Одна литера

Глава 11. Расследование

Сиоми обрадовался, услышав, что будет в паре с Дзюнко Нисихарой. Он обратил на нее внимание еще вчера вечером: прекрасная фигура, что для манекенщицы естественно, изящество, точеные черты лица. Тот тип, что всегда привлекал Сиоми. «Как бы не влипнуть», — подумал он и, пытаясь сохранить душевное равновесие, принялся выискивать в Дзюнко недостатки. Но… напрасно. Ему нравилось, как она курит, как садится, как перекидывает ногу за ногу. Естественность, грация. Ни тени рисовки или высокомерия, зачастую свойственного красивым женщинам. Поздно вечером, возвращаясь домой из «Дэра», он почувствовал, что увлечен не на шутку. Сегодня, войдя в бар, сразу отыскал ее взглядом и успокоился — она здесь.

Как только они сели в редакционную машину, Сиоми попросил водителя поехать в кафе «Такт».

— Разве у нас есть время на кафе? — удивленно спросила Дзюнко.

— Да ладно, выпьем чаю, а там уж примемся за работу… Надо наметить план действий. И вообще… разрешите мне хоть немного использовать ситуацию…

— В каком смысле?

— Ну-у… — протянул Сиоми и замолчал. Небось сама понимает. А начнешь объяснять — получится пошло.

— Кстати, я хотел вас спросить, что представляет собой эта актриса, с радио?.. Сэйко Коно, да? Что она за человек?

— А что именно вас интересует?

— Вы не замечали, она ладила с Аканэ?

— Ну, подробностей я не знаю, но, по-моему, они были в приятельских отношениях.

Прикрыв глаза, Сиоми задумался. Эта самая Сэйко Коно почему-то казалась ему подозрительной. Уж больно активная. Была у Аканэ в тот вечер. Принесла виски, когда Оотагаки заикнулся, что неплохо бы выпить. Пошла в снегопад на станцию отправлять телеграмму… А сегодня взяла отгул, с утра прибежала в «Дэра»… Однако Сиоми не мог как следует сосредоточиться, закрытые глаза не помогали. Мешал дразнящий цветочный аромат духов Дзюнко, особенно на поворотах, когда она чуть склонялась в его сторону. Мысли путались.

— А Коно-сан что-нибудь… — начала было она, не выдержав долгого молчания.

Но в этот момент машина остановилась у входа в «Такт». Сиоми, чуть подумав, велел шоферу вернуться в редакцию.

Дзюнко Нисихара понимала, что этот репортер увлечен ею. Выбирая место за столиком, она села так, чтобы Сиоми очутился от нее справа. В этом положении он мог любоваться ее профилем и маленькой родинкой под правым ухом, которая очень нравилась ей самой.

Когда официантка подала им кофе, Сиоми, вытащив из кармана фотокарточку, спросил:

— Скажите, позавчера во второй половине дня эта женщина была у вас?

Дзюнко, чуть вытянув шею, взглянула на фотографию — на ней была Аканэ.

Официантка в явной растерянности молчала. «Узнала, наверное», — подумала Дзюнко.

— Да вы не беспокойтесь, я репортер газеты «Хокуто». Интересуюсь вот… Может, кто-нибудь у вас в кафе ее видел.

— Припоминаю… Мое дежурство было… Тут они и сидели — на тех же местах, что и вы.

«Как странно, — подумала Дзюнко, — Аканэ сидела на этом самом стуле… Впрочем, ничего удивительного — место удобное и освещение выигрышное. Женщина всегда выберет правильно».

— Прекрасно! — улыбнулся Сиоми. — Вы, наверное, уже знаете из газет, что эту женщину убили. Нас интересует, не встречалась ли она с кем-нибудь до того, как появилась у вас. Вы случайно не заметили, с какой стороны она пришла?

Официантка задумалась:

— С какой стороны… нет, не знаю. А у нас она встретилась со студентом, с тем, про которого в газетах писали.

— Да, это известно. А пока студент не пришел, она была одна?

— Одна. Я запомнила, потому что она сразу, как только вошла, позвонила по телефону… А потом до его прихода сидела одна.

— Понятно… Значит, просто так сидела… Или вы еще что-нибудь заметили?

— Сиоми-сан, вы слишком многого хотите. Если бы знать заранее, что произойдет убийство, тогда, конечно, за ней все бы наблюдали, — Дзюнко Нисихара, видя напряженное лицо официантки, решила ей помочь: — Лучше скажите, как она была одета? — этот вопрос Дзюнко задала лишь потому, что ничего другого ей не пришло в голову.

— По-моему, она была в черном костюме, — сказала официантка и вдруг скороговоркой, словно боясь забыть, добавила: — Ой, я подумала… Может, она пришла из кафе «Белый крест»…

— Ну, ну! — поощрительно закивал Сиоми.

— Эта дама собиралась закурить, я хотела принести спички, но она вынула из сумочки свои. Я и подумала тогда — из «Белого креста», наверное. Коробок зеленый и на нем белый крест…

— Большое вам спасибо! — Сиоми погасил о край пепельницы только что закуренную сигарету, одним глотком осушил чашку кофе и вскочил из-за стола.

Дзюнко стало смешно: хорошо же он «использует ситуацию!» На нее даже не глядит, кофе выпил без сахара. Работа для него важнее всего.

Кафе «Белый крест» находилось метрах в двадцати от «Такта». Помещение совсем маленькое, стойка с несколькими высокими табуретами, четыре столика. Никакой музыки. Место для недолгого ожидания или короткой деловой встречи. Сиоми порой заходил сюда в поисках информации. Две официантки, работавшие в этом кафе, его знали.

Войдя в «Белый крест», Сиоми даже не присел, а сразу направился к одной из официанток.

— Уделите мне минуту внимания, пожалуйста! Меня очень интересует позавчерашний день. Вы что-нибудь запомнили?

— Позавчерашний?.. Это вы о чем?

Сиоми вновь вынул из кармана фотографию Аканэ:

— Была она у вас позавчера?

Официантка нахмурилась было, но потом подняла глаза на Сиоми и сказала:

— Да, была.

— Это точно? Вы не ошибаетесь?

— Совершенно точно. Мы ее хорошо запомнили. Вчера утром так и ахнули, когда прочитали газету.

— Запомнили, говорите… А не заметили чего-нибудь… ну, необычного что ли?

— Да нет, ничего особенного… В глаза бросилось только ярко-красное вечернее платье. Мы подумали — кельнерша, наверно…

— Как, разве она была не в черном костюме? — воскликнула Дзюнко Нисихара.

Официантка недоуменно взглянула на нее и сказала:

— Нет.

— В одном платье, без пальто?

— Сначала в пальто, конечно. А потом ее спутница сказала, что очень жарко, топят сильно, и они обе сняли пальто.

— Спутница, а не спутник? — спросил Сиоми.

— Нет, она с женщиной была. Но та, пожалуй, не походила на кельнершу. На ней были черные спортивные брюки и белый вязаный свитер.

— А вы ничего странного в их поведении не заметили?

— Да вроде бы — нет… Они разговаривали, а больше ничего.

— Не секретничали? — спросила Нисихара.

— Нет, по-моему. Вообще-то я не приглядывалась, это нам не разрешается. Заметила только, что они просматривали вечернюю газету, читали что-то… Может, акциями интересовались.

Больше ничего у официантки узнать не удалось.

Выйдя из «Белого креста», Сиоми заторопился. Он почувствовал, что напал на нечто важное, и его охватило радостное возбуждение, как собаку, взявшую след. Теперь присутствие женщины его сковывало. Что поделать — сам этого хотел. Дзюнко осторожно вышагивала на высоких каблуках, тщательно обходя оставшиеся кое-где островки снега.

— Скажите, Сиоми-сан, вы, наверное, женились по сватовству, смотрины устраивали? — спросила она вдруг, схватив за рукав опережавшего ее на несколько шагов репортера.

— Что?.. С чего вы взяли? Я еще холостой, — буркнул Сиоми. «О какой ерунде думает эта обворожительная платиновая — крашеная, разумеется! — блондинка».

— Вы же идете с дамой, а шагаете, как солдат на параде. За вами не поспеть. Вот мне и показалось, что у вас нет опыта свиданий…

— Но у нас же не свидание! Мы с вами работаем, расследование пошло так удачно…

Он все же умерил темп и пошел в ногу со своей спутницей.

— Одну минуточку! — Дзюнко вдруг остановилась. — Как вы думаете, зачем нас послали вдвоем? Не для того же, чтобы просто создать парочку!

Сиоми не понял, что она хочет сказать, и пристально посмотрел ей в глаза. Они были очень красивыми и абсолютно ясными.

— Нас соединили для пользы дела, не так ли? Чтобы не упустить чего-нибудь важного, избежать предвзятости, посоветоваться… Нехорошо, конечно, самой говорить об этом, но я считаю, что польза от меня есть. Не я ли поинтересовалась, как была одета Аканэ? Такой вопрос скорее придет в голову женщине, чем мужчине.

«А ведь она права», — подумал Сиоми. Информация о том, что Аканэ была по-разному одета в «Белом кресте» и в «Такте», была достаточно важной. И это, бесспорно, заслуга Ниси-хары.

— Все правильно! И я с полным уважением…

— Да перестаньте вы! Мне ваше «полное уважение» совершенно ни к чему, — довольно резко перебила его Дзюнко. Однако рассерженной она не выглядела. — Не обсудить ли нам то, что мы узнали? Или вы предпочитаете действовать в одиночку? Может быть, я вам мешаю?

— Да нет, что вы! — Сиоми смутился. Неужели он дал ей это почувствовать? Нехорошо получилось. Ссориться с ней ему совсем не хотелось.

— Тогда давайте поговорим. Тут поблизости есть очень удобное кафе, идемте! — И, не дожидаясь его согласия, она быстро зашагала вперед, свернула в переулок и открыла стеклянную дверь, на которой было написано «Ренуар».

В отличие от «Такта» и «Белого креста» здесь царил полумрак. После яркого уличного света Сиоми почти ничего не видел. Но Дзюнко хорошо ориентировалась. Взяв Сиоми за руку, она подвела его к столику, за которым находился двухместный диванчик, в просторечии именуемый «романтиком». Сиоми даже засомневался — только ли поговорить она хочет?.. Но, когда его глаза привыкли к темноте, он увидел, что у всех столиков стоят такие же диванчики. В дневное время посетителей было мало, кроме них всего две пары.

— Ну как? Нравится вам здесь? — спросила Дзюнко, расстегивая пальто.

Сиоми откровенно усмехнулся, и она, как бы пресекая его игривые мысли, поспешно произнесла:

— Давайте сразу перейдем к делу. Как вы думаете, почему Аканэ сначала была в красном вечернем платье, а потом в черном костюме?

Сиоми так и подмывало сказать что-нибудь наперекор. И уж во всяком случае он не мог допустить, чтобы она задавала тон в их беседе.

— Это, конечно, факт интересный. Но меня больше занимает другое: с кем Аканэ встретилась в «Белом кресте»? В вашем доме кто-нибудь носит черные брюки и белый свитер?

— А почему вы решили, что с ней был кто-нибудь из живущих в «Сираюки-со»?

— Я просто предположил… Вы ведь, наверное, знаете, как одеваются ваши соседки…

— Как вам сказать… Это одежда расхожая, любая могла так одеться… А если подумать, кому у нас идут брюки, то, пожалуй, Сэйко Коно, Чизуко Хамамуре, Миэ. Ну и на мне брюки тоже смотрятся неплохо! — она шаловливо рассмеялась и подтолкнула Сиоми всем своим упругим телом.

— Вы — это вопрос особый, — в тон ей отозвался Сиоми.

— Да, совсем забыла! Аримура тоже почти всегда носит брюки.

— Аримура? Это который голубой, да? Но разве его можно принять за женщину?

— В том-то и дело! Кто не знает, что это мужчина, ни за что не догадается. Говорят, в «Сираюки-со» поначалу все считали его женщиной…

Сиоми вынул записную книжку и, напрягая зрение, записал фамилии. Надо постараться разузнать.

— Если вы думаете, что это кто-нибудь из нашего дома, можно достать фотографии и показать официанткам. — Дзюнко вынула из сумки портсигар, щелкнула замочком, открыла и протянула Сиоми.

Он взял сигарету и, постукивая ею о стол, молча смотрел на Дзюнко. А барышня-то, оказывается, неплохо соображает…

Когда Ясиро, пропустив вперед Сэйко Коно, уже выходил из «Дэра», Эбизава его окликнул:

— Ясиро-сан, вы забыли сигареты!

Взглянув на пачку, Ясиро хотел сказать, что курит другую марку, — Эбизава ошибся, но тот подмигнул ему, и он молча взял сигареты.

Уже сидя в редакционной машине, Ясиро закурил, вроде бы машинально повертел пачку в пальцах и на обратной стороне прочитал: «Прошу позвонить с дороги».

Через несколько минут он попросил остановить машину:

— Извините, Коно-сан, мне надо позвонить в редакцию. Чуть не забыл…

Трубку взял Эбизава.

— Эбизава-сан? Это Ясиро…

— Рядом никого нет?

— Нет. Она в машине.

— Меня интересует виски, которое пил Оотагаки. Если вам удастся, возьмите бутылку, по возможности осторожно.

— Виски, которое принесла Коно-сан?

— Да, да! Я думаю, полиция не изъяла бутылку. Вероятно, она до сих пор в комнате убитой.

— Эбизава-сан, вы считаете, тут что-то не так?

— Ну, уверенности у меня нет, но разные мысли в связи с этим возникают. Потом я вам объясню. А с Коно-сан вообще особо не откровенничайте.

У Ясиро от этого разговора остался неприятный осадок. Он теперь не знал, как ему держаться с напарницей. Решил, что лучше всего молчать, пока они не приедут в «Сираюки-со». Коно с беспокойством на него поглядывала, но он это игнорировал. Как вести расследование, он тоже не знал. Собирать информацию для газеты совсем другое дело. Репортера ноги кормят — ходи себе, подмечай, расспрашивай, глядишь и выудишь какой-нибудь интересный факт. Задача ясна: собрать как можно больше информации, обскакать конкурента. А тут… Легко сказать — выяснить, чему так радовалась Аканэ в последний день своей жизни. Да еще разузнать, почему умеющий крепко выпить Оотагаки напился до беспамятства. И как подступиться с расспросами к этой самой Миэ… Ко всему прочему надо быть осторожным с Сэйко Коно. Видно, Эбизава ее в чем-то подозревает…

Ясиро так и промолчал всю дорогу до «Сираюки-со».

Они уже вошли в парадное, а Ясиро все еще не мог решить, как ему себя вести, с чего начать расспросы. Взглянув на регистрационные таблички проживающих в доме, он почему-то совсем растерялся. Табличек было восемь. Три из них — красные. Сэйко Коно перевернула свою табличку другой стороной и сказала:

— Видите, большинство жильцов дома, нет только Дзюнко Нисихары и двух подружек Саёри и Сакаэ.

Она сняла туфли, хотела поставить их в ящик для обуви и удивленно произнесла:

— Просто чудеса с этими шлепанцами…

Чужая обувь Ясиро не интересовала, но из вежливости он заглянул в ящик. Там лежала пара новых розовых шлепанцев.

— Что вас удивило?

— Они не мои. Мои были ношеные. Куда-то исчезли. Вчера вечером пришла домой, а их нет… Эти совершенно новые, вот посмотрите. — Сэйко перевернула шлепанцы подошвами вверх. Подошвы действительно были чистые, на них еще сохранились следы отклеенных этикеток.

— Видно, кто-то позаимствовал ваши и испортил их или потерял. А чтобы не остаться в долгу, купил вам новые. Ну и носите их на здоровье!

Сэйко пожала плечами:

— Выходит, я выиграла.

Ясиро подумал, что все жесты у нее несколько театральны.

— Ну так что — пойдем ко мне? Или прямо к Миэ? — спросила Сэйко.

— Даже и не знаю… — заколебался Ясиро.

Он понятия не имел, с чего начать разговор с Миэ. Впрочем, надо выполнить просьбу Эбизавы — посмотреть, осталась ли в комнате бутылка из-под виски. И он решил сразу пойти к Миэ.

Они постучали в комнату № 24 в самом дальнем конце второго этажа. Миэ тут же открыла и с недоумением уставилась на Ясиро, но, увидев Сэйко Коно, чуть улыбнулась и пригласила их войти.

Повсюду была разбросана одежда. Миэ упаковывала вещи. В углу, под окном, стоял сосуд, обернутый белой тканью. Очевидно, урна с прахом. Значит, покойную уже кремировали.

— Миэ-сан, вы что — собираетесь куда-то? Чемоданы достали… — спросила Сэйко.

— Да, уезжаю. Завтра. Отвезу на родину прах сестры. Поживу там немного… А то здесь полиция надоела… То одно их интересует, то другое. Замучили.

«По ее тону не скажешь, что она убита горем, — подумал Ясиро. — Может быть, хочет улизнуть?»

— А родные края далеко?

— Кусиро. Там живут наши дальние родственники, но главное — там ребенок сестры… — Миэ вдруг осеклась и закрыла рот рукой.

— Как?! У Суми-сан есть ребенок? — воскликнула Сэйко.

— Да. До сих пор мы скрывали, а теперь уж все равно… Мальчик трех лет. Суми должна была замуж выйти, но перед самой свадьбой отец ребенка умер.

«Вот почему она была так равнодушна к мужчинам», — подумал Ясиро и спросил:

— А полиции вы сообщили об этом?

— Нет, скажешь им, и пойдет звон. В газетах напечатают. А Суми так не хотела, чтобы об этом знали… К убийству это не имеет никакого отношения, так что нечего полиции совать нос не в свои дела.

Ясиро чуть заметно покачал головой. Вот такая скрытность и вызывает подозрение. После вскрытия ведь известно, что она рожала. Спрашивается, где же ребенок?..

— Да… — вздохнула Сэйко. — А я ничего и не знала… Интересно, Чизуко в курсе дела?

Миэ пожала плечами.

— Чизуко — это кто? Я запамятовал что-то.

— Чизуко Хамамура — одна из наших соседок. Стенографистка. Женщина неглупая, мыслящая весьма трезво. Суми-сан с ней дружила.

— Если она такова, может быть, включить ее в нашу группу?

— Ах, так меня вам мало?! Тогда я вам больше ничего не скажу! — Сэйко игриво взмахнула рукой, словно собираясь шлепнуть Ясиро по колену.

«Что это она вдруг?! До сих пор таких штрихов в ее поведении не наблюдалось…» Ясиро насторожился.

— Вы не совсем правильно меня поняли. Просто я подумал, чем больше мнений узнаешь, тем полезнее для дела.

— Так и быть, я вас с ней познакомлю. Судя по табличке в парадном, она дома.

Перебрасываясь словами с обеими женщинами, Ясиро думал о своем. После краткой беседы ничто не прояснилось. Наоборот, всплыла еще одна до сего дня тщательно хранимая тайна — ребенок… А главное, просьба Эбизавы пока что не выполнена. И где она, эта проклятая бутылка из-под виски?.. Выброшена, убрана в буфет?.. Он совершенно не представлял, как в присутствии Сэйко Коно подступиться к Миэ с таким вопросом.

Прикинув несколько раз и так и сяк, наконец решился:

— Миэ-сан, мне очень неловко, но знаете, никак не могу согреться… Недосыпание сказывается, наверное… Вот я и хотел попросить вас… У вас не найдется глоточка спиртного?

Ясиро мучительно покраснел, даже уши заполыхали. Опережая Миэ, ему ответила Сэйко Коно, почему-то перешедшая на фамильярный тон с того самого момента, как они переступили порог этой комнаты:

— Ах вы пьянчужка! Я же говорила, что в этом доме вина не держат. Потому я позавчера вечером и принесла бутылку.

— Да какая разница! Пусть то, что вы принесли. Там небось осталось?

— Фу, прямо как капризный ребенок! Должна вас разочаровать, все выпил Оотагаки. Там и было-то всего пять-шесть рюмок.

— А бутылка?

— Бутылка?.. Она ведь хрустальная. Вымыла и пользуюсь как графином… — Сэйко вдруг всем корпусом повернулась к Ясиро: — Ясиро-сан, что у вас на уме?

В ее голосе послышался упрек. Игривости как не бывало.

— Не обижайтесь, пожалуйста! Знаете, как порой хочется выпить! Я и подумал — может, на донышке… — поспешил исправить положение Ясиро, а сам подумал: «Плохо, если она что-то заподозрила».

Сэйко отвернулась от него и долгим взглядом посмотрела на завернутую в белое урну. Ее глаза наполнились слезами. Потом она тихо сказала:

— Сегодня всенощное бдение у праха покойной…

— Да, — отозвалась Миэ. — Но буддийского священника я не пригласила. Похороны будут на родине.

Ясиро решил, что больше он тут ничего не выведает.

И вдруг Миэ, резко переключившись на другую тему, воскликнула:

— Ой, Коно-сан, откуда у вас эти шлепанцы?

— Странная история, — сказала Сэйко Коно и объяснила, как они у нее очутились.

— Действительно, странно… Сегодня я видела точно такие же у Чизуко и Аримуры. Я еще их поддразнила: шлепанцы-близнецы, говорю. А они тоже не знают, откуда они взялись. Кто-то положил вместо старых.

— Чудеса! — всплеснула руками Сэйко.

— А у других как? — спросил Ясиро.

— Право, не знаю…

Когда все ушли, Эбизава и Кёко остались в «Дэра» вдвоем.

Эбизава сидел у стойки на высоком табурете. Веки полуопущены, одна рука подпирает подбородок, в другой — сигарета. Он настолько погрузился в свои мысли, что не замечал нараставшего на кончике сигареты пепла. Такой вот — задумчивый — он очень нравился Кёко. Их отношения тут не играли роли, просто ей было приятно на него смотреть. Тихонько, стараясь ему не помешать, она подставила пепельницу под падающий пепел.

Эбизава вздрогнул и вопросительно посмотрел на Кёко.

— Ну как, надумал что-нибудь?

— Да нет, что ж тут надумаешь… Куда ни ткнешься — везде дыра. Вот когда начнут поступать сообщения от наших разведчиков, тогда…

— Значит, пока не получается у тебя, как у Перри Мейсона — раз-два и готово…

— Да-а… В Соединенных Штатах процедура несколько другая. Там предварительное слушание состоится сразу. Это дает адвокату преимущество: можно продумать, как повести защиту в дальнейшем, сообразуясь с тактикой прокурора. А у нас до передачи дела в суд проходит двадцать дней и, Бог знает, сколько времени до самого судебного процесса. Адвокат до суда не знает, какие козыри на руках у обвинения. Вот и крутись как хочешь… — Эбизава, обычно уверенный в себе, сейчас был несколько растерян.

— Мне кажется, вопрос в том, веришь ли ты в невиновность Оотагаки. Совершилось убийство. Это факт. Но кто преступник? Если считать, что не Оотагаки, значит, надо искать другого. По-моему, это главное. Ведь если отыщется настоящий преступник, невиновность Оотагаки уже не надо будет специально доказывать. Так ищи, крутись, как Мейсон! А я стану помогать, только скажи, что делать, — Кёко была недовольна, что Эбизава сидит сиднем на одном месте. В ее представлении расследование было нечто активное, требующее постоянного движения.

— Ты рвешься в бой? Ну-ну… Я еще дам тебе работу, не спеши только…

Зазвонил телефон. Эбизава со словами: «Вот видишь» — левой рукой взял трубку, правой открыл записную книжку, достал из внутреннего кармана авторучку и приготовился записывать. Кёко любовалась его точными размеренными движениями.

— Да, да, это я… Сиоми-сан?.. Ага, так, так… — Авторучка заскользила по странице, записывая информацию.

Кёко, чуть наклонившись, заглянула в записную книжку. И вдруг прикрыла глаза — легкий запах табака, одеколона… И еще что-то едва уловимое, что всегда кружило ей голову.

Прошло два часа. За это время позвонили все три репортера. Эбизава дополнительно попросил Мураоку побеседовать с Хамамурой и Аримурой с учетом черных спортивных брюк и белого свитера.

В записной книжке Эбизавы появился ряд вопросов:

1. С кем встречалась Суми Фукуй в «Белом кресте»? (Человек, который носит дамские спортивные брюки.)

2. Содержание разговора в «Белом кресте». (Очевидно, произошло нечто, заставившее Суми сменить одежду.)

3. Если с ней был кто-либо из живущих в «Сираюки-со», почему этот человек не рассказал полиции о встрече в «Белом кресте»? (Если это лицо, до сих пор не попавшее в наше поле зрения, найти его будет очень трудно, а то и невозможно.)

4. Почему бутылка, из которой в тот вечер пили виски, вымыта? Возможно, это обычная аккуратность, но проверить все равно стоит.

5. Действительно ли у Суми есть ребенок?

6. Если нет, почему Миэ солгала? Что стоит за этой ложью?

7. Имеет ли факт существования ребенка отношение к убийству? Быть может, говоря о чем-то «очень хорошем», Суми связывала это с ребенком?

8. Если Оотагаки невиновен, еще раз поинтересоваться замком. В таком случае необходимо выяснить, при помощи какой манипуляции можно снаружи привести внутреннюю ручку в положение «заперто».

9. Был ли у Оотагаки сообщник? Надо поинтересоваться связями Оотагаки, характером его отношений с людьми. (Если сообщник был, признание Оотагаки — ложь.)

10. Связана ли как-нибудь подмена шлепанцев Коно, Хамамуры и Аримуры с интересующим нас делом?

Указав пальцем на девятый пункт этой записи, Кёко с неудовольствием сказала:

— Ты, значит, все-таки думаешь, что и такой вариант возможен… Мне всегда казалось, что адвокат должен верить своему клиенту.

— Что поделать, к истине порой приходится идти окольным путем. Не будем делать скороспелых выводов. В нашем распоряжении двадцать дней предварительного заключения.

Чуть усмехнувшись, Эбизава закурил очередную сигарету. Почему-то эта усмешка вселила в Кёко уверенность, что он что-то от нее скрывает.

Вновь зазвонил телефон. Поступило сообщение Мураоки о тех, кому, по словам Нисихары, «шли спортивные брюки». Эбизава уточнил, как о них отзывались Саёри и Сакаэ и как эти трое держались во время беседы с Мураокой. Страницы записной книжки пополнились новой информацией.

Давая характеристику Чизуко Хамамуре, Саёри и Сакаэ полностью единодушны были только в одном: она не по-женски трезва и рациональна.

А вообще они относились к ней по-разному.

Саёри: Чизуко надежный человек. Всегда готова выслушать тебя, дать хороший дельный совет…

Сакаэ: Слишком уж расчетливая. И все-то у нее разложено по полочкам, все ей ясно. Женские эмоции? Да она вообще не знает, что это такое…

С соседями Хамамура ладила. Суми Фукуй была с ней, да еще с Сэйко Коно в приятельских отношениях. С обеими, особенно с Хамамурой, всегда откровенничала и советовалась.

— Видно, ей легче было говорить с человеком, работающим в другом окружении. А мы ведь и соседки, и сослуживицы, не хотелось, наверное, все время вариться в своем соку… — сказала Сакаэ.

Когда они втроем пришли к Хамамуре, она, раскинувшись на диване, курила. Рядом на столике лежали тетрадь для стенографирования и расшифрованные тексты. При появлении гостей Чизуко встала и предложила им диван, а сама устроилась на рабочем стуле.

— Вы удачно пришли. Я с самого утра работаю, а сейчас как раз сделала перерыв.

Мураока был приятно удивлен ее любезностью. Комната тоже производила приятное впечатление — аккуратная, уютная, даже полочка для кукол есть. Короче говоря, во всем чувствовалось присутствие женщины. После недавно услышанной характеристики он ожидал совсем другого.

Мураока решил сразу перейти к делу. Обычно он действовал при сборе информации так: задавал интересующий его вопрос, не давая собеседнику опомниться, и наблюдал за реакцией. Как правило, такой метод себя оправдывал.

— Скажите, пожалуйста, Хамамура-сан, когда примерно Суми Фукуй рассказала вам о своем ребенке? — начал с места в карьер Мураока и тут же подумал: не слишком ли в лоб он действует. Но отступать было уже поздно, и он уставился на Хамамуру в ожидании ответа.

Секунду она колебалась, но взгляда не отвела и спокойно ответила:

— Это было довольно давно, так что точной даты я не помню.

— Но о существовании ребенка вы знали? Это точно?

— Да.

— Рассказывали кому-нибудь об этом?

— Про ребенка Суми? Нет, конечно. Как же я могла рассказывать о чужих делах? — она сказала это так, словно о чужих делах никто никогда не рассказывает.

— Еще один вопрос… Позавчера, после полудня примерно, вы ведь встречались с Суми Фукуй, да?

— Позавчера?.. Что значит встречалась?

— Ну, в том смысле, что она вам назначила встречу где-то в кафе, скажем… Хотела посоветоваться…

Чизуко Хамамура без колебаний коротко ответила:

— Нет!

Погасила сигарету о край пепельницы, даже не взглянула на Мураоку, словно давая понять, что тем самым ставит точку. Даже не поинтересовалась, почему он об этом спрашивает. Мураока решил переменить тему.

— Вы, кажется, были близки с покойной… Мне бы хотелось знать: есть у вас какие-нибудь соображения, почему ее убили?

— Даже не представляю… Я ведь в тот вечер впервые увидела этого студента.

— Значит, вы думаете, что преступление совершил он?

Хамамура чуть заметно сдвинула брови, выказав таким образом легкое удивление:

— А разве не так?

— Видите ли, полной ясности тут еще нет. Поэтому я и спросил вас..

— Ну откуда мне знать. Я думаю, в этом деле надо положиться на полицию. Не зря же мы платим налоги!

Мураока невольно усмехнулся. Обычно женщины любят поговорить о происшествиях, случившихся в их доме. Предположения, домыслы, догадки так и сыплются градом. Потом, как правило, следует оговорка: «Вы уж, пожалуйста, на меня не ссылайтесь…» А тут — налоги! Что это — хорошо рассчитанная игра или она действительно такая?.. О чем же спросить еще?.. Он вдруг вспомнил, что в тот вечер они играли в карты.

— Скажите, тогда, позавчера, в покер кто больше всех выигрывал?

— Я, пожалуй. В покер я хорошо играю. Особенно когда играю с женщинами, почти всегда выигрываю.

Чизуко Хамамура впервые улыбнулась. «Великолепные зубы, — подумал Мураока. — Сразу стала привлекательной».

Встретившись с Аримурой, Мураока несколько оторопел. В гомо-баре он был только раз, из любопытства. Разглядывая «кельнерш», подумал: не сразу догадаешься, что это переодетые мужчины. Принадлежность к мужскому полу — при пристальном рассмотрении — выдавали то кадык, то волоски на тыльной стороне кисти. И еще он делал скидку на полумрак, царивший в баре. Днем-то, наверное, заметно, что щеки выбриты, а брови гуще, чем у женщин.

Сейчас, глядя на Аримуру, Мураоки понял, что ошибался. Перед ним была настоящая женщина, притом очень женственная. Если не знал заранее, ни за что бы не поверил, что это мужчина.

Аримура был в белой шерстяной водолазке, закрывавшей шею до самого подбородка, и в черных женских спортивных брюках с аккуратными стрелками. Стрижка «под мальчика», волосы рыжеватого оттенка, вероятно крашеные. Невысокий, ладненький, бедра, пожалуй, поуже, чем у большинства женщин. Но самое удивительное — грудь. Маленькая, конечно, однако достаточно четко обрисовывавшаяся под трикотажной тканью. Неужели нацепил искусственную?! Дома, среди бела дня! Вот это профессионализм! Вернее, даже не профессионализм, а полнейшее перевоплощение. Наверное, и мышление у него женское… Кожа на лице тоже достойна всяческого удивления. Никакого макияжа, только легкий слой крема. А какая гладкость! Не растет у него щетина, что ли? Может, диету какую-нибудь особую соблюдает?.. Вот только руки не такие нежные, как у тщательно ухоженной красотки. Да и черные волоски есть. Впрочем, у некоторых женщин тоже пробиваются волосы на руках… Короче говоря, перед Мураокой сидела премиленькая девица.

— Аримура-сан, вы давно здесь живете?

— Не очень, с весны этого года.

— Кажется, примерно тогда же здесь поселились сестры Фукуй?

— Да, они переехали сюда на неделю позже меня. До этого жили где-то на севере.

— Наверное, у вас сразу установились дружеские отношения… Вы с Аканэ бывали где-нибудь вместе? В кафе, например… — Мураоки подумал о «Белом кресте». Если Аканэ была там с Аримурой, то его наверняка приняли за женщину.

— Конечно! Вечером мы примерно в одно и то же время шли на работу. Порой сталкивались в дверях и по пути в бар заходили в кафе выпить чаю.

— А позавчера?

— Позавчера… Нет, она ведь плохо себя чувствовала, была дома.

— Правильно, на работу она не пошла, но не все время была дома. Часа в четыре ее видели в кафе с какой-то женщиной. Я и подумал: не с вами ли?

Аримура, казалось, был польщен новым подтверждением его женственности. Он расслабился, исчезло некоторое напряжение, владевшее им поначалу.

— О, как интересно! А как выглядела эта женщина? Почему вы подумали, что это я?

— Да одета она была так, как вы сейчас: белый свитер, черные спортивные брюки.

— Вот оно что… — протянул Аримура и поспешно добавил: — Знаете, это, наверное, была Сэйко Коно.

— Актриса?

— Да. Она часто так одевается.

И вдруг Мураока, сам не зная почему, спросил:

— Простите, Аримура-сан, вы на самом деле мужчина?

— Фу, какие гадости вы говорите! Разве вы не видите, что я женщина?! — Аримура очень по-женски взмахнул рукой, словно собираясь ударить собеседника.

«Ну и артист», — подумал Мураока. Аримура выглядел по-настоящему обиженным. И жест его был очень естественным, без капли нарочитости, которой так часто грешат голубые.

Мураока вновь усомнился в его принадлежности к мужскому полу. У него просто в голове не укладывалось, что мужчина при помощи косметики и некоторых других ухищрений может стать таким красивым. Он чуть ли не позавидовал искусству Аримуры. Мураока больше следил за его поведением, чем за содержанием разговора, и при этом думал, что и в обыкновенном баре он имел бы немалый успех…

Все свои наблюдения и выводы Мураока сообщил Эбизаве по телефону. Сказал также, что из обитательниц «Сираюки-со» в брюках часто ходят Сэйко Коно и Дзюнко Нисихара, но о них подробнее расскажут их напарники Ясиро и Сиоми.

Эбизава некоторое время читал и приводил в порядок свои записи. Потом во весь рот зевнул, потянулся и сказал Кёко:

— Засиделись мы с тобой. Пойдем?

— Куда? Ты что-то надумал?

— Сам не знаю… Просто захотелось побывать в «Сираюки-со». Там, наверное, все уже в сборе. Да и всенощное бдение скоро начнется, надо почтить память покойной.

Кёко подумала, что Эбизава не хочет заранее посвящать ее в свои планы, но какая-то зацепка у него определенно появилась. Уж не собирается ли он разоблачить настоящего преступника во время всенощного бдения?..

Примерно в это же время Сиоми и Дзюнко Нисихара находились в «Сираюки-со», в двадцать второй комнате, то есть там, где она жила.

Как только они переступили порог, с Дзюнко произошла перемена: она превратилась в заботливую хозяйку. Усаживая Сиоми на диван, подала ему плоскую в ярком цветочном узоре подушку — гостевую. Сварила кофе, из серванта достала импортные сигареты.

Он даже несколько растерялся. Оглядывая комнату, подумал: «Для женщины, которая сама зарабатывает на жизнь, пожалуй, даже слишком роскошно».

А Дзюнко продолжала хлопотать вокруг него. Впрочем, свое расположение к нему она выказала еще в «Ренуаре», несколько фривольно правда. Сказав, что сильно топят, сняла пальто и его заставила сделать то же самое. Когда оба пальто были положены на свободные диванчики, придвинулась к нему вплотную, словно разделась специально для этого. Он от кого-то слышал, что раскованность актрис и манекенщиц не более чем профессиональная привычка, и теперь боялся шелохнуться — еще сочтет его олухом или невежей. Так и сидел как истукан, испытывая одновременно и смущение, и сладкую истому от ее близости.

На улице, за пределами располагающей к интимности атмосферы кафе, Дзюнко тоже держалась не без кокетства и в конце концов полностью завладела инициативой.

Это несколько насторожило Сиоми. Когда она предложила пойти к ней, он — хоть ему этого очень хотелось — отказался под тем предлогом, что надо продолжать расследование.

— Вот глупенький! — сказала она. — Я же хочу взять фотографии, чтобы показать официанткам «Белого креста».

Нашелся повод, и Сиоми, уже не испытывая внутреннего сопротивления, последовал за ней.

Однако сейчас, ухаживая за гостем, Дзюнко совершенно забыла о фотографиях. Подав кофе, она уютно устроилась на диване рядом с Сиоми, болтала о том о сем, но о фотографиях — ни слова. Он не напоминал, надеясь, что она сама вспомнит. С другой стороны, ему не хотелось думать о делах в обществе этой красивой женщины. Интимная атмосфера его вполне устраивала.

Не вставая с дивана, Дзюнко отставила пустую чашку, закинула руки за голову и сладко потянулась:

— Ой, как я устала!

— С чего бы это? Мы ведь почти не двигались, — насмешливо сказал Сиоми. После того как они побывали в «Ренуаре», он стал держаться с ней свободнее.

— Ну, я же привыкла спать до двенадцати. А сегодня с раннего утра на ногах. И в желудке какое-то странное ощущение — кофе перепила, наверное…

Дзюнко, не раскрывая рта, — как-то мелко, дробно, одним горлом — рассмеялась. Потом вдруг опрокинулась навзничь и положила голову на колени Сиоми. Правой рукой попыталась, правда, натянуть юбку на обнажившиеся колени.

Сдерживая пробуждающееся желание и в то же время не зная, куда девать руки, Сиоми слегка погладил ее платиновые волосы. Дзюнко подняла полуприкрытые веки. Глаза ее сияли. Ярко накрашенные губы беззвучно шевелились.

— Что, что? — спросил Сиоми.

Шаловливо улыбнувшись, она вновь зашевелила губами. Сиоми всмотрелся и наконец по слогам считал с них беззвучно повторяемое слово: «Тру-сиш-ка».

Его внутреннее сопротивление было сломлено. Он склонился к Дзюнко, и ее руки обвились вокруг его шеи.

И тут в дверь постучали. Сиоми вздрогнул. Перед глазами все поплыло. Мысли путались. Как же это он так забылся… Вместо того чтобы заниматься делом… уединился с красивой женщиной… На долю секунды мелькнуло бредовое предположение: уж не начальник ли отдела стоит за порогом!..

— Да? — произнес он вдруг севшим голосом.

— Откройте, пожалуйста! Хотелось бы поговорить…

Разумеется, это был не начальник, а Эбизава. Сиоми поднялся и направился к двери.

— Ой, подождите! — Дзюнко, указав на губы, бросила ему носовой платок.

Сиоми стер помаду, повернул ручку и хотел открыть дверь. Но она не открывалась. «Совсем ошалел», — подумал он и вновь повернул ручку.

— А вы, оказывается, проказник, Сиоми-сан! Заперлись с дамой и нас не пускаете, — поддразнила его стоявшая рядом с Эбизавой Кёко.

— Как это заперлись?! — воскликнула Дзюнко.

Ее удивленные, широко распахнутые глаза вопросительно смотрели на Сиоми. Он хотел сказать: «Я не запирал», но только покачал головой.

Эбизава окинул взглядом обоих, и Сиоми не выдержал, опустил глаза. Меж тем Дзюнко, по-видимому заметив что-то, подошла к газовой печке, проверила трубку и перекрыла газ. Потом, обращаясь к Кёко, сказала:

— Санада-сан, мне бы хотелось поговорить с вами. Но… пусть мужчины меня простят — наедине…

Ее лицо немного побледнело, а тон был такой, словно она чем-то взволнована.

— Ну что ж, милые дамы, вы тут разговаривайте, а я тем временем задам несколько вопросов управляющей домом. Пойдемте, Сиоми-сан. — Эбизава направился к двери.

Сиоми не очень охотно — бледность Дзюнко его обеспокоила — последовал за ним.

Когда они постучали в дверь Таэко Кинугавы, та отозвалась усталым голосом:

— Кто там?.. Я лежу, голова разболелась…

— Простите за беспокойство, я из газеты «Хокуто». Хотелось бы спросить вас…

— Как неудачно! У меня жуткая головная боль…

Сиоми глянул на Эбизаву. Тот пожал плечами — ничего не поделаешь.

— В таком случае еще раз простите! Помешали вам отдыхать.

— Это вы меня простите. Полежу часок, может быть, боль пройдет…

Несмотря на отказ, голос ее звучал достаточно приветливо.