Огонь сильнее мрака [СИ]

***

Она начала расследование с Ронида Кайдоргофа и Блорна Уртайла. Один жил в Шерфилде, другой в Рилинге; если ехать на поезде, попасть из одного города в другой можно всего за три часа. В первый же день Джил наведалась по обоим адресам и, конечно, нашла дома брошенными. Ей повезло больше, чем Джону, она не наткнулась на охранные заклинания, и, что еще лучше, обнаружила в доме Кайдоргофа блокнот. В блокноте недоставало страниц, но на первом листе угадывались очертания букв, энергично продавленных грифелем. Джил положила поверх листа восьмушку папиросной бумаги, крепко прижала и закрашивала карандашом, пока не выступили призрачные силуэты слов. Разобрав надписи, Джил поняла, что перед ней три адреса — все три в Дуббинге. Русалка обрадовалась лёгкой добыче и тут же взяла билет на дирижабль в столицу, чтобы поскорей наладить слежку. Кайдоргоф, Уртайл и Майерс были, очевидно, дружны меж собой, поскольку сняли квартиры в одном районе и вместе ходили пить пиво в кабачок неподалеку. Во время таких походов Джил и обследовала их жилища.

Нельзя сказать, чтобы увиденное её обескуражило, но отрезанные руки и содранная кожа указывали на то, что все трое — никакие не ученые, а очень и очень серьёзные люди, которые не станут церемониться, застав дома взломщицу. Все трое, как и Олмонд, бросили дома в большой спешке и жили на съёмных квартирах весьма скромно: из вещей — лишь бельё да бритвенные приборы. Впрочем, не только. В ящике стола у Майерса лежали обёрнутые тряпицей скальпели, причем тряпица была вся в ржавых пятнах, а в шкафу Кайдоргофа висела пеньковая веревка, грязная и лохматая от частого употребления. И, конечно, у каждого нашёлся золотой диск с изображением Великого Моллюска. Хенви Олмонда Джил нашла случайно: он зашел в кабак и подсел к тем, троим, а русалка в этот момент наблюдала за ними, расположившись в дальнем углу и потягивая воду с лимоном. Выследить Олмонда было просто, Джил узнала, где тот живёт и решила понаблюдать за ним ещё, но тут появился Репейник. На её глазах Олмонд выпустил в сыщика разряд боевого жезла, и девушке пришлось выбирать: продолжать слежку или спасать Джона.

— До кэба на себе тащила, — добавила Джил. — Ну и тяжелый ты… когда без памяти.

Джон рассеянно кивнул, глядя в окно. Они ехали мощёными улицами старинной части Дуббинга. За окном проплывали серые от времени каменные стены, жались друг к другу узкие дома со стрельчатыми окнами, где-то сложно и мелодично били башенные часы. Дождь барабанил по кожаному верху коляски, отчего внутри было очень уютно. От Джил пахло кувшинками.

— А где-нибудь в Твердыне тебя бы из кабака выгнали, — усмехнулся Джон. — В полиции бы сидела и объясняла, отчего без мужа из дома вышла.

Джил пожала плечами.

— Если бы не Хальдер, у нас то же самое было бы. Она же бабам всё разрешила. И ходить в одиночку. И штаны носить, и вообще. Хоть что-то хорошее после неё осталось.

— Не знаю, насколько оно хорошо… — протянул Джон задумчиво.

Джил махнула рукой:

— Да ну тебя. Давай лучше всё повторим.

Джон поскреб щетину.

— В чужие дома больше не лазаем, — начал он. — Стратегия теперь другая: круглосуточная слежка. Ищем укрытие перед домом, денно и нощно дежурим, глаз с дверей не спускаем. Как только клиент выходит — идём следом.

— Ага.

— Начинаем с Кайдоргофа, потому что ты что-то там нашла…

— Чердак. Дом с чердаком. Напротив. Чердак не заперт.

— …Отлично. Раз такое дело, садимся на чердаке и ждём.

Джил разглядывала носки сапог.

— Только с трудом представляю, — добавил Репейник, — как это мы вдвоём за ним прокрадёмся. Двоих легче заметить, чем одного.

— А увидишь, — сказала Джил, выглянула в окно и застучала в стенку кэба: — Тпрр! Стой! Проехали!

Они вышли под дождь, причём Джон тут же поднял до ушей воротник куртки (на нём по-прежнему была та самая, излюбленная куртка с множеством карманов), а Джил распустила и взъерошила волосы, подставляя дождю голову. Перед ними возвышалось старинное, довоенной постройки здание — наверное, то был один из первых доходных домов столицы. По углам на крыше торчали острые башенки. У входа на гранитных задницах восседали спесивые каменные львы. Джил, облепленная мокрыми волосами, налегла на тяжкую дверь, прошла, роняя капли на клетчатый пол, кивнула заспанному консьержу. Легко ступая, она поднялась на третий этаж, а Джон, отряхиваясь и утирая лицо, топал следом. Повозившись с замком, Джил отперла и распахнула дверь, пропуская Джона:

— Входи.

Испытывая странный трепет, Джон шагнул через порог. Пахло в квартире хорошо: чуть-чуть мастикой для полов, слегка — свежим хлебом и, разумеется, слабо, но отчетливо — кувшинками. В прихожей висело зеркало, отражавшее стройную темноволосую девушку и плечистого мрачноватого мужчину, небритого, с отросшей, падающей на глаза челкой. Налево была кухня, направо — светлая комната, и Джон, сбросив ботинки, прошел в эту комнату, подивившись кружевным занавескам, уставленному бутылочками трельяжу и лоскутному коврику на полу. Кровать у Джил была узкая, не для двоих. Рядом с кроватью притулился комодик, а на комодике лежал, подогнув передние лапы, черный кот с белой манишкой. При виде Джона кот округлил глаза и наклонил голову вбок. Джон протянул руку. Кот вдумчиво понюхал пальцы и вдруг еле слышно замурлыкал; Джон счел, что принят в дом.

Джил прошлепала босыми ногами к комоду, выдвинула ящик и принялась выбрасывать на кровать одежду: брюки, кожаную безрукавку, какую-то фантазийного покроя кофточку. Тут же она стянула мокрое платье и стала облачаться в то, что валялось на кровати, одеваясь быстро, деловито. Кот в это время задрал ногу и занялся гигиеной. Застегнув последнюю пуговицу, русалка скользнула к трельяжу и, орудуя щеткой, расчесала мокрые волосы. Присев, запустила руку в ящик, что-то там со звоном переставила и вынула небольшой конвертик серой бумаги. Из конвертика на ладонь высыпались засушенные, плоские цветы — бледно-фиолетовые с жёлтым. Придирчиво осмотрев их, Джил выбрала две веточки, одну оставила себе, а другую протянула Джону. Сыщик взял, пригляделся. Фиолетовые соцветия на поверку оказались листьями: узкие, с зубцами по краям, они выглядели точь-в-точь как бутоны. Настоящие же цветы были жёлтыми, вытянутыми, похожими на языки пламени.

— Цветок один оторви, — велела русалка, — и в рот положи. Еще сказать надо: «видимо-невидимо».

— Это что? — Джон понюхал веточку, но ничего не учуял.

— День-и-ночь.

— День-и-ночь? Марьянник?

— Ага. На могиле рвала, всё как надо. — Джил заметила выражение на лице Джона и поспешила добавить: — Да не сомневайся. Могилка безымянная, собирала после заката. Побегать пришлось, пока нашла. Зато теперь ни одна собака не почует.

— Джил, я, конечно, всё понимаю, — начал Репейник, — но деревенская магия…

Девушка нахмурилась.

— Опять за своё, — сказала она. — Плащ-невидимка знаешь, сколько стоит? А сколько за него сроку дают, помнишь? Ты вот амулетик мой снял? Снял, ага, боишься спалиться-то. Ну, так на сколько за плащ посадят?

Джон пожевал губами, вспоминая.

— Маскирующие магические устройства, — нехотя сказал он. — Использование устройств не допущенными к эксплуатации лицами, а также применение таковыми лицами оных устройств в личных, корыстных целях, — он сглотнул, перевел дух и продолжил: — …карается тюремным заключением от семи до двенадцати лет. Согласно решению суда. Плюс конфискация.

— Во! — кивнула Джил. — А тут цветочек. Найдут — скажешь, от моли в карман сунул. Если найдут ещё.

Джон почесал затылок и не нашелся, что ответить.

— Попробуй, — напомнила Джил.

Сыщик вздохнул, оторвал от ветки цветок и положил в рот. У лепестков был лёгкий горьковатый вкус, словно у чаинок.

— Жевать можно? — спросил Джон.

— Нужно. Проглотить надо. И еще «видимо-невидимо» скажи.

— Видимо-невидимо, — повторил Джон, подозревая, что вид у него донельзя глупый. Джил, однако, ухмыльнулась и тоже сунула в рот цветок марьянника. Джон покачал головой. Деревенские жители всегда умели использовать природную магию, хоть и не знали волшебных приборов сложней ладанки. Травы, сорванные и засушенные определенным образом; узлы на конопляных веревках и шнурках сыромятной кожи; расплавленный воск, мёд, дождевая вода; гвозди, подковы, битое стекло, песок и дырчатая речная галька. И, конечно, заговоры, наговоры, сотни, тысячи колдовских стихов и напевов. «В чистом поле ива, на иве птица гнездо вила, — вспомнил Джон материнский голос, — несла яичко морем, в море уронила…» Как дальше, он забыл; помнил только в конце: «Руки мои — крылья, глаза мои — стрелы, век тебе меня любить, век меня не забыть». Мать сама не своя была до народных заклинаний, много путешествовала, выспрашивая новые, платила иногда большие деньги какой-нибудь замшелой карге, чтобы та научила магической песне. Конечно, это было давным-давно, в Твердыне, во времена материного девичества. Ведлет, а вместе с ним и его жрецы смотрели благосклонно на мелкое колдовство, вершившееся в народе. В самом деле: страна огромная, врачей на каждую деревеньку не напасёшься. Кто заговорит грыжу? Кто излечит зубы? Кто примет роды, поднимет на ноги скотину, уймёт лихорадку, сгонит ячмень на глазу? Деревенские знахари, колдуны и ведьмы — вот на ком держалось при Ведлете благоденствие народа.

Джон поднёс к лицу тонкую, до прозрачности высушенную ветку соцветия. Теперь он различил запах — тёплый, уютный аромат сена, аромат летнего полдня. Сыщик покрутил цветок в руках, краем глаза уловил движение: кот неслышно спрыгнул с комода, подошёл, ступая по гладко застеленной кровати. Потянулся носом к цветку. Джон какое-то время смотрел, как он обнюхивает ветку, слегка потираясь об неё усами. Потом осторожно погладил животное. Кот благосклонно уркнул, зашёл боком, выгнул спину. Джон стал гладить блестящую шерсть, чувствуя, как отдается в руке мерный рокот. Любит меня зверьё. Вот бы с людьми так… Хотя, если подумать — оно мне надо, с людьми? Этот вот котяра ничего особенного не ждёт, гладят его — он и рад, а если ещё сосиску дадут — вообще красота. Люди так не могут. Они всегда хотят чего-то ещё, им недостаточно просто быть рядом. А ведь люди совершенно не умеют гладить друг друга, подумал он с удивлением. Просто так, из удовольствия — никогда. Обязательно что-нибудь надо при этом думать. Например: вот я, мужчина, глажу свою женщину, она моя, она красивая и моя, надо бы купить ей что-нибудь, чтобы не было стыдно перед соседом. Или: вот я, отец, глажу своего сына, надо бы поменьше гладить, а то распустится, сопляк, и так двоек из школы наприносил, меня, небось, в детстве не гладили, а только подзатыльники давали; дать, что ли, и этому сейчас, чтоб знал… Или: вот я, женщина, глажу своего мужчину, он у меня такой, что ах, и все обзавидуются, повезло так повезло, не то, что Милли из прачечной с её алкашом. Или…

— Эй, — послышался чей-то голос. — Я тут. Ты где?

Джон вздрогнул. Только сейчас он осознал, что на время совершенно забыл про Джил. Забыл, несмотря на то, что находился в её собственной квартире, а сама девушка стояла рядом: руку протяни — коснешься. Он виновато обернулся. Джил сидела всё там же, перед трельяжем у окна, и глядела куда-то в сторону. В руках она крутила свою веточку.

— Я здесь, — сказал он. Джил повернула голову на голос.

— Вот так оно и работает, — сказала она. — Пока не заговоришь — про тебя не вспомнят.

Джон сощурился. Почему-то никак не удавалось посмотреть Джил в лицо: словно глаза слепило ярким солнцем. Да и не хотелось, в общем-то, смотреть ей в лицо. Больше всего хотелось глядеть на ветку дня-и-ночи в руках, на ветку, фиолетовую с желтым, сухую и ароматную…

Джил щелкнула пальцами.

— Очнись, Джонни. Опять не вижу.

Репейник потряс головой.

— Пока не заговоришь, значит? — переспросил он. — Д-да… Смотри-ка. Только как мы теперь вдвоём работать будем, если я тебя не… — он замолк, пытаясь вспомнить, о чём только что говорил. И с кем. С кем? Он говорил с кем-то?..

Снова Джил вынырнула из небытия. Шагнула близко к Джону, словно в тумане, вытянула руки, нашла его плечи, обхватила, наклонила голову и проговорила:

— Видит мышь, и сова, и болотная змея. Кот, и кошка, и ты немножко.

И всё снова стало как прежде. Морок исчез, Джил была рядом, живая и настоящая — пожалуй, даже слишком настоящая. Джон вдруг обнаружил, что держит ладони на её талии. Русалка выскользнула из объятий, пошла в прихожую. Крикнула, надевая длиннополый черный редингот:

— Давай, сейчас к тебе. Возьмёшь, что надо, и на место поедем.

Кот вякнул. Раздражённо поведя хвостом, он напружинился, метнул длинное тело на подоконник и там развалился, чтобы как следует вылизать брюхо.

На улице кэбмен долго смотрел на них, как на пустое место, силясь понять, откуда взялись перед его каретой двое людей, чего они хотят и почему так сердятся. Отъехав, он всё время сворачивал не туда — забывал, что везёт клиентов. Приходилось колотить в стенку и кричать. Один раз кэб вдруг остановился, а в открывшуюся дверь полезла толстуха в пышном платье и с зонтиком — кучер хотел взять пассажира, забыв о том, что уже везёт двоих. Джил засмеялась. Толстуха, внезапно для себя заметив попутчиков, взвизгнула, вывалилась из коляски и с треском захлопнула дверь. Кучер покатил дальше, пропустил, разумеется, Джонов адрес, а, когда сыщики вышли, рванул с места, не взяв плату — между прочим, три с полтиной форина.

— Потеха, — задумчиво проговорил Репейник, глядя вслед уходящему кэбу. — И часто ты так?

Они стояли на набережной Линни. Дождь кончился, из-за туч выглянуло невесёлое солнце, и река чешуйчато блестела, подёргиваясь от ветерка мелкой рябью.

Джил пожала плечами:

— Моя воля — каждый день бы так ходила. Но нельзя.

Они стали подниматься к Джону.

— Почему нельзя?

Джил шла по лестнице, ведя рукой по стене.

— Чары силу тянут. Ослабею, болеть начну.

— Вон оно что.

— Да не бойся, — засмеялась Джил, — через полчаса кончится. На целый день — всю ветку сжевать надо.

— Целый день! — до Джона вдруг дошло. — Так вот как ты к этим упырям в квартиры забиралась. Невидимкой-то легко домушничать, небось?

— Догадливый ты, Джонни…

Любой знал: магия, заключенная в машинах, постоянно истощалась. Её требовалось пополнять, подзаряжать волшебные устройства. Когда-то для этого существовали башни. Теперь, когда башни стали бесполезными памятниками архитектуры, работали только те машины, что впитывали магию из атмосферы, накапливая её в кристаллах — мелких, слабосильных. А вот народная магия не нуждалась в башнях: источником магии был сам человек, он же служил накопителем. Травы и заговоры лишь концентрировали слабые природные силы человека — так линза собирает в точку солнечные лучи. Примерно так же творили магию боги. Только их способность управлять чарами была развита в тысячу раз сильнее людской. Впрочем, боги предпочитали не тратить свои силы, а брать их у подданных.

Джон отпер дверь, пропустил девушку вперед, а сам задержался, чтоб извлечь из почтового ящика плотную стопку газет: два номера «Утреннего Времени» и «Часового» и один — «Еженедельного Зеркала». Вытащив газеты, Репейник захлопнул дверь. Раздался знакомый щелчок пружинного замка, но к этому звуку примешался другой, незнакомый: лязгающий стук и затем — шорох. Джон нахмурил бровь, огляделся и, не найдя ничего подозрительного, догадался посмотреть глубже в ящик. На дне притаился почтовый конверт. Джон вынул письмо — толстое, с чем-то увесистым внутри — надорвал и заглянул внутрь.

— Что там? — подходя, спросила Джил.

— «Глазок», — ответил сквозь зубы Джон. — Интересно, кто прислал.

Он сунул в конверт руку, окончательно порвав серую бумагу, и вытащил то, что находилось внутри. На ладони у него лежал прибор, напоминающий монокль: линза в диковинной золотой оправе. Оправа состояла из нескольких мелких деталей, соединенных шарнирами и плотно друг к другу пригнанных. Сбоку от линзы отходил короткий, не более половины ре, шнурок, на конце которого сверкал золотой шарик величиной с маслину.

— Тебе правда интересно, кто прислал? — удивилась Джил. — Фернакль же. Ясней ясного.

Джон стиснул челюсти.

— Это была ирония, — сказал он.

— Дай-ка глянуть, — попросила русалка. — Никогда не видела.

Джон отдал «глазок» девушке, и та сразу принялась вертеть прибор в руках, нажимая на золотые сочленения и всматриваясь в стеклянное око линзы.

— Магическое устройство связи, — сказал Репейник мрачно. — От трёх до семи лет с конфискацией.

— Куда здесь говорить-то?

— Сюда, — Джон поймал болтавшийся на шнурке золотой шарик.

— Валяй, — Джил вернула прибор. — Вызывай. Я пока чайник поставлю.

И она, цокая подковками сапог, ушла на кухню. Джон посмотрел ей вслед, вздохнул и поплёлся в гостиную. Сев на диван, он какое-то время приглядывался к линзе, потом хмыкнул и нажал незаметный с первого взгляда рычажок. Сбоку оправы с механическим треском выдвинулся маленький дополнительный окуляр. Внутри окуляра тоже была линза, похожая на хрустальное чечевичное зернышко. Повозившись, Джон сумел отогнуть ногтем другой рычажок, еще мельче и незаметней первого. Теперь с другого бока оправы красовался короткий золочёный хвостик: это была опора. Джон поставил прибор на стол, придал с помощью опоры устойчивое положение и взял в руку шарик на шнурке. Что делать дальше, он представлял весьма отдалённо, но в этот момент мелкая линза испустила дрожащий белесый луч, и в свете этого луча над прибором забрезжили туманные очертания человеческого лица. Призрачные черты сгустились, стали ярче, блеснули очки, лицо вежливо улыбнулось:

— Покой вам, господин Джонован!

Репейник поднес шарик ко рту и сказал:

— И вам того же.

Он чувствовал себя неловко под взглядом призрака.

— Взял на себя смелость предложить вам средство, — сказал Хонна. — Чтобы иметь, так сказать, возможность… (он, по своему обычаю, сделал паузу) соотноситься на расстоянии.

— Я так и понял, что это ваш прибор, — сказал Джон.

— Можете пользовать, как только сочтёте нужным, — Хонна качнул головой. — Признаться, я боялся, что, э-э… обращение с устройством вызовет затруднения….

— Мне приходилось иметь дело с «глазками», — сухо сказал Джон.

— Вот и прекрасно! — с облегчением сказал Фернакль. — Как продвинулось расследование? Какие… (пауза) перспективы?

Репейник почесал макушку.

— Вот-вот найду вашу лабораторию, — пообещал он. — Очень важный след удалось взять.

— След? — заинтересовался Фернакль. — Что за след?

Джона так и подмывало сказать: «Привет от Великого Моллюска», но он сдержался и вместо этого произнёс:

— Вышел на тех, кого мы ищем. Нашлось заведение, где они проводят вечера, ну и… остальное — дело техники. И времени.

— О! — заметил Хонна с энтузиазмом, впрочем, довольно наигранным. — Что ж, дело, полагаю, верное. Хорошо бы только по возможности поскорей.

— Действую быстро, насколько возможно, — Джон развёл руками. Тут же он сообразил, что Хонна жеста не видит. Собственные слова показались от этого резкими, и Джон, смущаясь, добавил: — Буду держать вас в курсе событий. Тем более что и «глазок» теперь есть.

— Рассчитываю на ваш талант, — вежливо ответил меценат.

Оба помолчали.

— Если возникнет надобность в деньгах, известите, — сказал Хонна.

— Нет, что вы, — откликнулся Джон. — Аванса вполне достаточно.

Снова помолчали.

— М-м… Какие-либо магические приборы не требуются?

— Нет, — твердо сказал Джон. — Ни в коем разе.

— Что ж, — неуверенно вымолвил Фернакль, — в таком случае… Да! Вот ещё: забыл предупредить. Будьте настороже, эти люди могут быть… (пауза) непредсказуемыми.

Джон вспомнил мёртвую девушку на грязном полу, летящий в грудь разряд из жезла. Да. Непредсказуемыми. Очень подходящее слово. Он откашлялся.

— Прошу извинить, господин Фернакль. Не могу больше разговаривать, — сказал он и, понизив голос, прибавил: — Я тут не один.

Фернакль недоуменно поднял брови.

— С дамой, — громким шепотом сообщил Репейник.

— О, — сказал меценат смущенно. — Понимаю. Что ж, в таком случае… могу ли надеяться, что вы выйдете на связь в обстоятельствах… менее пикантных?

— Разумеется, — заверил Джон.

— Тогда позвольте откланяться, — сказал Фернакль и растаял в воздухе.

Репейник перевёл дух. Выдержав паузу, из кухни вышла Джил и встала в дверях, облокотившись на косяк:

— Чего сказал?

— Будто ты не слышала, — проворчал Джон. Русалка пожала плечами:

— Меня твои разговоры не касаются. Дверь закрыла. Сидела, ждала. Подслушивать не стала.

— Угу, — буркнул Репейник. — То-то пришла, едва мы говорить кончили.

Джил подняла бровь.

— Связь оборвалась. Я такие вещи чую, — объяснила она и добавила с сарказмом: — Хоть и деревенская.

Последнее замечание взвинтило Джона.

— Вот что, — сказал он, вставая с дивана. — Ясней ясного, куда ты клонишь. Ты в мои дела не лезешь, я в твои, так? Ты мои разговоры не слушаешь, а я не спрашиваю, чей ты заказ делаешь — верно? И вроде как работаем вместе, а получается, что врозь — правильно я понимаю?

Джил засмеялась — совсем без обиды, очень по-доброму. На людях она никогда не размыкала губ при смехе или улыбке, но при Джоне смеялась, открывая рот, как все. Вот и теперь сыщик видел ровные белые зубы и едва отросшие клыки на верхней челюсти.

— Да я не знаю имени его, — сказала Джил, отсмеявшись. — Говорю же — аптекарь. Так представился. Так и звать просил.

— Однако, — сказал, помолчав, Джон.

— Ага.

— И ты согласилась вести дела неизвестно с кем?

Джил кивнула:

— Скажешь, дура?

Джон с шипением втянул воздух.

— Скажу — не самый дальновидный поступок.

Девушка развела руками:

— Твоя правда…

— А покажешь его? — отрывисто спросил Джон.

— Тебе? Аптекаря?

— Ага.

Джил подумала.

— Н-не знаю, — сказала она неуверенно. — Ну… почему нет. У нас послезавтра встреча. Можешь прийти. Если спрячешься…

— Замётано, — сказал Джон. — Очень уж охота взглянуть.

Джил наморщила лоб:

— Раз охота — можно и взглянуть. Всё взял, что хотел?

— Сейчас, погоди, — ответил Джон. Он подошел к картине «Хальдер Прекрасная приветствует новых вассалов Северной Энландрии», снял её со стены и вынул из сейфа пару «быстрых» обойм для револьвера: полезная вещь, когда не хватает времени. Вставил в барабан, повернул — и готово. Сунув обоймы в карман куртки, сыщик огляделся. Что еще он забыл? Ах да… Подняв подушку дивана, Джон извлек из ящика потрепанный вещмешок, рывком ослабил горловину и заглянул внутрь. Скатанная в валик подстилка из войлока была на месте, бинокль — тоже.

— Пошли, — сказал Репейник, завязывая узел на горловине. Джил нахмурилась:

— Как пошли? А фляга? А сэндвичи? Мы ж там сдохнем к утру не жравши, на чердаке-то. А ну как потом бежать придется?

Джон вздохнул.

— Сама сделаю, — решила Джил и ушла на кухню. Какое-то время она гремела кастрюлями и хлопала дверцами шкафов. Сквозь шум слышалось ворчание: «Ну и бардак развел… Где тут у него… А чай? Говно, а не чай…» Джон опустил подушку, сел на диван и обхватил голову руками. Спустя минуту шум затих, и Джил крикнула:

— Хлеб-то есть?

— Нет, — громко сказал Джон.

— Ну и ладно, — ответила Джил. — Неси мешок!

Джон вздохнул, взял подмышку мешок и побрёл на кухню. Джил хозяйничала: сварила оставшиеся яйца, завернула в газету огрызок колбасы и налила клокочущего чая в хитрую флягу с двойными стенками — изобретение какого-то Девара из Арверниса. Джон купил флягу еще когда они с Джил были вместе, потом всё хотел выбросить, а вот сейчас, поди ж ты, пригодилась. Фляга неплохо держала тепло, только вот боялась тряски и ударов.

— Ну, пойдём уже, что ли, — сказал Джон, увязывая мешок.

— Пойдём, — согласилась Джил. Она стояла у окна, собирая волосы в пучок. Серый дневной свет очерчивал фигуру, превращая девушку в тёмный силуэт, персонаж мистерии из волшебного фонаря. Ничего особенного в ней нет, с усилием подумал Джон, девчонка как девчонка, худая, жилистая, лицо простое, нос длинноват, только и красоты, что глаза с янтарным блеском… Это было правдой, но он всё равно смотрел на неё, не отрываясь, а она, закончив с волосами, вдруг посмотрела в ответ — прямо, по-старому, особенным взглядом, который разрешал все, что можно было разрешить. Джон опустил на пол мешок и шагнул к ней, но тут в дверь постучали.

Джон замер.

Русалка движением головы указала на вход: кто? Джон пожал плечами: не знаю. Стук повторился. Джон вынул револьвер, неслышно подошел к двери и заглянул в глазок. Сначала он не поверил, а потом, когда понял, что ему не мерещится — страшно разозлился, распахнул дверь и, схватив за рукав, втащил в квартиру того, кто был снаружи.

— Вы что здесь забыли? — резко спросил Репейник.

Доктор Мозилиус Иматега заморгал, привыкая к скудному свету в прихожей. На нём был нелепый резиновый плащ с капюшоном и бахилы. С плаща капало, с бахил — текло.

— Прошу покорнейше извинить, — начал доктор неуверенно, — я лишь…

— Откуда у вас мой адрес? — перебил Джон.

Иматега, пыхтя, с натугой сунул два пальца в жилетный кармашек и вытащил визитку. Джон глянул на бумажный квадратик.

— Там только имя, фамилия и номер кабинета в Гильдии! — рявкнул он. — Я…

Слова застряли в горле. Гильдия. Проклятая старая визитка. Давным-давно стоило напечатать другие.

— Так а я сходил, — промямлил доктор. — Там ваш бывший н-начальник, кажется… Весьма любезен… Дал адрес… Вот я и сюда… Прошу покорно…

Джон заметил, что все еще держит в руке револьвер, и с досадой сунул оружие в кобуру. Иматега отчетливо выдохнул. Гад ты, Донахью, с горечью подумал Джон. Кому попало адреса даёшь. Совсем мозги жиром заплыли. Или решил, что ублюдка подставить — не считается?

— Извините, доктор, — проворчал он. — Нервы сдали.

Иматега напустил на себя обиженный вид, но тут из кухни выплыла Джил. Она успела снова распустить волосы и улыбалась — не размыкая, впрочем, губ. Доктор одёрнул свой уродливый плащ, пригладил волосы и маслено осклабился.

— Покой вам, госпожа! — воскликнул он. — Чудная погодка нынче… э-э… да.

Джил кивнула и протянула руку; Иматега схватил её ладонь, принялся трясти, рассыпался в комплиментах. Джон стиснул зубы, закрыл глаза и сосчитал до десяти. Не помогло.

— Любопытно все-таки узнать цель вашего визита, — произнёс он.

— О! — сказал Иматега, вновь к нему оборачиваясь. — Как я уже говорил, мне весьма хотелось оказать помощь в расследовании. Ведь я, так сказать, лицо заинтересованное! Более того…

— Какую помощь? — ласково спросил Джон.

— Ну… — доктор замялся, потирая руки, — как же… Что вы обычно делаете? Крадётесь по следу, опрашиваете людей — так? Я бы мог поспособствовать. Ведь у вас только, э-э, две пары глаз… То есть ушей… И третья, так сказать пара… Н-нет, не так… Один ум — хорошо, два — лучше… То есть, в вашем случае, уже есть два, хе-хе, но три — это совсем…

Джон мрачно смотрел на него.

— Да! — воодушевился доктор. — А дедукция! Я ведь, прошу заметить, личность с университетским образованием, стало быть, в голове кое-что имеется. И вот как раз на данном поприще, с позволения сказать, моя помощь была бы наи-цен-ней-шей! Да-да, умозаключения — мой конек, не побоюсь таких слов!

Он гордо пригладил мокрую лысину.

— Уважаемый доктор Иматега, — любезно сказал Джон. — Нам исключительно приятен ваш порыв. Но слежка — дело очень утомительное. Скучное. Вы меня понимаете? (Доктор кивал). Никаких погонь. Никаких особых умозаключений. Мы вдвоём вполне справимся, тем более что раньше, случалось, работали в паре и к такой работе привычны. Ваша помощь будет — ну, если откровенно, без обид — только в тягость. Я понятно выражаюсь?

Доктор покивал еще, по инерции, потом насупился.

— Вы уверены? — спросил он.

— Абсолютно уверен, — ответил Репейник.

Доктор скрестил руки на груди, пожевал губами и вдруг просветлел.

— Но я ведь совершенно бескорыстно! — сказал он. — Бесплатно, понимаете?

Джон почувствовал, что вспотел.

— Меньше всего, — терпеливо сказал он, — мы опасаемся, что вы отнимете наш хлеб. Просто… ваша помощь — она не нужна.

Стало тихо. Слышался только скрип плаща Иматеги, да тикали карманные часы где-то в недрах одежды на вешалке — наверное, Джил с собой носила.

— Ну, как скажете, — разочарованно сказал доктор.

— Ступайте домой, — дружелюбно сказала Джил. — Ни о чем не беспокойтесь. Через пару дней придем и отчитаемся.

Иматега посопел.

— Точно? — спросил он жалобно.

— Точно, — сказала Джил.

Доктор потоптался, оставляя на полу маленькие лужицы.

— А то смотрите, — протянул он. — У меня ведь и связи есть университетские, и родственники, гм… достаточно влиятельные. Вот, к примеру, троюродный брат, от тетки по материнской линии… Майтон фамилия его, Линн Майтон — не слыхали?.. Нет?.. Он в муниципалитете служит, заведует департаментом очистных сооружений. В случае затруднений — ну, знаете, с властями — мог бы посодействовать. И еще…

— Если что, — серьезно произнесла Джил, — мы к вам обратимся. Честно.

Иматега покивал и шмыгнул носом. Джон уставился в пол.

— Пойду, пожалуй, — сказал тихонько доктор. Джон шагнул вперед и распахнул перед ним дверь.

— Вы все-таки не забывайте, — просительно сказал Иматега.

— Не забудем, — заверил Репейник.

Доктор запахнул плащ, обдав Джона веером брызг, извинился и стал спускаться по лестнице. Джон провожал взглядом сгорбленную спину, пока Иматега не скрылся в пролете. Потом сыщик захлопнул дверь, привалился к ней спиной и длинно выдохнул. Джил хмыкнула и вновь принялась заплетать волосы.

— Каков, а, — сказал Джон в пространство.

Джил заплела косу, порылась в кармане своего редингота, висевшего на рогатой вешалке, и достала часы.

— Пять-двадцать, — сообщила она. — Пора бы.

— Десять минут ждём — и едем, — вяло кивнул Джон. После разговора с Иматегой он чувствовал себя так, словно весь день ходил по рынку, но ничего не купил.

— Чего ждём?

— Он, может быть, еще здесь где-то, неподалеку, — объяснил Джон. — Кэб ловит. Или просто… стоит.

Джил усмехнулась.

— Романтик наш доктор, оказывается, — сказала она.

Джон покачал головой и вытащил портсигар.

— Дурак, — возразил он. — Просто дурак.

— А это не одно и то же?

— Нет, — буркнул Джон, закуривая.