Одна литера

Глава 12. Всенощное бдение

Всенощное бдение по покойной Суми Фукуй началось в шесть часов вечера. Собрались в комнате, где она совсем еще недавно жила вместе с сестрой.

В «Сираюки-со» татами не было, и сейчас это оказалось очень неудобным. Стульев на всех не хватало, а если бы добавить еще, они бы не уместились в комнате. Выручила оправившаяся от головной боли Таэко Кинугава — она принесла три одеяла. Их постелили на пол, и собравшиеся разместились на них. Обстановка была необычной, не соответствовавшей традиции. Миэ — сославшись на то, что сестра не соблюдала никаких обрядов и даже на могилу покойного жениха не ходила — не пригласила буддийского священника, не соорудила в комнате алтаря. Казалось, люди собрались просто поговорить. Создавшуюся неловкость несколько исправил Эбизава, предложивший почтить память покойной минутой молчания.

На этом церемония закончилась. Собравшиеся — соседи, репортеры и все, кто так или иначе был связан с «Дэра», — могли бы разойтись, но почему-то никто не уходил. Разговаривали, пили чай с принесенными сладостями. Возможно, людей удерживало присутствие Эбизавы и газетчиков: каждый надеялся узнать что-то новое о происшествии.

И действительно, через какое-то время Эбизава попросил, чтобы его выслушали. Все разом замолчали.

— Вообще-то, — начал Эбизава, — не принято вести посторонних разговоров на всенощном бдении. Но мне кажется, душа усопшей не обретет покоя до тех пор, пока не станет ясно, кто совершил это злодеяние. А настоящей ясности пока нет. Поэтому, если вы не против, мне бы хотелось рассказать вам о результатах нашей проверки и выслушать ваши соображения. И — кто знает — быть может, все тайное станет явным…

Эбизава окинул взглядом присутствующих. Все продолжали молчать. Потом Аримура сказал:

— Сенсей, судя по вечерке, этот студент признался. Выходит, тайного уже не осталось. Разве не так?

— Да, конечно, можно принять это признание за истину и на том успокоиться. Однако тут много странного и спорного. Потому я и затеял этот разговор. Впрочем, если вы возражаете, мы можем разойтись.

— Ах ну что вы! Какие могут быть возражения! — Аримура, оставаясь верен себе, очень по-женски всплеснул руками.

— Позвольте мне задать вопрос, — подала голос сидевшая в дальнем углу Чизуко Хамамура.

— Пожалуйста! Прошу вас.

— Вы считаете, сенсей, что студент Оотагаки невиновен?

— Видите ли, он мой клиент. Профессиональная добросовестность не позволяет мне не усомниться в той версии, которую отрицает подзащитный.

— Но он же не отрицает своей вины!

— Поначалу отрицал, потом вроде бы признался. Сегодня утром я первым услышал признание из его уст. И оно вызвало у меня немалое сомнение. Далее. За истекшие два дня я имел возможность поговорить с присутствующими здесь Нисихарой-сан, Коно-сан и господами репортерами. Кое-что выяснилось. В результате у меня сложилось мнение, что Оотагаки невиновен. И не только это. Если сейчас удастся разрешить некоторые вопросы, думается, я смогу назвать настоящего убийцу… Или скажем так: человека, сыгравшего главную роль в этом преступлении, — Эбизава замолчал, вынул из пачки сигарету и закурил.

Сиоми и Ясиро, подтолкнув друг друга, удивленно уставились на Эбизаву. Мураока чуть подвинулся и уселся так, чтобы видеть входную дверь, — словно ожидая появления обещанного преступника. Дзюнко Нисихара и Сэйко Коно переглянулись, при этом Сэйко вдруг резко побледнела — от возбуждения, быть может. А Чизуко Хамамура, последовав примеру адвоката, закурила.

— Если Оотагаки невиновен, — вновь заговорил Эбизава, — тогда убийцу надо искать среди обитателей этого дома…

Кто-то из женщин ахнул.

— Откуда у вас такая уверенность? — резко спросила Таэко Кинугава.

— Ну, полной уверенности у меня нет… Но два обстоятельства указывают на это. Как установлено следствием, Аканэ-сан была убита между двумя и тремя часами ночи. Снегопад кончился в начале второго. На снегу никаких следов не обнаружено. Понимаете — никаких! Так не бывает. Что-нибудь да останется. Пусть не четкие следы, а лишь намеки, что кто-то прошел, ну, небольшие ямки, углубления, что ли… А тут — девственно-чистый снежный покров. Это первое обстоятельство. Далее, второе. Есть достаточно обоснованное предположение — я разъясню его несколько позже, — что Аканэ-сан убили сразу после того, как она побывала в туалете. Очевидно, преступник, зная ее привычку вставать ночью, воспользовался именно этим моментом. Вряд ли постороннему были известны такие подробности. Во всяком случае, он не смог бы точно рассчитать время. А живущий в этом доме имел возможность наблюдать из своей комнаты… И вновь вернусь к снегопаду. Ведь не угадаешь, когда он кончится. Если до того, как убийца совершит задуманное, то опасность велика: останутся следы, когда он будет уходить.

— Ну, знаете, сенсей, тут может быть и другая точка зрения, — возразила Чизуко Хамамура. — В снежную ночь на улицах ни души. Самое время для преступлений. Разве не так?

— Что ж, вполне здравое рассуждение… Возможно, и другие считают, что преступник не из живущих в этом доме?

— Ну, голову на отсечение я не дам, что именно так. Но, вероятно, всем нам трудно представить, что кто-то из нас мог убить соседку.

Все поддержали Хамамуру. А Аримура добавил:

— Правильно! Наш дом особенный. Обычно женщины, живущие вместе, нередко ссорятся по мелочам. У нас ничего подобного не бывает. Мы все отлично между собой ладим.

Эбизава и репортеры еще раз подивились «женскому» самосознанию Аримуры.

Между тем он продолжал:

— Сенсей, еще я хотел сказать вот что. В нашем доме есть место, где мог бы спрятаться злоумышленник. Вторая комната, находящаяся между комнатой Кинугавы-сан и моей, пустует.

— Да? Пустая комната? Но дверь-то, наверное, заперта?

— Нет. Понимаете, замок сломан… никак не починим… — сказала Таэко Кинугава извиняющимся тоном, словно несла за это ответственность.

— Интересно. Получается, любой может туда войти?

— В общем, да… — промямлила Кинугава.

— И что же — кто-нибудь пользуется этой комнатой?

— Да нет… Разве что порой девочки из моего ателье переночуют… Ну… если опоздают на последний автобус…

— А жильцы?

— Сенсей… — Миэ, до сих пор — как и положено хозяйке — подававшая чай, следившая за огнем в газовой печке, повернулась к Эбизаве: — Мне кажется, вопрос об этой комнате не имеет отношения к делу.

— Почему?

— Вы ведь сами сказали, что преступление скорее всего совершил кто-то из живущих в нашем доме… Если так, зачем прятаться в этой комнате? Гораздо удобнее ждать подходящего момента у себя.

— Возможно, вы правы. Но лишние данные, пусть даже не имеющие прямого отношения к убийству, не помешают. При расследовании никогда нельзя угадать заранее, что окажется важным…

— А я согласна с Миэ-сан! — перебила Эбизаву Сэйко Коно. — Вы говорите: лишние данные не помешают. Но нельзя же копаться в частной жизни каждого. Если неизвестно, поможет это расследованию или нет, а человеку придется перед всеми вывернуть душу наизнанку. Это ведь ужасно! Мало ли у кого какие секреты. Я бы лично совершенно не хотела участвовать в таком, как бы это назвать, стриптизе, что ли.

— Ну что ж, коль так — ничего не поделаешь. Очень жаль, но придется этот вопрос оставить, — развел руками Эбизава. Однако на его лице сожаления не отразилось. Выглядел он спокойным, как и раньше.

— И еще одно, сенсей. Я категорически возражаю против вашего намерения назвать сейчас, здесь имя преступника! — с неожиданной, не свойственной ей резкостью добавила Сэйко.

В «Дэра» она держалась совсем по-другому. Особенно поразился Ясиро, собиравший вместе с ней информацию.

— Вот как? А почему, позвольте узнать, вы возражаете? — На лице Эбизавы не дрогнул ни один мускул, он прекрасно владел собой.

— Разве вам не понятны, сенсей, самые обычные человеческие чувства?! Представьте себе такую ситуацию: вы на кого-то указываете пальцем — вот он, убийца! Публично, при всех! А потом окажется, что вы ошиблись. Каково будет этому человеку?

— То есть вы хотите сказать, что я должен отвести его в укромный уголок и там поговорить с ним по душам? — с легкой иронией спросил Эбизава.

— Ну зачем же так утрировать! По вашей просьбе я ведь тоже приняла участие в расследовании, и мне, как и прочим, удалось обнаружить кое-что упущенное полицией. Но это наше частное расследование… Можно ли делать серьезные выводы, основываясь на отдельных деталях?.. Ну, хотя бы такая деталь — где эта самая злосчастная бутылка… Та, из которой пили виски в тот вечер… Почему я ее вымыла? Я так и жду, что вы зададите мне этот вопрос. Зададите, а я не буду знать, что вам ответить. Я это говорю потому, что такой вопрос мне уже задавали. Совсем недавно. И мой ответ не удовлетворил спрашивавшего… Действительно, почему моют посуду? Нелепо звучит, а? Вымыла красивую бутылку, хрустальную. Чем не графин? Так я и сказала. Но тот, кто спрашивал, мог подумать, что за таким естественным ответом кроется желание скрыть правду. Выходит, мой ответ только усилил его подозрения. И я никак — понимаете, никак! — не могу их рассеять… Короче говоря, мне вполне достаточно, если выяснится, что Оотагаки невиновен. И больше я не хочу лезть в это дело. И тем более не хочу думать, что убийца находится среди нас…

— Одну минуточку, Коно-сан, — вклинился в ее темпераментную речь Ясиро. — Вы, кажется, решили, что я вас в чем то подозреваю? Так вот, смею вас заверить, ничего подобного мне и в голову не приходило!

— Да?

— Ну конечно! Это ужасное заблуждение…

— Ясиро-сан, прошу вас, очень прошу, выслушайте меня до конца! Сейчас вы сказали «заблуждение». Допустим, вы действительно так считаете. Но если потребуется, сможете вы это доказать? Не сможете! Вот что меня беспокоит! Спросит, например, Эбизава-сан кого-нибудь из нас, что значит тот или иной его поступок, и что дальше? Хорошо, если человеку повезет и он даст исчерпывающий ответ. А не даст — сразу станет подозреваемым. Ведь это же просто кошмар!

По мере того как Сэйко говорила, к ее бледным щекам приливала кровь. Особенно ее подхлестнула реплика Ясиро, и ее лицо обрело наконец естественный цвет.

— Я прекрасно вас понял. Так что не беспокойтесь, я задам всего несколько вопросов, которые могут помочь мне при защите Оотагаки, — сказал Эбизава, отирая лоб вынутым из нагрудного кармана платком. — Но прежде всего мне бы хотелось изложить вам свои соображения. Буду исходить из того, что мой клиент невиновен. Чтобы строить доказательства этой версии, прежде всего необходимо разгадать загадку замка. Ну так вот, я ее разгадал. Чуть позже могу продемонстрировать… Но этого недостаточно, надо еще найти позитивные доказательства невиновности подозреваемого. Моя ближайшая задача — собрать как можно больше фактов. Кое-что, выпавшее из поля зрения полиции, у меня уже имеется. Не все сведения равноценны, не все будут иметь решающее значение, но все же они дают материал для ряда предположений…

Несмотря на недавнюю атаку Сэйко Коно, выдержка не изменила Эбизаве. Голос звучал ровно, на лице — ни тени недовольства. Выступления на судебных процессах были хорошей школой.

— Первое, на что я хотел бы обратить ваше внимание: у Аканэ-сан есть ребенок, — продолжал Эбизава. — Она это тщательно скрывала, в тайну были посвящены лишь немногие. Существование ребенка — факт немаловажный. В данном деле много неясного. Мы не знаем, кто совершил убийство, при каких обстоятельствах и почему. Очень возможно, что мотив преступления как-то связан с ребенком. Поэтому мне хотелось бы узнать, что собой представлял его безвременно умерший отец. Миэ-сан, если у вас нет возражений, может быть, вы скажете имя этого человека?

Все взгляды обратились к Миэ, сидевшей около урны с прахом. От неожиданного вопроса она, кажется, растерялась и продолжала молчать.

— Миэ-сан, очевидно, беспокоит, что эти сведения могут появиться в газетах… Господа репортеры, у меня к вам просьба: не публикуйте того, что мы сейчас с вами услышим. Конечно, если выяснится, что преступление как-то связано с существованием ребенка, тогда другое дело. А пока воздержитесь. Договорились?

Репортеры согласно кивнули.

— Я далеко не все знаю о том времени, — сказала Миэ. — А имя… По-моему, жениха сестры звали Масао Минамида.

— Так… Минамида… — Уточнив иероглифы, Эбизава записал имя. — И что же? Отчего этот молодой человек умер? Болел или…

— Болел. С легкими что-то… Говорили, что до последнего вздоха беспокоился о сестре.

— Вот оно, значит, как… — Эбизава задумался. Казалось, он потерял интерес к этой теме, поняв, что едва ли тут есть какая-то связь с преступлением. — Ну что ж, Миэ-сан, спасибо… Господа репортеры, если представится возможность, наведите, пожалуйста, дополнительно справки. И не забывайте о нашей договоренности.

После короткой паузы Эбизава вновь заговорил:

— Я хотел спросить вот еще что. Позавчера не был ли кто-нибудь из вас вместе с Аканэ-сан в кафе под названием «Белый крест»?

Присутствующие только переглянулись, но никто не отозвался. Эбизава слегка нахмурился:

— Никто, значит, не был… Мне показалось, что тут может быть некая связь с интересующим нас делом.

Дзюнко Нисихара вдруг встала:

— Я что-то плохо себя чувствую… Сенсей, позвольте мне уйти…

— Пожалуйста! Но мне неловко, что вы обращаетесь ко мне. Не я ведь тут хозяин… — Эбизава кивнул в сторону Миэ.

— Конечно, конечно! — живо отозвалась Миэ. — Спасибо вам, что пришли. Но что с вами, Нисихара-сан? Вам плохо?

— Давайте я провожу вас до комнаты, — поднялась сидевшая рядом с Эбизавой Кёко.

— Господа, вы, наверное, от меня уже устали, и я не буду долго злоупотреблять вашим терпением. Но еще несколько вопросов мне хотелось бы задать. В частности вам, Аримура-сан, — Эбизава повернулся к сидевшему позади него Аримуре: — Скажите, вы были очень близки с Аканэ-сан?

— Фу, какая гадость! — Аримура взмахнул рукой, словно отметая от себя нечто мерзкое. — Как можно, сенсей! Я же женщина, а вы — «очень близки»!

Послышался смех. Эбизава тоже усмехнулся:

— Вы неправильно меня поняли. Я имел в виду чисто дружеские отношения, такие, когда можно зайти друг к другу в любое время, посидеть, поболтать…

— Ну, мы ведь жили в одном доме. Конечно, и болтали, и заходили друг к другу… Потом меня еще подстегивало чувство соревнования, оно у меня всегда появляется, когда я вижу красивую женщину… Так что отношения были хорошие.

— Хорошие… но не настолько близкие, чтобы возникла потребность каждый день, скажем, после работы, зайти и пообщаться?

— Нет, такой потребности не возникало… С чего бы это?

— В таком случае почему же позавчера вы зашли к ней так поздно?

— Я узнал, что она заболела. Решил взглянуть, как она там…

— Значит, вы вошли к ней в комнату? — Эбизава — как на судебном заседании — задавал один вопрос за другим.

— Сенсей! — вновь подала голос Сэйко Коно. — Вы все же меня не поняли. Именно против таких вопросов я и возражала. Не знаю, как к этому относится Аримура-сан, но меня бы такое копание в моей личной жизни травмировало.

— Что вы так волнуетесь, Коно-сан? — попытался ее успокоить Ясиро. — Вы, очевидно, человек очень чувствительный… А вот Аримура-сан реагирует на все не столь остро. Так в чем же дело?

— Дело в том, — не сдавалась Сэйко Коно, — что, как бы внешне ни реагировал человек, ему не может быть приятно отвечать на такие вопросы публично. А попробуй не ответить, тебя тут же начнут подозревать. Так что в любом случае хорошего мало. Поэтому я и говорю, что нельзя спрашивать обо всем подряд.

— Знаете, я с этим согласна, — сказала молчавшая до сих пор Чизуко Хамамура. — Мне как стенографистке приходилось работать с адвокатами, и я знаю, что адвокат заранее делает оговорку, что опрашиваемый может не отвечать на вопрос, если не хочет.

— Я бы поступил точно так же, если бы наш диалог происходил на судебном заседании, — не без возмущения перебил ее Эбизава.

— Мне очень горько, что Аканэ-сан убили, — продолжала Хамамура. — И — поверьте — я хочу не меньше господина адвоката, чтобы преступника поймали. Но я вовсе не уверена в невиновности Оотагаки. В конце концов я его почти не знаю: видела один раз, вместе играли в карты. Понятия не имею, что он за человек. И уж я скорее заподозрю его, чем кого-нибудь из соседей. Просто не могу себе представить, что убийца находится среди нас… И тот вопрос, сенсей, который вы сейчас задали, мне тоже очень неприятен.

— Хорошо, — кивнул Эбизава. — Постараюсь впредь не задеть ничьих чувств… Кинугава-сан, в то утро, обнаружив, что дверь заперта изнутри, вы — как мне передавали — сказали Оотагаки, что он и есть убийца. Короче говоря, исходя из ситуации, вы так подумали. Правильно?

— Да-а, подумала, — несколько растерянно протянула Таэко Кинугава. Ее глаза за стеклами очков часто заморгали.

— И вы сами тогда пытались открыть дверь? Подергали ее?

— Даже не помню… Кажется, Нисихара-сан подергала дверь… Да, именно она. А я ужасно растерялась, ведь в комнате кричали: «Помогите», или что-то в этом роде.

— Благодарю вас! А теперь, Коно-сан, я хотел бы спросить вас про телеграмму. Вы позволите? — чуть усмехнулся Эбизава.

— Пожалуйста. Но я об этом уже рассказывала.

— Видите ли, я кое-что упустил. Вы ее отправили с указанием времени вручения?

— Нет. Телеграфист мне объяснил, что время вручения желательно указывать только на срочных телеграммах, тогда их доставляют немедленно, а обычные в том или ином случае — после восьми утра. Ну я и отправила обычную.

— А адрес отправителя вы указали?

— Видите ли, мы ведь предварительно советовались насчет этой телеграммы и все вместе решили, что чем больше таинственности, тем интереснее. Так что фамилия и адрес отправителя вымышленные.

Сэйко Коно, так рьяно возражавшая против вопросов, сейчас ответила вполне гладко и толково.

Вернулась Кёко, выходившая проводить Дзюнко Нисихару.

— Ну как она? — обеспокоенно спросила Миэ.

— Да ничего. Сказала, полежит немного. Думаю, ничего страшного, — Кёко, усмехнувшись, взглянула на Сиоми, — Сиоми-сан, уж не вы ли довели ее до такого состояния? Провести целый день с красивым мужчиной — это вам не шуточки!

— Ну и язычок у вас, мадам! Вы, наверное, тоже неплохо провели время с господином адвокатом!

— Да будет вам! — сказал Эбизава и предостерегающе поднял руку, словно пытаясь остановить назревавшую перепалку. — В общем, господа, я исчерпал все мои вопросы. Завтра нам предстоит еще поработать… Так что давайте побережем энергию и не будем тратить ее на споры.

После этого еще с полчаса велись беспредметные разговоры. Эбизава, против ожидания, не пытался изложить свою версию преступления.

Потом, по подсказке Кёко, Миэ поблагодарила всех присутствующих, и соседи разошлись. Когда в комнате кроме хозяйки остались только репортеры, Эбизава и Кёко, последняя задала Эбизаве вопрос:

— Скажите, сенсей, вы действительно знаете, кто убийца?

— Конечно нет! — рассмеялся Эбизава. — На пушку брал. Хотел понаблюдать за реакцией.

— И что же?

— Один человек, от которого я меньше всего этого ожидал, изменился в лице… Это дает пищу для размышлений…

— И кто же это? — в один голос воскликнули Сиоми и Ясиро.

— Не догадываетесь? Мадам, разумеется! — с шутливым полупоклоном изрек Эбизава.

— Кошмар! — засмеялась Кёко, но тут же посерьезнела. — Кстати, я хотела спросить, что бывает, если помогаешь преступнику?

— Ну, это глядя по обстоятельствам. А вообще-то помощь преступнику расценивается как соучастие в преступлении.

— Да нет, не помощь в самом преступлении… Скажем, если кто-то скрывает то, что ему известно… Или… ну, как-то схитрил.

— Схитрил? Любые уловки такого рода расцениваются как уничтожение улик. Сознательное сокрытие известных данному лицу фактов, иными словами, содействие интересам преступника, влечет за собой ответственность по статье «Укрывательство преступника».

Репортеры слушали этот разговор с недоумением. Впрочем, ответы Эбизавы были чисто профессиональными.

Когда гости, попрощавшись с Миэ, уже выходили в коридор, Кёко сказала:

— Сиоми-сан, по-моему, вам следует зайти к Нисихаре-сан.

— Мне?

— Ну да. Я думаю, ей это будет приятно.

— Вы так думаете? — Сиоми несколько растерялся. — Впрочем, наверное, вы правы. Я ее сегодня таскал туда-сюда, совсем замучил…

Через несколько минут Сиоми вернулся чуть ли не бегом:

— Эбизава-сан, она исчезла! Очень странно. В гардеробе все перевернуто, видно, кто-то рылся.