Ночные всадники

Глава VI
ЧЕРТОВО БОЛОТО

Около четырех часов Беннингфорд вышел из трактира. Он всегда был пунктуален, но теперь запаздывал, потому что ехал шагом. Ему хотелось раньше все хорошенько обдумать, прежде чем встретиться с Джеки.

Перед ним была трудная проблема, которую еще предстояло решить: как поступить с Лаблашем? Может быть, это было счастьем для Беннингфорда, что он вообще не был склонен действовать под влиянием минуты. И теперь он знал, как принято на этом диком западе поступать с шулерами: закон для каждого человека в таком случае заключался в кобуре его собственного револьвера. Но Беннингфорд понял тотчас, что нельзя было разделаться с Лаблашем посредством такого обычного способа, и револьверный выстрел только воспрепятствовал бы ему достигнуть своих целей. Джон Аллондэль не мог бы вернуть своих больших потерь, да и он сам не вернул бы таким путем своей потерянной собственности. Поэтому он мысленно похвалил себя за свою сдержанность и не поддался своему первому побуждению разоблачить игру ростовщика.

Однако случай этот все-таки был очень сложным, и Беннингфорд не знал в эту минуту, как разрешить эту проблему. Лаблаша надо заставить отдать то, чем он завладел посредством обмана, но как это сделать? Джон Аллондэль должен перестать играть с ним, но как этого достигнуть?.. Все это были вопросы, которые разрешить было очень трудно.

Беннингфорд чувствовал, что он не может дольше сохранять прежнюю маску равнодушия и беспечности, которую до сих пор носил. Он был взволнован до глубины души. Он почувствовал с внезапной силой, что у него есть долг, который он должен выполнить — долг перед той, которую он любил. Лаблаш последовательно грабил его самого до сих пор, пусть так! Но он окончательно разоряет Джона Аллондэля и губит его, пользуясь его несчастной страстью. Как положить этому конец?..

Он упорно задавал себе этот вопрос, но ответа не мог найти. На его тонком лице выражалось сильное замешательство, а обычно сонный равнодушный взгляд загорался гневом, когда он смотрел на залитую солнцем прерию. Не находя ответа, он даже подумал, что, пожалуй, было бы лучше, если бы он повиновался тогда своему непосредственному побуждению.

Он ехал шагом, продолжая размышлять на эту тему. Подъехав к веранде, он также не спеша слез с лошади и привязал ее к столбу. Когда он вошел в комнату через большое открытое окно, служившее и дверью, то увидал, что на столе приготовлен чай, а Джеки сидит перед печкой.

— Поздненько, Билль, поздненько! — встретила она его упреком. — Как видно, ваша лошадь не очень быстроногое животное, если судить по тому, как вы взбирались на холм!..

Лицо Беннингфорда сразу приняло прежнее добродушное выражение.

— Очень счастлив, что вы меня дождались, Джеки! Я ценю эту честь, — ответил он, стараясь сохранить прежний шутливый тон.

— Ничего подобного! — возразила Джеки. — Я поджидала не вас, а дядю. С почтой получено письмо из Калфорда. Даусон, торговец скотом западной железнодорожной компании, хочет повидаться с ним. Дело в том, что правительство закупает скот большими количествами, и ему поручено закупить тридцать тысяч голов первоклассных быков… Ну, идите скорее, чай готов.

Беннингфорд сел за стол. Джеки налила ему чаю. Она была одета для верховой езды.

— Где же Даусон теперь? — спросил Беннингфорд.

— В Калфорде. Надеюсь, что он подождет дядю.

Лицо Беннингфорда вдруг прояснилось.

— Сегодня четверг, — сказал он. — Почтовый дилижанс отправляется назад в шесть часов. Пошлите тотчас же кого-нибудь в трактир, и ваш дядя сможет сегодня же вечером уехать в город.

Говоря это, Беннингфорд встретился взглядом с серьезными глазами девушки, смотревшей на него в упор, и в этом молчаливом обмене взглядов был особенно глубокий смысл. Вместо всякого ответа Джеки встала и позвонила. На зов явился старый слуга.

— Пошлите тотчас же кого-нибудь в поселок разыскать дядю, — распорядилась она. — Скажите ему, чтобы он тотчас же ехал сюда. Его ждет здесь очень важное письмо. — Билль, что произошло? — повернулась она к Беннингфорду, когда слуга вышел.

— Очень многое, — ответил он. — Мы не должны засиживаться за чаем, Джеки, и нам надо уйти обоим прежде, чем вернется ваш дядя. Может быть, он даже не захочет поехать в город сегодня ночью, но во всяком случае, я не хочу, чтобы он расспрашивал меня о чем-нибудь прежде, чем я не поговорю с вами. Он опять проиграл Лаблашу.

— А! — воскликнула она. — Я не хочу ничего есть, и, как только вы будете готовы, Билль, мы отправимся.

Беннингфорд быстро выпил чай и тотчас же поднялся. Джеки последовала его примеру.

В этой девушке чувствовалась какая-то внутренняя сила. В ней на замечалось никакой слабости, свойственной ее полу. Но она была не лишена чисто женственной прелести, и, пожалуй, именно такая смесь мужской самостоятельности и независимости с женственной мягкостью придавала ей особенное очарование. Беннингфорд знал, что на ее слова, на ее дружбу он мог положиться.

Лицо Джеки выражало твердую решимость, когда она надела рукавицы и села на лошадь. Никаких вопросов больше она не задавала своему спутнику, дожидаясь, что он и без этого последует за ней. Они оба достаточно хорошо знали и понимали друг друга.

Через несколько минут они уже медленно ехали по сосновой аллее, спускающейся от дома, но повернули не в сторону поселка, на большую дорогу, а дальше вниз, по направлению к обширной плоской равнине, от которой начиналось огромное Чертово болото. В конце аллеи они прямо свернули к юго-востоку, оставив позади себя городское поселение. Трава только что начала пробиваться в прерии, и почва была мягкая, а в свежем весеннем воздухе еще ощущался легкий зимний холодок, и лучи солнца не могли уничтожить его.

Джеки ехала впереди, и когда они выехали из зарослей кустарника, а дом и поселение остались позади, то она погнала лошадь быстрее. Они ехали молча. Далекое страшное болото с правой стороны выглядело совсем невинным в тени снеговых вершин. Ранчо оставалось позади, в углублении долины Фосс Ривера, слева расстилалась огромная прерия, поднимавшаяся постепенно вверх, к более возвышенному уровню окружающей местности.

Они проехали таким образом около мили, затем Джеки остановила лошадь около группы травянистого кустарника.

— Готовы ли вы рискнуть, Билль? — спросила она, когда он остановился рядом с нею. — Тропинка шириной не более четырех футов. Ваша лошадь не пуглива?

— Нет, — отвечал он. — Поезжайте вперед. Где вы можете проехать, то и я могу, конечно, я не испугаюсь. Но я не вижу никакой дорожки!

— Конечно, вы ее не видите! — возразила Джеки. — Никогда еще природа так бережно не охраняла своей тайны, как в этом месте, где существует лишь одна-единственная тропинка через ужасную ловушку для людей, устроенную ею в виде этого болота. Вы не можете видеть тропинки, но я читаю здесь, как в открытой книге. Знаете, Билль, очень много весьма опытных жителей прерии разыскивали эту тропинку, но… (в тоне ее голоса слышался легкий оттенок торжества) никто никогда не мог ее найти! Поезжайте же за мной. Мой старый Негр знает эту тропинку. Много раз он проезжал по ее мягкой, колеблющейся почве. Моя славная, старая лошадка! — Она ласково потрепала ее черную шею, и затем, повернув ее голову по направлению к отдельным холмам, погнала ее легким взглядом вперед.

Далеко за болотом блестели, словно сахарные головы, осыпанные брильянтовою пылью, белоснежные остроконечные вершины гор, освещенных вечерним солнцем. Облака были так высоки и воздух был так прозрачен, что можно было ясно видеть все очертания могучего горного хребта. Эти величественные природные укрепления, служащие как бы оплотом прерии, расстилающейся у их подножия, представляют в ясную погоду великолепное зрелище, от которого трудно оторвать глаза. Плоское и гладкое, как бильярдная доска, безмолвное, таинственное болото, уже зазеленевшее, тоже было привлекательно для глаз. Тому, кто не знал опасности, оно казалось прекрасным пастбищем, но опытный глаз мог бы решить, что оно слишком зелено для пастбища и слишком соблазнительно.

Могла ли человеческая злоба придумать когда-нибудь более страшную и искусную западню для людей и животных? Подумайте только на одну минуту о бездонной пропасти, наполненной жидкой черной грязью, которая поглощает все, что попадает в нее! Вспомните ужас зыбучих песков, которые засасывают свою несчастную жертву и в своей ненасытной алчности втягивают ее в свои бездонные, страшные недра, откуда уже нет спасения. Тонкая, плотная кора, подобно глазури, покрывающей торт, скрывает под своей поверхностью мягкую губчатую массу, образующую губительное болото. Эта кора покрывается роскошной, соблазнительной травой великолепного изумрудного цвета. Она плотная, и кажется сухой, но все же слишком тонка и не может выдержать тяжести даже небольшой собаки. Горе тому, кто решится вступить на эту обманчивую твердую поверхность! Одно мгновение — и эта кора уступает под его тяжестью, и тогда уже никакие человеческие силы не могут спасти несчастную жертву своей неосторожности. Она погружается все глубже и глубже и быстро исчезает в бездонной глубине болота…

Но девушка ехала вперед, не задумываясь ни на одну минуту об опасностях, которые окружали ее. Слова ее спутника, сказавшего, что он не видит никакой дорожки, были правильны, потому что дороги действительно не было видно. Но Джеки знала свой урок очень твердо, потому что училась у того, кто знал прерию так, как знает бедуин свою пустыню. Тропинка была тут, перед нею, и она с изумительной уверенностью вступила на нее.

Путники ехали молча, не обмениваясь ни одним словом. Каждый был погружен в свои мысли. По временам луговая курочка вспархивала перед ними и летела с шуршанием через болото, призывая криком за собой свою подругу. Кругом непрерывно квакали лягушки, и жужжали вездесущие москиты, жаждущие человеческой крови.

Лошади шли шагом, низко опустив голову к почве, фыркая носом и навострив уши. Они как будто сами сознавали опасность пути и ступали с большой осторожностью.

Так прошло полчаса. Молчание, казалось, наполняло окружающий воздух трепетом опасности, и напряженное состояние ехавших усиливалось с каждой минутой. Наконец девушка подобрала вожжи и заставила свою послушную лошадь ехать галопом.

— За мной, Билль, тропинка теперь стала крепче и шире. Худшая часть будет дальше, — сказала она, обернувшись через плечо к своему спутнику.

Беннингфорд поехал за ней, ни о чем не спрашивая.

Солнце уже касалось отдаленных вершин, и тени протянулись над восточной прерией. Холод становился ощутительнее по мере того, как солнце медленно опускалось к закату.

Они проехали уже две трети пути, и Джеки, подняв руку, остановила свою лошадь. Беннингфорд тоже остановился позади нее.

— Тропинка здесь разветвляется на три части, — сказала девушка, внимательно смотря вниз на свежую зеленую траву. Две тропинки представляют тупик и дальше сразу обрываются. Мы должны избежать их, иначе мы покончим здесь свою земную карьеру. Нам надо ехать по этой тропинке, — прибавила она, поворачивая лошадь влево. — Смотрите зорко под ноги и держитесь следов Негра.

Беннингфорд безмолвно повиновался. Он не чувствовал никакого страха, но изумлялся в душе спокойствию и хладнокровию молодой девушки. Ее стройная грациозная фигура, сидящая на лошади перед ним, совершенно поглощала его мысли. Он невольно любовался ее уверенными движениями. Он знал ее давно. Она выросла на его глазах и превратилась в женщину, но хотя ее воспитание и окружающая обстановка приучили ее к независимости и мужеству, которое редко встречается среди женщин, Беннингфорд все-таки не думал, что она обладает такой смелой и бесстрашной натурой, какую она выказала теперь. И снова его мысли вернулись к тем сплетням, которые распространялись о ней в поселке, и мужественная фигура красивого разбойника пронеслась в его воображении. Сердце у него болезненно сжалось. Но он овладел собой. Ведь он услышит от нее в конце пути ее объяснения, которые она обещала дать ему.

Наконец страшная тропинка кончилась, они переехали болото. Девушка подозвала к себе своего спутника.

— Опасность миновала, — сказала она, — болото осталось позади. — Она взглянула на солнце и проговорила: — Теперь отправимся за лошадью.

— Вы обещали мне рассказать все про Питера Ретифа, — напомнил он.

— Я расскажу в свое время, — ответила она, улыбаясь ему в лицо. — Лошадь должна находиться на расстоянии мили отсюда, у подножия холмов. Едем же скорее. — Они погнали лошадей рядом по влажной, весенней траве, еще не успевшей просохнуть после недавно растаявшего снега. Беннингфорду доставляло удовольствие ехать возле нее, и он старался сдерживать свое нетерпеливое желание поскорее узнать ее историю.

Они проехали некоторое расстояние, потом он вдруг остановил лошадь на всем скаку.

— Что случилось? — воскликнула девушка и инстинктивно вперила глаза в землю. Беннингфорд указал ей на другую сторону дороги.

— Смотрите! — сказал он.

Джеки взглянула и тотчас же вскрикнула:

— Это лошадиные следы!

Она моментально соскочила на землю и стала тщательно рассматривать следы с тем знанием, которое приобретается опытом.

— Ну что? — спросил ее Беннингфорд, когда она вернулась к своей лошади.

— Это недавние следы. Лошадь была подкована, — прибавила она таким выразительным тоном, который показался ему несколько странным. — Она потеряла подковы, и остался лишь тонкий ободок на передней ноге. Мы должны выследить ее.

Они разделились и поехали по обе стороны следов, стараясь, чтобы они оставались между ними. Следы были совершенно свежие и хорошо заметны на мягком грунте, поэтому они могли ехать довольно быстро, не опасаясь потерять их. Следы шли от края болота вверх по незначительному склону, но затем они выехали на тропинку, очевидно, протоптанную скотом, и тут следы смешались со множеством других следов, старых и свежих. Девушка ехала, внимательно присматриваясь к следам, потом вдруг она подняла свое нежное загорелое личико к своему спутнику и, с блестящими глазами, указывая на тропинку, погнала лошадь галопом.

— За мной! — крикнула она Беннингфорду. — Я теперь знаю. Прямо к холмам!

Беннингфорд готов был следовать за ней беспрекословно, но ее возбуждение было ему непонятно. Ведь, в сущности, они искали только какую-то забредшую сюда лошадь. Но девушка скакала теперь сломя голову. Черные кудри ее волос, выбившиеся из-под широкополой шляпы, развевались по ветру веером. Джеки мчалась, не замечая ничего кругом, совершенно равнодушная ко всему, кроме безумного преследования какого-то невидимого коня. Беннингфорд также мчался за ней, все более и более изумляясь.

Они въехали на какую-то возвышенность, откуда на целые мили кругом виднелся лабиринт холмов, которые теснились друг к другу, словно бесчисленные ульи, стоявшие на беспредельной равнине. Они спустились и через глубокую ложбину поскакали на другую крутую возвышенность. По мере того как они переезжали один холм за другим, местность становилась более суровой и неровной. Трава местами исчезала совсем. Беннингфорд употреблял все усилия, чтобы не потерять из вида девушку в этом бесконечном лабиринте холмов, но когда он наконец остановился на вершине высокого конусообразного холма, чтобы посмотреть, где она скачет, то, к ужасу своему, убедился, что ее нигде не было видно!

С минуту он простоял на этой вершине, всматриваясь в окружающую местность с той особенной внимательностью, развивающейся у людей, жизнь которых проходит в таких странах, где жилища человека попадаются редко и где его усилия кажутся ничтожными в сравнении с гигантской работой природы. Беннингфорд нигде не видел никаких признаков всадницы, а между тем он знал, что она не может быть далеко. Инстинкт подсказывал ему, что он должен поискать след ее лошади. Он был уверен, что она проезжала по этой дороге. Когда он размышлял об этом, то вдруг увидал ее впереди на гребне отдаленного холма. Она остановилась там на мгновение и, оглянувшись на него, сделала ему знак следовать за нею. Она была, видимо, очень возбуждена чем-то. Беннингфорд поспешно повиновался ей.

Он погнал лошадь, которая стремительно помчалась по крутому спуску вниз, в долину, на дне которой оказалась твердая, утоптанная дорога, и почти бессознательно поскакал по ней. Дорога, поднимаясь, шла кругом подножия холма, где он увидел Джеки. Он проскочил мимо поворота и тут, изогнувшись назад, сразу осадил лошадь, дернув ее с такой силой, что она почти села на задние ноги.

Он остановился, как ему показалось сначала, на самом краю пропасти, но в действительности это был крутой откос, по которому безопасно спускаться вниз могли только дикие лошади и быки, да и то медленным шагом. Беннингфорд был совершенно ошеломлен в первый момент, заметив, какая опасность грозила ему, но тут он услыхал позади голос Джеки и, оглянувшись, увидал, что она спускается с холма.

— Слушайте, Билль! — крикнула она, подъезжая к нему. — Лошадь там, внизу. Она спокойно щиплет траву.

Джеки была сильно взволнована, и ее рука, указывавшая ему направление, дрожала, как лист. Беннингфорд не мог понять, что происходит с нею. Он взглянул вниз. Внезапно остановившись на краю спуска, он ничего не мог заметить, но теперь, вглядываясь, он различил глубокую долину, темную и уходящую вдаль. С того места, где он стоял, он не мог разглядеть ее размеров, однако все же видел достаточно, чтобы понять, что перед ним находится один из тех обширных тайников природы, которые встречаются там, где нагромоздились величайшие в мире горные хребты. На дальнем краю этой мрачной долины поднималась отвесная скала, точно стена, отбрасывающая тень на нежно-зеленую лужайку, лежащую на самом дне глубокой впадины. Темные, суровые сосны группами росли в ущелье, придавая какую-то мрачную таинственность этому месту, погруженному в сумрак, несмотря на дневной свет.

Прошло несколько минут прежде, чем Беннингфорд в состоянии был различить внизу маленький движущийся предмет, который привел девушку в такое сильное возбуждение. Это была лошадь золотисто-каштановой масти, спокойно пощипывавшая траву на краю ручейка, протекающего на дне этой таинственной долины.

— Ага, это каштановая лошадь! — сказал Беннингфорд спокойно бесстрастным голосом. — Но мы напрасно гнались за ней, так как достать ее не можем.

Девушка бросила на него негодующий изумленный взгляд, и ее настроение сразу изменилось, и она даже расхохоталась, вспомнив, что Беннингфорд не знал ровно ничего, не знал и тайны этой долины, которая ей была давно известна. Тут для нее заключается целый мир волнующих воспоминаний о чрезвычайно смелых и рискованных приключениях и поступках, полных опасности. Как только она впервые увидела эту лошадь из окна своего дома, ее охватило странное волнение. Она вспомнила человека, которого когда-то знала и который теперь мертв! Но она думала, что и его лошадь тоже погибла вместе с ним. И вот теперь тайна раскрыта. Она проследила это животное до его прежнего старинного убежища, и то, что было только подозрением, внезапно превратилось в ошеломляющую действительность.

— Ах да, я забыла, что вы этого не знаете! — сказала она, обращаясь к Беннингфорду. — Это ведь Золотой Орел. Посмотрите внимательнее и вы увидите остатки седла у него на теле. Подумать только, что прошло уже два года!

Но Беннингфорд, все еще ничего не понимая, с недоумением глядел на нее.

— Золотой Орел? — повторил он. — Золотой Орел?..

Он как будто слышал где-то это имя, но не мог припомнить.

— Да, да, — нетерпеливо возразила девушка. — Золотой Орел, лошадь Питера Ретифа! Прекраснейшее животное, какое когда-либо паслось в прерии! Смотрите, он стережет прежнее тайное убежище своего хозяина! Он верен памяти умершего!..

— Ах, оно тут… тайное убежище Питера Ретифа? — воскликнул Беннингфорд, с интересом поглядывая в долину. Но в душе его снова поднялось какое-то смутное, неприятное чувство.

— Да, да! — с волнением подтвердила девушка. — Следуйте непосредственно за мной, и мы прямо спустимся вниз. Билль, мы должны взять эту лошадь!

Одно мгновение он сомневался, что это возможно выполнить, но затем во взоре его зажглась решимость, и он поехал по следам Джеки. Величие окружающей природы, уединение, таинственность и все, что было связано в словах девушки с этим местом, подействовало на него и отогнало прочь другие мучительные мысли.

Спуск был опасный, и узкая, извилистая тропинка требовала большого внимания, так как малейший неосторожный шаг мог иметь роковые последствия. Но они спустились благополучно на дно долины, и тут их глазам представилась изумительная картина. Огромная узкая и глубокая долина тянулась далеко, как только хватал глаз. Она лежала глубоко в горах, и по бокам ее высились скалы, большею частью обрывистые и недоступные. Это было удивительное место, скрытое и трудно доступное, лежавшее у подножия холмов, образующих тут целый лабиринт. Нельзя было даже подозревать о существовании такой долины здесь. Ее охраняли дикие неприступные утесы и густые сосновые заросли. Незнающий и неопытный человек должен был бы неминуемо заблудиться в этом лабиринте и никогда бы не выбрался из него. Но там было превосходное пастбище и чудесное тайное убежище, защищенное от холода и бурь и снабженное водой. Что же удивительного, что знаменитый разбойник Питер Ретиф тут устроил свое жилище и склад своего награбленного добра!

Спустившись в долину, Джеки и ее спутник тотчас же принялись ловить великолепную лошадь, применяя обычный метод, употребляемый в прерии для ловли диких лошадей. Но поймать ее было нелегко.

Золотой Орел одичал и быстро скакал кругом, так что ловцам трудно было накинуть на него лассо. Они гнали его друг к другу, надеясь закинуть на него веревку, но это им никак не удавалось. Но совершенно внезапно он вдруг переменил направление и прямо поскакал галопом в сторону огромного углубления. У девушки вырвался радостный крик, когда она увидела это. Золотой Орел прямо мчался к отверстию маленькой пещеры, которая была покрыта снаружи досками, и в этой деревянной обшивке сделаны были дверь и окно. Было очевидно, что пещера эта служила или жилищем, или конюшней. Тот же самый инстинкт, который побудил лошадь вернуться сюда, заставил ее также в течение двух лет оставаться единственным обитателем таинственной долины. Девушка поняла это и увлекла туда своего спутника. Поймать лошадь было уже нетрудно в этом месте, хотя Золотой Орел с диким вызывающим ржанием прыгнул, чтобы вырваться на волю. Но лассо уже взвилось в воздухе, и один из них опустился на его красивую гордую шею. Это было лассо, брошенное Джеки.

Золотой Орел, после двух лет свободы, сразу присмирел. Он понял, что должен вернуться к плену…