Обвал

Муталим

Два луча света одновременно с двух сторон вонзились в лицо спящего.

Мехди сел и оглянулся, ничего не понимая. Мечеть была полна вооруженными солдатами, которые в грязной от слякоти обуви ходили по коврам.

- Кто таков? - спрашивал у него человек в черном полушубке, светя ему фонариком прямо в глаза.

Мехди старался отвести глаза от света.

- Хьо малав хет хьога? * - перевел другой - ингуш, тоже с фонариком. - Отвечай начальнику.

- Мехди я.

- А что ты делаешь здесь?

- Муталим, учусь.

- А почему ты спишь здесь, а не дома?

- Мечеть мой дом, другого у меня нет.

Эти двое переговорили между собой по-русски.

- Вставай, иди во двор. Там все узнаешь.

Мехди накинул на себя старое пальто и пошел к выходу. Солдаты обшаривали все углы мечети, заворачивали ковры, швыряли и опрокидывали полки со священной литературой на пол.

В этой сутолоке он еле нашел в прихожей свои боржи, * его вытолкали за дверь.

Во двор мечети потоком входили мужчины села - их просто сгоняли. Забор по периметру освещался фарами машин. На углах пулеметы. По-над забором автоматчики.

- Что это происходит? - спросил он у первого попавшего ему навстречу.

- А происходит мальчик, День Киямата! * - хриплым голосом ответил тот. - Вот что происходит.

Они, чужаки, действовали четко.

Рассвело, а все взрослое мужское население уже было во дворе мечети, внутри забора, окруженное со всех сторон автоматическами. А потом торжествующие чужаки объявили свою волю аборигенам: вы покинете эту землю навсегда, будете жить в других краях, вам неведомых доселе, так мы решили.

Старик Цоки, услыхав такую страшную весть, выхватил кинжал и с криком «Я Аллах!» бросился на группу их начальников. Автоматная очередь сразила старика, он, бездыханный, рухнул к ногам убийц.

Они действовали четко.

Мужчины из одной семьи вызывались по списку. Их выводили со двора мечети, сажали на машину, подвозили к дому, пятнадцать минут на сборы - и на станцию. А там - в товарные вагоны, набивали битком «для экономии транспортных средств».

Двор мечети так же быстро стал опустошаться, как на рассвете заполнялся.

Они действовали четко. У них большой опыт творить зло от предков. Все было предусмотрено до мелочей.

После обеда их осталось несколько человек.

У самой стены мечети на разостланной бурке покоилось тело Цоки. Неподалеку от него лежала старушка Чабиха. Ее утром привезли солдаты вместе с постелью, но во внутрь мечети занести не позволили, положили тут. Был тут престарелый одинокий Бачи. Старушка куталась в одеяло, силясь согреться.

- Что-то долго не едет их врачебная машина. Бача, тебя тоже, наверное, повезут на ней - так как ты очень старый.

- Уж лучше бы нас, Чабиха, оставили дома. Что им нужно от нас, стариков?

- Просто всех увозят, чтоб духу нашего тут не было.

Неумолчно напевал свой зикр блаженный Иби.

Время от времени он приходил в экстаз, вскакивал с цоколя мечети и кружился в священном танце. Два аварца-пастуха требовали выпустить их, заявляя, что они не ингуши, но не имели с собой никаких бумаг.

Мехди сидел на карточках и смотрел на все это отрешенными глазами.

Он сегодня не сотворил утренний намаз - первый раз в жизни, ему не позволили отмолиться и в обед. Его книги лежат там, в мечети, разбросанные по полу. Солдаты их попирали ногами. Такое возможно? Или он видит кошмарный сон?

Они сидели дотемна, а их сторожил один солдатик с винтовкой. Ни на шаг никого не отпускал, чуть что - клацал затвором:

- А ну садись! Застрелю!

С села неслись плачь женщин и детей, рев скота, лай собак, рев моторов и одиночные выстрелы.

Шел снег. Солдаты, чтоб согреться жгли плетни, которыми хозяева так старательно городили свои участки. Страшный был день!

Мехди думал, сидя на цоколе мечети, думал о своей жизни…

Мехди был сирота. Мать, в тяжелых муках родив сына, глубоко и облегченно вздохнула, закрыла глаза и тихо отошла в мир иной.

Отца не стало, когда мальчику было всего-то четыре года. Он остался на попечении тетки, старшей сестры отца, вечно больной и по этой причине незамужней.

Каждое утро мимо двора Мехди шли мальчики с истрепанными жуджами

Мехди стоял у калитки. Он на лицо знал каждого, хотя имен их не мог назвать.

- Ва-а, мальчики! Вы куда идете?

- Учиться.

- А зачем вам дрова?

- Топить, чтоб в худжре * было тепло.

- А чему вы учитесь?

- Корану.

- Возьмите меня с собой.

- Пусть старшие твои поговорят с муллой. Скажи отцу.

- У меня нет отца.

- Матери скажи.

- Матери тоже нет.

- А кто есть?

- Дяци *, но она большая. Она не пойдет.

Это продолжалось два года подряд.

Однажды один добродушный большой мальчик снял его с плетня, посадил себе на плечи и понес с собой. Под ногами была непролазная грязь.

- Мулла, это тот мальчик, о котором мы тебе рассказывали.

Мулла поманил его пальцем.

- Поди-ка сюда, маленький муталим. Как тебя звать?

Мехди робко подошел и назвал себя.

- Ты хочешь учиться, Мехди?

- Хочу.

- Ты будешь меня слушаться?

- Буду.

- Ты любишь играть с мальчиками?

- Нет. Я никогда не играю.

- А что ты всегда делаешь?

- Думаю.

- Думаешь?

- Да.

- Про что?

- Про все.

Мулла подпер холодную стенку овчиной, внимательно стал рассматривать худенького мальчика.

- Вот сегодня ты про что думал?

- Я сел на плетень и смотрел на небо. Тучи идут и идут. Спешат. Одни похожи на коней, другие на барашек. Идут и идут, задние подгоняют передних. Наверное, у них такое дело, что надо спешить. Я думал: где они остановятся.

- Это Божьи дела, Мехди.

- Да. Тетя так и сказала.

Старый мулла взял клочок бумаги и написал четыре буквы: алиф, бб, тб, сб.

- Если за день выучишь эти буквы, будешь у меня учиться. Найдем для тебя джуджу. А три полена будешь носить?

- У нас мало дров, очень мало. Дяци не даст.

- А как вы еду готовите? А холод?

- Через день Дяци печет сискал на железной печке. Больше мы не топим. Но когда она печет сискал, я сажусь возле печки. Это очень приятно, как ясмале

Мулла смолк, отпустил Мехди на место, возле того большого мальчика Тагира, сына лесника.

В обеденный перерыв Тагир подошел к мулле:

- Он выучил эти буквы.

- Уже выучил? А ну, посмотрим.

Старик проэкзаменовал мальчика, тот безошибочно называл буквы и не путал.

- Алхамдулиллах *! Может и действительно из тебя получится хороший муталим. Все в руках Аллаха! Я напишу тебе еще три. Постарайся запомнить. Если запомнишь и их, можешь ходить без дров. Я тебя буду учить так.

Мехди проявил удивительное прилежание, а хорошая память помогала усвоить за короткое время то, на что другие тратили недели и месяцы.

Неожиданно заполучив такого даровитого ученика, Шовхал-мулла сам воодушевился.

А Тагир души не чаял в своем дружке. Когда Мехди звонко и четко отвечал урок, Тагир слушал с открытым ртом и время от времени раздавал оплеухи нерадивым ученикам, хотя сам относился к их числу. Но успехи Мехди считал своими: у друзей все общее. Семья Тагира считалась обеспеченной. Его отец получал государственную зарплату, а, кроме того, лесничий имел много других возможностей заработать.

Тагир приходил с чем-нибудь для Мехди: кусочек чурека, пару долек чаплика

На пятничной молитве в мечети имам произнес проповедь о значении благотворительности для мусульманина. Он так проникновенно говорил, что многие прихожане прослезились.

- И богатые и бедные созданы в своей сущности по умыслу Всевышнего. Богатым и обеспеченным даровано имущество, чтоб проверить их щедрость на пути Аллаха. Бедность дается, чтоб проверить терпение людей. Все мы грешны. Грехи падут тяжелыми гирями на чашу весов в Судный День. На другую чашу положат все доброе, что мы сотворили. И вот чаша грехов перевесила и человеку грозит Ад! И скажут ангелам: «Проверьте еще раз его Таптар *». Начнут искать.

И тут вспомнится охапка дров, что дал бедному человеку в зимнюю стужу или кусочек хлеба, преподнесенный голодному - и чаша весов Добра перевешивает, и ангелы указывают дорогу в Рай… Возьмем наше село. Есть состоятельные семьи и очень бедные, которые в холодную зиму топят через день, чтоб испечь сискал. Я назову семью покойного Тоха, да прости ему Господь! Мальчонка семи лет и больная сестра покойного. Они бедствуют. Они голодают. Им холодно. А за околицей лес. Мы себе возим дрова. Проезжаем мимо двора этих несчастных, видим, что плетни уже истопили, а во дворе ни палочки дров. А если бы каждый бросил со своего воза по жердочке?…

На второй день Султан вместе с сыном Тагиром привезли большой воз хороших дров и сгрузили во дворе. Удивленная тетя стояла у дверей, не понимая, что происходит.

- Касрат, возьми это, высыпь джувр * и верни мне пустой мешок.

Там было полмешка.

Выводя воз со двора Султан сказал:

- Касрат, топи утром и вечером, пока не согреется дом. Больше вы не будете нуждаться в дровах. И мальчика корми, он легкий, как бабочка. В селе не перевелись мусульмане. Все доброе да пребудет с Вами!

Каждый, кто возвращался из леса с дровами, бросал во двор одну или две жердочки, так что у них собрался солидный запас.

Как- то вечером тетя Касрат говорит:

- С тех пор, как ты, мышонок, пошел изучать Святую Книгу, к нам в дом пришли тепло и сытость. На разговении мархаш * нам нанесли кукурузы и муки - надолго хватит, а печка наша никогда не тухнет. Прочитай-ка мне что-нибудь божественное!

Мехди закрывал глаза и, чуть покачиваясь, звучным голосом читал наизусть аят или короткую суру. Голос мальчика лился, как ручей, магические слова ласкали слух и сердце многострадальной женщины. Но в эти вечера она была вполне счастлива.

Осенью, когда сельчане убирали с полей кукурузу, Касрат слегла и через месяц умерла.

Теперь Мехди редко приходил домой. Что там делать? Дом - это не только четыре стены, а еще и кто-то близкий. Все уходили домой, а он допоздна засиживался за учением, а потом тут же ложился, завернувшись в старый палас. Кормился он тем подаянием, что приносили сельчане для муталимов, так называемый напах. А еще у Мехди был друг Тагир, который никогда о нем не забывал. Тагир, научившись по слогам читать Коран, ушел из худжре, стал помогать отцу по хозяйству. Иногда он забирал Мехди к себе домой на несколько дней. Обычно это случалось под святую пятницу. И Султан и его жена Моаши очень радушно встречали друга их сына. И в худжре он возвращался с какой-нибудь обновкой: чувяки, рубашка, шапка, теплый башлык.

Семь полных лет проучился Мехди у старика Шовхала. Последние полгода младших муталимов учил Мехди. Мулла сажал его рядом с собой.

Интересный человек был Шовхал-мулла. Он никогда, ни при каких шалостях детей не выходил из себя, не ругался, тем более не наказывал розгами. Их, розог, у него вообще не бывало. Плату за обучение он не брал, учил ради Аллаха.

В первый год обучения мулла наблюдал за характером и способностями муталима.

- Божественная наука - это лестница, которая поднимается к трону Аллаха. У каждого есть своя ступенька, на которую он может подняться. Если ты попытаешься подтолкнуть его к следующей, повыше, он упадет назад. Оставь его на своей ступени, на которой он стоит прочно, - таков был педагогический постулат этого умного и многоопытного человека.

Мулла объявил, что после очередной пятничной молитвы будет читаться мовлат. *

- Никто из вас ничего не должен приносить. Мовлат даю я, и все угощения принесут из нашего дома.

Наступила пятница. Мулла был наряжен в свои лучшие одежды. Он произнес проповедь о значении в жизни людей наук. Из всех наук он особо выделил - науку о божественном.

- Человечеству нужны праведные алимы, которые доносят до сынов Адама Истину в чистом виде. Есть среди нас и такие, которые используют свои познания во благо земного. Такой алим радуется, когда женщины приходят за талисманом. У такого алима карман оттопырен, чтоб рублям было легко проскользнуть дальше. Эти алимы забывают о Судном Дне, когда за все надо будет отчитаться и рассчитаться. Но Аллах миловал наш народ. Из нашей среды вышли алимы высоких ступеней со светлыми умами и чистыми, как небо, душами. И среди юных муталимов явственно обозначаются будущие светила ислама. Да благословит Аллах их на праведный путь!

После рузба * муталимы собрались в своем учебном классе. Там хозяйничали жена и дочь муллы.

Они доставали из эмалированных ведер чаплики и раскладывали их по тарелкам. Посуду они принесли из дома. Стояли глиняные чашки с топленым маслом. А в середине, прямо на ковре, возвышалась большая горка яблок, груш, пряников и конфет. На печке в котле варился калмыцкий чай, любимый напиток муталимов.

Мулла не стал томить проголодавшихся учеников:

- Приступим с именем Аллаха! Мехди, садись около меня!

Ученики, конечно же, были голодны, но они не бросились на еду с жадностью, ибо от родителей были научены воздержанности, особенно перед лицом женщины. Они стали брать нарезанные в дольки чаплики так, чтоб масло не капало им на одежды и ковер. Одной из важных дисциплин, изучаемых во всех худжре был - эздел * стола.

- Ешьте досыта! - ласково проворковала Гошмоаха, жена муллы, - мы будем подкладывать горячие из тех ведер, которые стоят на печке. Запивайте чаем. Рашат, следи за тем, чтоб кружки не стояли пустые.

Старик прочитал хвалу Господу после того, как все поели досыта.

Муталимы встали и вышли в прихожую, чтоб помыть руки. Обычно они просто всполаскивали, а сегодня пришлось мыть с мылом - пальцы были в масле. Таков завет Пророка - мыть руки до и после еды. Это соблюдалось неукоснительно. Шовхал-мулле дочь принесла тазик, мыло, полотенце и воду. Он тщательно вымыл руки, сидя на своем месте.

Возле горки сладостей поставили кувшин со свежей родниковой водой.

- Алауддин, вы с Хусеном на пару будете читать мовлат. Начинайте.

- Как? - удивился Алауддин, - разве не Мехди читает мовлат?

- Нет. Сегодня не он читает.

Мовлат прочитали, сам Шовхол-мулла сотворил тихое дуа, * потом откушал соль, отпил освященную воду, и, дождавшись, когда Мехди сделает три глотка, заговорил:

- Мехди, сынок, это был мовлат-прощание с тобой.

- Вы меня больше не хотите обучать? - дрогнул голос у муталима.

- Я бы хотел… очень хотел, но ты взял все, что у меня есть. Тебе нужно идти дальше. Я написал письмо Гинез-мулле из Ахки-юрта. Дальше ты будешь учиться у него. Да благословит Аллах твой путь в Науку!

Старик опустил голову, притянул к себе любимого ученика. На глазах у него были слезы. Многие из товарищей тоже прослезились.

- Шовхал-мулла, разве Гинез-мулла выше Вас в познании науки об исламе? - еле выдавил из себя Мехди.

- Он на столько выше меня, сынок, что я со своей ступеньки этой великой лестницы, не вижу спину Гинеза-муллы. Я ничего не преувеличиваю.

Явившись в Ахки-юртское худжре, Мехди передал письмо новому своему учителю.

Тот внимательно его прочитал.

- А на словах он ничего не просил передать.

- Нет. Но, отправляя меня к Вам, мулла сказал… - и он дословно передал оценку его знаний, которую услыхал от старого учителя.

Гинез- мулла положил лист бумаги перед собой на ковер и задумался, а когда опомнился, глубоко вздохнул:

- Все свои познания я, не задумываясь, отдал бы за его иман.

Он задал всего два вопроса в виде испытания:

- Как ты думаешь, муталим: где корень большинства ошибок сынов Адама?

Мехди ответил стихом из Корана: «Создан человек из поспешности! Я вам покажу мои знамения; не торопите меня!» *

Он утвердительно кивнул головой.

- Какое из преступлений людей больше перед лицом Творца нашего?

- «…соблазн - больше, чем убиение» *

- Ты - не эхо, муталим. Я научу тебя всему, что знаю сам, если на то будет воля Господня. У тебя в Ахки-юрте есть родственники, которые могли быть дать приют?

- У меня здесь нет родных.

- Ты будешь жить с муталимами, которые постоянно ночуют в худжре. Я позабочусь, чтоб ты не голодал. Завтра начнем занятия. А сегодня устраивайся, знакомься.

Мехди поблагодарил учителя, взял свой сверток и прошел в класс.

- Ассалам алейкум!

- Ва алейкум салам! - недружным хором ответили ему несколько муталимов, сидевших кружком и о чем-то беседовавших.

- Меня зовут Мехди. Я приехал учиться.

Сидевшие приподнялись, назвали себя, а один спросил с ухмылкой.

- Ты хоть знаешь все сорок арабских букв?

- Нет, - отпарировал Мехди, - я знаю только двадцать девять из них, остальные одиннадцать оставил тебе.

Муталимам понравился этот ответ, они засмеялись. Остряк сконфузился. Потом он будет подкалывать новичка, чтоб вернуть победу, но однажды Мехди, отложит джей * и серьезно скажет ему.

- Зубейр, здесь худжре, а не школа остряков. Я пришел учиться, а учеба серьезное дело. Все.

Он весь отдался учебе. Обычно муталимы после утренней молитвы ложились спать до прихода учителя, Мехди же на свежую голову повторял особо трудные места.

Муталимы ложились спать - он корпел над книгой, они пробуждались и видели его за учебой. Муталимы были народ веселый. В семнадцать-восемнадцать лет душа парит, чего-то особого требует. Муталимы любили на досуге бывать на гуляньях с танцами, многие славились как остряки и лихие танцоры.

Мехди ни разу не посетил гулянье. Даже в день разговения Уразы, он ходил поздравить семью Тагира, возвращался в худжре и садился за чтение.

Но однажды он совершил очень интересный поступок.

В худжре к Гинез-мулле пришла одна женщина. Муллы не было - он целую неделю болел.

- У меня больна корова: совсем не дает молока. Раньше давала почти полное ведро. Ее, видимо, сглазили. Хотела попросить у муллы написать джей-талисман. Что же мне делать? Это корова кормила нас. Ай-ай-ай! Такой другой коровы на нашем квартале нет, - сокрушалась хозяйка коровы.

Отложив книгу в сторону, Мехди внимательно слушал женщину. У нее было настоящее горе.

- Я продала все свои драгоценности: кольцо, серьги, серебряный пояс, нагрудник, чтоб дети не ели сискал * в сухомятку. Господи, кто же нам поможет.

Вдруг Мехди внятно произнес:

- Не убивайся, сестра, я напишу для тебя джей-талисман, и, если угодно будет Аллаху, твоя корова снова станет давать ведро молока, а может и больше.

Муталимы затаили дыхание. Мехди вышел во двор, обновил ритуальное омовение, совершил краткий намаз, взял лист бумаги и химическим карандашом стал писать джей-талисман. Закончив, он свернул его в маленький аккуратный треугольничек.

- Скажи, сестра, твоя корова болеет?

- Ой, муталим! За несколько дней - кожа да кости. На пастбище погонишь, еле передвигает ноги. Траву не ест, стоит о чем-то думает. Время от времени недовольно машет головой.

- За тобой божий долг, сестра.

- Какой?

- Утренний намаз.

Женщина смутилась

- Столько работ по хозяйству, за мужем уход нужен, дети… за день так устаешь. Утренний намаз творю после того, как отгоню корову на пастбище, мужа и детей накормлю, уберусь…

Мехди молча смотрел на женщину.

- Отныне будешь совершать намаз вовремя.

Мехди улыбнулся и протянул джей-талисман.

- Коровы пасутся за рекой?

- Да.

- Завтра встанешь с призывом муэдзина. Ничего по дому не делай до намаза. Потом повесишь этот джей, зашитый в чистый замш, на шею животного. Когда погонишь на пастбище, не торопись перегнать через реку - пусть постоит в воде сколько хочет. Бог сотворил нас, людей, эту корову и мир, в котором живем. У него достаточно сил вернуть твоей корове молока. Сотвори об этом дуа. Иди теперь с Богом!

Женщина, крепко зажав в руке джей, ушла. Мехди снова углубился в чтение.

На губах некоторых муталимов появилась ухмылка.

И вот, через недели две эта женщина явилась под святую пятничную ночь с богатым угощением в худжре: свежевыпеченные еще горячие сискалы, целый буга * ккодар *, пачку чая и миску меда.

- Джей совершил чудо. Сделала все, как мне сказал муталим. Встала, когда муэдзин пропел азан. Помолилась. Сготовила завтрак. Джей я еще вечером обшила замшем. Повесила не на шею корове, а на рога. Натянула прочный ремешок между рогами. Стадо уже ушло далеко на пастбище, а мы с больной коровой только подходили к реке. Я не стала подгонять скотинку. Корова вошла в воду и стала. Постоит, постоит - мотнет головой. Повернется ко мне и снова за свое. Больше часа я стояла на берегу. Потом как взбрыкнет, выскочила на тот берег и пошла в сторону леса, где паслось стадо. Отошла немного, повернулась ко мне и промычала, вроде успокаивая меня.

- Йичи, * иди себе, - говорю, - попасись. Ты же знаешь, что нам без молока тяжело.

Весь день у меня получился удачный. Все успела сделать. Корову встретила ведром пойла и свежей травой, что дети накосили серпами в пойме реки. Надоила полведра. В следующий вечер - почти ведро. А потом она начала прибавлять молоко. Сейчас надаиваю полное ведро и три большие кружки. Это чудесный джей! А скажи, муталим, если заболеет другая корова, он будет действовать?

- Да, если угодно будет Аллаху!

Гинез- мулла услыхал об этом случае, но не задал вопроса своему ученику.

Этот джей прославился по всей Ингушетии, как чудодейственный - джей муталима из Ахки-юрта. Он ходил несколько лет от коровы к корове, неся действительно исцеление.

Однажды в Ахки-юртовское худжре приехал Шовхал-мулла.

- Великий Аллах! - раскрыл гостю объятья Гинез-мулла, - что мы такое хорошее сделали, что ты даровал нам такого гостя?

А Мехди от радости прослезился.

- О-о! Ты вырос! - проронил Шовхал-мулла.

После обеденной молитвы и трапезы, для гостя устроили показательные выступления муталимов: декларировали на распев аяты из Корана, толковали некоторые места, устроили дискуссии по судебной практике шариата.

Мехди никогда не напрашивался, но, если его спрашивали, отвечал четко и ясно.

И гость и хозяин остались довольны.

- Мехди, поди-ка сюда, сядь поближе, - попросил Шовхал-мулла, - то, что я намерен сделать - сделаю только с твоего разрешения. Ты можешь сказать «нет» - я преспокойно уеду назад. Вот предмет, который меня интересует.

Он достал из нагрудного кармана джей-талисман, аккуратно зашитый в замш.

Мехди густо покраснел и низко опустил голову.

- У нас есть дойная корова и недавно она заболела. Жена попросила написать джей - я отказался. Тогда она говорит: «Ничего, я знаю, где сейчас джей ахки-юртовского муталима, попрошу на недельку, и корова выздоровеет».

Проходят дни, и в нашем доме снова появляется молоко. Спрашиваю, как выздоровела корова. Жена отвечает, что джей ахки-юртовского муталима сейчас на рогах нашей коровы. Я привез этот джей. Мне хочется знать, в чем такая чудодейственная сила его. Разреши нам его вскрыть и прочитать.

Мехди еще ниже опустил голову.

- Ты даешь нам свой пурам *?

- Да, - еле промямлили его губы.

Шовхал- мулла достал перочинный нож, осторожно вскрыл чехольчик и развернул этот листик, протянул Гинез-мулле.

- Нет, Шовхол-мулла, читай первым ты.

Старик начал читать и сразу на его лице отразилось крайнее изумление. Он бросил взгляд на Мехди, стал читать дальше. Лицо Шовхал-муллы озарилось в теплой улыбке.

- Алхьамду лиллахь! Неизмерима сила Твоя, и Ты ее даешь кому пожелаешь! На, читай, Гинез-мулла вслух. Я просто не знаю, что сказать.

Гинез- мулла надел свои старые очки и начал читать вслух, громко:

«Во имя Аллаха Милостивого и Милосердного! Река, ты состоишь из капель воды, которая создана Аллахом для очищения. Очисть это животное от порчи и сглаза, если они в нем есть.

А ты, корова, если перестанешь давать обильное молоко, можешь попасть под нож мясника.

Мир дому этому, иман, беркат * и согласие!

Амин!»

Это было написано арабскими буквами на ингушском языке.

Гинез- мулла засмеялся, а за ним все остальные. Вдоволь посмеявшись, у Мехди попросили дать толкование своему поступку.

- Та женщина была из бедной семьи, корова - их кормилица. Мне стало жаль этих людей. Я совершил намаз и обратился к Богу с просьбой помочь. А женщина просила джей. Я не знал, как их пишут, и вот написал то, что там написано.

Под вечер Шовхал-мулла засобирался домой:

- Как ты думаешь, Гинез-мулла: какая сила заключена в этой бумажке?

- Думаю: это вера Мехди.

- Воистину это так!…

За ними в сумерках приехала крытая брезентом машина.

Первым погрузили труп Цоки, сзади у самой дверцы. Уложили тут же Чабиху. Бачу посадили отдельно, а аварцев и Мехди посадили спиной к кабине.

В кузове было трое солдат.

Как здесь холодно, о Бача, - застонала Чабиха.

- Терпи Чабиха. Говорят, что эти врачебные машины стоят в Шолхи. Потом нас пересадят.

- А Цоки куда везут?

- Похоронить хотят на кладбище.

- Так это и должно быть, - согласилась Чабиха, - не бросишь же труп человека на съедение собакам. Они, хоть и не мусульмане, какой-то закон имеют.

У Харц- Берда машину остановил пост.

- Тут? - спросил, высунувшись из кузова старший из троих солдат.

- Тут! - ответил снизу, - отличное место. Всех нетранспортабельных давай сюда. Баба с возу - кобыле легче!

Старший стал открывать заднюю дверцу.

- Смотрите за теми, что сидят!

Другой солдат щелкнул затвором автомата и навел на аварцев и Мехди.

- Сидите спокойно! Пошевельнетесь - скошу!

- Не надо стрелять! Не надо! - Взмолился один из аварцев.

А Мехди весь напрягся, чувство подсказала ему, что происходит что-то ужасное.

Спустили на землю труп Цоки, ссадили Иби, потом взялись за постель Чабихи, тоже положили на землю.

- Ну, пошел, старый и ты!

- Ой, ванах *! Почему они нас снимают с машины тут? Я что-то не понимаю, - заупрямился Бача.

Но двое молодых солдат потащили его из машины, а у выхода швырнули вниз. Там старика подхватили на руки и швырнули в пропасть. Короткий крик - и скрылся старец во мраке бездны. Легко они избавились от Блаженного Иби, ему даже в голову не пришло помешать как-то этим убийцам убить себя. Но Чабиха оказала отчаянное сопротивление. Слышно было, как сапогами пинали больное тело старухи, она, видимо, цеплялась за ноги и одежды солдат.

- Суди их своим Судом. О, Господи!

Тело с шумом полетело с обрыва.

У Мехди не было никакого плана. Все произошло само собой. Он сделал с места бросок на того солдата, что стоял к ним спиной у дверцы, держась одной рукой за борт. Оба упали к ногам тех, кто стоял внизу. Они были в двух шагах от обрыва. Мехди не дал им опомниться: обхватил за талию одного из них, толкнул, и бросился вниз.

После первого удара он потерял сознание и пришел в себя в ледяной воде. Его несло, швыряя как палку о коряги и камни. Наконец-то ему удалось ухватиться за какое-то бревно. Он вылез на берег, покрытый свежим снегом.

Юноша бросил взгляд на нависавший берег. Его далеко отнесло. Дрожа от холода, он снова вошел по колени в воду, надеясь найти кого-нибудь из тех троих. Никого не было. Их, видимо, унесло вниз в долину.

Мокрая одежда прилипала к телу и смерзалась, делаясь твердой. Вода хлюпала в боржах. Он сел прямо на грязный камень, снял боржи и отжал их, стал одевать, а они не налазят. Одел с трудом. Снял отяжелевшее пальто, хотел отжать - куда там. Бросил. Всю верхнюю одежду отжал, раздевшись догола. Надо двигаться! Надо двигаться, чтобы холод не проник глубоко вовнутрь и не сгустил кровь так, что она не сможет течь по жилам. Но как холодно! Он знает это место. Здесь недалеко должна быть мельница. А при мельнице была пурни. *

Жена мельника пекла лаваши и точно такой хлеб, который продают в городе. Ей заказывали целые выпечки для мовлатов, свадеб и других торжеств. Мимо проезжаешь и такой запах! Ах! Неожиданно у Мехди закружилась голова - желудок вспомнил, что сегодня не получил ничего ему причитающегося, его устроил бы и кусок хлеба. Мехди побежал. Бежать! Бежать! Пока не добежишь до мельницы. А если там солдаты? Вон, на правой стороне горы лес. Но как там согреться? Господи, Тобою сотворен, Тобою вскормлен и Тебе решать, что будет со мной! Молю Тебя: помоги собраться с духом, и, если мне сегодня предписана смерть, хочу встретить ее достойно, как положено мусульманину!

Вон она мельница, чуть виднеется крыша, зато хорошо слышен шум падающей воды. Здесь мостик - тесаное бревно. А если тут засада? Будь что будет! Лучше умереть от пули, чем замерзнуть на снегу.

Он перебежал мостик, остановился, зорко оглядываясь по сторонам. Прислушался. Никаких звуков, кроме шума воды.

Стал крадучись подниматься по мерзлой тропинке вверх. На мельнице никого. Пурни в стороне. Это такой низенький домик, сколоченный из расколотых пополам бревен, всего две комнаты: большая - сама пурни и маленькая, где большею частью жили мельник со своей мельничихой.

Тихо. Стал пробираться к двери. Она была раскрыта, а внутри темно. Он весь сжался, как пружина, при случае готовый ринуться опять вниз в пойму реки.

- Есть кто здесь?

Мехди шагнул во внутрь и пошел по-над стенкой пока не наткнулся на печь. Руки искали хлеб, а его не было. Между печкой и стеной было пространство. Там были полки, куда мельничиха клала испекшийся хлеб для доводки. Нет. Ни одной булки. Ни одного куска.

Под нижней полкой он нащупал ткань-маша *, которым накрывали горячий хлеб. Совсем сухой маша, им можно накрыться. Он стал ощупывать саму печь снизу до верху, куда доставали его руки. Вот заслонка, на ней руки что-то небольшое нащупали. Что это? Неужели? Спички? Не пустой коробок? Он потряс - там были спички. Какое счастье! Здесь нельзя огонь разводить, рядом дорога из гор, по ней сегодня вывозили людей из сел. Сухих дров сколько хочешь.

Муталим завернулся в маша с головой. Во время падения с обравы он потерял шапку, или может быть ее сорвало в реке. Зато теперь у него есть маша, в который можно завернуться с головой и ногами!

Так он дошел до лицевой стороны печи. Нащупал короткие вилы, ими мельничиха доставала горячий хлеб и лаваши из раскаленной печи. Один бы из этих лавашей или ломоть горячего хлеба! Ничего вкуснее человек не ел испокон веков.

Шум мотора. Мехди вздрогнул и бросился к проему двери, которая была открыта. Там на дороге стояла грузовая машина с включенными фарами. С кузова прыгали солдаты. Они шли к мельнице. Мехди бросил в угол скомканный маша и залез в саму печь и там, в уголке за выступом, съежился в комочек. Луч света и вслед за ним оглушительный треск.

- Посмотри, кто это?

Послышались осторожные шаги, а потом смешок.

- Одеяло какое-то старое оставили.

- А вроде человек на полу.

- Со страху, что не покажется. Было одеяло, теперь решето.

- Никого здесь нет. Да и какой дурак будет здесь прятаться, у самой дороги, по которой целый день снуют военные машины.

- Посвети в печь.

Луч прошел по противоположной черной стенке. Рука с фонариком была у самого носа Мехди.

- Печь тут русская, да и все.

- Пошли уж.

Прошло время, свет фар удалился. Мехди сперва высунул голову, послушал. Света нет, шагов и голосов не слышно. Он вылез. Собрал с пола маша. Надо уходить отсюда. А где спички? Ах, вот они в руке. Он хотел сунуть их в карман, но выдернул снова руку - вся одежда на нем мокрая, сухого места на нем нет, где он мог бы спрятать спички. Что делать? Попытался завязать в уголке маши, но маша такой толстый, узел получался непрочный, водопроницаемый. Э-э, вот, на окне занавеска. Сорвал со шнурка и завернул в нее спички в тугой узел и повесил себе на шею. Надо уходить.

Шел снег крупными хлопьями. Он спустился вниз, перешел мостик, проваливаясь в грязь по щиколотку, а иногда и по колено, стал подниматься по лесистому хребту.

Стало гораздо легче: ноги в грязь не проваливаются, можно ухватиться за ветки деревьев, помогать руками. Понемногу он начал согреваться. Он будет идти и идти пока есть силы. А когда силы кончатся? Но нет! У него есть спички. На этой стороне нельзя разводить огонь. Надо перейти хребет и там в какой-нибудь тихой безветренной лощине он разведет костер. Он знает, как разводить огонь. Он это делал, когда Дяци была жива! Да простит ей Господь и пошлет в рай! Она умерла от чахотки.

Мехди взобрался на самую вершину, но спуск нисколько не легче подъема. Закон Весов нарушается: если на одной стороне тяжелее, то на другой стороне должно быть легче. Почему тут не так? Когда-нибудь он об этом подумает.

В лощине беглец наткнулся на небольшие копнушки сена в полурост человека. Их было много - заготовка на целую зиму. Первое, что ему пришло в голову: Сено горит! Это сухая трава!

Бросившись к первой же копне, он сбросил верхушку с шапкой снега, стал доставать спички. Слава Аллаху! Они остались сухими и коробочка была наполовину полна.

Озябшие руки сломали одну спичку. Тогда он осторожно положил коробок на ровное место, стал дыханием греть руки, потом тер их друг о дружку, произнес формулу Милосердного и достал спичку из коробочки, закрыл ее и чиркнул - она загорелась белым огоньком. Он взял пучок сена, вспыхнуло, как щепотка пороха, брошенное на горящую плиту. Мехди присел на колени и сунул догорающий пучок под низ копны.

О Аллах, какая благодать этот огонь! И как мы мало его ценим, потому что его у нас было много во всех домах. А как только его лишаешься на короткое время, сразу понимаешь, какое это богатство. Да, мы мало что ценим: воздух, воду, пищу, крышу… Вот воздух - им Господь нас оделил в избытке. Если пищу и иногда воду приходится брать с собой, то воздух везде, где ты бываешь. А многим приходит в голову благодарить за воздух? Наверное, это приходит к человеку в мгновение смерти, когда доля воздуха, отпущенного ему, как рузкъ, * заканчивается.

Он сбросил на снег мбша, встал во весь рост передом, чтобы тепло сушило и грело его. Для сушки он снял бешмет и держал на вытянутых руках перед огнем. Бешмет сперва чуть отяжелел, потом с нее стал подниматься густой белый пар.

По мере сгорания копны приходилось нагибаться ниже. Благодатное тепло дошло до самого сердца.

Он подбежал к другой копне, чтоб принести охапку сена к костру, но о что-то споткнулся и упал. Присел и пошарил руками - то была палка, вернее ветка. Э-э, да ею хорошо огонь ворошить! Он рванул к себе - она легко поддалась, вместе с копной поползла к нему. Вот как! Да, да! Горцы так и делают! Скосят сено, высушат, а потом складывают копну на раскидистую ветку, специально заготовленную. Зимой верхом на лошади подъезжают, цепляют и волокут по мерзлой земле, редкий клок сена упадет с копны. А они умные, эти простые люди. Он подтянул к кострищу поближе сразу три копны. На одну сел, а с других брал охапки и подбрасывал в огонь. Высушил верхние штаны. Оттуда что-то упало к его ногам. То был перочинный нож, подаренный ему одним из отучившихся муталимов. Положил рядом с собой на сено. Когда штаны высохли, он снял кальсоны, стал сушить, а сам накрылся машей.

Сухая одежда приятно облегала тело. Он не забыл положить перочинный нож на свое место: в специальный карманчик для часов спереди брюк.

Наконец очередь дошла до обуви.

Так он засыпал и просыпался, когда огонь ослабевал и подбирался к ногам спереди или к спине сзади. Просыпаясь, он бежал за очередной копной, согревался и снова засыпал сидя.

Наконец наступил рассвет.

Мехди не забыл, что целый день не совершал намаза. Омовение совершил снегом, очистил веткой место, положил сено, а на него разостлал машу.

Повернувшись лицом к югу, он прежде всего совершил свой утренний намаз, потов все пропущенные по очередности, совершил краткий дуа, закончив его так:

- Господи, народ мой изгнан из своего отечества - и на то Всевышняя воля твоя! Ты не отправил меня на чужбину - на то воля Твоя! Надоумь, что мне дальше делать. Для чего-то Ты сохранил мне жизнь, вырвав из когтей этой жуткой ночи. Благослови женщину, что оставила мне спички. Благослови косаря, чьими трудами собрано то сено, которое я жег сегодня ночью. Господи, сохрани мой народ и прости ему! Амин!

Муталим- беглец обулся, завернулся в свой мбша и пошел через лощину к дальним хребтам в горы. На равнине его сразу схватят.

Желудок посасывал, требуя питания. Но он шел бодро.

Снег перестал, но солнце не хотело показываться этой обездоленной земле.

Одолев к обеду перевал, Мехди присел на камень отдохнуть. Внизу по ущелью что-то двигалось в его сторону. Он стал ждать, укрывшись за скалой. Если это чужие, он спрячется, а если свои - выйдет навстречу.

Скоро стали различимы всадник на коне, груженый поклажей ослик и с десяток овец, которых всадник гнал впереди себя.

Свой, слава Богу! Он в кавказской шапке!

У него, конечно же, и еда найдется.

Мехди сел на открытое место, чтобы всадник увидел его издали.

- Ассалам алейкум!

- Ва алейкум салам!

Всадник соскочил с коня.

- Ты был в горах? - спросил Мехди.

- Да. У меня там небольшая отара и наемный пастух.

- Ты не знаешь, что произошло?

- Произошло? Где?

- В нашей Галгайской * стране.

Тот недоверчиво усмехнулся:

- Что там могло произойти. Я был там в прошлую субботу - все было, как всегда.

- Тебя не было там целых пять дней, - по пальцам перечислил Мехди, - а беда случилась вчера: весь наш народ погнали в Сибирь, а некоторых убивают.

- Ты случайно не больной? Что такое говоришь?

- Нет, конах *. Я здоров. И сам чудом спасся, когда нас на машине подвезли к Высокому обрыву и стали сбрасывать вниз.

- Как такому поверить? - сокрушался тот. - Расскажи-ка. Сам ты кто такой?

Всадник тоже присел на камень. Мехди начал рассказывать со всеми подробностями все, что с ним за полтора дня случилось. Тот очень внимательно его слушал, прося повторять некоторые детали.

- О горе! О горе! - схватился всадник за голову. - Что приключилось с моей семьей: со старым отцом и матерью, с детьми? Неужели я больше не увижу их. Эшшахь *!…

Удивительно быстро он успокоился.

- Ты, наверно, есть хочешь?

- Говоря прямо, со вчерашнего утра я, кроме снега, ничего в рот не брал.

- Еда у нас есть. Я тебя накормлю. Это долг путников и всех мусульман.

Он подошел к ослику. Порывшись в поклаже, он достал полотняную сумку с провизией.

- Пообедаем вместе, а потом обдумаем, что нам дальше делать. Держи вот сумку, доставай из него сискал, сыр и курдюк. Что Бог дал.

Он сунул Мехди в руки сумку, с которой вместо завязки свисал длинный ремешок. Муталим и удивиться не успел, как ремешок обвился вокруг его запястий и туго скрутил их.

- Ты что делаешь? - попытался вскочить несчастный, вскочить и высвободиться.

Но всадник, прижав хилого юношу сильным телом к скале, сделал узлы.

- Та-та-та! Теперь поздно. Только рукам больно сделаешь.

- Да кто ты такой есть?

Всадник вскочил на ноги, весело отдал честь:

- По приказу Советской власти лейтенант НКВД Хачкиев Чоби Ахмедович явился для поиска скрывающихся в горах бандитов-одиночек. Имею орден за боевые заслуги. Вот, если я тебя живым и здоровым доставлю в Буро *, еще получу.

- А если я откажусь идти?

- Я тебе прострелю ногу, взвалю на осла и так доставлю куда надо… или голову отвезу.

Сумку с провизией он поднял с земли, отошел на свое прежнее место, основательно подкрепился, попил из фляжки воды.

- Может, будешь в обиде, но мне придется тебя пристегнуть к ослу. Знаю, для ингуша это оскорбительно, но ты этого заслужил. Вместо того, чтобы трудом или учебой в советской школе строить социализм, ты затратил девять цветущих лет, обучаясь у невежественных мулл… обучаясь науке обманывать неустойчивых темных людей. Религия - опиум народа! Слыхал? Ты иди осторожно: осел лягается.

Караван двинулся в сторону долины.

Изредка оборачиваясь в седле, энкеведешник продолжал «просветительную» пропаганду.

- Я сам сын муллы. Не слыхал про Ахмад-муллу, а еще завистники прозвали его Бу…-Ахмад! Ты думаешь, что мне за него стыдно? Нет. Молодец батя! Взял от жизни все, что мог. - Он захохотал.

Как достать перочинный нож из кармашка?

Его пристегнули к вир-кодж * на длинной веревке. Это было удобно. Достать из кармашка нож, достать незаметно. Энкеведешник разболтался. Он считает юношу глупым, никчемным семинаристом, а издевается для собственного удовольствия, ибо есть у него потребность ежедневно поиздеваться над кем-то.

Осторожные, ловкие и гибкие пальцы подтолкнули нож снизу. Нож не застрял, а скользнул вверх. Он зажал его в ладони правой руки. Но как раскрыть лезвие, если левой до него никак не достать.

- А знаешь, чьи это осел и овцы? Я тебе скажу, чтобы не скучал. Чавдара Хасана. Старый ишак задумал равняться с опытным чекистом. Видишь вон ту маслобойку с двумя ноздрями, что торчит из мешка на осле. С этим оружием он вздумал сопротивляться мне. Кричит: «Я тебя сейчас свинцом накормлю!». «Ладно! Ладно! - говорю, - ты храбрый старик - я отступаю. Ты меня напугал». Отъехал на расстояние недосягаемости для гладкоствольного оружия, снял свой карабинчик и срезал его первым же выстрелом. Власти надо покоряться, непокорных ждет смерть. Глупые ингуши этого не понимают. Теперь поймут. Им хорошо объяснят, что такое советская власть. И тебе объяснят. Я тебя живого доставлю. Помнут, конечно. Нос сломают, зубы выбьют, ребра…, но жив останешься. Еще меня благодарить будешь. А здесь в горах все равно истребители убьют. Это точно! Как наш комиссар говорит. Эти барашки на шашлык нашему взводу. Човдара Хасану они уже ни к чему. Там этой баранины видимо-невидимо. Вот, куркуль! Под носом у советской власти развел целый капитализм! А ты молчишь? Ты всегда такой молчаливый? Ну, молчи, молчи, но думай, как встать на правильную дорогу, а то смерти не избежишь. Знаешь, что Владимир Ильич Ленин сказал: «Кто не с нами - тот против нас!». И еще он сказал: «Красный террор - наше право!». Вот у кого бы тебе поучиться. Но куда тебе! Красный террор! Красивое слово: тер-р-рор! Тер-рор!

Мехди улучил момент, когда энкеведешник направился заворачивать отлучившуюся овечку, поднес нож ко рту и зубами отрыл лезвие. Радостное тепло прошло по всему телу. Лезвие было отточено так, что им брили голову. Он изловчился и нажал кончиком ножа на тугой ремешок. Второпях порезал себе руку и разрезал ремешок сразу в двух местах. Руки были свободны. Достать двустволку и убить? А если она не заряжена? А у него карабин. Мехди просто намотал веревку на руки, чтобы Чоби ничего не заподозрил. Спокойно! Аллах подскажет, как дальше поступить. Выручал до сих пор - выручит и сейчас.

Вот поворот, тропа здесь ссужалась. Чоби остановился, пропуская вперед овец.

- Чох! Чох!

Мехди сбросил веревку на землю, схватил первый попавшийся под руку тяжелый камень, подкрался и нанес со всей силой по темени всадника. Тот издал звук на подобие звериного рыка, закачался, откинулся назад, начал валиться с седла. Конь и не пошевелился. Мехди бросился на врага, сперва опрокинул его на спину, сорвал с него шубу. Под шубой - чекистская форма офицера, ремень с портупеями, револьвер. На груди - награды. Муталим действовал спокойно. Этот негодяй или мертв, или без сознания, потому что голова бессильно болтается то в одну, то в другую сторону. Чувств никаких не испытывал, кроме брезгливости.

Прежде всего, опоясался снятым с чекиста ремнем, почувствовал тяжесть оружия на правом боку. Потом деловито опрокинул это размякшее тело навзничь и портупеями туго перевязал ему руки за спину. Так вернее: зубами не достанет; усадил его, прислонив к скале. Он был жив - он дышал. Шея вся залита черной кровью. Надо бы добить. До сегодняшнего дня он не убил ни одного живого существа. Однажды у одного алима он вычитал такую мысль: самые сокровенные знания открываются тому, кто не исторг насилием ни одну душу из живого тела, чьи руки и душа вполне чисты. Мехди хотел остаться таким. Но, видимо, не судьба. А где теперь учиться будет? Неужели никогда больше не раскроет священные джеи, как ворота в таинственный мир?

Мехди отвел лошадь и привязал его к колючему кустику.

- Бедный ослик, ты потерял сегодня старого доброго хозяина. Жалко?

Ослик мотнул головой, как будто в самом деле сокрушался о гибели старого Хасана.

Мехди достал двустволку, потому что умел из нее стрелять: еще в детстве друг Гири научил. Осенью они ходили за орешками в лес и брали с собой ружье. Дважды сам стрелял в большой гриб на дереве, но не попал. А Гири отошел еще на двадцать шагов и разнес этот гриб. Вот как надо стрелять! Ладно. Этому еще предстоит учиться. Видимо он учился не всему, чему непременно следовало научиться: мы живем в таком мире.

Ружье было разряжено. Порывшись в мешке, муталим нашел старый истрепанный кожаный патронташ, а в нем полно патронов. Некоторые были бумажные. Мехди слышал, что бумажные - печатные, очень надежны. Он зарядил оба ствола и подошел к чекисту. Тот приходил в себя. Водил головой из стороны в сторону, тупо уставившись в землю, услыхав шаги, поднял голову. Лицо исказилось от боли и непонимания того, что произошло…

- Что ты со мной сделал, глупый…

- То, что ты собирался сделать со мной.

- Э, ты уже научился говорить.

- Я всегда умел говорить.

- А почему всю дорогу молчал?

- Не с кем было говорить.

- А я?

- Ты? Ты не человек, ты - безжалостный зверь. Со зверями на человеческом языке не говорят.

- Тебе, глупый, лучше пойти со мной в Буро и сдаться властям. Обещаю, что тебя отправят к семье.

- А тебе лучше приготовиться к смерти. Произнеси шахадат *. Я тебе дам на это время. Возьму твою кровь за кровь старика…

- Да пошел ты… - он осекся: щелкнули взведенные курки и два ствола нацелились ему в грудь.

«Отважный» чекист повалился на землю, взмолился самым жалобным голосом:

- Именем Всевышнего Аллаха заклинаю тебя - не стреляй! Именем Великого Пророка! Именем святых устазов! Я сделаю все, что ты скажешь. Вспомни Светлый Коран, который ты так много раз читал? Я умоляю! Я стану мусульманином. Но что мне сделать? Ради Аллаха! Ради Аллаха!

Стволы опустились. У Мехди дрожали руки: негодяй хитрил, но он произносил такие слова, такие имена, перед которыми благоговейно склонялись руки, ноги, чело и душа.

- Хорошо, я продам тебе твою жизнь в обмен на знание.

- Знание. Какое знание? - изумился тот.

- Научишь меня стрелять из своего пятизарядного ружья.

- Ты не умеешь?

- Меня учили добру, а оружие приносит страдание. Теперь я вынужден взять его в руки, дабы противиться злу. Покажешь?

- Да. А ты потом развяжешь мне руки.

- Руки я тебе не развяжу. Так пойдешь.

Карабин висел на луке седла. Мехди сел в трех шагах напротив чекиста и положил оружие на колени.

- Говори коротко и понятно. Ты назвал меня глупым. Это неправда. Говори.

- Вон с правой стороны затвора ручка с круглым шариком на конце. Толкни его ладонью вверх. Так, правильно. Теперь отведи до отказа назад. Веди до отказа вперед и вниз. Винтовка заряжена.

- Неужели? Так просто?

- Если не веришь, подними ствол вверх и нажми на спусковой крючок.

Мехди так и сделал - прогремел выстрел.

Потом он научился у него заряжать магазин и ставить на предохранитель.

- Наш торг состоялся - можешь идти.

- Развяжи меня, а! Ну, пожалуйста.

Мехди более не произнес ни слова. Молча пристегнул ослика к луке седла. Ружье взял в руки, винтовку перекинул за спину и поехал тихим шагом в сторону гор. Так началась его боевая жизнь.

Чтобы не возвращаться к нему более, расскажем коротко о дальнейшей судьбе «славного» чекиста Чоби Хачкиева. Он добрался-таки до города. Отойдя с километр от того злосчастного места, Чоби присел на корточки спиной к шершавому камню, без особого труда растер ремень портупеи, освободил руки.

На всякий случай он снял погоны, орден и две медали, документы завернул в платочек и спрятал за пазуху. Кто его знает, с кем придется встретиться. Все обошлось.

В одиннадцать часов лейтенант Чоби Хачкиев заявился в Шолхи в НКВД. Где казенная лошадь и табельное оружие? Нет. Объяснения не слушали. Его били два дня, требуя подписать признание в «пособничестве». Но он плакал, скулил, кричал, но не подписал. Продержали четыре месяца в каталажке и отправили к семье в Казахстан. Там весной сорок пятого года его убил колхозный сторож при попытке украсть посевное зерно. Кражу взвесили - семь килограмм и четыреста грамм…

- Эй, молодой человек, просыпайся! Ты забрался в эти дебри, чтобы основательно выспаться? Там, откуда ты пришел, тебе мешали?

- Мешали, очень мешали, - произнесли его губы тихо, но глаза медлили открываться: сон был слишком сладким.

- Мы хотели бы поговорить с тобой. Может, откроешь глаза? - Эти люди рассмеялись. - Салам алейкум!

- Ва алейкум салам! - вздрогнул Мехди.

Он потряс головой, шевельнул плечами и глянул на четырех вооруженных людей, которые изучающе рассматривали его.

- Кто вы?

- Мы-то - мы! А вот кто ты такой и что ты тут делаешь?

- Я - Мехди, муталим. А тут я… я бежал.

- От кого?

- От солдат.

- А где добыл коня, осла и винтовку?

- Отобрал у Чоби Хачкиева.

- У Чоби? Его-то мы ищем. Где он?

- Я ему завязал руки назад и отпустил.

- Почему не убил?

- У нас с ним договор получился, а договор нельзя нарушать. - Мехди стал рассказывать, но те мало что поняли.

- Пошли. Тамада узнает, что ты за птица, - абрек хотел взять у него винтовку, но Мехди не отпустил.

- Это мой первый трофей. Убери руки. Пошли к твоему тамаде.

Через несколько часов они были на месте. Ахмад сразу узнал юношу:

- Ва-а-й, Мехди, ты как попал сюда? Мой односельчанин, - пояснил он абрекам.