Опасная встреча

Глава 14

Душераздирающие стоны сводили его с ума. Он снова попал в ад, из которого невозможно было выбраться. Место, где на медленном огне поджаривали его душу.

Это началось очень давно. В ту ночь, когда погибли родители. Габриел лишился не только любящей матери и обожаемого, авторитетного отца. Он потерял часть своей души, стал полон наполовину. И зияющая пустота, c которой был приговорен жить навечно, с дотошной регулярностью жестоко и беспощадно напоминала о себе. Мрак стал его миром, в котором он погряз по горло.

День убийства родителей стал начальной точкой. Узнав об этом, Габби в тот же вечер провалился в глубочайший сон и увидел родителей. Все было настолько реалистично, что Габби немного даже испугался. Ему снились улыбающиеся мама и папа, едущие в карете… Потом все резко изменилось, кто-то оказался рядом с ними. Отца вытащили из кареты… Габби видел, как человек с повязкой на лице достает нож. Нож, которым он быстро провел по шее отца, оставив багровый след. Мать бросили на землю. Один из нападавших навалился на нее, задрал ей юбки… Она кричала и рыдала, а тот лежал на ней и пыхтел…

Позже, когда Габби понял, что на самом деле с ней сотворили те мерзавцы, это потрясло его до глубины души. Он не знал, как оправиться от этого, как жить с этим дальше. Эти картины остались с ним навсегда. С той самой ночи.

Пробыв в забытье долгих два дня, Габби проснулся на третий и не знал, как смог увидеть эту вопиющую картину. Быстрый стук сердца, казалось, должен был оглушить его. Еле двигаясь на ватных ногах, он спустился вниз по лестнице, чтобы рассказать все Кейт. Он был уверен, что рассудительная, мудрая и всегда собранная сестра поможет и успокоит его.

Он оказался за приоткрытой дверью библиотеки. Внутри находились Кейт, Тори и кучер, которому удалось сбежать с того рокового места. Сестры тихо плакали, пока кучер рассказывал им все то, что произошло на дороге. Габби побледнел, как полотно, когда обнаружил, что кучер в точности пересказывает его сон.

Видение! Это было видение. Жестокое, грубое, невероятное видение убийства его родителей! Габби был напуган до смерти. Он не знал, что делать и как быть. Не знал, у кого просить помощи. Сестры были раздавлены произошедшим, он не хотел причинять им еще большую боль или пугать. Он убежал обратно в свою комнату, спрятался в гардеробной и, дрожа всем телом, бледный и голодный, думал, как справиться с этой бедой.

Тогда ему было десять лет!

Затем видения резко исчезли.

Снов не было на протяжении целого месяца со дня смерти родителей. Габби решил, что всё прошло, что это был просто ужасный и непонятный момент в его жизни. Но однажды видения вернулись. Произошло это вечером, когда он ложился спать. Он буквально свалился в кровать и лежал так до самого утра. Родные полагали, что он просто заснул, но его парализовало. Он не мог двигаться. Габби беспомощно лежал в своей постели и видел одну страшную картину за другой. При этом он был сторонним наблюдателем. Ничего не мог поделать. Ни вмешиваться, ни говорить. Лишь молча наблюдать за тем, как с его близкими происходили ужасные вещи. Как Кейт упала и поранила руку… Как Тори скатилась по лестнице… Как Алекс одевают очки… Все это уже когда-то происходило… Прошлое…

Затем его резко бросило в будущее. Он видел то, что должно было произойти. На что он не мог повлиять. Что не мог остановить. Проснувшись в следующий раз, Габби осознал, что это никогда больше не отпустит его. Он видел прошлое и будущее. Эти припадки отнимали все его силы, потому что после пробуждения долгое время он не мог даже пошевелиться, стараясь восстановить дыхание и сбросить с себя оцепенение.

Когда же Габби полностью пришел в себя, он осознал, что проклят. Об этом никому нельзя было говорит. Потому что это никто не мог исправить. Никто не мог бы ему помочь…

Теперь он был напуган гораздо сильнее. Габби знал, что не сможет скрывать это от чуткой и остро чувствующей их Кейт, проницательной Тори, наблюдательной Алекс и обеспокоенных дядю и тетю. И тогда он принял решение уехать из дома. Это был единственный выход. Сестры едва оправились от смерти родителей, и он не имел права взваливать на них еще и свою болезнь. Единственное место, куда он мог уехать в своем возрасте, была школа. Габби сказал, что дом слишком сильно напоминает родителей. Ему нужно время, чтобы свыкнуться с мыслью о том, что ни мама, ни папа больше не войдут в эти двери. Только после этих слов Кейт согласилась отпустить его, плача прижимая его к своей груди. Габби было невыносимо больно оставлять сестер, но у него не было выбора. Он должен был уберечь их от своего проклятия. Он должен был думать прежде всего о них.

Иногда даже в десять лет жизнь можно понять так глубоко и полно!

Он уехал в Итон, но видения последовали за ним. Габби научился распознавать симптомы, их приближения. Они настигали его, когда он был особо уставшим, эмоционально истощённым и когда адски начинала болеть голова. Происходило это по вечерам, что и давало ему возможность скрывать их, притворяясь, спящим.

А потом однажды он увидел свои похороны. Это были самые ужасные и пугающие видения. Он лежал в черном гробу во дворе их деревенской часовни. Сестры рыдали, склонившись над его телом. Они что-то говорили, но Габби не слышал их. В своих снах он не слышал ничего, кроме душераздирающих криков, нечеловеческих стонов и жуткого завывания ветра, от которого стыла кровь. Габби понял, что раз всё увиденное им исполняется, то и его собственная смерть не за горами. Он не знал лишь, от чего она наступит, и когда. Он просто ждал.

С годами Габби сумел извлечь даже некую пользу из своих видений. Он стал изучать многочисленные трактаты древних врачевателей, чтобы найти причины своей болезни. Ради этого ему удалось выучил арабский язык, но даже поездка в страну арабов не помогла ему. Один восточный мудрец, живший в пустыни в небольшой палатке, где он приютил на время Габриеля, которого укусил скорпион, сказал, что нужно научиться принимать свои видения, иначе они когда-нибудь поглотят его.

— Это не проклятие, — говорил он, глядя на Габриеля черными глазами. — Если ты будешь относиться к ним, как к проклятию, они действительно станут таковыми.

— Но… Но как же мне их воспринимать, если они отнимают у меня всё? — в отчаянии воскликнул Габби.

Старик внимательно посмотрел на него.

— Воспринимай это как дар, ведь тебе дана уникальная возможность видеть то, что не может видеть почти никто. Попытайся своими видениями помогать тем, кому грозит опасность. Используй его на благо, и тогда твоя душа обретет покой.

Старик вылечил его от укуса скорпиона и отпустил с новыми знаниями. Габби чувствовал себя так, будто заново родился. В сущности так оно и было, потому что Габби стал по-другому относиться к своим видениям. И однажды понял, что поступил правильно, когда обнаружил, что Нику грозит опасность.

Доведя себя до крайней точки, он впал в забытье и увидел маленький коттедж на окраине незнакомой деревни. Габби знал точно, где найти Ника, когда похитили малыша. В тот день он уверовал, что его проклятие действительно превратилось в нечто, похоже на дар, которым он теперь мог помочь своей семье.

Осознание этого немного успокоило его, но не до конца, потому что впервые после возвращения домой ему снова приснились его похороны.

Габби застонал медленно приходя в себя. Эти жуткие и до мельчайшей степени знакомые видения полностью истощили его, лишив почти всех сил. Он чувствовал себя опустошенным и раздавленным. Самое тяжелое после видений было пробуждение, от которого он безумно устал. Габби прогнал от себя дурные мысли, испытывая мучительную жажду. Он открыл глаза, чтобы попытаться найти стакан с водой, но перед глазами возник до боли знакомый, ставший невероятно родным образ божественно прекрасной девушки с распущенными золотисто-рыжими волосами и сияющими изумрудными глазами. Габби едва мог дышать после того, как проснулся, а увидев ее, и вовсе перестал дышать. Всё, что он смог сделать, это выдохнуть одно спасительное, дорогое, бесценное имя:

— Эмили…

Ее глаза чуть потемнели от его шепота. У Габриеля стало тесно в груди. Эмили… Его Эмили… Как часто он пытался увидеть ее в своих видениях, сколько раз он доводил себя до готового состояния, но не добивался абсолютно никакого результата. Он хотел знать, где она, что с ней, как она. Но из всех людей во всей вселенной он не мог видеть только Эмили. Это не поддавалось объяснению. Габби боялся, что потерял ее навсегда. Что лишился последней возможности еще раз заглянуть в эти мерцающие пронизывающие его насквозь зеленые глаза.

Но сейчас она была рядом с ним. Сидела на его кровати и смотрела на него так мягко, что у него заболело сердце. Габби вдруг вспомнил, что произошло до его приступа. Похитители Ника, нападение, выстрелы… Затем полутемная комната, разговор Эмили, ее брат, задумавший с дядей отомстить Себастьяну и…

Ему показалось, что сердце остановилось в груди. И сжалось от такой мучительно боли, что закружилась голова. Готовые охватить его чувства была сокрушительными и неконтролируемыми. Он должен…

— Как ты себя чувствуешь? — ласково спросила она, вдруг коснувшись его лба и убрав прядь мешавших ему волос.

Этот жест потряс Габби до глубины души, потому что впервые она по собственной воле притронулась к нему.

— В-воды… — пробормотал он шершавым как галька голосом.

— Конечно, — быстро кивнула она, взяла стакан со стола, стоявшего рядом, подложила руку ему под голову, помогая приподняться, и прижала холодное стекло к его губам.

Габби пил, не ощущая ничего. Он вдруг понял, как ему важно, что именно она находилась сейчас рядом с ним. Впервые в жизни, после пробуждения, он видел нечто прекрасное, и не хотел, чтобы оно исчезло. Это придало ему силы и желания проснуться до конца. Встать навстречу новому дню. Ему было больно даже глотать, но он выпил все содержимое стакана, потому что это помогло пробудиться. Закончив, он откинулся на подушки и закрыл глаза, пытаясь отдышаться, потому что на это ушли почти все его силы.

Эмили снова присела возле него. Габриел чувствовал на себе ее обеспокоенный и озадаченный взгляд. Он знал, что она гадает, что с ним произошло. Ему почему-то было безумно важно то, что ей было дела до него.

— Как ты себя чувствуешь? — снова послышался ее тихий взволнованный голос.

Габби сделал глубокий вдох, чтобы прочистить голову.

— Скоро… мне станет… лучше, — более связанно, но уклончиво ответил он, не открывая глаза.

Она сидела совсем тихо, а потом едва слышно спросила:

— Что произошло?

Габби слышал страх в ее голосе, но как он мог объяснить ей, что с ним произошло? Как мог признаться в том, что он проклят и безнадежно болен? И что совсем скоро умрет? Как он мог напугать ее подобными признаниями? Габби медленно открыл глаза и посмотрел на нее.

— Который сейчас час?

Очередное нежелание отвечать на ее вопросы ужасно обидело ее, он видел это по тому, как потемнели ее глаза и как нахмурились ее золотистые бровки.

— Три часа дня, — грустно ответила она.

Как он и боялся, приступы стали длиться дольше, грозя овладеть им окончательно. Габби ощутил бы ужас, если бы рядом не было Эмили, которая буквально вытаскивала его из мрачной бездны.

— Как ты? — тихо спросил он, чувствуя, как нежность заполняет его грудь, разливается по всему телу, принося какое-то странное освобождение от мрака.

— В-всё хорошо, — слегка дрогнувшим голосом ответила она, пристально глядя на него, тревожа ему сердце и душу. Она чуть склонилась к нему. — С Ником тоже все в порядке. Он как раз сейчас спит… А ты… Тебе больше ничего не угрожает?

Боль и забота, перемешанная с искренним беспокойством так сильно тронули Габби, что сдавило горло. Боже, целых семь лет он не имел возможности слышать этот мучительно сладкий голос, не имел возможности видеть эти изумрудные глаза! Как он прожил эти пустые годы? Они вдруг действительно показались ему пустыми и лишёнными смысла. Без нее…

Вспомнив что-то, он перевел задумчивый взгляд на ее нос. Это почему-то так сильно удивило Эмили, что она нахмурилась.

— Что-то не так с моим?..

Она так мило сморщила носик и попыталась посмотреть на его кончик, что Габби невольно улыбнулся.

— У тебя были веснушки, — пробормотал он, не в силах оторвать от нее свой взгляд.

Она вдруг вскинула голову и удивленно уставилась на него.

Эмили никогда бы в жизни не подумала, что он запомнит такую малость, но Габриел снова поразил ее в самое сердце. Она места себе не находила, пока ждала его пробуждения. А теперь он заговорил о ее веснушках? Она не знала, смеяться ей или плакать, потому что ей вдруг захотелось сделать и то и другое. И при этом крепко обнимать его.

— Д-да… — легкий ответ сорвался с ее губ. — Были…

— И куда они делись?

Габби нашел в себе достаточно сил, чтобы поднять руку. Он осторожно коснулся ее щеки и изумленно замер, потому что она прижалась к его ладони. Ему стало трудно дышать.

— Зимой… зимой они бледнеют и почти исчезают, — с некоторым усилием ответила Эмили, теряя нить разговора. Когда он коснулся ее и заглянул в глаза, сердце ее вспорхнуло куда-то вверх. — И я… — У нее заплетался язык так, будто она была пьяна, хотя никогда прежде не напивалась до такого состояния. — И я пользуюсь огуречным кремом, который выводит веснушки…

— Мне безумно нравились твои веснушки… — Габби потянул ее ближе к себе, чувствуя, как стучит сердце. — Может ты не будешь больше пользоваться своим кремом?

Эмили чувствовала, как ей трудно дышать, как тяжело думать. Она понимала, что сейчас произойдет, она знала, что так произойдет, потому что сама жаждала этого не меньше. Радость от того, что он проснулся и больше не сердился на нее, что был жив, здоров и снова улыбался и касался ее была такой полной, такой сильной, что закружилась голова.

— Думаю…. думаю, что вполне могу обойтись без него…

Габби поднял другую руку и запустил ее в переливающиеся огненные волосы.

— Я обожаю твои волосы! Какое счастье, что ты не постригла и не покрасила их!

Это было больше, чем слова. Ему нравились ее волосы, ему нравились ее веснушки! Ей казалось, что она попала в какой-то волшебный мир, где не существовало боли и одиночества. Рядом с Габриелем мир приобретал совершенно другие очертания и окраску. Это удивляло и так сильно манила, что Эмили позабыла обо всем на свете. Внезапно она поняла, что не важно, что о ней думают другие, самое главное то, что думает один единственный человек, которому всё это было так же важно, как и ей. Самый главный, самый дорогой на свете человек…

Эмили вдруг показалось, что у нее разорвется сердце, если она не поцелует его. Ей безумно нравились его поцелуи. Его теплые, мягкие и такие знакомые губы. Сделав глубокий вдох, Эмили положила руку ему на слегка колючую от приступившей щетины щеку, провела большим пальцем по ямочке на подбородке и склонилась к его губам…

— Габриел…

Она поцеловала его!

Поцеловала сама! Габби казалось, что у него остановится сердце, если она это сделает. Но его сердце не остановилось. Оно замерло, а потом стало биться в совершенно ином ритме, заставляя его испытывать то, что он не испытывал до сих пор. Его касались самые сладкие, самые манящие, самые изумительные губы на свете, которые заставляли дрожать его душу.

Габби глубже запустил пальцы в шелковистые волосы, которые каскадом упали ему на лицо, скрыв их обоих от остального мира. Завлекая в их особый мир. Он чувствовал тепло ее дыхания, тонкий аромат сирени… Он ощущал, как обожаемые рыжие пряди ласкают ему лоб, мягко проходят по глазам, заставляя смеживать веки, запутываются в его волосах. Но более всего он чувствовал нежные губы, которые возвращали утраченные осколки его души.

Габби едва дышал, потянувшись к ней. Она раскрыла ему свои губы. Тело стало покалывать, и силы начали медленно возвращаться к нему. Он ласково поблагодарил ее, скользнув языком в манящие глубины. Она радостно приветствовала его, затянув его в свой омут, и Габби понял, что пропал. Потому что пропало его сердце…

Вдали раздался плачь ребенка. У него так сильно шумело в ушах, что он не сразу понял, что это было. Тяжело дыша, Габби оторвался от Эмили. Она подняла свою голову, не убирая от него своей руки. И вдруг улыбнулась ему так нежно, что сердце его покатилось вниз. Прямо к ее ногам.

— Это Ник, — почему-то с озорством сказала она.

И Габби вдруг понял, что его племянник, этот хитрый интриган, заподозрив своего дядю в покушении на ту, к которой сам неровно дышал, проснулся и стал протестовать против этого. Глядя на улыбающуюся, почти счастливую Эмили, Габби ощутил давящую нежность в груди.

Какой у него однако племянник вырастает! Нужно поставить его на место при случае.

— Он требует тебя к себе, — прошептал Габби, не в силах отпустить Эмили.

Она осторожно погладила его по щеке, вызывая в нем сотни тысяч новых, мучительно-сладких всполохов. Она была самой удивительной девушкой в мире. Его Эмили…

— Я должна пойти к нему, — молвила она, не сдвинувшись с места.

Габби убрал наконец свою руку с ее лица.

— Ты вернешься? — спросил он, пристально глядя ей в глаза. Глаза, которые могли увидеть его насквозь. — Ты вернешься ко мне?

Она положила руку на его ладонь и сжала его пальцы.

— Я вернусь… Я вернусь к тебе…

Она ушла, но с ним осталось ее обещание. Обещание, которое стало значить для него всё.

Обещание, которое изменило всё и связало их навеки…

Рано утром они тронулись в путь, чтобы наверстать упущенное время. Экипаж катился по безлюдным дорогам и казалось, что они оторваны от мира. Снег, прекративший идти вчера вечером, зарядил с новой силой, грозясь превратиться в настоящий буран.

Эмили не могла избавиться от волнения за Габриеля. Он все еще был слаб и бледен и недостаточно окреп, чтобы продолжить путь, но он настоял на том, чтобы они ехали. И как можно было винить его? Вероятно, он думал, что враги могут снова незаметно настигнуть их… Сидя напротив и откинув голову назад, он закрыл глаза так, будто бы спал, но Эмили чувствовала, как сильно он напряжен. Она была уверена, что Габриел был готов в любую минуту наброситься на тех, кто попытается вновь навредить им.

Воспоминания об их вчерашнем поцелуе неустанно преследовали ее. Эмили казалось, что она перешла очень важную черту, которая полностью изменит ее жизнь. Взглянув на расслабленное лицо Габриеля, она почувствовала, как сжимается сердце. Что-то происходило с ней, что-то меняло ее. Изнутри. Эмили казалось, что она больше никогда не будет прежней. Никогда не сможет жить жизнью, оставленной позади. Она не могла бороться с этим, подавлять или останавливать. Это было сильнее ее. И самым опасным для нее было в какой-то момент полностью прекратить сопротивление… И тогда назад пути действительно не будет.

Неожиданно Габриел открыл глаза и посмотрел прямо на нее, а потом так нежно улыбнулся ей, что затрепетало все внутри.

— Как ты себя чувствуешь? — тихо спросила она, стараясь не разбудить Ника, который спал, лежа у нее на коленях.

Габби снова улыбнулся ей, испытывая необъяснимое удовлетворение от того, что она сидела недалеко от него. Теперь ее присутствие стало для него столь значительным, что он не знал другого состояния.

Вчера, немного придя в себя от увиденной умопомрачительной картины, он собрался с мыслями и написал, наконец, письмо Себастьяну о событиях, связанных с похищением Ника. Он очень надеялся, что зять найдет достойную управу на своего давнего врага. Подумать только, этот мерзавец не только не смирился со своим положением, но до сих пор жаждал мести и чуть было не сгубил невинного ребенка! Габби предоставил Себастьяну разобраться с Лейтоном, в то время как племянника мерзавца приберег для себя.

И еще одного, при мысли о котором кровь била ему в голову.

Однако сейчас было опасно думать о… о том, кто непременно ответит ему за всё. В данный момент он должен взять себя в руки и благополучно доставить Ника и Эмили до безопасного места. Он должен быть бдительным и сохранить ясность ума. Под карриком, к поясу был пристегнут заряженный пистолет, на котором покоилась его рука. Больше ошибок он не совершит. Даже несмотря на то, что совсем недавно во время приступа видел, как Тори прижимает к себе здорового и невредимого Ника. А рядом стоит притихшая Эмили. Это значило, что они доберутся до дома в целости, но беспокойство ни на секунду не покидало его…

— Уже лучше, спасибо, — наконец, ответил он, выпрямившись. — Как твоя рука?

— Рука? — Эмили нахмурилась, позабыв о том, что у нее совсем недавно была ранена рука. — О, — сконфуженно пробормотала она, покраснела и опустила голову. — Почти зажила.

— Я рад.

Они замолчали, но окутавшая их тишина не казалась неприятной или напряженной. Это была особая тишина, которой теперь они могли без опасений поделиться друг с другом. Которая не сковывала, а наоборот, еще больше успокаивала и связывала их. Странное чувство охватило Эмили. Опустив голову, она с щемящей болью посмотрела на Ника. Осталось так мало времени… Совсем скоро он окажется вместе со своими родителями, он исчезнет из ее жизни, а ей придется вернуться в свою серую, унылую жизнь, где никогда больше не будет его.

И Габриеля!

Эта мысль так сильно ранила ее, что на грудь легла мучительная тяжесть. Чтобы хоть немного отвлечься от этого, она тихо спросила:

— У Ника есть братья или сестры?

Габби нахмурился, пристально глядя на нее. Невыразимо грустный взгляд Эмили, направленный на спящего Ника, в последнее время сильно тревожил его. Искренняя забота, с которой она опекала и ухаживала за Ником, стала не просто беспокоить его. Было в этом нечто такое, что не поддавалось объяснению. Словно он упускал из виду нечто очень важное, то, что могло позволить бы ему разгадать Эмили до конца.

— У него есть старшая сестра Дженнифер. Ей четыре года.

— Только одна сестра? — удивленно спросила Эмили, полагая, что в такой любящей семье должно быть намного больше детей.

Взгляд Габриеля стал серьезным.

— Да, Себастьян и Тори хотели второго ребенка, но только два месяца назад у них родился Ник. — Он с обожанием посмотрел на племянника. — Они, да и мы все, были так счастливы его появлению. Мы собрались в Соулгрейв-корте, чтобы отметить это долгожданное событие. — Он вдруг улыбнулся и добавил: — Видела бы ты наших дядю и тетю, которые поклялись избаловать его, как только он начнет ходить.

Эмили улыбнулась спящему малышу и с любовью провела пальцами по его маленькому лобику. Ник даже не пошевелился.

— Да, — совсем тихо произнесла она. — Его невозможно не любить.

И снова боль смешенная с тоской в ее голосе странным образом обеспокоила его. Габби перевел задумчивый взгляд на нее.

— Дядя Бернард и тетя Джулия говорят, что все их племянники должны пойти по моим стопам, потому что видите ли они опробовали на мне все методы, как избаловать детей.

Улыбаясь, Эмили взглянула на него так нежно, что у него защемило сердце.

— Ты не производишь впечатление избалованного человека.

— Я противился этому как только мог.

— И твои родители не пытались помешать твоим дяде и тете? — Едва она сказала это, как тут же пожалела об этом, потому что знала, что он потерял своего отца. Виновато покачав головой, она тихо проговорила: — Прости.

— Все хорошо… Это было так давно… Мне было десять лет, когда родителей убили бандиты с большой дороги.

Эмили выпрямилась, изумленно уставившись на него.

— Боже… — прошептала она, видя как темнеют серебристые глаза.

Габби ожидал, когда же на него набросятся знакомая нечеловеческая боль и глубокий ужас от того, что он посмел вслух заговорит о родителях, но ничего этого не ощутил. Это было так странно. Ему всегда было невыносимо тяжело думать об этом. И он никогда и помыслить не мог, что сможет хоть с кем-то заговорить об этом. Ему казалось, что если он сделает это, то лишится последней связи с родителями. Он не хотел терять частичку их самих, то, что давало ему силы жить все это время. Но внезапно подняв голову и взглянув на Эмили, он отчетливо понял, что возможно настала пора что-то отпускать, чтобы что-то приобрести. Приобрести что-то бесценное, гораздо более нужное.

— Мы были в Клифтон-холле, в нашем поместье в Кенте, — услышал он свой голос словно со стороны, когда решился заговорить. — Кейт и Тори вернулись из Лондона после нашумевшего сезона. Очередной мерзавец разбил сердце моей старшей сестры, а вторую прозвали розой года, и ее стали так откровенно добиваться, что родители побоялись за сестер, и решили отправить их обеих домой, чтобы Кейт оправилась от разочарования, а Тори — не грозила опасность. Сами они задержались в городе, но когда возвращались домой… — Он оборвал себя, чтобы сделать глубокий вдох, но это удалось ему сделать с большим трудом. — Я был в библиотеке и читал книгу по латыни, когда услышал крики и плачь сестер. Я побежал в гостиную, но меня не пустили к ним. Я рвался туда, а потом услышал, что родителей убили… — Он покачал головой и хрипло добавил: — На них напали бандиты, ограбили и перерезали горла…

Он был так поглощен своими мыслями, что не сразу заметил, как Эмили потянула руку и накрыла своей теплой ладошкой его сжатый кулак. Он вздрогнул и посмотрел на нее. Заглянул в невероятно зеленые как изумруды глаза, и почувствовал как давит в груди.

— Габриел, — прошептала она, глядя на него с невыразимой нежностью. — Мне так жаль…

Эмили смотрела на него, чувствуя острую боль в груди. От того, что больно было ему. Он поделился с ней такими сокровенными переживаниями, и словно на секунду позволил ей проникнуть в такие уголки своей души, которые до нее не видел никто. Почти как семь лет назад сделала она…

— Спасибо, — пробормотал Габби, отняв руку от пистолета и накрыл своей ладонью ее ладошку. Внутри него что-то сжалось, а потом лопнуло и освободило его от давней тяжести благодаря искреннему состраданию, прозвучавшему в ее голосе. — Это были самые тяжелые дни в моей жизни, но они уже позади…

— Вряд ли можно забыть любящих родителей, даже если это произошло очень давно.

В ее голосе было столько боли. Габби вдруг поднял руку и коснулся ее щеки, понимая, как важны ее слова. Для них обоих.

— Твои родители так и не признали цвет твоих волос?

Больше не было смысла скрывать то, что они были знакомы. Эмили понимала это, но сердце ее пронзила жгучая мука. От теплоты его прикосновения. Ей снова захотелось прижаться к нему, словно только в его объятиях она могла защититься и укрыться от своей боли. И от прошлого. Почему-то говорить снова о самом сокровенном с человеком, которому однажды уже доверилась, показалось естественным и таким необходимым.

Опустив голову, она тихо ответила:

— Отец громко выражал свое недовольство, когда я попадалась ему на глаза, а мама всегда ругала меня за то, что я расстраивала отца. Я никогда не могла понять, почему цвет моих волос так сердит их. И однажды мама сказала, что я видимо дитя дьявола, раз у меня такие противные волосы.

Габби вздрогнул так, будто его ударили прямо в солнечное сплетение. Неужели собственные родители могли сказать такое? Сравнить это милое дитя с дьяволом! Он давно хотел наказать ее родичей, а теперь у него чесались руки свернуть им шею.

— Эмили, — тихо позвал он ее, но она словно не слышала его, погрузившись в собственные воспоминания.

— Мне было семь лет, — говорила она, глядя на золотую пуговицу его темно-синего каррика. — Я тогда еще не знала, кто такой дьявол. Я прибежала к своей няне и попросила ей объяснить мне это, но она грозно посмотрела на меня и сказала, что мои волосы на самом деле дьявольские и что он непременно накажет меня, если я буду продолжать расстраивать родителей. — Она вдруг посмотрела на него своими невероятно грустными глазами и добавила: — С того дня я стала очень много читать, чтобы хоть как-то понять, кто я такая и почему мои волосы так сильно пугают тех, кого я люблю…

Габби подумал, что нужно будет свернуть шею еще одной ничтожной и бессердечной женщины, которая посмела запугать Эмили в столь невинном возрасте. Боже, хоть кто-нибудь помогал ей преодолеть ненависть родителей? Ему показалось, что сейчас у него разорвется сердце, когда увидел, как заблестели ее глаза. Он и не предполагал, что всё настолько серьезно. Бедная, милая Эмили…

Он взял ее лицо в свои ладони, поглаживая бледные нежные щеки. Габби был уверен, что больше никому никогда не позволит говорить ей такое. Никто не имел права поступать с ней так! И если такое произойдет, все будут иметь дела с ним!

— Помнишь, как я однажды сказал, что у тебя самые красивые и замечательные волосы на свете? — молвил он, продолжая поглаживать ей щеки.

— Д-да… — выдохнула Эмили, чувствуя, как тепло его рук постепенно отогревает ей сердце. Изгоняет из него нечто черное и страшное.

Его прикосновения творили с ней нечто невероятное.

— Я объездил почти полсвета, побывал в сотни разных местах, видел много людей, но не встретил ни одну девушку, чьи волосы были бы хоть бы наполовину так же восхитительны, как твои. — Он быстро погладил ее собранные волосы и снова заглянул ей в глаза, наклоняясь вперед. — Я всегда сравнивал их с тобой, каждую, кого встречал, и ни одна не могла сравниться с тобой, потому что не существует никого милее и прекраснее тебя. Ты должна верить мне.

Он снова пытался как и много лет назад успокоить и утешить ее. Только ему было дела до ее боли, до ее переживаний, до того, что она чувствовала и как жила… Возможно ли такое, чтобы другому человеку было настолько небезразлична ее судьба? Но ведь это был Габриел, человек, который семь лет назад выслушал ее, а сегодня поделился с ней своей болью и спросил о ее. Они обменялись не только сокровенными мыслями.

Эмили не смогла сдержаться, подняла руку и положила ладонь ему на щеку.

— Ты всё это время помнил меня? — терзавший вопрос сорвался с ее губ, потрясая обоих.

Габби улыбнулся ей. Мягко, нежно. Так, как мог улыбаться только он один.

— Я никогда не забывал тебя. — Он наклонил голову и коснулся губами ее лба, пытаясь в одном этом прикосновении всю свою нежность. — Ни секунды…

Эмили закрыла глаза, прислонившись к нему, чувствуя свой кожей жар его губ. Ей было трудно дышать. Она чувствовала запах его одеколона и его самого. Она чувствовала его руки на своем лице. Ей казалось, что она находится в каком-то странном коконе. И ей больше не хотелось терять это ощущение. Не хотелось освобождаться от него. Никогда.

Медленно, с того мгновения, как он появился на пороге коттеджа тети Альбы, он словно возвращал ей кусочек за кусочком части ее души, а сейчас дал ей то, что перевернуло весь ее мир. Ей было так мучительно важно, помнил ли он ее. И теперь… Теперь она не могла больше прятаться за всеми своими барьерами. Внезапно они стали ненужными и такими незначительными.

Габби не хотел отпускать ее. Он хотел поцеловать ее так, как только жаждущий мужчина мог поцеловать женщину, но он не имел права это делать. И не потому, что у нее на коленях спал Ник. Он знал, что коснувшись ее губ, позабудет обо всем на свете. И станет легкой мишенью для своих врагов.

Поэтому он медленно отстранился от нее и убрал свои руки. Эмили выпрямилась и задумчиво посмотрела на него.

— Ты знаешь, что Боудикка была рыжей? — вдруг спросил он, пристально следя за ней.

Эмили удивленно посмотрела на него, почему-то ощущая радость от того, что он снова заговорил о волосах.

— Жена вождя Прасутага, главы племен иценов, которые жили на востоке Англии во времена римских завоеваний?

Она никогда не перестанет поражать его своей начитанностью, думал Габриел, но в этом было некая уязвлённость, которую она пыталась скрыть за своими знаниями.

— Да, — наконец, кивнул Габби, откинувшись на спинку сиденья.

— Тацит называл ее Боадицея, — осторожно заметила она.

— Неправильно делает, потому что ее имя происходит от кельтского слова bouda — победа. А boudiko — у кельтов означала «победоносная». Поэтому ее имя необходимо произносить согласно правилам того языка, в который упираются его корни.

Давно забытые воспоминания и чувства ожили и охватив трепетом Эмили, когда она решилась произнести:

— Как и правила, регулирующие произношение твоего имени, которые упираются в ирландский.

Габби застыл, услышав в точности свои слова, произнесенные семь лет назад, а потом резко выпрямился, ощутив безумные удары своего сердца.

— Ты… ты тоже всё это время… помнила меня?

Его охватило такое волнение, что он едва мог дышать. А потом и вовсе перестал это делать, когда она нежно улыбнулась ему.

— Я никогда не забывала тебя.

В этот момент они оба поняли, что всё изменилось.

Окончательно и бесповоротно.

Глава 15

Габби никак не мог забыть ее слова. Они буквально преследовали его на каждом шагу, сводя с ума. Было такое ощущение, будто он попал в ловушку. Он не мог выбраться оттуда и не мог подавить охватившие его чувства. Господи, в экипаже он едва сдерживал себя, но теперь! Теперь, когда они остановились в небольшом постоялом дворе под Моллингтоном рядом с границей Оксфордшира, вдали от цивилизации, в надежно укрытом месте, где Робин мог на какое-то время взять на себя его обязанности…

Едва они доехали, как он проводил ее до номера и ушел, чтобы не поддаться искушению. Оно было настолько велико, что готово было полностью поглотить его. Отчаяние завело его в небольшую комнату, где к его большому удивлении оказался бильярдный столик. Взяв кий, Габби решил немного отвлечься, чтобы не свихнуться окончательно.

Сжав кий в руке, он на секунду прикрыл глаза и сделал глубокий вздох. Он хотел Эмили больше жизни. Наверное никогда ничего прежде он не желал с такой силой. Габби мечтал обнять ее, стереть своими поцелуями те мерзкие прикосновения, которые до сих пор продолжали преследовать ее. Он хотел заменить каждое дурное прикосновение своими и показать ей, как может настоящий мужчина прикасаться к женщине. Но Габби боялся… Боялся, что причинит ей очередную боль, и она возненавидит его за это. Боялся, что она испугается его и силы его желания…

Застонав, он открыл глаза и судорожным ударов разбил шары на суконном столе. Ему нужно думать о чем-то угодно, но только не о зеленых глаз, шелковистых рыжих волос…

Габриел понимал, что совсем скоро они доберутся до Соулгрейва, что их опасному путешествию придет конец… В последнее время мысли об этом не давали ему покоя. Что будет, когда все закончится? И что закончится? Единственным его желанием было подарить ей все земные блага, вернуть ей то, чего она была всегда лишена: заботы, тепла, настоящих прикосновений, много-много поцелуев. Только его поцелуев… Он не мог отпустить ее, когда они приедут домой, но захочет ли она остаться с ним? Нужен ли он ей…

«С того дня я стала читать книги, чтобы понять, кто я такая и почему мои волосы так сильно пугают тех, кого я люблю…»

Гнев, какой он не ощущал прежде, охватил его с такой силой, что задрожали руки. Габриел хотел по очереди снести головы всей ее родне, всем без исключения. Поколотить тех, в чих сердцах не нашлось даже капельки любви к ней. То, что с ней сделали…

— Бессердечные твари! — процедил он сквозь зубы, снова ударяя кием в надежде вот так же разбить хоть бы одну виноватую в бедах Эмили голову.

К его огромному удивлению в дверях вдруг появилась стройная знакомая фигура и чарующий низкий голос произнес:

— А ты ведь говорил, что игры — пустая трата времени.

Габби выпрямился так резко, что чуть не уронил кий. В дверях стояла Эмили в своем соблазнительном наряде, который слишком отчетливо обрисовал каждый контур женского тела. Боже, она была так хороша собой, так маняще перекинула длинную рыжую косу через правое плечо, оголив нежный изгиб шеи, что ему стало трудно дышать. Он почувствовал, как начинает колотиться сердце. Испарина выступила на лбу. Она улыбалась ему так чарующе, глаза ее светились таким опасным огоньком, что Габби стал задыхаться.

Она грациозно вплыла в комнату и подошла к столу.

— Габриел, тебе не хорошо?

Ее внимательный взгляд сбивал все его мысли. Ее близость лишала покоя. Он начинал гореть…

— Я… я хотел…

Черт, что он хотел? Что он вообще хотел сказать?

Эмили взглянула на шары на столе, потом снова перевела взгляд на Габриеля. Он выглядел таким странным. Слегка растерянным и сбитым с толку. Золотистые волосы растрепались. На нем не было жилета, сюртук накинут на спинку стула, а шейный платок валялся где-то на полу. Какая небрежность. Он закатал рукава до локтей и расстегнул три верхние пуговицы белоснежной рубашки, которая оттеняла его загорелую кожу слегка обнаженной груди. Это был такой волнующий контраст.

Она не могла заснуть даже, когда уснул Ник. Как она могла заснуть? Ей безумно хотелось еще раз увидеть Габриеля, узнать где он, что делает… Чем больше она узнавала его, тем сложнее было жить без него и его присутствия. Поэтому она пошла искать его, попросив Робина присмотреть за Ником.

И вот она нашла его, своего Габриеля, который никак не мог решить, что же ответить ей.

— Мало того, что ты играешь в бильярд, ты еще с кем-то разговаривал. Кто здесь был?

Чудесно, теперь она решит, что он умалишённый. Габби сделал глубокий вдох, на секунду прикрыл глаза, чтобы не смотреть на ее шею и ложбинку груди, потом снова раскрыл веки и проговорил уверенным (ему так показалось) голосом:

— Я пытался сосредоточиться на игре.

Эмили скептически посмотрела на него. При этом глаза ее засверкали так таинственно и многообещающе, что он начинал всерьез опасаться за свою выдержку.

— Разговор с самим собой помогает сосредоточиться? — Она провела рукой по зеленому сукну стола. Габби показалось, что ее длинные пальчики прошлась по его натянутым нервам. — И на какую тему ты говорил?

Габби нахмурился еще больше, поняв, что так просто она отсюда не уйдет.

— Это… это не важно…

Черт побери, но у него снова стал дрожать голос.

Эмили едва сдержала улыбку.

— О, значит можно говорить о чем угодно? — Она прищурила глаза, словно бы обдумывая что-то. — Например, можно говорить о погоде и это помогает сосредоточиться на игре? — Она чуть склонилась к столу, оценивающе посмотрела на шары. — Сегодня шел такой сильный снег, что едва не занесло все дороги, и это могло быть весьма опасно, если бы мы решили ехать ночью. — Она вдруг резко выпрямилась, коса ее взметнула вверх и упала ей на спину. Она лукаво улыбнулась ему и сокрушительно констатировала: — Это ни капельки не помогло.

Матерь божья, она дразнила его! Эмили дразнила и подшучивала над ним! Габби приложил все силы для того, чтобы не подойти и не сжать ее в своих объятиях.

— Ты права, погода не лучшая тема…

Он вдруг медленно улыбнулся ей, чувствуя щемящую нежность в груди. Она выглядела такой расслабленной, такой свободной. Никогда прежде он не видел ее такую, без тени боли прошлого. Такой она должна была быть всегда. Готовой принять от жизни светлые дары. Готовой к тому, чтобы ее сумели сделать счастливой… Чтобы он сделал ее счастливой.

Она улыбнулась ему в ответ, но осталась стоять на своем месте. Немного придя в себя, Габби положил на стол кий.

— И давно ты играешь в бильярд?

В ее голосе не было упрека, только любопытство.

— Я много времени провожу за чтением книг и изучением языков. Поэтому мне необходимо размяться. В Кембридже у нас была комната с бильярдными столами. Там я немного разминал мышцы.

— А в эту игру можно играть вдвоем?

Вот теперь она снова стала искушать его, едва он решил, что успокоился. Габби напряженно посмотрел на нее.

— Ты умеешь играть в бильярд?

Она покачала головой.

— Нет, но ты ведь сможешь научить меня?

Научить? Она действительно хочет научиться играть в бильярд? Габби внимательно смотрел на нее и вдруг понял, что попросив об этом, она тем самым лишила себя возможности уйти отсюда. У него подскочило сердце. Она хотела остаться с ним? В пустой комнате?

— Да, — с трудом выдохнул он, боясь себя, боясь ее просьбы.

Она сделала шаг в его сторону, глядя на него своими колдовскими глазами.

— Тогда научи меня, Габриел.

У него снова задрожали руки и забухало сердце. Как он сделает это, не напугав ее до смерти, не потеряв контроль? Но ни за что на свете он не смог бы отказать ей. И не мог лишить себя возможности еще несколько минут побыть с ней. Взяв кий, он протянул его Эмили, которая тут же вязала. Габби достал запасной кий, и мелом натер его кончик.

— В чем смысл игры?

А ей в любопытстве нельзя отказать, подумал Габби, стараясь сосредоточиться на игре.

— Нужно… — Своим кием он указал на совершенно белый шар. — Это биток. Нужно целиться и бить по нему, но так, чтобы он задел остальные шары, и они попали в лузы. Биток неприкасаем, если он попадет в лузу вместе с шарами, право бить переходит к сопернику.

— О, так просто! — Эмили сжала кий, чувствуя, как ей становится постепенно жарко, хотя в комнате не было камина. Может где-то в стенах встроены отопительные трубы, по которым гоняли горячий пар? Она подняла голову к Габриелю и быстро сказала: — Я готова.

— Не все так просто…

Когда он быстро посмотрел на нее, приятная дрожь неожиданно прокатилась по всему телу. Эмили попыталась взять себя в руки. Почему сердце так отчаянно стучит в груди? Из-за предстоящей игры? Но разве игра ее волновала?..

— А как должно быть? Все игры простые.

— В каждой игре есть правила.

— Но ты же только что сказал, что нужно просто загонять шары в лузу. Разве нет?

Почему-то казалось, что они говорили вовсе не о шарах и не о лузе. Но Габриел удалось прогнать посторонние мысли.

— На столе находятся семь сплошных и семь полосатых шаров. Игрок, который бьет первым, определяет, кому какие шары достаются, когда биток ударяется о первый шар. После этого задача каждого раньше другого отправить в лузы только свои шары, не касаясь шаров противника. — Его взгляд стал лукавым, когда он добавил: — Но на столе есть еще черный шар.

Удивленно Эмили медленно посмотрела на стол и обнаружила, что он прав.

— Он особенный?

— Он неприкосновенный. Его нельзя задевать или направлять в лузу. Это ведет к неминуемому проигрышу.

Ее золотистые бровки сошлись на переносице. Она хмуро посмотрела на него, испытывая его выдержку.

— Почему же нужно все так усложнять?

Габби снова не сдержался от улыбки.

— Ты можешь отказаться от игры.

— Ни за что! — сказала она, резко выпрямившись и прижав к себе свой кий.

Габби невольно залюбовался своей прелестной соперницей, которая могла лишить его воли одним взмахом длинных ресниц. Он незаметно покачал головой, понимая, что это будет самая сложная и захватывающая игра в его жизни.

Он показал ей как следует держать кий, прицеливаться и бить. В первый раз ее шар выпрыгнул на пол и покатился к двери. Она так сильно расстроилась, что Габби едва сдержался от искушения обнять и поцелуем разгладить морщинки у нее на лбу. Он терпеливо посвящал ее в тонкости игры до основного турнира, а потом, когда она была достаточно готова, Габби разложил шары на столе и сделал первый удар. Когда над столом склонилась Эмили, когда ее манящая грудь стала видна еще больше в глубоком вырезе, Габриел затаил дыхание, до предела сжав свой кий. Он не мог оторвать взгляд от гибкого изгиба ее спины. У него пересохло во рту, потому что Габби испытал почти болезненное желание прижаться к ней. Господи милосердный, во что он позволил себя втянуть!

— Я попала! — радостно воскликнула Эмили, выпрямившись.

Желтый сплошной шар умело покатился в лузу, но этот факт был быстро забыт, когда она столкнулась с горящим взглядом Габриеля. Он дышал тяжело. Его грудь медленно поднималась и опускалась, ворот рубашки распахнулся чуть шире, еще больше оголив золотистую грудь, покрытую мелкими золотистыми волосами. Эмили вдруг испытала непреодолимое желание дотронуться до его груди. Сердце забилось быстрее от подобных откровенных мыслей.

— Теперь… теперь моя очередь, — пробормотал Габби, чувствуя как снова испарина покрывает лоб.

Господи, она так пристально смотрела на его грудь, что ему в какой-то момент показалось, она вот-вот подойдет и прикоснется к нему. Усилием воли взяв себя в руку, он склонился над столом и ударил по шару. Биток резко ударил по оранжевому полосатому шару и тот упал в лузу.

Эмили встрепенулась и посмотрела на него.

— Но ведь сейчас бью я…

— Вместе с шаром ты потеряла биток, поэтому был переход хода.

— Да? — Она и не заметила этого. — Тогда… хорошо…

Какая-то странная игра. Эмили никогда бы не подумала, что в бильярд играть так сложно. И опасно. Особенно когда с тобой играет такой мужчина, как Габриел. Она чувствовала исходившую от него опасность. Это тревожило, пугало, но так сильно притягивало, что она не могла бы покинуть эту комнату, даже если бы ей приказали это сделать. Она не смогла сдвинуться с места, когда он встал рядом с ней, чтобы прицелиться в свой шар. Его бедро коснулось ее бедра. Оба на миг застыли. Какой-то жар разливался у нее по всему телу, а сердце вот-вот было готово выпрыгнуть из груди.

Габби думал о белом шаре, на который пристально смотрел. Он не должен думать о мягком женском бедре, прижатом к нему. Но черт побери, как это сделать, когда так отчетливо чувствуешь ее каждой клеточкой своего тела? У него дрожали руки, у него перехватывало дыхание. Он едва мог соображать. И так сильно ударил по битку, что шар выпрыгнул со стола, а кий оцарапал зеленое сукно.

Он был на грани. Габби резко выпрямился и повернулся к ней.

— Твоя очередь, — сказал он, не сдвинувшись с места.

Эмили склонилась над столом, но никто из них не обратил внимания на то, что битка нет на столе.

Она пыталась прицелиться в шар, хоть какой-нибудь шар, чтобы только не думать о Габриеле, но это было так сложно сделать, что она даже не расслышала его слов…

— Ты целишься не в тот шар…

— Что?

Она повернула голову и посмотрела на него снизу вверх. Габби едва проглотил ком в горле, когда ответил:

— Ты целишься в мой шар.

Ему казалось, что сейчас он задохнется от нехватки кислорода и упадет замертво.

— А разве… Неужели я не могу ударить по твоему шару?

— Тогда будет переход хода.

— Но если я забью твой последний шар, тебе уже ничего не останется, и я выиграю, разве нет?

Габби загорелся гораздо больше от этого странного разговора. Он уже ни о чем не мог думать, глядя в изумрудные, поистине колдовские глаза.

— Позволь, я покажу, — пробормотал он, подошел и встал позади нее. А потом склонился над ней, слегка придавив ее тело к столу. Оба замерли на какое-то время, позабыв об игре. Обо всем на свете. Габби накрыл ладонью ее руку, сжимающую кий, а второй обхватил левую руку, на которой лежал кончик кия. — Тебе следует бить по сплошному шару…

Его теплое дыхание коснулось обнаженной шее Эмили, которой было непонятно, как он еще может говорит. Ей казалось, что она давно утратила эту способность. Сердце стучало как сумасшедшее. Она не видела ничего, кроме руки Габриеля. Она чувствовала всем телом его сильное, напряженное, такое твердое тело. Ей было так хорошо от этого. Волнение такой силы охватило ее, что она не обратила внимание даже на то, как он сделал удар за нее. Его лицо было так близко. Ей вдруг захотелось повернуть голову и посмотреть на него.

— Эмили, — прошептал Габриел уронив кий, который упал на стол.

Он не мог больше сдерживать себя. Габби приложил все свои силы, дабы уберечь ее от себя и своих порывов, но у него ничего не вышло. Обхватив ее за талию, он теснее прижался к ней и коснулся, наконец, губами ее шеи. Боже, у нее была невероятно нежная и бархатистая кожа! У него стало туманиться в голове, и Габби с отчаянием понял, что не сможет отпустить ее.

У Эмили закрылись глаза от сладкого прикосновения. Она и не думала, что поцелуй в шею может быть таким приятным, почти дурманящим. Затаив дыхание, она впитывала в себя очарование этого момента. А потом он медленно приподнялся и поднял ее. Развернув к себе ее трепещущее тело, он снова прижал ее к себе. Так тесно, что теперь она ощутила его сильные бедра, твердый живот и бурно вздымающуюся грудь. Не в силах совладать с собой, она подняла руки и положила ему на плечи. Он заглянул ей в глаза своими потемневшими как штормовое море серыми глазами.

А потом оба одновременно потянулись друг к другу.

Это было так восхитительно, что Эмили едва сдержала сто удовольствия. Каждый раз, когда он начинал целовать ее, Эмили заполняла удивительная сладость, которая вытесняла из груди все остальное. Дурное и мрачное. И каждый раз, чем дольше длился поцелуй, тем сильнее и острее становились чувства. Она прильнула к нему, подставив ему свои губы и сама ответила на поцелуй, когда его горячий языки коснулся ее. Она вздрогнула, вдыхая его крепкий запах, наслаждаясь его объятиями, теплом его дыхания. Каждой клеточкой своего тела она желала быть к нему как можно ближе. Позабыв обо всем на свете, она потянулась руками и запустила пальцы в его золотистые волосы, поражаясь тому, какие они мягкие. Какой он весь мягкий и в то же время твердый и горячий.

У Габби шумело в ушах и дрожали руки. Изо всех сил он пытался сдержать свое рвущееся наружу желание, чтобы не напугать ее. Это было больше, чем мечта. Эмили была его наваждением. Его сердцем. Он хотел покрыть поцелуями всю ее: от пальчиков ног до макушки головы. Подняв дрожащие руки, он стал поглаживать ей спину, заставляя изгибаться ему навстречу. Она тихо застонала и крепче обхватила его шею.

Он умирал. На самом деле умирал от желания к ней. Но чтобы какое-то время позабыть тяжесть в чреслах, и не выдать своего дикого волнения, Габриел оторвался от ее губ и стал посыпать поцелуями заалевшее личико, прямой носик, закрытые дрожащие веки.

Эмили снова выгнулась ему навстречу, неосознанно подставляя себя его горячим губам. У нее обрывалось дыхание, дрожали ноги. Она тонула в каком-то шторме, который постепенно затягивал ее. Но Эмили не хотела, чтобы это хоть когда-либо заканчивалось. Боже, такой сладости, такого упоения она никогда прежде не ощущала! Ей было безумно важно каждое прикосновение Габриеля, губы которого поползли ниже и прижались к впадинке у основания ее шеи. Она задыхалась, чувствуя, как в ней разгорается настоящий пожар. Она не понимала, что это такое, но знала, была уверена, что Габриел вел ее только к хорошему. К чему-то безумно приятному и дорогому.

Эмили погладила его по голове. Габби вздрогнул, приподнялся и снова впился ей в губы на этот раз требовательным, отчаянно-долгим и глубоким поцелуем, забирая от нее все то, что она могла дать ему, и давая ей то, что она только могла взять у него. Эмили с радостью встретила выпад его языка, приняла его и, положив руку ему на щеку, ответила на поцелуй так страстно, что Габби стал дрожать.

— Господи, — выдохнул он, прижав ее к бортику стола и навалился на неё, чтобы не упасть. У него подгибались колени. Он боялся упасть и уронить ее. — Эмили…

Она снова выгнулась ему на встречу, соблазняя, заманивая в свои сети, сводя его с ума. Это была агония, от которого не было спасения. В какой-то безумный момент она запустила руки ему под рубашку, нежные любопытные пальчики прошлись по его разгоряченной коже, и Габби понял, что пропадает.

В очередной раз Эмили удивлялась тому, как бесконечно приятно целоваться с Габриелем. Какая у него горячая атласная кожа, покрытая испариной. У нее кружилась голова, пока он поглощал её губы, пока распространяющийся по всему телу жар не захватил ее целиком. Ни один человек в мире не мог вызвать в ней всех этих умопомрачительных чувств. Теперь это было и неважно, потому что самым главным стал для нее Габриел. Его руки. Его губы. Его неистово колотящееся сердце рядом с ее сердцем.

— Душа моя, — шепнул он, на секунду оторвавшись от ее губ.

В его словах было столько нежности, столько тепла… Будто ими он пытался еще больше привязать ее к себе, и почему-то Эмили не смогла возразить.

Габриел обдал ее теплом своего дыхания, затем снова захватил ее губы своими. Эмили прижалась к нему и замерла, почувствовав нечто выпуклое и твёрдое там внизу, между ног. Тело наполнялось болезненным томлением, желая чего-то, слепо стремясь к тому приятному, что дарил ей Габриел. К тому, чего она не понимала, но знала, что ей это нужно. Ей был нужен Габриел… И он шел ей навстречу до тех пор, пока его рука не скользнула по ее спине и не легла на отяжелевшую грудь.

Волшебство мгновенно развеялось. Эмили показалось, что ей в сердце вонзили самый острый нож, потому что с этим новым прикосновением в мозгу вспыхнула давняя сцена жестокого насилия, когда Найджел придавил ее к земле и своими отвратительными руками болезненно сжимал ей грудь, пока его мокрым ртом искали ее губы.

Это так сильно потрясло ее, что Эмили похолодела и застыла как статуя, едва дыша. Ее объял такой непереносимый ужас, что она была готова разрыдаться. Ее пронзила такая мучительная боль, что на глазах навернулись слезы. Она не понимала как, но ее сбросили с небес на землю, в очередной раз напоминая, кем она является на самом деле. Что даже необходимые объятия Габриеля были не в силах изгнать из памяти те черные мгновения, которые отравляли ей всю жизнь.

Сладость и упоение сменились горечью и желанием умереть. Боже, самые отвратительные воспоминания хотели отнять у нее даже эти бесценные минуты с Габриелем! Именно тогда, когда она стала забывать свое прошлое, отчаянно стремясь к будущему, они надумали разорвать ее не до конца еще разорванное сердце. Она не хотела, чтобы это хоть как-то касалось Габриеля, хоть как-то омрачало их единение, но вышло все совсем не так. Габриел был ее самым светлым воспоминанием, только он заставлял ее чувствовать себя счастливой, нужной… Чистой! А теперь… Теперь все было потеряно навсегда!

Эмили оторвалась от его губ и с мукой выдохнула:

— Габриел, остановись…

Габриел не сразу услышал ее. Не сразу понял, что произошло, но он моментально почувствовал, как неестественно замерла Эмили в его руках.

— Что… что такое? — с трудом пробормотал он, но заставил себя оторваться от нее и медленно поднять голову. — Что такое, душа моя?

Эмили стало еще хуже от его нежных слов. Она плотнее закрыла глаза и хрипло молвила:

— Прошу тебя… от-тпусти меня…

У него так сильно колотилось сердце, что он едва мог дышать. Тело дрожало и изнывало от желания к ней. Она была такой сладкой, податливой и нежной, что он едва мог думать о чем-то еще. Он сфокусировал свой затуманенный взгляд на ней и вдруг с ужасом увидел, как по ее бледным щекам текут горячие слезы. Это так сильно напугало его, что он застыл как вкопанный.

— Боже, Эмили, я сделал тебе больно? — едва слышно спросил он, убрав руку от ее груди, и осторожно взял ее лицо в свои ладони.

Она не могла говорить. Да и что она могла сказать? Ее захлестнул такой стыд, такое унижение, что она была готова провалиться сквозь землю.

— Отпусти меня, умоляю…

В ее голосе было столько боли, она так сильно дрожала, что Габриел ни за что на свете не смог бы отпустить ее, не узнав, в чем дело. Он был уверен, знал, что ей нравились его поцелуи. Он слышал, как она стонала от удовольствия. Она отвечала ему и сама целовала его так, что он едва не потерял голову… Но что-то остановило ее. Что-то, что вселило в нее такой ужас, что она побледнела, как полотно. Что-то другое, сильное, давнее… Он осторожно стер ее слезы. Неприятное предчувствие охватило его, и когда он заметил, как она вздрогнула от его прикосновений, Габби вдруг все понял. Он весь похолодел, осознав до самого конца, что стало причиной того страха и той боли, перед которыми меркли даже его поцелуи.

— Душа моя, — хрипло молвил он, чувствуя, как желание полностью вытеснила сверлящая мука в груди. Он не мог смотреть на разбитую Эмили, но и не мог позволить ей страдать безмолвно от того, что один мерзавец разрушил всю ее жизнь. Он готов был вырвать собственное сердце, если бы только это помогло ей забыть то, что произошло семь лет назад. — Посмотри на меня.

Она не могла. Боже, она не могла сделать то, что навсегда лишит ее всего! Он увидит и тут же поймет все по ее глазам, а такого унижения она не смогла бы вынести. Она не могла позволить ему увидеть, какой она была на самом деле — испорченной и грязной. Господи, она не могла потерять Габриеля! Только не его, не сейчас. Поэтому она в отчаянии помотала головой.

— Не могу…

— Эмили, открой глаза, — настойчиво попросил он, крепче держа ее лицо.

— Нет…

— Эмили!

— Отпусти меня, — взмолилась она, упираясь кулачками ему в грудь.

— Тольке после того, как ты откроешь глаза, — мягко пообещал Габриел и затаил дыхание.

Эмили понимала, что у нее нет выбора. Он действительно не отпустит ее, пока она не исполнит его просьбу. У нее разрывалось сердце, но она пересилила себя. Замерев и сжавшись, она медленно раскрыла веки и посмотрела ему в глаза. Глаза, полные такой нежности и ответной боли, что слезы потекли по щекам с новой силой.

Габби медленно стер ее слезы большими пальцами, чувствуя, как душа медленно поджаривается на огне. Ему не было так больно даже в минуты пробуждения после приступов. Габби сжал челюсть, борясь с гневом на человека, которого нужно было не просто убить… Он помнил, как с первого дня их встречи она шарахалась от его прикосновений, как ей нелегко было привыкать к нему, но она делала это, медленно, шаг за шагом. И вот теперь его откровенное прикосновение разрушило все! Она находилась в ловушке. Из которого не могла выбраться.

Он тоже был в ловушке, потому что не знал, как помочь ей выбраться из нее.

— Душа моя, — шепнул он, проведя рукой по ее шелковистым волосам. — Ты помнишь, как звучит твое имя на шотландском?

Эмили опустила голову, умирая от нежности к нему, желая прижаться к его груди и попросить держать ее так вечно, ибо понимала, Боже, она очень хорошо понимала, что он хочет сделать! У нее дрожало тело, у нее дрожала душа, но она ответила ему.

— Я… я забыла, — пробормотала она дрожащим голосом и прижалась лбом к его подбородку с ямочкой.

Он ласково обнял ее и погладил по голове, стремясь унять болезненную дрожь.

— Шотландцы назвали бы тебя Аимили.

Эмили прижалась к его груди и зажмурила глаза, пытаясь сдержать слезы. Она была бесконечно благодарна ему за то, что он снова хотел спасти ее.

— А ирландцы? — Она уткнулась лицом ему в шею, ощущая тепло его золотистой кожи. Под рукой она чувствовала биение его сердца, и это странным образом успокаивало ее, отгоняя тяжелые воспоминания. — Как бы меня назвали ирландцы?

Он не переставал гладить ей волосы, когда сказал:

— А ирландцы назвали бы тебя Эмила.

Перестав плакать, она вдруг подняла голову и посмотрела на него. На человека, который продолжал сражаться за ее душу даже тогда, когда она потеряла веру в себя и все свои силы. Боль постепенно ушла. Эмили чувствовала такую признательность, такую нежность к нему, что першило в горле.

— Мне всегда нравилось ирландское произношение.

Габби обхватил ее лицо ладонями и легко прикоснулся к ее губам, не в силах отпустить ее без своего поцелуя. Того, что, он очень сильно на это надеялся, поможет ей справиться с дурными воспоминаниями. Поцелуй, который успокоит и вернет ее ему.

Эмили показалось, что своим поцелуем он смыл с ее души большую часть грязи, которую она носила в себе. Она схватилась за ворот его рубашки, встала на цыпочки и вернула ему поцелуй, осознавая, что никогда не забудет этот миг, этот обмен, этого человека, который заполнил каждую клеточку ее сердца и души.

В последний раз проведя рукой по ее волосам, Габриел выпрямился и разжал объятия.

— Иди спать, — прошептал он, глядя на девушку, которая проникла ему не только в душу и сердце, но и в кровь.

Она пережила такое потрясение, он должен был дать ей время прийти в себя.

Она медленно отпустила его, отошла в сторону, а потом развернулась и вышла из игральной комнаты, прикрыв дверь.

Обессиленный и опустошенный, Габриел привалился к бильярдному столику, едва дыша. Его терзали гнев, боль и желание защитить ее от плохих воспоминаний. Он так хотел заменить их хорошими, заполнить ее собой, чтобы она думала только о нем, только о его поцелуях и прикосновениях. Она должна узнать ту радость, которыми могут поделиться только мужчина и женщина. Она должна познать таинство прикосновений, которые может подарит мужчина своей женщине.

Габби сжал руку в кулак, ощутив свирепую ярость убивать, разорвать в клочья мерзавца, который сотворил с ней такое! Он поклялся себе, что найдет его, чего бы это ему ни стоило, и задушит. Этот мерзавец ответит ему за каждую ее слезинку…

Неожиданно Габриел застыл, поняв, наконец, почему никогда не мог видеть Эмили в своих видениях. Если бы так произошло, он бы до мельчайших подробностей увидел то, что с ней сделали, увидел бы всю сцену насилия. И снова он бы стал сторонним наблюдателем. Он бы слышал ее стоны, рыдания, мольбу о помощи, но не имел бы ни малейшей возможности помочь ей. Как не смог в свое время помочь родной матери…

Покачнувшись, Габриел задрожал и схватился за столик побелевшими пальцами, чтобы не упасть. Ему не хватало воздуха. Он едва дышал, едва мог справиться с болью, которая разъедала его изнутри.

Он не смог бы жить, зная, что пришлось пережить Эмили семь лет назад. У него остановилось бы сердце, если бы он увидел такое хоть бы раз. Он бы не перенес этого. Он бы умер, не проснувшись.

Днем начался такой сильный снегопад, что даже уши запряженных в экипаж лошадей невозможно было разглядеть. У Габби хоть и было скверно на душе, но он понимал, что нужно остановиться и переждать непогоду. Он велел Робину сделать это, когда впереди покажется хоть какое-нибудь здание. Надвинув на голову меховую шапку, Габби уставился на дорогу, не чувствуя ни холода, ни ломоты во всем теле. Его не волновало ничего, кроме Эмили. Девушки, которая семь лет была его воспоминанием, а теперь стала его реальностью, без которой он уже не представлял свою жизнь.

Он страдал вместе с ней, думая о тех ужасах, которые ей пришлось пережить. Он должен был помочь ей освободиться от этого. Габби не мог больше подавлять в себе свои чувства к ней. Но и не мог видеть, как она страдает. Не мог позволить ей страдать одной. Он должен был найти способ помочь ей. Но как? Как он мог изгнать из ее памяти то, что отдаляло ее от него? Что отнимало ее у него? Как он мог сражаться с тем, что было ему не под силу? Он так долго искал ее, что теперь не мог так легко отпустить, но как удержать ее рядом, когда прошлое окончательно завладело ею? Как заставить ее забыть ужасы прошлого?

Эти мысли так сильно терзали его, что к моменту остановки он был полностью истощен и подавлен. Он не знал, что нужно делать, что сказать. Он ушел, велев Робину позаботиться об Эмили и малыше. Габби хотел немного побыть один и немного подумать, потому что ему казалось, что выход совсем рядом, но он не видит нужной двери. Всю жизнь он помогал другим, а теперь когда речь зашла о той, кому больше всего на свете нужна была его помощь, он вдруг стал слабым и беспомощным.

Сидя в дальнему углу безлюдной столовой, где обычно подавали обед в гостинице и глядя на свой исписанный блокнот, Габби в конце концов пришел к одному важному для себя заключению. Как бы прошлое ни вторгалось в их жизни, как бы Эмили ни было страшно от того, что с ней сделали, он не сможет отпустить ее. Он должен был забрать ее с собой еще семь лет назад! Габби был уверен, что ее место рядом с ним. Ведь только он один мог защитить ее сердечко и душу от того, что могло сильно ранить и обидеть ее.

Она ни за что не разрешила бы ему целовать себя, если бы это не было ей так нужно. За эту мысль и уцепился Габби, чтобы не впасть в отчаяние окончательно.

Они находились в двух милях от Стоукен-Чёрча, что вела к дороге на Бугингемшир, когда началась метель. В гостиницу приехали еще несколько пар, которые пытались спастись от непогоды, а потом путь к миру был отрезан окончательно. Крупные хлопья снега валили так сильно, что через десять минут замело прохожую дорогу. Утешало одно: похитители Ника еще надолго не смогут добраться до них.

Но осознание этого факта не улучшило настроение Габриеля.

— Они устроились, милорд, — раздался рядом голос Робина, который пришел отчитаться о том, как Эмили и Ник.

Габби устало посмотрел на него.

— Хорошо. Иди отдыхать…

— А вы?

— Я пока побуду здесь. — Он кивнул на свой блокнот. — Хочу еще немного перевести…

— Вам бы тоже не помешало отдохнуть.

Забота в голосе Робина тронула Габби, но у него было другое мнение на этот счет.

— Я кажется забыл, как это делается, — проговорил он, опустив голову.

Робин вдруг положил руку ему на плечо.

— Она спрашивала, как вы.

Сердце Габриеля так сильно подпрыгнуло, что он чуть не задохнулся. Резко подняв голову, он с надеждой посмотрел на Робина.

— Да? И… и что ты сказал ей?

Господи, она интересовалась им даже после того, что он сделал с ней, какую боль причинил! Он был очень виноват перед ней…

— Что вы обдумываете наш маршрут и немного заняты.

Неужели Робин хотел успокоить Эмили и помочь Габриелю?

— И она… она больше ничего не сказала?

— Она сказала, что вам тоже нужно отдохнуть.

И это она после всего волнуется за него? Габби был так сильно поглощён собственными мыслями, что не заметил, как Робин покачал головой.

— Милорд, она права, вам нужно отдыхать. В прошлый раз, когда вы свалились от приступа, она места себе не находила. Боюсь, еще одного раза бедняжка просто не перенесет.

Габриел какое-то время смотрел на Робина, едва дыша. Он не могло поверить в то, что на самом деле небезразличен ей. Зная Эмили, любое проявление беспокойства в отношении мужчины можно было воспринимать настоящим подарком, а это чувство, направленное на него, и ее поцелуи… Габби подумал, что сейчас у него остановится сердце. Потому что вдруг осознал, что существует выход из ситуации. Существует способ спасти ее! Попытавшись сделать вдох, он медленно сказал:

— Иди отдыхать… Я тоже скоро пойду.

Робин ушел, а Габриел еще долго сидел внизу, до тех пор, пока все постояльцы не покинули столовую. Было уже около полуночи, когда Габби закрыл блокнот, положил его в нагрудной карман сюртука, и встал. Он должен отдохнуть, чтобы завтра поговорить с Эмили. Габби окончательно утвердился в этом мнении, медленно направляясь в свой номер. Он попросит у нее прощение за свою вчерашнюю несдержанность, а потом скажет… Господи, он так много хотел сказать ей! Но прежде ему следовало упорядочить свои мысли и набраться сил, чтобы снова встречаться с ней.

Наконец, оказавшись перед дверью своего номера, Габриел открыл ее, вошел, прикрыл двери и обернулся, тяжело вздохнув. Но вдох застрял у него в горле, когда он увидел свернувшуюся фигурку у камина.

Это была Эмили! В его номере…