Новгород, открытый археологами

Путешествие в XIV в. От Кузьмодемьянской до Холопьей

Новгород раньше других древнерусских городов начал преодолевать хозяйственный застой, вызванный татаро-монгольским нашествием. Уже в конце XIII в. новгородцы возобновили каменное строительство, прерванное почти на целое столетие. В 1292 г. строится каменная церковь Николы на Липне, восстанавливается обрушившаяся церковь Федора. В 1297 г. новгородцы строят каменный город Копорье. В 1302 г. в Новгороде заложен новый кремль.

Мы не будем перечислять многочисленные постройки этого времени и останавливаться на исторических событиях. Вспомним лишь, что XIV век - время наивысшего расцвета города, именовавшегося в ту эпоху в официальных документах Господином Великим Новгородом.

Естественно было ожидать, что раскопки откроют нам картину города, значительно отличную от предшествующих столетий. Однако то, что открылось в Неревском раскопе, стоит как будто в прямом противоречии с этим бесспорным фактом. Застройка усадеб этого времени была не только неизмеримо скромнее XII в., но и уступала по размерам постройкам XIII в. Правда, количество построек на усадьбах даже увеличилось, тесноты стало больше, но сами постройки стали значительно меньшими по размерам, и большинство их были одноэтажными.

Так же, как и раньше, мы начнем от усадьбы К. Уже в XIII в. эта усадьба была очень тесно застроена, но то, что открылось в слоях XIV в., было почти неправдоподобно. Постройки, преимущественно небольших размеров, так тесно заполняли территорию усадьбы, что между ними трудно было отыскать проходы с одной части двора в другую. К тому же в XIV в. восточная граница усадьбы проходила в пределах раскопа, и размеры усадьбы (или этой части двора) составляли всего-навсего 24 X 15 м. И на этом пространстве в XIV в. умещалось по 7 - 8 построёк.

Мы перечислим здесь постройки только одного 9 яруса, сооружения которого относятся к середине XIV в.

Конструктивные особенности построек этого времени нам уже хорошо знакомы. В северо-западном углу усадьбы стояла производственная постройка размером 6 X 6 м. Рядом с ней располагалась классическая трехчленная связь - изба - сени - клеть. Изба и клеть имели площадь по 25 м², а ширина связывавших их сеней - около 3 м. Вероятно, эти постройки были двухэтажными. Дальше стояли небольшие жилые и хозяйственные постройки, и лишь у восточной границы усадьбы обращал на себя внимание аккуратный домик с бревенчатыми сенями, общая площадь которого едва превышала 25 м² (примерно такая же картина наблюдалась здесь и в XV в.).

На соседней усадьбе Е мы увидели подобную же картину застройки. Если бы мы судили об этой усадьбе только по застройке и по обычным бытовым находкам, могло бы сложиться впечатление, что это скромная усадьба рядовых горожан, среди которых были и ремесленники (в конце XIV в. здесь жил и работал ювелир). Но берестяные грамоты дали иную характеристику усадьбе.

В. Л. Янин, исследуя эти грамоты, установил, что на усадьбе Е с середины XIII в. и до конца XIV в. жили должностные лица, ведавшие сбором дани в северных областях. Вот грамота № 248 (найдена в слое рубежа XIV - XV вв.): «Бьют челом карелы из погостов Кюлолакского и Кирьяжского Господину Новугороду. Обижены мы с немецкой половины. Земля отцов наших и дедов… У Вымолцов господа отняли кречетов… Верши рыболовные пограбили, а сами мы…» Смысл даже оборванной грамоты совершенно ясен: карелы двух погостов (сел) жалуются на соседей-шведов (немецкую половину). Жалоба, адресованная не совсем обычно - Господину Новугороду, обращена была к определенному лицу, проживавшему на этой усадьбе.

Из других грамот явствовало, что таким лицом был сборщик дани.

В слоях середины XIV в. на этой же усадьбе найдены пять грамот, адресатом которых был Максим. В. Л. Янин пришел к неоспоримому выводу, что этот Максим был братом известного посадника Юрия Онцифоровича, роду которого по крайней мере с XIV в. принадлежали соседние усадьбы И и Д. Теперь выяснилось, что и усадьба Е принадлежала этим же владельцам. Тогда многое становится понятней. Боярская семья, даже и многочисленная, не разбрасывалась по всем принадлежавшим им дворам, а жила на каком-то одном. На других же дворах жили слуги, ремесленники, приказчики, управляющие, которые могли вести деловую переписку с подвластными вотчинами и около домов которых могли встретиться грамоты, адресованные их сюзеренам, но доставленные сюда, в канцелярию, с соответствующими распоряжениями.

В слоях второй половины XIV в. была прослежена одна особенность, относящаяся уже не столько к расположенным здесь усадьбам, сколько к службе охраны улиц.

По Писцовым книгам и другим документам известно, что в Новгороде существовала специальная ночная стража - решетники.

Теперь мы увидели, что представляли собой сами решетки и где они располагались. У перекрестка Великой и Кузьмодемьянской частокол, ограждавший усадьбу Е со стороны Великой, был смещен таким образом, что оставался свободный клин, размером (в основании) около 1 м и высотой около 6 м, опиравшийся основанием на мостовую Кузьмодемьянской улицы. И здесь, у перекрестка мостовых, в самом широком месте клина, вкопан был толстый столб. На противоположной стороне мостовой Великой, у самого ее края, тоже стоял столб, но там не было никакого сноса частокола. Нам представляется, что эти столбы - остатки ночного заграждения. На столбе, что стоял у частокола усадьбы Е, были укреплены ворота, которые днем бывали открытыми (они примыкали к частоколу усадьбы), не мешая проезду, а на ночь запирались. Возможно, что такая стража стояла не на всех перекрестках, а только в наиболее важных местах. Нет никакого сомнения, что перекресток у боярских усадеб принадлежал к числу важнейших мест.

На усадьбе Б в первой половине XIV в. картина застройки сохранялась в основном та же, что и в XIII в., поэтому мы не будем на ней останавливаться. Обратимся непосредственно к социальной характеристике усадьбы, которую позволяют сделать найденные здесь берестяные грамоты.

Грамота № 142 (перевод): «От Есифа к Онфиму. Если пришлет от Марка к тебе людей Олекса или к жене моей, отвечай ему так: как ты, Марк, договорился со мною, я выеду к тебе на Петров день (29 июня ст. ст. - П. 3.) и осмотрю свое село, а ты снимешь свою рожь, а я отдам тебе проценты, а основной капитал отдан. А если я пришлю сошники, тогда вы им дайте моих голубых коней, с людьми дайте, не запрягая в сохи. А если он не возьмет, пустите их в стадо перед людьми. Пусть он начинает тяжбу, а не я. А я сам с ним сговорюсь». Имя Есифа встречалось и в других грамотах. У него есть свои села, люди, кони. В этой грамоте речь идет о его тяжбе с другим феодалом. Круг его хозяйственных интересов очень обширен. На его усадьбе живут и работают ремесленники, о которых мы можем знать лишь по остаткам построек.

Из грамоты № 286 явствует, что на этой усадьбе жили данники новгородские, т. е. сборщики дани в северных новгородских землях.

Во второй половине XIV в. на усадьбе Б уже не было той тесноты в застройке, какая была здесь в первой половине столетия и какая сохранилась на других усадьбах. Хоромы владельца усадьбы, также состоявшие из трех срубов, стояли на обычном месте, в юго-восточном углу усадьбы. Хоромы примерно таких же размеров, как и в предыдущих ярусах. Об их конструкции можно судить по рисунку (рис. 35).

Выше мы рассказывали об устройстве заградительной решетки на перекрестке Великой и Кузьмодемьянской улиц.

По-видимому, такого же назначения устройство было и на перекрестке Великой и Холопьей. Вот, что оно представляло собой.

В северо-западном углу усадьбы, у самого перекрестка мостовых от территории усадьбы была выгорожена частоколом небольшая площадка размером 7X5 м. Со стороны мостовой она не была огорожена частоколом - этим как бы подчеркивалось общественное назначение территории. В начале XV в. здесь сооружена постройка размером 3 X 4,6 м. Стены ее срублены из толстых бревен, но признаков печи не было. Бытовые находки также отсутствовали. По-видимому, эта постройка предназначалась для уличной стражи (решетников), охранявшей в ночное время улицы.

Как уже говорилось в начале этой книги, в культурном слое Новгорода дерево сохраняется не во всей его толще, а включая лишь наслоения XV в. Хорошая же сохранность дерева начинается лишь в первой половине XV в. По этой причине мы не будем совершать отдельного путешествия в XV в., тем более, что на ряде усадеб застройка в первой половине XV в. практически ничем не отличается от застройки XIV в. Но на тех усадьбах, где в XV в. было что-либо интересное, мы выйдем за рамки XIV столетия и заглянем в XV в.

Застройка этого времени на усадьбе Б очень скромная и не вызывает особого интереса, но берестяные грамоты по-прежнему многочисленны и позволяют рассматривать владельца этой усадьбы как представителя феодального сословия. В этих грамотах чаще других фигурируют три имени: Грикша (т. е. Григорий), Фома и Есиф. Вот грамота № 122: «Слово добро от Есифа брату Фоме. Не забудь вызвать Льва насчет ржи. А вызвал Родион Падиногин. А иное все добро здорово. А ты то помни».

Но в другой грамоте (№ 124) уже несколько иной тон. Грамота сохранилась целиком, но в ней нет ни имени адресата, ни отправителя. Написана она очень коряво и не была закончена (и, следовательно, не была отослана). Вот ее текст: «Пришлите мне парубка Б оран а или Уду (очевидно, прозвища парубков. - П. 3.). Мне неможется. А лодку дай Павлу Соболецеву». И дальше начало непонятного слова.

В грамоте № 124 некая Марина просит своего сына Григория купить ей хорошей хлопчатобумажной ткани.

И вот еще грамота (№ 129): «Челобитье от Есифа брату своему Фоме, чтоб ты прислал воска, да меда, да овчины добросошье. По шубе сошьем… Да следи за Таней, чтоб она не блудила чего зря. Только начнет продавать… и ты у нее купи. А иное все добро здорово здесь».

Рис. 35. Вид перекрестка Холопьей и Великой улиц в XIV в. Реконструкция Ц. И. Засурцева и И. В. Маковецкого

Здесь же были найдены два письма от старост. В одном письме староста просит у господина каких-то распоряжений относительно села Пытарева. Вторая грамота (№ 242) содержит более конкретный текст: «Челобитье от Кащея и от половников. У кого кони, те плохи, а у иных нет. Как, господин, жалуешь крестьян? А рожь, господин, велишь мне молотить, как укажешь». Кащей, очевидно, ключник. Половники - крестьяне, работающие в барщинном хозяйстве на определенных условиях. Половники ждут, что вотчинник пришлет им коней.

Все эти грамоты убедительно показывают, что владелец имел свои вотчины, но ни облик усадьбы, ни приведенные здесь грамоты не говорят о зажиточности этого владельца. К концу XV в. усадьба окончательно захирела.

На усадьбе А, раскопанной лишь наполовину, нам трудно говорить об изменениях в планировке, и вообще о застройке ее мы судим по раскопанной стороне. В первой половине XIV в. эта сторона была по-прежнему застроена тесно, но застройка выглядела здесь значительно скромнее, чем в предшествующем периоде. Основной комплекс состоял из трех срубов - два площадью по 4С м2 и один площадью 20 м2. Это были хоромы, где жила семья владельца усадьбы и его слуги.

На расстоянии 2 м от этой линии построек проходила дворовая вымостка, начинавшаяся от мостовой Холопьей и тянувшаяся через весь двор. Ширина этой вымостки 3 м. От вымостки в восточном направлении отходила другая дорожка такой же ширины и мощенная такими же плахами. Она вела к небольшой хозяйственной постройке размером 4,5 X 4,3 м, расположенной вплотную к мостовой Холопьей.

Среди находок этого периода были обычные предметы домашней утвари, деревянная посуда, ножи, пряслица, гребешки. Довольно скромны были женские украшения - исключительно стеклянные бусы и браслеты.

В крайней северной постройке было собрано большое количество горелого зерна (все постройки погибли от пожара). Обращает на себя внимание довольно большое количество деревянных бирок, которые, как мы уже отмечали выше, служили своего рода долговыми расписками. Упоминаем еще одну находку - коса-горбуша. С этой находкой удивительно перекликается берестяная грамота № 53, найденная здесь же. Вот ее текст в подлиннике: «Поклонъ от Петра к Марье. Покосиле есмь пожню и Озерици сено отъяли. Спиши списокъ с куп-ной грамоте, да пришли семо. Куды грамота поведе, дать ми розумно». Здесь могут быть не совсем понятны два слова: семо, что означает сюда, и пожня в новгородской летописи употребляется в смысле покос. Озеричи (или в новгородском произношении озерици) - жители села Озеры или Озерцы. В новгородских писцовых книгах XV - начала XVI в. сел с такими названиями упомянуто более десятка.

Содержание грамоты и весь тон ее замечательны своей простотой, житейским характером. А. В. Арцихов-ский, публикуя эту грамоту, пишет совершенно правильно, что Петра никак нельзя считать феодалом, даже мелким. Он, по мнению А. В. Арциховского, если не крестьянин, то рядовой горожанин. Не возражая по существу против такого определения социальной принадлежности Петра, мы хотели бы сделать небольшое уточнение. По нашему мнению, и в первой половине XIV в., когда здесь жил Петр, усадьба не меняла своего владельца. Следовательно, Петра скорее всего можно рассматривать как доверенное лицо, управляющего этой усадьбой. Об этом, как нам кажется, красноречиво говорят и многочисленные бирки. Интересно отметить, что Марья, очевидно жена Петра, тоже была грамотна. Грамота написана четким красивым почерком человека, привычного к письму.

Во второй половине XIV в. и картина застройки, и комплекс находок мало чем отличались от только что описанного. Характер усадьбы оставался, по-видимому, таким, как и при Петре.

Несколько берестяных грамот этого слоя представляли собой запись о мехах. В них упоминаются, видимо, некоторые районы новгородской земли, населенные карелами и, может быть, эстонцами. Вторая грамота (№ 50) была документом сельскохозяйственной отчетности.

Очень интересна третья грамота (№ 4), у которой, к сожалению, была оторвана правая сторона, и поэтому чтение ее затруднительно. Приведем ее начало: «От Никиты ко Церту (т. е. к черту. - П. 3.). Что есмь… ру-цил у Петра на Городище… Юрги (т. е. Юрий, - П. 3.) был, выдал со двора…». И заканчивалась она словами: «взмисапозе», т. е. возьми сапоги. Адресат очень странный. Но, конечно, черт в данном случае - прозвище управляющего имениями феодала. Прозвище для такого лица вполне подходящее. Кто такие Микита, Юрий и Петр, упоминаемые в грамоте, определить трудно. Интересно упоминание Рюрикова Городища (здесь оно названо просто Городище).

В начале XV в. застройка этой усадьбы снова приобретает на какое-то время очень внушительный вид. Снова мы сможем сказать, что это было не только владение, но и местожительство зажиточного феодала. У перекрестка мостовых в самом конце XIV в. были построены обширные хоромы, уничтоженные пожаром в 20-х годах XV в.

Хоромы состояли из двух срубов. Один размером примерно 7 X 6,5 м, второй несколько меньший - 4,5 X 6 м. Эти срубы соединялись сенями шириной около 2,5 м. Так что общая длина этих хором составляла около 14 м. В северо-западном углу большего сруба стояла печь, а в противоположном от входа конце сеней, прямо на земле, был сложен из камней очаг. Несомненно, он имел какое-то производственное назначение. В этом доме найдены обломки двух тиглей, более десятка ножей (многие с костяными рукоятками), шилья, янтарные и стеклянные бусы, несколько свинцовых печатей, предназначенных, очевидно, для переплавки, и точильные бруски. Непонятное назначение имели глиняные шарики величиной с лесной орех (их найдено здесь около двух десятков). Они довольно аккуратно сделаны и хорошо обожжены. И в этом же доме обнаружены печные изразцы. Перед нами, несомненно, хоромы зажиточного новгородца.

Одна из интереснейших грамот (№ 43), найденная на этой усадьбе, имела текст: «От Бориса ко Настасий. Како приде ся грамота, тако пришли цоловек на жерепце, за не ми здесе делъ много. Да пришли сороцицю, сороцице забыле». Из этой грамоты мы узнаем не только имя хозяина усадьбы и его жены, но и то, что у Бориса было, несомненно, много слуг (он просит жену послать кого-либо из них на ее усмотрение) и несколько лошадей. И он просит прислать человека именно на жеребце, поскольку там много дел.

В этом же доме был найден обрывок другой грамоты, на котором в первой строке отчетливо читается: «…от Нестерка господину Ивану Борисовичу». Первое слово можно предположительно прочитать как челобитье. Конец грамоты таков: «господине, еси пожаловал». Трудно предположить, чтобы «господин Иван Борисович» и Борис, жившие в одном доме, не были отцом и сыном. Поэтому мы считаем, что почтительный титул господин относится и к Борису.

Вряд ли нужно подчеркивать, что дом Бориса нам представляется очень благоустроенным, с изразцовыми печами, топившимися уже не по-черному, что дом этот был по меньшей мере двухэтажным.

Неподалеку от него стояла еще довольно обширная постройка, состоявшая из двух срубов, связанных сенями. По конструкции она напоминала хоромы Бориса, но несколько уступала по размерам. (Срубы имели размеры примерно 5,5 X 5 м, а ширина сеней около 4 м. Здесь, по-видимому, жили дворовые люди). Вероятнее всего, и эта постройка была двухэтажной.

Находки здесь были почти исключительно бытового характера: деревянные чашки и ложки, части бондарной посуды, мутовка, лопатка, ручка деревянного ковша, различные предметы невыясненного назначения и несколько глиняных шариков.

На соседней усадьбе, тоже в слоях XV в., была найдена грамота (№ 49), в которой также встретились имена Бориса и Настасьи. В грамоте Настасья извещала своих братьев о смерти Бориса. Интересно начало этой грамоты: «Поклон от Настасьи к господину ко моей ко братье. У меня Бориса в животе нет…» (т. е. Борис умер. - П. 3.). Обращение даже к родственникам с почтительным титулом «к господину» встречалось и в других новгородских берестяных грамотах, связанных с боярскими родами. Отсюда можно сделать вывод, что родственники Настасьи тоже принадлежали к феодальному сословию.

После пожара 20-х годов XV в. количество построек на усадьбе резко сократилось, а размеры их уменьшились. Облик усадьбы стал очень скромным. Сохранность дерева в этих и последующих слоях очень плохая, что свидетельствует о медленном росте культурного слоя. Количество находок намного уменьшилось. Все это верные признаки того, что усадьба утратила свое прежнее значение. Во всяком случае, в слоях начиная с 20-х годов и позже мы не найдем никаких признаков, которые позволяли бы отнести ее жителей к феодальному сословию. Берестяные грамоты этих слоев - это деловая переписка рядовых горожан. Особенно характерна в этом отношении грамота № 21. Начало ее не сохранилось, а конец текста таков: «холстинку выткала и ты ко мне пришли, а не удается с кем прислать, то избели у себя». Это переписка ткачихи, может быть, с ее заказчиком.