Новгород, открытый археологами

Владения Онцифоровичей-Мишиничей

Еще в 1958 г. на усадьбах Д и Е были найдены грамоты, адресованные известному деятелю новгородской истории посаднику Юрию Онцифоровичу, представителю одного из крупнейших новгородских боярских родов.

А. В. Арпиховский установил, что самое раннее упоминание о представителях этого рода в новгородской летописи относится к 1240 г. В битве со шведами на Неве в войске Александра Невского особо отличились шесть мужей. Среди них был Миша, очевидно, по молодости лет носивший уменьшительную форму имени. Но эта форма имени утвердилась не только за ним, но и за его потомками, которых и в конце XIII в. летописец именует Мишиничами. О предках Миши нам ничего не известно.

Потомки Миши играли видную роль в новгородской истории. Михаил Мишинич был посадником с 1273 по 1280 г. Другой сын, Юрий Мишинич, был посадником с 1290 г. В 1316 г. он был убит в бою с тверичами.

Сын Юрия, Варфоломей Юрьевич, был посадником с 1331 г., а в 1342 г. умер. Упоминается Лука Варфоломеевич, ходивший в поход на Двину, основавший город Орлец и погибший в бою с заволочанами в том же 1342 г. Далее в летописи упоминается Онцифор Лукинич.

Рис. 36. Ложка Ивана Варфоломеевича

Грамот с именами Онцифора Лукинича, его отца Луки Варфоломеевича и представителей последующих поколений на усадьбах И и Д найдено более двух десятков.

В слоях рубежа XIII-XIV вв. на усадьбе Д была найдена деревянная ложка (рис. 36). Деревянных ложек в Неревском раскопе обнаружено более сотни. Но эта ложка особенная. Вся ее поверхность покрыта сложными узорами, выполненными иглой, и раскрашена желтой и красной красками. На выпуклой стороне ее изображены головы чудовищ, соединенные змеиным туловищем, а на вогнутой - изображение молодого воина в доспехах, с мечом, круглым щитом и в богатой шапке. Мы сразу вспомнили грамоту Кирьяка и рисунки Онфима. Но на ложке была надпись: «Еванова Олъфоромеевича». Расписывавший ложку художник (возможно, он же ее и вырезал из дерева) был замечательным рисовальщиком, но плохим писцом. Буквы у него плясали, а в написании громоздкого отчества он допустил ошибки. Следует читать: Варфоломеевича.

Имя Варфоломея нам уже было известно и из грамот, и по летописи.

В 1323 г. от его имени заключены два важнейших новгородских акта: договор с Ливонским орденом и Ореховецкий договор со шведами. В 1331 г. он упомянут в летописи как посадник. Иван Варфоломеевич в летописи не упоминается. Но принадлежность его к роду Мишиничей не вызывает сомнений. Берестяные грамоты донесли до нас имена потомков Юрия Онцифоровича, также не упомянутых в летописи.

Представителям этого рода принадлежала не одна, а целый ряд усадеб в этом районе. На раскопанной территории им принадлежали, кроме усадьбы Е, огромные пространства усадеб И, Д, В и смежных с ними территорий.

Таким образом, протяженность владений этого рода (только достоверно известных) по западной стороне Великой составляла около 140 м с севера на юг (от Холопьей до Розважи) и 65 - 70 м - с запада на восток. Это почти гектар. Не менее 2000 м2 занимала территория усадьбы Е. У Онцифоровичей были свои попы.

Известна, например, тесная связь новгородского боярства с монастырями. В Новгороде и его окрестностях в XV в. насчитывалось более 50 монастырей, многие из которых были построены боярами. Один монастырь - Колмов - построен был на средства Мишиничей. Там похоронены были представители этого рода начиная с Юрия Онцифоровича.

В. Л. Янин детальнейшим образом проследил родословную этого рода, их связь с монастырями и духовенством. В упоминаемой нами книге «Я послал тебе бересту» он разобрал и, что называется, разложил по полочкам все грамоты, связанные с родом Мишиничей-Онцифоровичей. Летописная канва убедительнейшим образом переплелась с этими грамотами.

Переулок, проходивший западнее усадеб И и Д, оказался внутри владений Онцифоровичей и в конце XIV в. прекратил свое существование. Но поскольку мостовая Кузьмодемьянской по-прежнему разделяла территории усадеб И и Д, мы будем говорить о них отдельно.

В середине XIV в. на огромной территории усадьбы И был отгорожен сравнительно небольшой двор размером 30 X 40 м, примыкающий к перекрестку мостовых.

В 40-х годах XIV в. этот двор был застроен двумя, по-видимому, не связанными между собой группами построек - одна в западной, другая в восточной части двора.

В западной стороне стояли компактно расположенные семь построек. Нетрудно заметить, что они были соединены в три строительных комплекса. Самый внушительный комплекс, состоявший из трех соединенных срубов, занимал юго-западный угол двора. Вероятно, к этой же группе построек следует отнести и еще две, расположенные в северной стороне двора.

Большинство построек в этой группе были жилыми, и площадь их составляла в среднем 25 - 30 м². От мостовой Кузьмодемьянской в глубину двора шла вымостка, связывавшая воедино все постройки этой группы.

Вторая группа построек, в восточной стороне двора, состояла из трех жилых, почти смыкавшихся между собой построек, расположенных в юго-восточном углу усадьбы, и одной хозяйственной, стоящей несколько на отшибе. Все постройки здесь однокамерные, без сеней. Самый большой дом в этой группе имел размеры 7 X 5,5 м, две другие постройки примерно по 4 X 4 м.

На территории двора, между обеими группами построек, были найдены три грамоты, связанные с духовенством. Грамота № 177: «Поклон от Максима ко попу. Дай ключи Фоме. А ты пошли Григория Онфимова…» Далее обрывы. Ключи, о которых идеть речь в грамоте, вероятно, церковные.

Вторая грамота (№ 367) читается так: «Се благослови, попе Максиме… село, а земля тому сему по заруб…» (рубеж. - П. 3.). Возможно, это тот же Максим, что упомянут в предыдущей грамоте.

И, наконец, последняя грамота (№ 317). Ее текст можно назвать слезным. Грамота оборвана: «…слезы проливаются перед богом. Зато бог на вас мечет свой гнев, поганые. А вы бы лучше постыдились…» Автор письма был явно кем-то обижен и жаловался кому-то, жившему на этой усадьбе.

Но вместе с поповскими на этом же дворе были найдены грамоты иного содержания. Вот одна из них (№ 318, приводим в переводе): «Михаил купил у княжеского сборщика дани Василия кузнеца Ондреяна и четыре деревни: Токову, Острову, Ротковицы и Ведрово…» Это уже письмо крупному феодалу. Для нас оно особенно важно еще тем, что кузнец поставлен здесь на первое место, как наиболее важное приобретение. Становится понятнее, каким образом на усадьбах бояр появляются ремесленники.

Берестяные грамоты не оставляли сомнения, что на усадьбе, точнее на огороженном дворе, живет феодал. Но застройка вызывала удивление.

В северо-западном углу усадьбы стоял сложный комплекс построек: три сруба соединены были вместе промежуточными сенями, имевшими очень сложную конфигурацию. Самый большой сруб имел размеры 5,6 X X 5,8 м. В юго-восточном углу его, прямо на земле, т. е. без какого-либо фундамента, была сложена печь. Под ее был выложен из сырцовых кирпичей, а стенки из валунов. Пол в этой постройке не прослежен, да его и не могло быть, уровень пода печи оказался бы ниже пола. Но что самое непонятное - на улице, у юго-восточного угла этой постройки, вплотную к ее стене был сложен еще один очаг. То, что и наружный и внутренний очаги имели сугубо производственное назначение, совершенно ясно. Непонятно, как можно было пользоваться наружным очагом, не боясь могущего каждую минуту вспыхнуть пожара?

Два других сруба, связанных в этом комплексе построек, были меньших размеров, но они имели скорее всего какое-то производственное назначение.

На расстоянии 2 м от этого комплекса построек стоял самый большой дом на усадьбе размером 8 X 8 м, несомненно, двухэтажный. Сеней не было.

Этот дом также представлял довольно сложную загадку. По размерам постройки, по местоположению его вполне можно было бы принять за жилище владельца усадьбы. В доме и вокруг него было много находок бытового характера. Но одна деталь осталась непонятной. В северо-западном углу дома стояла невероятных размеров и необычной формы печь. От нее сохранился, правда, только фундамент и несколько валунов, из которых она была сложена. Печь не примыкала к самому углу, а отстояла на 0,5 - 0,6 м от северной стены постройки и на 0,3 м от западной. Фундамент ее состоял из шести толстых дубовых столбов. Размер печи 2 X 4 м. Связать такую печь с жилым помещением совершенно невозможно.

Значит, нижний этаж этой постройки также имел производственное назначение. Трудно представить себе, чтобы в нижнем этаже дома калилась такая огромная печь (для каких-то производственных надобностей), а в верхнем жила семья боярина. Тем более, что этому боярину (точнее этой, возможно, даже очень многочисленной боярской семье) принадлежали и территории соседних усадеб. В юго-восточном углу усадьбы стояли, тесно примкнув одна к другой, три жилые постройки: одна размером 5,5 X 4,8 м, другая 4 X 5 м, а втиснутая между ними - 3,2 X 3,8 м. Все они были без сеней, во всех прослеживались печи в углах.

За пределами этого огороженного двора, с южной и западной стороны стояли шесть небольших жилых построек, которые лепились вплотную к частоколу.

Застройка усадьбы в конце XIV в. выглядела очень скромно. На территории двора были разбросаны з каком-то непонятном порядке шесть построек. В середине двора, на месте строения с огромной печью, стояла постройка несколько меньших размеров, чем предшествующая, - 7 X 7,5 м, без каких-либо индивидуальных особенностей. Две жилые постройки площадью примерно по 30 м² стояли одна в северо-восточном, другая в юго-восточном углах двора. Между ними располагались два жилых дома размерами по 4X4 м каждый, соединенные сенями примерно в 3,5 м ширины и замощенными полом из горбылей. Около этих построек и около постройки в северо-восточном углу двора были небольшие вымостки. Вероятнее всего, и в это время усадьба была заселена зависимым ремесленным людом и дворовой челядью.

В первой половине XV в. облик усадьбы явно свидетельствовал, что здесь жила семья боярина. Частоколы прослеживались только со стороны мостовых Великой и Кузьмодемьянской. Вся территория от Кузьмодемьянской до Розважи и от Великой до церкви Кузьмы и Демьяна составляла один двор.

В средней части этого двора, ближе к мостовой Кузьмодемьянской, стоял дом - самый большой для этого времени. Сруб имел размеры 9 X 9 м. К западной стене его примыкал настил, который соединялся с обширной дворовой вымосткой площадью более 200 м2. Эта вымостка сооружена была очень капитально: на бревенчатых лагах были уложены массивные плахи, плотно подогнанные одна к другой. Вымостка имела два яруса. Нижний ярус относился к началу XV в., верхний был настлан в 20 или 30-х годах XV в. У западной стены дома имелось, очевидно, крыльцо и лестница, которая вела на верхние этажи. Нам представляется, что этот дом, вероятнее всего, был трехэтажным. Нижний этаж его представлял собой, очевидно, парадный зал. Печи здесь не было. Около дома найдены пластинки слюды от окон, а также красные изразцы. Печи были, следовательно, в верхних этажах.

На усадьбе прослеживались еще четыре жилых постройки, размером 16 - 20 м2. Но они были у самой мостовой Великой и в южной стороне, на значительном удалении от главного дома.

Для чего же могла служить такая вымостка во дворе? Она не связывала какие-либо постройки и не нужна была для пользования проживавшей здесь семье. Единственно возможное, как нам представляется, объяснение может быть такое: вымостка эта предназначалась для общественных собраний.

Правда, ни в летописях, ни в берестяных грамотах мы не имеем никаких сведений о таких собраниях. Но вот одна грамота (№ 298), найденная здесь, возможно, проливает некоторый свет на характер собраний. Эта грамота представляла собой небольшой кусок бересты размером 10,5 X 5 см, на которой стояли только имена: «Костка, сына Лукина, Офремова сына, Купра, Иванова сына, Онитвька Купра Фомина сына Игнатья Юрьева сына». Не совсем понятное имя Онитвька, возможно Антип Купр - Киприан. В грамоте поименованы официально, т. е. по имени и отчеству, четыре человека. Что же это могло означать?

А. В. Арциховский выдвинул предположение, что это может быть избирательный бюллетень. Это очень правдоподобно. Можно представить себе, как жители Кузьмодемьянской улицы (а может быть, и всего Нерев-ского конца) собирались на этот двор по зову посадничьих биричей.

Мы уже знаем, что с начала XIV в. усадьба Д принадлежала боярскому роду Мишиничей. В слое самого начала XIV в. была найдена и самая ранняя грамота, связанная с Мишиничами, автором которой был Варфоломей. Этот Варфоломей был сыном посадника Юрия Мишинича и внуком героя Невской битвы Миши, от которого ведется родословная этого боярского рода. Сам Варфоломей был также посадником. До нас дошли важные акты, заключенные этим лицом: в 1323 г. союз с Ливонским орденом против Литвы, в том же году мир со Швецией, в 1326 г. мир с Норвегией и др.

Что же представляла собой усадьба Д в начале XIV в. и как выглядела ее застройка?

Прежде всего в начале XIV в. усадьба Д была разгорожена частоколами на три отдельных двора. Самый большой двор, размером примерно 30 X 40 м, занимал юго-западный угол усадьбы. Здесь на том же месте, что и в предшествующее время, стояли хоромы. От них сохранилось основание сруба размером 8 X 8 м и подкладки под второй такой же смежный сруб. В северозападном углу этого двора стоял еще дом площадью около 70 м2. Три постройки меньших размеров размещались в восточной стороне двора.

Второй двор находился у перекрестка мостовых Великой и Кузьмодемьянской. Он имел какое-то служебное назначение. Размеры этого двора всего 16 X 30 м. Он огорожен был прочным частоколом и имел отдельный въезд. На этом дворе стояла только одна постройка, примерные размеры которой составляли 4X4 м. Нижний венец ее был срублен из бревен диаметром около 40 см и лежал на подкладках. Какие-либо находки (кроме керамики) около этой постройки отсутствовали. Несомненно, что это была какая-то башня. Но каково ее назначение? Может быть, здесь было нечто вроде камеры предварительного заключения, куда сажали подозрительных лиц? Нетрудно представить себе, как стража высматривает с верхних этажей башни лиц, оказавшихся в неурочное время близ посадничьих владений, и без долгих рассуждений запихивает в тесную, но прочную клеть. Может быть, к этой башне имели какое-то отношение и найденные на посадничьей усадьбе кандалы?

Третий двор имел совсем непонятное назначение. В середине его стояла одна лишь небольшая жилая постройка, все остальное пространство (по крайней мере, в восточной стороне) было совершенно свободным.

Среди находок на этой усадьбе, конечно, нужно отметить обрывки кольчуги, стальные пластины от доспехов, наконечники стрел.

В середине XIV в. усадьба Д была перепланирована и перестроена. Частоколы, делившие территорию усадьбы на отдельные дворы были убраны. Застроена усадьба была тесно, причем в юго-западном углу усадьбы, где стояли боярские хоромы, группировались большие дома, а к северной границе теснились небольшие постройки. Хоромы, как и в предшествующем ярусе, состояли из двух срубов таких же размеров. Но рядом с этими хоромами стояли три дома площадью от 50 до 70 м2 и еще два дома площадью по 30 м2 с пристроенными столбовыми сенями.

Необычную для Новгорода картину представляла застройка северной стороны усадьбы. Небольшие жилые постройки здесь были окружены всевозможными пристройками, соединялись сенями с другими постройками. И около этих строений также разбросаны были грамоты, адресованные посадникам. По-видимому, это были служебные дома, связанные с выполнением административных функций посадника.

В самом конце XIV в. застройка усадьбы очень упростилась. В южной стороне ее располагались четыре довольно больших дома площадью от 50 до 70 м2. Дома стояли с промежутками в 15 - 20 м. Три дома однокамерные в плане, т. е. без сеней, но один сохранил старую, уже редко в это время встречающуюся конструкцию - с сенями и печью в углу (слева от входа). Между двумя домами, расположенными в южной стороне, была сооружена довольно солидная дворовая вымостка площадью около 100 м2. Она была сооружена из длинных, слегка обтесанных бревен. Такая вымостка не могла служить дорожкой, соединявшей между собой дома. Она явно предназначалась для каких-то собраний: на дворе посадника могли собираться и жители Кузьмодемьянской улицы и, может быть, представители всего Неревского конца, жители которого, естественно, «тянули» за своего посадника.

Рис. 37. Фундамент дома Юрия Онцифоровича

Мы уже знаем, что в XIV - XV вв. Мишиничам принадлежало несколько усадеб в пределах Неревского раскопа. Но в XV в. среди этих владений особенно выделялась усадьба Д. Здесь стоял каменный дом, построенный в самом начале XV в., т. е. во времена Юрия Онцифоровича, - единственный во всем Неревском раскопе. Наружные размеры дома очень невелики: 9,7 X 7,7 м. Деревянные постройки встречались гораздо больших размеров. Если же учесть, что толщина его стен была около 0,8 м, т. е. в несколько раз толще деревянных, то размеры его (внутренние) окажутся еще более скромными (рис. 37).

Остатки дома впервые обнаружили в 1953 г., на очень небольшой глубине от поверхности. Конечно, никому не могло прийти в голову, что эта постройка окажется, во-первых, столь древней и, во-вторых, связанной с конкретным историческим лицом. На месте пустыря до войны было несколько небольших каменных домов, не представлявших интереса, и остатками одного из них считался первое время и раскапываемый фундамент.

По мере углубления раскопа обнажился фундамент сложной конструкции, Он был сложен из крупных валунов без цементирующей связки горизонтальными рядами. Толщина фундамента достигала 1,6 - 1,7 м.

Тогда же, в 1953 г., на соседней усадьбе Е была найдена грамота № 94: «Биють целом крестьяне господину Юрию Онцифоровичу о клюцнике, зандо, господине, не можем ни цим ему удобритися. Того, господин, с села… господине, буянить. А себе господине…». Можно ли было предполагать какую-нибудь связь между этой грамотой и каменным домом? И вот через несколько дней эта связь была установлена: неподалеку от дома была найдена грамота № 97. Это тоже обрывок: «Господину Юрию челом бее Ортьмъка и Деица. Рожь продають по…» А еще через несколько дней были обнаружены и другие грамоты, адресованные посаднику. Владелец дома определился. Но что было делать с фундаментом? Часть валунов уже была убрана из раскопа. Конечно, следовало их вернуть обратно и прекратить здесь раскопки. Но это не было сделано, и раскопки продолжались, и фундамент был разобран. Фундамент оказался исключительным: он залегал на глубину 3,5 м! Такого фундамента нет ни у одной из новгородских церквей. По-видимому, строители этого дома хотели дойти до материка, но не дошли до него на целый метр.

Под валунами была выложена подстилка из толстых бревен лиственницы, которые в свою очередь лежали на сплошных рядах плах, наколотых из обрубков таких же бревен. Что же это была за постройка? Башня? И ни одного слова в летописи о ней.

О верхних частях этого дома мы можем лишь предположительно гадать, но нижняя часть его выяснилась отчетливо. В основании дом был двухкамерным: его разделяла внутренняя (тоже каменная) стена, которая имела гораздо менее глубокий фундамент (1,7 м), а следовательно, и меньшую высоту (вероятно, высоту только одного этажа). Нижний этаж представлял собой кладовую. В обеих камерах имелся пол. Нижний ярус пола был настлан из жердей, перекрытых для гидроизоляции листами березовой коры. Вдоль южной и западной стен дома прослеживались столбы, очевидно, остатки сеней (или галереи вокруг дома) шириной около 3 м.

В начале XIX в. на одной из новгородских улиц стоял каменный дом, построенный в XV в. Наружные размеры его примерно соответствовали дому Юрия Онцифоровича. Этот дом был двухэтажным, с деревянными сенями на столбах и наружной деревянной лестницей. Дом Юрия Онцифоровича нам представляется более высоким.

В последующие годы несколько каменных домов XV - XVI вв. были открыты в Новгороде при разного рода земляных работах. Дома эти невелики по размерам и выложены из кирпича. В 1964 - 1965 гг. на новом Ильинском раскопе новгородская экспедиция обнаружила еще один дом, относящийся к XV в. и сложенный из известняковых плит. По размерам он примерно такой же, как и дом Юрия Онцифоровича, но конструкция его несколько отлична. Дом законсервирован, и пока неизвестна точная глубина залегания его фундамента. Он также принадлежал крупным феодалам - владычным наместникам (это светские чиновники, находившиеся на службе у новгородского архиепископа). Эти феодалы ведали сбором дани с одной из подвластных Новгороду северных территорий - Заволоцкой пятины.

В общем, в XV в. на усадьбах крупных феодалов каменные дома уже не были большой редкостью.

Мы рассказали только о каменном доме Юрия Онцифоровича. Добавим лишь, что он простоял около столетия и был разрушен в начале XVI в. Возможно, он был разрушен не полностью, а частично и окончательно прекратил свое существование в XVII в., когда его стены были разобраны и из уцелевших плит сложена была кладовая.

На усадьбе Д в XV в., кроме каменного дома, прослеживались только две постройки. Одна площадью около 45 м², жилая с сенями, примыкала вплотную к галерее (или сеням) дома, а другая, таких же размеров, стояла к северу от дома. Вся остальная территория усадьбы была свободна от застройки.

До сих пор мы говорили преимущественно о Неревском раскопе. Это естественно. Ведь именно здесь впервые открылся довольно значительный участок древнего города с его улицами, усадьбами, домами и иными постройками. Здесь с небывалой до сих пор полнотой собраны орудия труда, домашняя утварь, украшения, совершенно по-новому осветившие быт древних новгородцев. Наконец, здесь же впервые найдены берестяные грамоты, ставшие теперь одним из важнейших исторических источников. Грамоты не только дали новые ценнейшие сведения, но и помогли определить социальное лицо владельцев раскопанных усадеб. Среди этих владельцев оказались представители крупного боярского рода Мишиничей, игравшие видную роль в новгородской истории. Археологические материалы вступили в непосредственный контакт с письменными источниками. На долгие годы Неревский раскоп будет отправным пунктом для исследователей не только Новгорода, но и древнерусского города вообще.

И все же Неревский раскоп - это одно лишь окно в таинственный мир прошлого. Поэтому раскопки в Новгороде продолжаются и будут продолжаться до тех пор, покуда можно будет находить участки, представляющие для археологов интерес и доступные раскопкам. Нельзя не пожалеть, что таких участков с каждым годом становится все меньше и меньше.