Одна литера

Глава 14. Второе противостояние

Половина двенадцатого. В «Сираюки-со», наверное, все уже спят. Дом погружен в тишину. Только тикают часы, да чуть слышно гудит газовая печка… А она устала. Просто ужас, как устала. Даже странно… Неужели возраст сказывается?.. Говорят, женщины начинают стареть после двадцати… Она перенервничала — это факт. С утра до позднего вечера в напряжении. Поэтому сегодняшний день кажется вдвое длиннее обычного. Чтобы убить время, пробовала включить радио, послушать музыку. Но музыка существовала словно в другом мире. Слух воспринимал звуки, глаза видели окружающее, но все шло по касательной, не затрагивая сознания. В голове было одно и то же, одно и то же. Такая несогласованность, видно, вконец ее измотала. Отсюда и усталость. И это бесконечно тянущееся время…

Она устроилась на диване поудобнее, закурила. «Сигареты — это пунктуация жизни» — реклама табачной монополии. Неплохо придумано. Пунктуация… Хорошо было бы, если бы, закурив эту сигарету, она поставила точку. Но пока лишь многоточие… Как еще все обернется… Надо постараться собраться с мыслями и все тщательно взвесить.

За истекшие сутки ей так и не удалось сосредоточиться. Сердце снова и снова сжималось при воспоминании о вчерашнем всенощном бдении. Когда Эбизава сказал, что может назвать настоящего убийцу, ее прошиб холодный пот. Все силы ушли на то, чтобы скрыть страх. Интересно, Эбизава действительно во всем разобрался? Его расследование, кажется, было очень тщательным и достаточно результативным. Узнал же он, что Суми с кем-то встречалась в кафе «Белый крест». И Таэко Кинугаве задал вполне дельный вопрос. Если адвокат со своими помощниками продолжит начатое, то в конце концов докопается до истины… В детективных романах преступники нередко шлют сыщикам угрожающие письма. Что-нибудь вроде этого — «немедленно прекратите расследование, иначе вам будет плохо». Правда, как правило, это никого не пугает, а только подхлестывает следственные органы… Но как она понимает тех, кто просто не может не угрожать! На всенощном бдении она в панике ждала, что указующий перст будет направлен на нее. В глубине души, конечно, теплилась надежда, что все обойдется. Кабы не эта надежда, она бы удрала, как Нисихара.

«И след бы простыл», — подумала она, гася окурок о край пепельницы. Но окурок не хотел гаснуть. Дотлевающий фильтр распространял неприятный запах. Она плюнула на него, и наконец последний красный червячок исчез. Да, почему же удрала Дзюнко Нисихара?.. В чем причина?.. Сейчас это самое важное. Если бы знать…

Вчера, когда побледневшая Дзюнко встала и сказала, что плохо себя почувствовала, она подумала, что та испугалась возможного разоблачения. Казалось бы, Эбизава должен насторожиться. Но он на это не прореагировал и даже, как говорится, все спустил на тормозах. Это-то хорошо, но вот Дзюнко повела себя непредсказуемо. Скрылась, оставив странное письмо. Что бы это могло значить? Быть может, она решила вообще исчезнуть из Саппоро?.. Или покончила с собой? Сиганула с рейсового парохода, и — в буквальном смысле — концы в воду… Тогда и деньги ей не надо отдавать. Шутка ли — сто тысяч иен…

Нет, такого везения просто не может быть, за этим что-то кроется.

Когда Дзюнко исчезла, первое, о чем она подумала, — не похитили ли «это». И тут же поняла абсурдность собственного предположения: ведь «этого» не было в ее комнате. Оно надежно спрятано. Однако тревога не проходила. Уж очень все странно. Неужели Дзюнко Нисихара через два-три дня действительно объявит имя X-а?.. Тоже абсурд! Откуда ей знать…

А может быть, бегство вызвано паническим страхом?.. Порой человек, гонимый ужасом, становится полубезумным и не отдает себе отчета в своих поступках. Да нет, опять не то. Письмо-то ведь не лишено логики. Ему поверит всякий, кто не знает истины. Нисихара, конечно, действовала обдуманно и неспроста все это затеяла.

Тут она услышала стук в дверь. Такой тихий, словно стучавшийся боялся, как бы его не услышал тот, кому не надо.

Она встала с дивана и открыла дверь. В коридоре стояла женщина. Вроде бы молодая. Голова и лицо закрыты шарфом, только большие черные очки виднеются.

— Простите, что вам нужно?..

Но женщина, чуть отстранив ее, уже вошла в комнату. Сняла черные очки.

— Ой, это ты! — Хозяйка, потрясенная до глубины души, быстро захлопнула и заперла дверь.

— Ух, какой холод! На улице жуть что делается, — сказала Дзюнко Нисихара, кладя черные очки на ночной столик и протягивая руки к газовой печке. Кончик ее красиво очерченного носа покраснел и лоснился.

— Удивляешься? — Согрев руки, она уселась на диван.

— Ну и фокусы ты выкидываешь! Говори, что случилось.

— Значит… — Дзюнко усмехнулась и сделала паузу: — Значит, это ты. Наконец-то все прояснилось…

И тут она догадалась, что Дзюнко поняла, кто в ту ночь затащил ее в пустую комнату, угрожал, упрашивал… Но как же ей удалось?..

— О чем ты? Что прояснилось? — Она постаралась изобразить удивление.

— Да хватит дурака валять! Я тебя вычислила. Если будешь упорствовать и отрицать, я пойду в полицию.

— Пожалуйста! Только кто тебе поверит?

— Правильно, скорее всего не поверят. Но ты здорово проиграешь. За тобой начнется слежка, и тогда ты не сможешь сделать задуманного. Может быть, это тебя не волнует?

Она призадумалась. Эта стерва права. Если в данном случае она сумеет как-то вывернуться, другая ее тайна — попади она под наблюдение полиции — сейчас же станет известна. Пожалуй, лучше пойти на компромисс.

— Ладно, твоя взяла. Не побежала в полицию — и на том спасибо.

— Дура я, что ли? Мне нужно получить обещанные сто тысяч иен.

— Вот это уже деловой разговор! Раз мечтаешь о деньгах, значит, не продашь.

— Не продам. Получу сто тысяч, и разбежимся.

— Но зачем ты вчера выкинула этот номер? У меня просто голова распухла от всяких мыслей… — она наконец-то задала мучивший ее весь день вопрос.

— Как?! Такая умная голова и не сварила? Игру я затеяла, понимаешь? Довольно-таки хитроумную. Ладно, сейчас растолкую. А пока дай-ка мне сигарету. Ведь даже в табачную лавку не сунешься, опасно! — С этими словами Дзюнко сама схватила со стола сигарету, прикурила и жадно затянулась. — Божественно! Вот теперь я полностью пришла в себя. Могу сказать со знанием дела: скрываться — штука трудная. Я теперь всецело сочувствую агентам коммунистов.

— Послушай, тебя никто не заметил, когда ты шла сюда? Из-за такого пустяка может все сорваться.

— Не волнуйся, все нормально… Так вот. Насчет вчерашнего дня. Помнишь, Эбизава спросил: не был ли кто-нибудь из нас в кафе «Белый крест» вместе с Аканэ? А ты ни гугу. Это твоя главная ошибка. Они же думают, что тут ключ к разгадке преступления.

— В том-то и дело! Зачем же мне признаваться?

— Да они же не отступятся, неужели не понятно? Постараются все меры принять, чтобы найти этого человека. Могут показать официанткам фотокарточки всех живущих в нашем доме. Просто; не правда ли? И тогда выяснится, кто был с Аканэ. Тебя сразу заподозрят — почему, мол, скрывала… А при слежке ты уже не сумеешь превратить то самое в деньги. Да еще трюк с замком разгадали. Честно говоря, я малость запаниковала.

— И зря. По-моему, после твоего фортеля только хуже стало. Тебя же теперь разыскивают… А мне что — пусть подозревают. Ведь доказательств у них никаких нет. И потом мотив преступления полностью отсутствует. Пусть сколько угодно делают у меня обыск — ничего не найдут. Это спрятано в надежном месте, никто не догадается… А ты письмо написала, то есть оставила собственноручно сотворенное доказательство, что имеешь отношение к этому делу. Смотри, увязнешь — не вылезешь. Или ты действительно собираешься выложить им, кто такой X?

— Да ты что! Если бы я хотела это сделать, так сделала бы сразу. Зачем тогда все эти мучения? Разве тебе не ясна моя цель? Скрыться до времени от полиции и получить от тебя деньги… Понимаешь, Эбизава с компанией продолжали бы копать дальше и докопались бы до истины. Надо было приостановить расследование. Вот я и сбежала, оставив им письмо. То есть вызвала огонь на себя. В письме-то я наплела им всякого… ну, ты ведь в курсе… Да… расследование споткнулось. Теперь они ломают голову, кто такой этот X, знакомый покойного Минамиды. А чтобы это узнать, надо поймать меня. Теперь все усилия полиции направлены на мой розыск… А вообще интересно получилось: желая того или не желая, я в какой-то мере сыграла на руку Эбизаве. Он получил лишнее доказательство, что его клиент невиновен… А мы с тобой очень скоро будем в большом выигрыше. Ты обратишь «это» в деньги и тем самым уничтожишь единственную против тебя улику. И я тоже разбогатею…

Тревога, терзавшая ее весь день, начала рассеиваться. Дзюнко говорила очень убедительно, но… В любом, даже самым тщательным образом продуманном, плане может оказаться какой-нибудь изъян. Мало ли как складываются обстоятельства?..

— Послушай, Дзюнко, что ты собираешься предпринять, когда получишь от меня деньги? Так и будешь скрываться?

— Нет, это невозможно. Спрячу как следует деньги и пойду в полицию с повинной.

— Это же очень опасно! Они начнут проверять…

— Да что они проверят-то? Про сто тысяч я, естественно, даже и не заикнусь. Скажу, что помогла преступнику только в одном — в трюке с дверью. Под угрозой, конечно, опасаясь за свою жизнь. Ну, осудят меня… Скорее всего — условно. А если даже посадят, так ненадолго. А потом — привет, привет! — уеду с деньгами куда-нибудь подальше. В Токио хотя бы…

В ее душе вновь зашевелилась тревога. У Дзюнко Нисихары самоуверенности хоть отбавляй. Но все ли она учла? Надо еще поспрашивать.

— А что ты скажешь, когда тебя спросят, кто такой X?

— Ну, это совсем просто! Годится любая фамилия: Маэда, например, Ямамото и так далее. Представляешь себе картину: я перед следователем… Нет, что вы, какой там приятель! Я его едва знаю по прошлым временам — это знакомый Минамиды, того человека, в которого я была влюблена в юности… В тот роковой день он появился внезапно — почему, откуда, понятия не имею. Да, угрожал мне, заставил помочь в известном вам деле… Профессия? Не знаю. Адрес?.. О-о, адрес он назвал, думаю, чтобы запугать меня еще больше — неподалеку, мол, живу, с легкостью тебя достану. Я сразу поняла, что врет. Проверила потом — так и есть, солгал… Сценка что надо, не правда ли? И внешность опишу, это тоже нетрудно.

— Ты думаешь, в полиции удовлетворятся таким объяснением? Они ведь могут заподозрить, что ты знаешь больше, чем говоришь.

— Заподозрить-то могут, но чем докажут? Мотивов для участия в преступлении у меня никаких. Кроме страха. Перепугалась до смерти, оттого и помогла, оттого сразу и не заявила в полицию. Скрылась от греха подальше. А когда выяснила, что адрес вымышленный, поняла, что господин X скорее всего вообще уехал из Саппоро и встреча с ним мне не грозит… Ну и пришла с повинной… Так что ты не волнуйся, все будет в порядке.

— А насчет Минамиды — что он твоя первая любовь, это ты придумала или…

Дзюнко Нисихара, не сдержавшись, фыркнула:

— Да наврала я, конечно! Первый раз услышала эту фамилию на всенощном бдении. Понимаешь, Эбизава ведь сказал, что ребенок Аканэ может быть косвенно связан с преступлением. Получается такая цепочка: придуманный мной X был знаком с Минамидой, следовательно, и с его невестой. Быть может, он был в нее влюблен или, наоборот, ненавидел за что-нибудь. Вот вам и мотив убийства — месть. А какое отношение имею я к этой цепочке? Пришлось придумать первую любовь и так далее. Видишь, у меня просто талант сочинять! — Дзюнко усмехнулась и гордо вскинула голову.

— Да уж, талант… Но не переборщила ли ты в своем сочинительстве? Как бы они не засомневались…

— Да на здоровье! И Аканэ и ее жених умерли. Так что теперь уж не проверить, был ли Минамида моей первой любовью.

Что ж, вроде бы все логично. Постепенно она стала склоняться к мысли, что Дзюнко Нисихара действовала вполне разумно.

Разумно-то — разумно, но ведь бывает, что операция проходит удачно, а какой-нибудь недосмотр во время послеоперационного периода приводит к летальному исходу. Надо еще раз обговорить все детали, а потом уж действовать в контакте с Нисихарой.

— А как ты сейчас? Все ли у тебя в порядке? Ведь тебе и по улицам-то ходить страшно. В газетах пишут, что объявлена в розыск.

— Ага, — усмехнулась Дзюнко. — Ищут меня, всерьез ищут. Но я осторожная. Как видишь — пришла сюда, и ничего не случилось.

Дзюнко, как видно, была настроена очень оптимистично. Улыбалась, с видимым удовольствием дымила сигаретой. Но вдруг посерьезнела.

— Совсем забыла. Хотела сказать сразу, как пришла. Меня хотели убить. Признавайся, твоих рук дело?

— Что-о?! Я — тебя — убить?! Совсем спятила!.. Да что случилось-то?

— Вчера на отводной трубке моей газовой печки я обнаружила повреждение. Решила, что это ты.

— Надо ж до такого додуматься! И что — была утечка газа?

— К счастью, нет. Царапина глубокая, но не сквозная. И впечатление такое, что кто-то нарочно постарался.

Нет, к этому делу она не причастна. Как говорится, ни сном ни духом. Наверное, Нисихара сама повредила трубку. Может быть, стол передвигала и ножкой зацепила газопровод. А потом вообразила невесть что.

— Сама подумай, если бы ты умерла в собственной комнате от отравления газом и потом бы обнаружили это повреждение, о чем бы это свидетельствовало? О том, что убийца в доме. А где одно преступление, там и второе. Что я себе враг? Надо совсем мозгов не иметь, чтобы сотворить такое.

— Возможно… Но с таким же успехом могли подумать, что это самоубийство. Я убила Аканэ, не вынесла тяжести вины и покончила с собой… Для тебя вариант прекрасный — не надо отдавать деньги. Может, был у тебя такой расчет, а?

— Бред какой-то! Мне бы и в голову такое не пришло. Ну, прошу тебя, верь мне!

Дзюнко Нисихара, казалось, задумалась. Докурила до самого конца сигарету и тут же взяла другую. Откинулась на спинку дивана, выдохнула облачко дыма. Прекрасный, четко очерченный профиль. Хороша! Если уж родиться женщиной, так такой красивой… Везет же некоторым…

— Послушай, — произнесла Дзюнко, собравшись с мыслями. — Будем считать, что вопрос исчерпан. Я тебе верю. Но мне нужно доказательство твоего хорошего отношения.

— То есть?

— Да сто тысяч! Давай мне их, и дело с концом. Имей в виду, если меня поймают раньше, я все расскажу. И тогда то, что у тебя есть, ты уже не сможешь обменять на деньги.

Теперь понятно, зачем Нисихара сюда явилась, пренебрегая опасностью быть пойманной.

— Ты сама понимаешь, что требуешь невозможного. Я же тебе все показала, и ты знаешь, что деньги можно получить только по истечении десяти дней. Думаешь, мне приятно ждать? Хотелось бы поскорее тебя отблагодарить, но что я могу поделать?

— Ты, очевидно, надеешься, что за это время меня поймают, — завелась вдруг Нисихара.

— Опять ты за свое! Я, конечно, понимаю твое нетерпение, но зачем говорить такую чушь? Или ты явилась сюда меня шантажировать?

— Да где тебе меня понять! Мне сейчас несладко. Побывать бы тебе в моей шкуре… А насчет денег… Их можно получить хоть завтра, стоит только захотеть. Не догадываешься, как?

— Как?.. А-а, понимаю — обратиться к меняле.

— Дошло наконец! Я сегодня узнала, что такую операцию за пять процентов комиссионных можно произвести в финансовой конторе Сато, что на Вокзальной улице.

— Пять процентов? Жалко выкидывать столько денег!

— Ах, тебе жалко! А потерять все не жалко? Пойми, если меня поймают, останешься на бобах. Неужели из-за каких-то пяти процентов ты упустишь огромную сумму?

— Да не кипятись ты, дай подумать!

Она уже начала склоняться к предложению Нисихары. Еще целую неделю Дзюнко вряд ли продержится. Саппоро хорошо контролируется полицией, и как бы та ни скрывалась, обязательно попадется кому-нибудь на глаза. В газетах ведь опубликовали ее фотографию. Вмиг донесут, выследят и сцапают. А у следователя она расколется. И тогда все пойдет прахом. Конечно, пять процентов комиссионных дороговато, но при данных обстоятельствах иного выхода нет.

— Ладно. Завтра же пойду туда и обменяю.

— Вот и прекрасно! Спасибо тебе. Давай договоримся, как нам встретиться. Ровно в полдень я буду во второй кабинке вокзального туалета. Стукни четыре раза в дверь. По этому сигналу я выйду, ты дашь мне деньги, и мы разбежимся.

— Ты что, в туалете все это время и пряталась?

— Я не сумасшедшая! Там вонь такая, что сдохнуть можно, — Дзюнко впервые за все это время полностью расслабилась и совсем по-детски скорчила гримасу. Потом улыбнулась, встала с дивана и затянула пояс пальто. — Значит, договорились. Имей в виду, если ты в условленное время не появишься, я пойду в полицию.

— Не беспокойся, буду вовремя. Лучше сама смотри, чтобы тебя не схватили.

— Ну, пока. — Надев черные очки, Дзюнко направилась к двери, но вдруг задержалась: — Послушай, одолжи мне тысячу иен. У меня осталось всего триста. Завтра ты эту тысячу удержишь.

Она дала ей одну тысячеиеновую банкноту и еще несколько сотенных.

— Спасибо большое. А это залог. — Дзюнко Нисихара сняла с левого запястья часы и отдала ей.

— Да что ты! Зачем? Не надо! — Она хотела вернуть часы, но Нисихара уже вышла из комнаты.

«Ладно, завтра отдам, — подумала она. — Без часов вообще не очень-то удобно, а когда скитаешься и прячешься, тем более».

Часы были японские, высокого класса. На нижней стороне корпуса выгравированы инициалы — Дз. Н.