Обряд копья

Глава 27

Проснулся за те самые тридцать минут до рассвета и тут же засуетился.

— Что-то случилось, сынок? — спросила мама, сидя в кресле с вязанием.

«Она почти не спит», — кольнуло меня чувство вины.

— Проспал, Зола требовала прийти за полчаса до рассвета.

— А, не волнуйся. Можешь позавтракать не спеша и как раз вовремя будешь.

Я удивлённо посмотрел на маму, не зная, как реагировать.

— Зола никогда не приходит вовремя. А если и удосужится и будет ругаться, напомни ей про глаза.

— Про глаза?

— Старая история, она поймёт, — взмахнула она рукой, отвлёкшись от вязания, чтобы улыбнуться, глядя мне в глаза.

Жуть. Есть вообще в деревне хоть кто-то, кто не должен моей маме?

Как бы там ни было, маме я верил больше, чем кому-либо в деревне, так что спокойно позавтракал, обнял маму и побежал на площадку. И действительно, там была только Дора, внимательно глядящая на меня. Остальные охотники ещё не пришли, а Зола и не думала появляться на назначенной тренировке.

— Ты опоздал, — обвиняюще буркнула девочка.

— Мама сказала не спешить, Зола никогда не бывает вовремя, — пожал я плечами в ответ.

Девочка зло поджала губы, продолжая сидеть на земле в позе медитации. А я не стал ничего ждать и начал цикл тренировки без пустоты, чтобы не прекращать думать над изменениями в себе. Мама не стала бы говорить, если бы это было не важно.

Я успел закончить полный цикл и уже сидел в позе для медитации, безуспешно ковыряясь в своих чувствах, когда пришла наша мучительница. В руках у неё многообещающе покачивалась свежая веточка. Мне даже захотелось сразу сказать ей про глаза, чтобы не терпеть побои, но я справился с малодушием.

— Дора, ты начинай отрабатывать те же движения, что вчера, но постарайся впустить стихию в голову, без этого я не пойму, чему тебя учить. А с Ареном мы будем изучать стиль злой змеи, — Зола даже не стала извиняться за опоздание, просто начала тренировку. Вот же невоспитанная. — Первое, что ты должен понять — название стиля не имеет ничего общего с твоим зверем. Всю тренировку помни, что это временный твой стиль, который просто лучше всех из базовых подходит твоей стихии. Но то, что он временный и базовый, не значит, что тебе не надо его осваивать. Зверю легче будет прийти на основы, чем на пустое место, так что старайся! У меня было ни раз и не два, когда дети пробуждали своего зверя ещё до познания!

Зола пришла к нам из города, у неё с детства были какие-то серьёзные сложности с познанием, потому её научили так, чтобы она могла обучать других. И, если она познает свою стихию, то её заберут, заменив другим тренером. Всё ради победы над чужими! А вот насчёт пробуждения зверя до познания стихии, такое себе заявление. Папа писал, что это чаще бывает серьёзной преградой, чем приносит хоть какие-то выгоды. Без достаточного объёма стихии в познающем — обращение в зверя невозможно.

Так что для себя я решил не особенно усердствовать на тренировках, но и не отлынивать. Не хочу пробуждать зверя слишком рано, но и быть слабаком не хочу. Я должен получить как можно больше перед тем, как придёт сборщик познания. И к бабе Нине я обязательно обращусь, чтобы она научила меня врачевать.

Сегодня мучительница заставила меня отрабатывать удар рукой из стойки. Вместо того, чтобы держать руки сжатыми в кулак, нужно было раскрыть ладонь и бить, сжимая кулак уже в полёте. Уже на таком простом действии у меня возникла сложность, ведь бить надо было по старому дубу, который, кроме прочего, был стихийным. Уже в первый удар я страшно ушиб пальцы на левой руке, отчего они перестали шевелиться.

На боль Золе было глубоко плевать, она заставляла меня продолжать дальше. Правда она не обращала внимания на то, что бью я совсем медленно и без силы, едва касаясь кулаками коры. Но за каждую ошибку она била, кажется, даже сильнее, чем вчера.

— Сними эту дурацкую нательную рубаху, она защищает тебя от моих ударов! — разозлилась женщина, когда поняла, почему её удары не рассекают мне кожу в кровь.

— Нет. Мама запретила её снимать.

— Гррр, — зарычала вдруг она. — Опять Рена мне мешает. Ну ладно.

И после этого ну ладно она стала бить меня по незащищённым ладоням, отчего скоро я уже вовсе не мог шевелить пальцами. Вот же она, чужачка! Совсем с ума сошла! Как мне отрабатывать удары, если у меня пальцы не шевелятся совсем! Но ей на это было плевать, не смог коснуться дуба костяшками пальцев, получи очередной болезненный удар. Дерево уже покрылось моей кровью, но я упрямо продолжал, боясь показывать слабость.

Доре тоже доставалось, её нательная рубаха уже покрылась кровью, чего вчера не было и в помине. Вот же бешеная тварь! Неожиданно я разозлился на эту чужачку, что она творит?! Мы же уже еле на ногах стоим от боли, а она всё лупит и лупит!

Мне безумно захотелось хлебнуть зелье со стихийной защитой, чтобы сжечь дурацкую палку! Но я понимал, что зелье куда ценнее, чем возможность проучить эту мучительницу. Да и не займёт много времени поиск новой палки. Чужацкая дура, ей вон уже тридцать лет, а всё ещё не может познать свою стихию!

— Что? Больно? Злитесь? — неожиданно спокойно спросила она.

Я лишь злобно зыркнул на неё из-подо лба, не желая подыгрывать её игре.

— Это хорошо, так вы быстрее освоите все приёмы, да и стихийная защита сама собой не появляется. Подумайте над этим, а на сегодня хватит, идите к Нине, пусть вылечит вас. Дора, молодец, ошибок стало куда меньше. Арен, ты — болван, слишком медленно сжимаешь ладонь, потренируйся сегодня без дуба, чтобы исправить это. Завтра ты должен мне хотя бы два точных удара по дереву. Это всего лишь дерево, не зверь. Оно не двигается, не создаёт защиту, а ты даже его ударить не смог!

Опомнился, когда услышал скрип своих зубов. Ну, уж нет! Не дождёшься от меня! Попрошу маму, чтобы походила вокруг тебя с искрами в волосах, старая дрянь! Чтоб ты себе все зубы стёрла!

Угрюмые мы поплелись к бабе Нине. Дора сегодня и не думала мяться, молчала всю дорогу, кажется, тоже злая на проклятую бабу!

Перед самой берлогой мы оба замерли, в ней кто-то был. Нельзя показывать малькам, что мы тут ходим — обидятся, что мы к младшим лезем в их укромное место, так что мы обошли стороной, благо, тут была ещё одна тропка.

Баба Нина никак не отреагировала на побои на наших телах, выжала по капле зелья в рты, отчего все раны стали страшно зудеть. Сказала, что к вечеру всё пройдёт, и всё. Дора тут же убежала приводить свою одежду в порядок. А я остался, не зная, как попросить, бабушка мне ничего не должна.

— Баба Нина, научите меня врачевать, я вам всю стихийную траву буду отдавать с походов! — нашёлся я.

— Хм, — флегматично ответила она, села в плетёное из лозы кресло и уставилась на меня, будто изучая.

— Пожалуйста! — взмолился я, чувствуя, что сейчас решается моя судьба. Откажет, и можно даже не надеяться, что передумает.

— Стихию в голову пустил уже? — спросила она.

— Да, — ответил я, улыбаясь.

— Хорошо, а про врачевание подумал уже после этого или и раньше думал?

— Только вчера в голову пришло, — пробормотал я. Вот сейчас она решит, что мне не то, чтобы очень интересно, раз я раньше об этом не думал, и откажется. Но нет.

— Хорошо, буду тебя учить, раз стихия подсказала провидцу, значит, надо.

— Ура! — не сдержался, действительно обрадовавшись, а сам подумал, что вот оно влияние вдоха, но нужно ли сопротивляться ему? Нет, я, правда, хочу уметь врачевать. Зельями всякий умеет пользоваться, а вот уметь правильно резать тело и соединять жилы — такое важно очень. Бывало, что охотники месяцами восстанавливали раны из-за того, что поздно были соединены жилы.

— Твой энтузиазм радует, многие пренебрегают этой наукой, считая, что зелий достаточно. Хорошо. Давай тогда сегодня и начнём. Иди, вымойся, но не ешь, на пустой желудок легче запоминать, — из голоса травницы неожиданно пропала её ворчливость, она будто бы даже обрадовалась новому ученику.

Я побежал домой, чтобы как можно быстрее начать учиться. Дома как мог быстро помылся, ранки уже стянулись и не кровоточили, но очень болезненно реагировали на мыло и холодную воду. Переоделся, застирал окровавленную одежду в холодной воде без мыла, да так её и оставил в корыте, замылив напоследок, чтобы отмокла.

И сразу побежал назад, морщась от боли из-за стянувшейся от холодной воды кожи.

Баба Нина начала урок с описания того, как устроено наше тело. И начала с кожи, показывая прямо на моей рассечённой коже слои.

— Верхний — просто тонкая плёнка, которая защищает твоё тело, позже ты сможешь прикрывать её своей стихией, но сейчас только она ограждает тебя от окружающего мира. Люди часто пренебрегают мелкими царапинами, но даже они могут убить, если ты слаб. Поэтому все дети раз в год пьют зелье от болезней, — баб Нина явно села на любимую тему, рассказывая с удовольствием. И с моей болью ковырялась тонкой иглой в мелкой царапине, которая прямо на глазах стягивалась. — Под ней находится слой, который питает эту плёнку и восстанавливает её, а когда нужно, закупоривает кровью. Раны такой глубины обычно не опаснее обычной царапины, но в них легче застревает грязь, и её потом сложнее вымыть.

— А грязь — это смерть, — повторил я то, что часто слышал от неё раньше.

— Именно. Стихийных убить не так просто, но если ты истощён, то мелкая соринка в ранке может убить и познавшего.

— Да ну нет, это перебор.

— Может, и убьёт, если быть не вычистить и не залить подходящим зельем, — сурово ответила она. — Под этим слоем находится последний, ограждающий тебя от болезней, если грязь попадёт под него, то и на стадии познания зверя можно тяжело заболеть и умереть.

Вот тут я ей ни на грамм не поверил. Ладно, познавший может умереть от какой-то грязи, но сильный зверь не умрёт и с разрубленным сердцем, это все знают!

— Не веришь старухе, да? Но ты уже видел Кладбище, верно?

Я, молча, кивнул, поёжившись от воспоминаний.

— Как, думаешь, туда попадают? На моей только памяти шестеро ушли, чтобы умереть. И один был уже сильным зверем. Если грязь попала слишком глубоко и укоренилась там, то это уже никакими лекарствами не вылечить. И даже зверьё не станет есть такой труп.

— Да ну, какой же он был сильный? Откуда ему взяться, всех в город забирают, — но, не смотря на свои же слова, я ей поверил. Кладбище внушало ужас.

— Сильный. Уже мог глаза обращать.

Вот тут меня проняло, частичная трансформация — это уже этап после пробуждения зверя, когда учишься превращаться без стихии. Это уже познание зверя. А такого уже и пополам разрубить мало. Говорят, что познающий может нырнуть в тело гигантского чужого и убить его прежде, чем он тебя переварит.

— Даааа нуууу… — я аж поёжился, представив себе, что грязь уже попала в мои царапины.

— Не бойся, моё зелье сильное, и тебе сейчас бояться уже нечего. Но об этом должен помнить каждый врачеватель.

— Хорошо.

— Сложность ран, которые пробрались до третьего слоя, в том, что в коже находится много всего. В ней проходят вены, несущие кровь к сердцу, — она провела пальцем по выступающей на моей коже жиле. — Они обильно кровоточат. А ещё там проходят тончайшие нити, без которых ты не сможешь ничего чувствовать. Потому при потере пласта кожи нужно зелье не только для регенерации, но и особое, которое восстанавливает эти нити. И сначала должно идти оно, а уже потом всё прочее — иначе кожа ослепнет и станет будто чужой.

Я поморщился, чужая кожа — это тоже болезнь. Если у тебя низкое познание — нужно отрезать часть тела, а потом обязательно её сжечь, иначе зараза чужих тебя поглотит, и ты сам станешь чужаком. Благо, никто не позволит тебе ходить с этой заразой, даже если ты очень сильно боишься терять часть тела и надеешься познать стихию как можно скорее.

— Хорошо, я вижу, что ты слушаешь и слышишь. А значит, тебя можно учить.

До самой ночи травница меня не отпускала, рассказывая всё, что знала о коже и её врачевании. Я же большую часть времени очень старался всё запомнить, но чем больше проходило времени, тем больше клевал носом.