Опасная встреча

Глава 7

Габби места себе не находил, ожидая весточки от Эмили, но чем дальше уползали стрелки его карманных часов, тем стремительнее нарастало его беспокойство. И через два часа — два часа! — он просто не выдержал и, стукнув по столу своим стаканом, полным нетронутого пива, вскочил на ноги и полетел по лестнице вверх, желая, наконец, узнать, что с Ником. И как там Эмили. Он умирал от желания увидеть их обоих.

Пусть миссис Джонсон уверила его, что с малышом и с девушкой все в порядке, но он должен был лично в этом убедиться. И пока они не были рядом с ним, его терзали сотни различных и ужасных мыслей. Оказавшись возле заветной двери, Габриел на секунду растерялся, не знаю, стучать ему или нет. За дверью не раздавалось ни единого звука. А вдруг Ник успокоился и заснул, а он безбожно разбудит его? Но не было иного способа попасть внутрь и развеять свои тревоги. С колотящимся сердцем он поднял руку и тихо постучал.

— Эмили? — шепотом позвал он, гадая, чем она сейчас занята. Мысленно умоляя ее дать знать, что она там, и что с ней всё в порядке, он еще раз постучался. — Эмили…

Он ждал, затаив дыхание, и вскоре дверь медленно отворилась. В проеме показалась тоненькая фигурка Эмили. Она вскинула голову и посмотрела прямо на него. Габби вдруг замер от силы ее взгляда. Изумрудные глаза, мерцающие каким-то внутренним светом и некой неподвластной силой, были наполнены такой удушающей тоской, что у Габби сжалось сердце. Аккуратно заплетенные в косу рыжие волосы немного выбились, обрамляя это невероятно прелестное, такое притягательное и невероятно дорогое лицо. Она выглядела такой уставшей, слегка бледной и такой одинокой, что Габби позабыл обо всем на свете. Он позабыл даже причину того, что привело его сюда.

В груди будто что-то щелкнуло, а затем по всему его телу разлилось удивительное тепло. То самое тепло, которое возникало всякий раз, когда он видел ее, когда оказывался рядом с ней. Габриел сделал глубокий вдох, и почувствовал, как задрожали руки. Руки, которые потянулись к ней. Боже, он так давно хотел коснуться ее, почувствовать нежность бледной кожи, мягкость этих жгучих волос… Хотел, наконец, убедиться, что она не снится ему!

Габриел не знал, кто из них подался вперед первым, но через секунду он уже обнимал худенькие плечи Эмили. И к его огромному облегчению она прильнула к нему в ответ. О большем он и не смел мечтать!

Господи, он обнимал Эмили! Ту самую Эмили! Свою Эмили!..

Это было больше, чем сон. Это было больше, чем сокровенное желание.

Эмили прижалась к широкой груди, спрятав на его плече свое лицо. Она не поняла, как всё произошло. Она не могла вспомнить, кто из них первым поднял руку, сделал первый шаг… Сейчас это было уже неважно! Сейчас ничто в мире не имело значения, кроме Габриеля.

Когда она увидела его на пороге, когда его серебристые глаза посмотрели на нее с невыразимой нежностью, радостью и теплотой, в груди у нее словно что-то надломилось. Она не могла объяснить, что это было. Но ей вдруг стало безумно больно. Глядя в глаза человека, который так много сделал для нее, так много значительного, она вдруг отчаянно захотела, чтобы он обнял ее.

Ее почти никто никогда не обнимал. Даже когда с ней произошло то несчастье, никто не подумал обнять ее, просто дать понять, что она не одна. Ее не разрешали утешать. Даже приходской священник деревни, в которой она жила последние семь лет, однажды дал ей понять, что она нежеланная гостья в его приходе, и что ей следует держаться подальше от церкви, дабы не оскорблять чувства прихожан своим присутствием, потому что она падшая женщина, грязная и неугодная богу грешница. С молчаливым смирением она приняла этот факт, понимая, что Бог действительно может рассердиться на нее за то, что она переступит порог Его дома.

Но сейчас, в это самое мгновение она не могла думать больше о том, что хорошо, а что плохо. Она поддалась зову сердца. Она умирала от желания хоть бы раз в жизни почувствовать себя кому-то нужной. Поверить в то, что она не одна во всем этом большом и пугающем мире. В мире, который постоянно испытывал ее на прочность. Она так сильно устала бороться со всеми сама. Так отчаянно ей хотелось прижаться к надёжному плечу! К плечу Габриеля! Эта потребность была настолько сильной, что ей вдруг захотелось заплакать. Заплакать от того, что она не может позволить себе даже такую малость — простые объятия.

Но он уже обнимал ее, прижимал к своему большому, такому сильному, надежному телу. Он был таким теплым, таким крепким и в то же время таким мягким. От него так приятно пахло. Эмили вздохнула запах легкого одеколона и теплой мужской кожи и почувствовала, как защипало глаза.

Она была достаточно высокой девушкой, но так хорошо устроилась в его руках! Так хорошо вписалась в контуры его тела! Как будто была создана для объятий. Для его объятий!

Габриел осторожно провел рукой по ее шелковистым волосам, по прямой спине, ощущая ее дрожь. Она дрожала в его объятиях, но не подумала отстраниться. Он прижался щекой к ее макушке, вдыхая неповторимый аромат сирени, который всегда напоминал ее. Впитывал то тепло, которое исходило от нее. Чувствовал рядом с собой очертания девичьего тела, такого мягкого, такого желанного. Он хотел успокоить ее и хоть немного успокоиться самому, но грудь разрывали множество мучительно-нежных, волнующих и таких сильных чувств.

— Эмили, — прошептал он, не в силах перестать гладить её завораживающие волосы. Эти восхитительно-мягкие волосы.

— Да? — едва слышно молвила она, еще крепче обняв его.

Боже, как же ей было хорошо находиться коконе его рук! Эмили никогда бы не подумала, что мужские объятия смогут заставить ее прослезиться, но она снова была готова заплакать от того тепла, которым Габриел делился с ней и которое внезапно стало вытеснять из груди нечто ненужное, давящее и черное.

— Ты в порядке?

Габриел почувствовал себя по-настоящему счастливым от того, что она еще теснее прижалась к нему.

— Д-да…

— А Ник?

— Он успокоился. Сейчас он спит…

Габриел, наконец, унял бешеное волнение. Дыхание выровнялось и, сделав над собой усилие, он поднял голову, чуть отстранил ее от себя и заглянул в мерцающие зеленые глаза.

— Я так долго ждал от тебя весточки…

Он взял прелестное лицо в свои ладони и стал незаметно поглаживать ей щеки своими большими пальцами. И видел, как при этом темнеют от удовольствия ее обворожительные глаза. Внезапно вместо тревожной тяжести на смену пришла другая тяжесть, более земная, более острая. Он посмотрел на красиво очерченные чуть припухшие и влажные губы. И сильнейшая дрожь прошлась по всему его телу. Жар охватил его легкие, и голова стала медленно кружиться…

— Я… я хотела послать за тобой… — Ее голос оборвался. Она на секунду прикрыла глаза, а затем тихо добавила: — Но я была немного занята.

Охватившее его безудержное желание вновь прижать к себе Эмили, на этот раз по совершенно иным причинам, мешало ему думать здраво, но Габриел попытался сосредоточиться на ее словах.

— Занята? — Он внимательно смотрел на нее. — И что ты делала?

Она подняла к нему свое лицо и неожиданно вздрогнула. Это почему-то насторожило Габриеля, еще и потому, что ее лицо потемнело, словно от боли.

— Я… так… ничего особенного, — уклончиво ответила она, отведя взор.

А затем стала отстраняться от него. Габби испытал настоящую боль от того, что лишался ее тепла. Он не хотел так быстро отпускать ее. Не сейчас. Еще немного… И ее странный ответ. Это встревожило его еще больше. Он не выпустил ее лицо из своих ладоней.

— Чем ты занималась?

Когда она встала чуть поодаль от него, Габриел опустил голову и заметил, что она завязала поверх платья белый передник. Почти такой, какой обычно одевали служанки. Это несказанно удивило его. Он снова посмотрел на нее.

— Нн-ичег-го…

— Эмили! — голос его стал жестче. Сердце снова застучало быстрее. — Чем ты занималась, пока Ник спал?

Он продолжал требовательно смотреть ей в глаза до тех пор, пока не услышал ее слабый ответ:

— Я… я стирала пеленки Ника…

На секунду ему показалось, что он ослышался. Габби прикрыл глаза, пытаясь осознать всё то, что она только что сказала. Эмили, та самая Эмили, которая подарила ему локон своих волос, которая потом подверглась жуткому насилию, была изгнана из родного дома, семь лет жила в изгнании и была вовлечена в похищение Ника, которая смиренно собиралась ответить за грехи тех, кто был в большей степени виноват во всем, сейчас, вместо того, чтобы позаботиться о себе и отдыхать, она решила стирать пеленки? Решила исполнить роль служанки, которой он платил за работу? Габриел никогда в жизни не был так зол, но и не ожидал, что этот гнев вырвется наружу таким грозным рыком.

— Какого черта ты делала это сама?!

Она заметно вздрогнула и, наконец, вырвалась из его рук, сделав шаг назад. Очарование от только что пережитой близости тут же исчезло. Она сжала губы, глаза предостерегающе сузились.

— Не ваше дело, чем я занимаюсь в свое свободное время, — довольно резко заявила она, с не меньшим гневом глядя на него.

Габби навис над ней.

— Не моё? — Ему было невыносимо думать, будто его действия заставили ее — Эмили! — заняться столь постыдным делом. — Всё, что касается тебя, касается и меня!

Она прижалась спиной к двери, но продолжала смело смотреть ему в глаза.

— Не правда! — горячо выпалила она. — Вы не имеете ко мне никакого отношения!

— Черт побери, ещё как имею! — ещё громче воскликнул он, дрожа от ярости.

Эмили вдруг выпрямилась и гневно встретила его горящий взгляд.

— С какой стати?

— А с такой, что я отвечаю за тебя!

— За меня никто не отвечает! Я сама всегда отвечала за себя, и вам нет нужды утруждать себя и беспокоиться о моей скромной персоне.

Ее слова вдруг отбросили Габриеля на много лет назад. У него было такое ощущение, что ему дали ударом под дых.

«Эмили всегда держит свои переживания в себе».

Его гнев тут же испарился. Габриел снова испытал мучительное желание обнять ее, прижать к себе и объяснить более спокойным тоном, почему ей не следовало заниматься этим самой.

— Эмили, — глухо прошептал он, подняв руку и коснувшись пальцами ее бледной щеки. И снова она не отстранилась от него, терзая ему сердце. — Я ведь говорил тебе, что я несу ответственность за всех тех, кто рядом со мной. Я отвечаю за тебя и твое благополучие.

И неожиданно в этот момент произошло то, что чуть не разбило ему сердце. Глаза ее повлажнели, и одинокая слезинка, скатившись по длинной золотистой реснице, упала ему прямо на палец.

— Но… но я ведь преступница, — прошептала она с такой мукой, будто пыталась убедить в это прежде всего саму себя.

Она сделала шаг назад, но Габриел не позволил ей отдалиться от себя, и шагнул к ней. В данный момент она могла быть кем угодно, но только не преступницей. Габриел понял это с такой кристальной ясностью, что невероятное облегчение окатило его с ног до головы. Ни одна преступница на свете не стала бы рассказывать похищенному малышу сказки, и уж ни за что не постирала бы его пеленки. Если бы он был более внимательным, то, возможно, заметил бы, что ей нужна одежда для Ника и решил бы вопрос раньше, до этого неприятного разговора. И сейчас, вероятно, он бы просто обнимал ее, и не было бы всего этого напряжения…

— Эмили, — начал он мягко, пытаясь успокоить свое колотившееся сердце.

Эмили быстро сбросила с себя его теплую ладонь, умирая от желания еще раз прижаться к нему. Но это было так опасно, что перепугало ее до смерти. В какой-то момент она позабыла о том, кто она такая и почему находится здесь. На какое-то время она вообще позабыла о том, что не имела права ни на что, и всё же претендовала на его объятия. И какое-то время позволила себя испытать то неуловимое, хрупкое счастье, то желанное тепло, которое согрело каждую косточку ее тела.

А теперь, излив на нее свой неоправданный гнев, он вновь смотрел на нее с такой нежностью, так ласково погладил ее по щеке, что от боли Эмили хотелось зарыдать. У нее перехватило горло, дрожали колени, но она пересилила себя и оттолкнула его от себя. Оттолкнула Габриеля, к которому так отчаянно тянулась, в котором так сильно нуждалась. Да поможет ей Бог, но она не могла бороться с нарастающей потребностью в нем! Но она должна была сделать так!

— Не смейте больше прикасаться ко мне! — горячо воскликнула она. — Не смейте повышать на меня голос! Не смейте больше указывать мне, как вести себя и что делать. Вы, мужчины, считаете, что вам позволено всё, что вы имеете права поступать так, и в некоторой степени закон на вашей стороне. Вам подобные просто считают своим долгом наказывать женщин, дабы они знали сове место, и никто не подумает осудить вас за это. Но позвольте напомнить вам, что я не из тех беззащитных женщин, которых вы можете безнаказанно унижать или обидеть. Вы глубоко заблуждаетесь, если считаете, что можете поступать так со мной. Вам ясно?!

Габриел пристально смотрел на нее, испытывая противоречивые чувства. Желание убедить ее в том, что он ни за что не обидит ее, смешалось с потребностью снова обнять это раненное существо и успокоить. Она на миг позволила ему заглянуть за дверцу своей души, и он увидел там бездну боли, которую ей причинили в прошлом. До сегодняшнего дня он и представить себе не мог, насколько глубоко и сильно обидели ее. Габриел мечтал снова прижать ее к себе, но понимал, что теперь она ни за что не позволит ему приблизиться к ней. Гнев на ее обидчиков медленно поднимался в его груди, но другое чувство, более сильное, затмило всё остальное. Он не мог позволить ей повернуть ситуацию таким образом. Он не мог позволить ей сделать из него такого же врага, каким она считала всех мужчин.

— Эмили, — спокойно заговорил он, пристально глядя ей в глаза и пытаясь сдержать себя из последних сил. — Ты так сильно заблуждаешься, полагая, что я из намерения наказать тебя, рассердился на тебя. Ты ошибочно приняла мои истинные мотивы за жестокий умысел, нашла в моих словах такой смысл, который устроил бы тебя. Но позволь и мне обратить твое внимание вот на что: пеленки полагается стирать служанкам, а когда они заканчиваются, их нужно покупать! О чем тебе следовало сказать мне! Но если ты не хочешь мне этого говорить, если тебе так претит моё присутствие, ты могла хотя бы отправить мне записку. И вот еще что! Здесь, со мной, ты никакая не преступница. И уж тем более не служанка, которую заставили стирать пеленки. Черт побери, Эмили, тебе не за что оправдываться передо мной! — почти гневно добавил он, сжав руку в кулак, — Я тебе не враг! Я прежде отрежу себе руку, чем причиню тебе боль.

Он развернулся и быстро ушел от нее, пытаясь сдержаться и не наговорить больше ничего. Черт побери, но он был еще более разгневанным и взволнованным, чем в тот момент, когда собирался прийти сюда.

Эмили аккуратно складывала вещи в свой саквояж, пытаясь унять дрожь в руках. Ник продолжал сладко спать, хотя уже было девять утра. Девушка вдруг подумала, как хорошо, что малыш еще не проснулся, потому что тревожные мысли не давали ей покоя.

Она не находила себе места после той сцены, которая разыгралась вчера между ней и Габриелем. Она не могла забыть его крепких и таких надежных объятий. Не могла забыть тепло, которое исходило от него, ту нежность, с которой он поглаживал её. Мучительный трепет вновь охватил ее, едва она представила себе ласковые руки Габриеля и его тихий, бархатистый голос. Она даже представить себя не могла, как сильно нуждалась в объятии, пока он не обнял ее. На секунду она позволила себе ощутить то счастье, которое могло бы быть в ее жизни, если бы не прошлое. Но это было невозможно. Она не должна была поддаваться искушению. Каким бы сильным оно ни было. Ведь затем, следовавшее за этим разочарование приносило больше горечи и боли, и это затмевало всё.

Ведь ей снова придется потерять всё это. И лишиться того, что давало ей сил жить дальше, теперь было гораздо сложнее, чем раньше. Она не могла привыкнуть к тому, без чего потом не смогла бы жить.

И снова гнев был единственным способом бороться против нежности Габриеля. Еще и потому, что он сам невольно вызвал этот гнев. Эмили было так ужасно обидно за то, что он после своих будоражащих объятий накричал на нее. И его слова…

«Я прежде отрежу себе руку, чем причиню тебе боль».

Он и раньше был чуток и внимателен к ней, а теперь… Эмили вся сжалась, признавая, как ей безумно важно его отношение к себе. Но в очередной раз она была ужасно несправедлива к нему. И если он не возненавидел ее вчера, тогда обязательно сделает это, когда узнает, что с ней произошло семь лет назад. Эмили вдруг замерла, понимая, что своими руками разрушила то хрупкое тепло, которое образовалось между ними. Ей стало ужасно больно от того, что теперь он станет избегать ее. И вообще не захочет говорить с ней. В сущности, она этого и добивалась, разве нет? Тогда почему ей от достижения поставленной цели хотелось не радоваться, а плакать?

В дверь тихо постучали. Тяжелая книга Геродота выпала из дрожащих рук, а сердце замерло в груди. Неужели это Габриел? Эмили повернулась к двери, почувствовав, как подпрыгнуло сердце от нахлынувшей радости. Не в силах побороть желание снова заглянуть в его необычные сверкающие серые глаза, она стремительно подлетела к двери и распахнула ее. И испытала самое горькое разочарование, потому что у порога стоял их хмурый и недружелюбно настроенный кучер с тяжелым взглядом. В руках он держал какой-то сверток и небольшую коробку.

— Милорд велел передать вам это, — слегка грубовато сказал он, протягивая ей все это.

Эмили озадаченно взглянула на него, и только его выжидательный взгляд сказал ей, о ком он говорит. В первый раз она слышала, как обращались к Габриелю, и это не ускользнуло от нее.

— Я… — Она не успела ничего сказать, потому что кучер быстро запихнул ей в руки загадочные вещи.

— Милорд велел спуститься вниз, когда вы будете готовы. Мы собирались уехать в девять, но…

— Малыш еще спит.

— Поэтому мы немного задержимся. Но недолго. Как его самочувствие? Он больше не плакал?

— Нет, он больше не плакал.

Удовлетворенно кивнув, кучер развернулся, чтобы уйти, но его остановил тихий голос Эмили.

— Подождите!

Он недовольно обернулся и хмуро посмотрел на нее.

— Что еще?

Эмили крепко держала свертки, когда, превозмогая румянец, осторожно спросила:

— Вы сказали «милорд»… Кто ваш хозяин?

Лицо мужчины оставалось непроницаемым и суровым. Он сжал челюсти, а потом процедил:

— Не ваше дело!

Эмили покраснела еще больше, чувствуя, как ей трудно говорить об этом. Но она впервые испытала настоящее угрызение совести за то, что вчера столько всего наговорила Габриелю. Она была готова даже извиниться перед ним, лишь бы получить еще раз возможность заглянуть ему в глаза. Боже, она ведь потеряла право еще раз обнять его! Еще раз почувствовать себя в кольце теплых рук…

— Я хочу знать, чтобы…

— Чтобы передать это своим сообщникам? — Мужчина так гневно и неприязненно посмотрел на нее, что Эмили вся сжалась. Вот уж кто считал ее преступницей, так это их кучер. И от этого ей вдруг стало ужасно обидно. — Я сверну тебе шею, если ты это сделаешь!

Эмили резко выпрямилась.

— Не нужно вести себя как варвар, чтобы напугать меня. Я никому ничего не собиралась передавать. — Она перевела дыхание и совсем тихо добавила, опустив голову: — Я лишь хочу знать это, чтобы… чтобы поблагодарить его.

«Если конечно, он захочет еще раз посмотреть на меня» — грустно подумала Эмили.

Стоявший напротив мужчина не уходил, но и не спешил заговорить. Эмили признала свое полное поражение и готова была уйти, ощущая горечь во рту. Но кучер удивил ее, когда сказал:

— Его зовут Габриел Лукас Хадсон, он виконт Клифтон. — Взглянув на нее более пристально, он с неприкрытой угрозой добавил: — И если об этом хоть кто-нибудь узнает, если об этом узнают твои друзья, я действительно сверну тебе шею.

Эмили обернулась и с отвращение бросила:

— Они не мои друзья! У меня вообще нет друзей, сэр!

Захлопнув дверь не так сильно, чтобы разбудить малыша, но достаточно уверенно, чтобы не скрывать свои эмоции, Эмили привалилась к ней и сделала глубокий вздох. Боже, почему ей казалось, что земля медленно уходит из-под ног, и что она в любое мгновение готова провалиться в бездну? Встреча с Габриелем снова изменила ее жизнь. Но теперь менялась и она. Этого нельзя было отрицать. Как нельзя было отрицать и тот факт, что она тянулась к нему. Что ей было небезразлично всё то, что он думал и говорил. Ей было небезразлично его прикосновение. Тепло его рук и тела.

Боже, для нее так много значило его объятие!

Возможно, он никогда не поймет, что на самом деле это значило для нее. И ведь так и произойдет, ведь она сделала все возможное, чтобы отдалить его от себя. А теперь это расстояние увеличилось еще и потому, что он оказался действительно титулованным лордом. Виконтом! Если раньше она понимала, что ей не место рядом с ним, то теперь это стало гораздо очевиднее. Ведь лордам не положено иметь дело с запятнанными женщинами, с изгоями общества. С теми, кого никто не желает знать, и от кого отказывалась собственная семья.

Только теперь Эмили по-настоящему поняла, в какую ловушку попала. Ловушка, из которой она не сможет выбраться целой и невредимой.

Сокрушительная боль сдавила ей грудь и сжала как в тисках отчаянно бьющееся сердце. На глазах снова навернулись слезы. Вот почему она никак не должна была реагировать на Габриеля. Вот почему не должна была придавать значения его словам, поступкам. Не должна была позволить ему проникнуть ей в душу. Потому что постепенно она теряла способность в любой момент вырывать его оттуда.

Виконт!

Ей придется забыть его. Ей придется забыть каждое его слово, каждый жест, каждый взгляд, каждое прикосновение. Единственное объятие… Эмили даже не почувствовала, как слезинка скатилась по щеке. Ей вдруг стало ужасно обидно за всё. Она была зла на провидение, которое не переставало потешаться над ней!

Боже!

Судорожно вздохнув и попытавшись взять себя в руки, Эмили посмотрела на свертки. Дрожащей рукой развязав ленты, она обнаружила на мягкой бумаге с десяток аккуратно поглаженных пеленок из батиста, хлопка и льна. Почему-то это не удивило ее. Ведь теперь она знала точно, как Габриел относился к возложенным на него обязательствам.

Отложив в сторону пеленки, девушка потянулась к лентам на коробке и вскоре увидела, что внутри лежит небольшая шляпка из бархата зеленого цвета и изумрудными лентами. Почти как ее платье. Эмили не знала, что и подумать. Если пеленки были ожидаемой покупкой от Габриеля, то эта шляпка… она была предназначена явно не Нику. Но зачем он это сделал? Наспех покидая дом, она не подумала надеть шляпку, решив, что теплого капюшона меховой накидки будет вполне достаточно. Кроме того она почти всегда пребывала внутри теплого экипажа или в своем номере. Ей не нужна была шляпка.

И все же… И все же он подумал и о ней и купил ей шляпку. Эмили снова ощутила боль в груди. Несмотря на то, что она снова разозлила его, рассердила и настроила против себя, несмотря на то, что уже не претендовала на его внимание, он все же купил что-то и для нее. Никто никогда не делал ей подарков. Особенно мужчины. И это был второй подарок от Габриеля. В первый раз он вручил ей свой перочинный ножик, подаренный ему отцом. А теперь шляпка… Боже, если бы он стоял сейчас перед ней, она попросила бы прощение за все то, что наговорила вчера!

Но возможно, к лучшему, что его не было рядом. Иначе, обуреваемая сотнями различных чувств, она могла бы натворить еще больше глупостей.

Будет лучше, если остаток пути они проделают порознь. Эмили отложила в сторону коробку, понимая, что не имеет права принимать от него подарки, и что нужно вернуть ему шляпку, когда представиться случай.

В порыве отчаяния она бросила в сторону коробку, не обращая внимания на катившуюся по щеке слезу.

Теперь в ее жизни ничто не могло быть к лучшему.