Вира пришла затемно, чтобы позавтракать с нами.
— Первое место, куда мы пойдём, как я и говорила — дыхание воды. Оно находится за Кладбищем в самом болоте. Проход туда безопасен, стихии в болоте мало, и звери туда не любят ходить.
Кладбищем мы называли место, куда уходили больные, чтобы умереть. Это случалось очень редко, но всё же случалось так, что коснувшийся стихии болел. И к таким людям нельзя было прикасаться или близко подходить. Кладбище было общим для людей и зверей, и там ничего не росло. Совсем ничего, только песок и кости. Даже стихия моментально уходила из мёртвых тел. И действительно, за Кладбищем располагалось большое болото, которое тоже никто особо не любил. Травы там росли, и ягод было много, но стихийных среди них почти не попадалось. Да ещё и вода везде.
Мама протянула мне плотные шерстяные носки, грубые и некрасивые, что было очень непохоже на работу мамы. Я с недоумением посмотрел на неё, взяв их в руки.
— В болоте проще всего ходить в таких носках.
Я сурово кивнул и положил их к себе в сумку, где, кроме прочего, лежали все полезные подарки. Потом туда-же отправилось снадобье от кровососов, хуже подарка от бабы Нины, но куда проще в изготовлении. И мы по утреннему холодку пошли на болото.
Вира оказалась куда общительнее Дрима, что поначалу даже вызывало раздражение, но она рассказывала очень много полезного, чего от мрачного медведя не дождёшься. Так что вскоре я смирился с тем, что Вира постоянно что-то говорил, но сам больше молчал. В голове крутились мысли о том, что во мне не просто так нет горшочка.
Неужели, действительно, моя стихия просто хранится не в горшочке, а в чём-то более родном для неё? В крови? Или, может быть, в костях? Что я вообще знаю о своей стихии? Какая-то странная дымка, тянущаяся от травы. Но я-то не трава.
— Смотри, вон там видно Кладбище.
Мы обходили его по широкой дуге, поднявшись на склон горы, и вот сейчас деревья расступились, открыв вид на мёртвую плешь, усыпанную белым песком, на котором с трудом можно различить такие же белые кости. От Кладбища веяло чем-то потусторонним, но не таким, как от чужих — те были совершенно чужими, а пустыня была частью нашего мира, но при этом… чужой.
Сама плешь была не велика, но во все стороны от неё простирался луг, на котором росла сероватая короткая трава, постепенно обретающая здоровый вид только у самого края леса. Меня необъяснимо тянуло к этой жути, так что, единожды увидев, я уже не мог отвернуться.
Тропа, как назло, шла дальше так, что я всё время видел её.
— Что, тоже не можешь оторвать взгляд, да? — весело произнесла Вира. — На всех так по началу действует, а на обратном пути уже, наоборот, не хочется лишний раз глядеть на неё, потому обратно пойдём по другой тропе.
— Ага, — буркнул я, продолжая коситься на странное место.
Скоро тропа свернула прямо к плеши, и мы прошли по кромке леса, со стороны Кладбища веяло такой потусторонней жутью, что я уже не мог на него смотреть. Благо, тропа повела прочь, и мы оба непроизвольно ускорились, уходя от Кладбища. Не хотелось бы мне видеть эту мерзость ещё раз. И, тем более, не хотелось бы на ней оказаться.
Невольно перед глазами встала картина, как мама выбрасывает гнилую пряжу на Кладбище, и я аж сжался от страха, тут же отбросив видение прочь. Тяжело задышал даже, но вспомнил, с каким теплом сегодня мама меня успокаивала, что отсутствие горшочка — это не плохо. И успокоился.
Видимо, на Виру это жуткое место тоже давило, потому что дальше мы довольно долго шли молча. Мне стало неловко, и я решился разорвать гнетущую тишину.
— Вира, а какой у тебя зверь?
— Не успел разглядеть, а? — она обернулась и весело улыбнулась. — Поглядишь ещё. Я тебя всё лето буду водить, а может, и дольше. Дорогой долг ты с меня взял. Хах, ну да я и не против. Давно в деревне не было двух зверей сразу. С твоим даром, может, и третьего пробудим до прихода сборщика познания.
— Ну, какой?
— Нетерпеливый какой, — она беззаботно рассмеялась, а потом резко остановилась. — Всё, болото начинается, натягивай носки.
С неохотой снял с себя удобные сапоги и стал вместо них натягивать колючие противные носки. Носки моментально промокли и стали ещё противнее. Какое-то время я стоически терпел, но хватило меня ненадолго.
— Вира, можно я сниму носки и надену сапожки? Они с пальцами, в них будет удобнее!
— Потерпи немного, скоро сам поймёшь, зачем они нужны, — улыбнулась она, обернувшись, а затем резко прыгнула вперёд на какую-то кочку. — Дальше след в след за мной.
Высокая она легко перепрыгнула на следующую кочку и стала показывать мне пальцем на нужную. Я скривился весь, чего она издевается-то? Я прекрасно её вижу, она ещё и притоптана так, что не ошибёшься. С Дримом мне больше нравилось идти.
Я примерился и прыгнул. Получилось очень легко, не ошибся с приложенным усилием. Наступил ровно в центр кочки и тут же перескочил на следующую, чтобы не отставать от Виры. Болото наводило на меня ровно те впечатления, какие у меня сложились из рассказов у костра. Унылое вонючее место, полное мелкой мошкары, которая даже через защитное зелье набиваются в нос и рот. Ещё и эти проклятые носки, сырые и колкие.
— Ну?
— Что «ну»? — удивлённо обернулась эта дылда.
— Ты говорила, что я сам пойму, зачем они нужны!
— Кто нужен?
— Носки! Чужацкие-дурацкие носки!
Вира прыснула.
— А ты ещё не понял?
— Нет! Они дурацкие и бесполезные! У меня все ноги мокрые из-за них! А Дарины сапоги непромокаемые!
— Ах, Дарины сапоги, как хороши! Не промокают, — начала надо мной издеваться Вира. — Честно, очень хочется разрешить тебе их надеть и поглядеть, как они не промокают!
— То есть мне можно переодеться? — с надеждой спросил её.
— Нет, Арен. Нельзя.
— Но почему?
— Потому, глупыш, что носки не скользят. Без когтей или носков тут делать вообще нечего, с первой же кочки слетишь в зловонную жижу. Знаешь, почему здесь почти не растут стихийные травы?
— Да, потому что здесь много воды, а она вытягивает стихию, — ответил ей я.
— Нет, Арен, если бы было всё так просто, тут было бы полно водных трав, но их нет. И дело не в бедности стихии, наоборот, её тут так много, что через век или два здесь будет полноценное место силы. Вот только эта стихия ядовита почти для всех других стихий. Не то чтобы это было опасно, но коснувшись яда один раз, второго не захочется. Для того и нужны носки. Из-за яда нельзя использовать стихийную шерсть, да и обычной хватит максимум на два похода в болота, — Вира говорила это таким тоном, будто уже повторяла мне тысячу раз, хотя я всё это слышал впервые. — Хотя чего я тебе говорю, просто сними один носок и проверь, как она скользит. А потом сунь в воду. И противный носок мигом превратится в тёплый, мягкий и сухой.
Из любопытства я так и поступил, сняв носок. Хотел даже снять второй, но на голой ноге тут же поскользнулся, отчего упал на кочку и влез рукой в воду. Едкая мерзкая жижа, которая до этого мне казалась просто водой, попала на лицо, и я тут же стал вытирать её рубахой. Брррр. Ладонь и кожу лица стянуло, а через несколько секунд кожа стала опухать, как после крапивы. Остальные части тела спасла мамина нательная рубаха.
И правда, носки сразу стали тёплыми и уютными. А ещё очень устойчивыми, шерсть будто липла к траве. И ведь ни капли стихии в этой обычной овечьей шерсти не было. И я теперь хорошо понимал, почему в нашем маленьком стаде несколько овец держали отдельно и кормили только пустым сеном.
Мы прыгали ещё около часа. После чего остановились на небольшой полянке, образовавшейся вокруг дерева.
— Это стихийное дерево, чувствуешь запах? — и я чувствовал, после вонючего болота воздух здесь был невероятно сладким. — Дальше таких будет больше — они тут растут из-за того, к чему мы идём. Если бы не они, то сюда бы не водили на ранних шагах познания, воздух тоже ядовит, пусть ты и не успел почувствовать. Нина пыталась вытянуть это свойство из них, но, к сожалению, не вышло.
Вира начала делать тренировку, и я к ней присоединился. Её движения были совсем другими, чем мои, более плавные и текучие, полные хлёстких ударов. В ней чувствовалось влияние воды. Я же двигался куда быстрее и острее, что ли.
— Вира, а на какую стихию похожи мои движения? — в пустую голову я не уходил, было слишком интересно наблюдать за танцем невероятно высокой девушки.
— Не знаю, Арен, явно много воздуха, но есть черты почти всех стихий.
— То есть мне будет очень сложно познать эту стихию, раз много намешано, — я расстроился. Чем сложнее состав стихии, тем больше у неё граней, тем они слабее и дольше путь их познания.
— Не уверена, Арен. Ты очень быстро пустил стихию в голову, это не нормально. Да и провидение… я думаю, что оно будет тебе всё время помогать.
Сразу после медитации мы продолжили путь. Первый же прыжок на кочку чуть не сбил меня с ног ударившей в нос вонью. Во мне аж всё похолодело, когда я стал заваливаться в воду, у меня только-только прошёл отёк от этой мерзкой жижи, безумно не хотелось снова чувствовать эту мерзость на коже. Походная рубаха у меня не была стихийной, всё покрылось грязью, которая щипала кожу, когда я её случайно касался голой кожей. Устоял.
Двигались мы быстро. Вира всё время мне рассказывала всякие мелочи, казалось, что ей в противовес Дриму было некомфортно идти в тишине. А я никак не мог для себя решить, что мне нравится больше: мрачная тишина старшего охотника или вот эта постоянная болтовня.