропинка держалась. Тогда он сделал другой шаг, и нога его провалилась. Он с криком выдернул ее и, пошатнувшись, тяжело упал. Почва заколебалась. Он лежал неподвижно и тихо стонал. Повелительный голос Баптиста заставил его подняться.

— Иди, негодяй!.. Иди на смерть… — крикнул баптист.

Лаблаш сел и огляделся. Голова у него кружилась. Смерть подстерегала его со всех сторон. Но он все-таки поднялся. Ему казалось, что почва колеблется. Нет, это его расстроенные нервы обманывают его. Почва держится крепко. Он сделал еще шаг — и нога его опять провалилась. С воплем он бросился назад и схватился за землю.

Снова раздался повелительный голос Баптиста.

Он опять поднялся на ноги. От страха у него помутился рассудок. Почва казалась крепкой, и он вдруг засмеялся ужасным, диким смехом. Еще шаг, другой… Он остановился, чтобы перевести дух, и забормотал:

— Вперед… вперед! Иначе они схватят меня. Тропинка?.. Она правильная… Я обманул их. — Он смело шагнул вперед. Его нога погрузилась во что-то мягкое, но он словно не замечал этого… Еще один шаг — и нога его снова погрузилась в черную грязь. Тогда он вдруг понял. Повернувшись, он попробовал почву с другой стороны, и нога его опять провалилась. Он вытащил ее и стоял с дрожащими коленями, боясь двинуться. Но повелительный голос Баптиста заставил его идти. В паническом страхе он пошел вперед. Почва колебалась под ним, однако все еще держала его. Но вдруг нога его быстро погрузилась в топкую грязь, которая с каким-то зловещим чмоканьем окружила его лодыжку. Он вскрикнул и с величайшим усилием высвободил ногу, но только затем, чтобы провалиться в другом месте. Стараясь освободить свои ноги из вязкой болотистой почвы, он с каждым новым усилием погружался все глубже. Тогда он растянулся во всю длину на поверхности болота. Он громко кричал, но уже никто не отвечал ему. Он чувствовал, как под его телом оседает кора на поверхности болота, и цеплялся за траву, чтобы удержаться, но трава с корнями оставалась у него в руках. Его грузное тело погрузилось уже на половину, и болото, точно какое-то голодное чудовище, раскрыв свою пасть, медленно проглатывало его, обволакивая своей черной слюной. Раздавались булькающие звуки, болото как будто ожило и всасывало свою жертву. Медленно исчезли его ноги, и черная тина дошла уже до его груди. Его руки были широко раскинуты, и они оказывали некоторое сопротивление чудовищу. Но это была только временная задержка.

Лаблаш издавал хриплые крики и судорожно бился, но болото не выпускало его. Наконец крик его перешел в глухое бульканье, так как рот его наполнился черным илом. Потом постепенно скрылась его голова. Трепещущие руки еще оставались некоторое время на поверхности, затем и они исчезли. Наступила тишина.

Трагедия кончилась. Метисы молча вернулись в лагерь, торопясь быть в безопасности. Последним ушел Баптист, который опасался, как бы Лаблаш не ускользнул.

Джеки и Билль, чувствуя свое полное бессилие, молча ехали рядом по дороге. Джеки не в состоянии была говорить после всего того, что было пережито ею. Наконец Беннингфорд остановил свою лошадь и обратился к ней с вопросом:

— Куда же теперь, по какой дороге?..

Она не сразу ответила. Взглянув на горы вдали, она вздрогнула. Может быть, это было действие холодного ночного ветра. Затем она повернула голову и посмотрела назад, в сторону Фосс Ривера. Горизонт уже окрасился первыми лучами утренней зари.

Она глубоко вздохнула, как утомленный ребенок, и беспомощно огляделась вокруг. Беннингфорд никогда не думал, что ее сильная натура может быть до такой степени потрясена. Он ласково притронулся к ее руке и снова спросил:

— Куда же?

Она еще раз посмотрела на Фоес Ривер и затем указала на отдаленные холмы.

— Вот туда! — ответила она дрожащим голосом. — Я не могу вернуться в Фосс Ривер…

— Хорошо. Едем, — ответил Беннингфорд.

Но они не сразу двинулись в путь. И он и она долго еще смотрели на Фосс Ривер в розовом свете утренней зари, навсегда прощаясь с ним. Наконец Билль повернулся к Джеки и спросил:

— Вы помните?…

— Да… Помню, — отвечала она.

Беннингфорд притронулся шпорами к бокам своей лошади. Золотой Орел насторожил уши, повернув голову к противоположному берегу болота, туда, где была его стоянка в уединенной долине. Ему нечего было указывать дорогу, он знал, что возвращается домой…

Силас первый принес доктору Абботу известие об исчезновении старого Джона и его племянницы Джеки. Тотчас же поднялся шум и крики. Фосс Ривер пришел в сильнейшее волнение.

Труп Джона Аллондэля был найден доктором с помощью Силаса. Они вдвоем отправились на розыски. Силас предложил зайти на отгороженное пастбище и заглянуть в стоящий там сарай. Доктор даже не помнил, что там находилась временная постройка.

И вот они нашли там, в этом здании, тело Джона Аллондэля, и доктор увидел признание Лаблаша, написанное на стене. Он прочел его, но не сказал ни слова Силасу, который был неграмотный, а только послал его за помощью. Когда Силас ушел, доктор нагнулся и поднял с пола черный парик Билля Беннингфорда. Он несколько минут смотрел на него с недоумением, а потом сложил его и положил в свой карман.

— Ага! — прошептал он. — Я, кажется, начинаю понимать кое-что. Да… да. Дома я сожгу эту вещь…

Силас вернулся с людьми, и тело Джона Аллондэля было унесено в дом. Его тихо похоронили на маленьком кладбище, и только его слуги и доктор с женой проводили его до могилы.

История исчезновения Лаблаша, Джеки и Билля Беннингфорда так и осталась неизвестной для жителей Фосс Ривера. Только один доктор Аббот мог бы рассказать кое-что. Но если он знал или подозревал многое, он все же предпочитал молчать. Знала об этом, вероятно, одна тетя Маргарет. Но и она не была болтлива.

Поломав голову над этой загадкой и поволновавшись, жители Фосс Ривера успокоились. Можно было удивляться, как скоро все было забыто. Ретиф больше не появлялся, и о нем сохранились только легенды. Джеки и Билль Беннингфорд исчезли бесследно. О Лаблаше еще говорили некоторое время, но и о нем перестали вспоминать после ликвидации его дел Калфордским банком.

Чертово болото хранило свою тайну.