В Айлинско-Мордовском поселении был аншлаг — в казармах сторожевого поста пономарь Савва окормлял паству в канун Рождества. А Корепанов с Пантелеем в это время сидели у Ефима Мехоношина, в гостевой избе почтовой станции. Ждали, пока пономарь закончит и ехать дальше, в деревню. Зашел десятник казаков Вахромей, брат Ефим ему сунул несколько пакетов с корреспонденцией: «Губину отвези, отродясь столько почты не было».
Десятник подсел к заводским: «Чо вы как на похоронах сидите? Праздник же!» Корепанов только тоскливо вздохнул и уткнулся в кружку с чаем. Пантелей, невесело: «Чому радоваться, есаул, я ить теперь и не сотник, так — не пойми кто…» Вахромей приблизил лицо к Пантелею: «Серёга то тебя дюже уважает, сотник. Сам посуди, у тебя сабля булатная есть?» Пантелей рассыпался дробным смешком: «Насмешил, Вахромей, булатная сабля!» — и тут же мечтательно прищурился: «А ведь была у меня такая! Давно, ты ишшо пешком под стол ходил. Под Троицком набег киргизов отбивали, снял с бия саблю. Булатную!» Тут же, погрустнев: «Не по чину оказалась, атаману подарил…»
«А у меня две таких сабли в санях лежат! Серёгины умельцы спроворили, нам отдали — ножны к ним выделать!» — Не удержавшись, похвалился Вахромей, желая приободрить приунывшего сотника: «Одну саблю мне в подарок, а вторую, сказывали — тебе, Пантелей! Только это, как они говорят — сприз, я тебе ничо не говорил! На Рождество отдарятся!»
— А ить пиздишь ты, есаул!? — Вскинулся сотник.
— Пошли на двор! — Загорячился тот. — Покажу! И ты Николай, айда с нами, посмотришь. Такой булат, сказывали — на Саткинском заводе выделывать станут, со следующей осени! Завод по новой отстроят и начнут.
Из саней Вахромей вытащил две шашки, которые тут же пошли по рукам. «Дюже лепо!» — Восхитился Пантелей: «Строй иной, сама короче, изгиб меньше, а ведь булат! Нутка, посмотри Николай, хорош булат?» Корепанов взял в руки непривычного вида саблю и затаив дыхание — вгляделся в узорчатый рисунок клинка. Сомнений не было, это был он, булат! Всплыли слова есаула, которые он поначалу пропустил мимо ушей, о постройке нового завода на месте старого и о выделки там булата: «Повинюсь! Пусть хоть мастером оставят! Чай, всю жизнь при заводе, авось пригожусь!»
— Шашкой они сию саблю прозвали, — между тем продолжал просвещать есаул, — Ухватиста, рубить и колоть годно. И ножны особые, по их указке делали: дерево кожей обтянуто. А что без каменьев и узоречья, так Серёга сказал: «Боевым казакам и оружие для воев, не на парадах красоваться!»
Выезжая из Айлино-Мордовского, и управляющий, и сотник — с удивлением воззрились на отправившихся вместе с ними крестьян, по праздничному разодетыми. Заметив их недоумение, Вахромей пояснил: «Так все дети поселковые там учатся с осени, сегодня спектаклю ставить будут, вот и позвали родителей. И на Рождество, и на детей полюбоваться!» «Как Ларион Иванович, покойничек, тот тоже радел о работниках, и гошпиталь в Златоусте для работных обустроил, и школу трехклассную для детей» — повеселел Николай, твердо уверившись, что надо каяться, чтоб оставили в заводе: «Да хоть приказчиком!»
В дороге Корепанов всё выпытывал у есаула, что за люди эти немцы, как старосту зовут по имени-отчеству: «Нешто, сунет в рыло пару раз, за обиду причиненную, с меня не убудет!» Есаул, не чинясь — важно рассказывал, что то не немцы, просто гутарят чудно. А Захар Михайлович — мировой мужик, хоть и староста. «Жинка у меня, с Викуловской Степанидой — с их барыней дружат, по торговой части наиглавнейшей, с Галкой!» — бахвалился Вахромей: «Оне все словно баре по обхожденью, но к людям с пониманием и обхождением. Хотя и лаяться горазды борзо!»
— А вертепа у них не будет? — Спросил Пантелей. — Я в Оренбурге видел на рождество. Это ящик такой, в ем куклы ходют, картины показывают, как волхвы к младенцу Иисусу в ясли с дарами пришли, дюже занимательно!
— У них, Пантелей, — еле сдерживал усмешку Вахромей, — енти вертепы на пол-стены и люди там как живые. И не токмо люди, твари разные тако же! Не дай боже, приснится потом этакое!
Егор подошел к крыльцу учебного корпуса медцентра, поздоровался с курящим Олегом, с ухмылкой прислушивающимся к доносящимся из помещения вскрикам и шуму, и тоже набил трубку. Спросил огонька, раскурил и посетовал:
— Хоть курить бросай, воротит от этой трубки. Быстрей бы с бумагой решить. Как же я по сигаретам скучаю! Да хоть самокрутку из газеты, и то лучше трубки этой!
— Ты же брал этого, Аллена Карра, в библиотеке нашли которого, «Легкий способ бросить курить», неделю держал, не прочитал разве?
— Прочитал, — уныло ответил Егор, — дякую тоби боже, что мы не нашли «Легкий способ бросить пить». Эта падла так убедительно и доходчиво о вреде курения расписал, что я проникся и всё осознал. Только курить так и не получилось бросить. А от расстройства — стал в полтора раза больше дымить…
— Пхапхапха, — закашлялся Олег, — пожалуй, я её читать не буду, пхапхапха!
— А чо там за разборки в маленьком Токио? — Егор тоже обратил внимание на шум.
— Там комедь! — В голос заржал эндокринолог-стоматолог. — Твоя пришла Митеньку отбивать у Расула с Борей, к тебе в рабство. Тот позорно сбежал жаловаться Губину. Михайло Палыч, открывший для себя волшебный мир косынки и сапёра — вылетел из палаты и начал на всех орать, чтоб работать не мешали. Тут председатель подошел, разобрался из-за чего весь сыр бор и тоже орать начал. Договорились, что рождество все вместе справлять будем, здесь. Ещё гости приедут, твоя опять же с детьми спектакль небольшой подготовила, на рождественскую тему. Так что вечером на площади представление. И попика привезут с завода.
— А чо орут то тогда всё ещё? — Удивился Егор.
— Так Ксения Борисовна твоя, как узнала что Митенька теперь производством заниматься будет — рассвирепела. Кидаться стала, что не отдаст его, кто детей учить будет? Захар с Губиным в палате спрятались, а Митенька оттуда и не выходил. Так что Ксюха твоя щас с отцом и Расулом лается. Ну как лается, они от неё по классам бегают, она за ними. Иди ка ты домой лучше, брат!
Егор выколотил трубку и отправился к Анисиму. Ксюшу пусть отец утихомиривает. Соваться под горячую руку жены, когда она в гневе — ищите дураков! Дед визиту обрадовался: «Здорова ссыкло! Чо сам кота не принес? И Ксюха у тебя — не маленькая кобыла. Робитенка затиранили, ваш Гугл нас с ней чуть в кровь не изодрал!» Егор, видя такой неласковый прием, хотел уже откланяться, но Анисим не отпустил:
— Пойдем чай пить, раз приперся, куда побежал!? Тока ружжо почистишь и сразу чай пить.
— Твое ружье ведь, сам и чисти! — попытался отбояриться.
— Твоё! — Торжественно провозгласил дед. — Вот как помру, тебе и достанется! А как ты с ним управляться будешь? То-то и оно, СВТ — машинка капризная и нежная. Уход любит. Так что садись, будешь учиться!
— Зачем зря то чистить, она у тебя и так блестит!? — Не так совсем Егор представлял чаепитие.
— Чой это зря? Четыре раза сегодня пулял с утра, двух косуль пристрелил и зайца. Зайца, правда — собакам отдать пришлось, больно у него вид неприглядный после пули. Прямо в деревне почти, повадились сено тюкованное подъедать! Ничего не боятся, наглые, как ваша Маня!
Егор вздохнул, закатал рукава и принялся чистить оружие, под нескончаемый монолог деда. Стараясь не спорить, чтоб ещё чего не придумал, помимо чистки винтовки…
Под вечер народ потянулся в центр, там на площади установили и украсили елку. «Хрен его знает, как здесь Рождество отмечают», — поскреб тогда в затылке Председатель: «поставим елку, оно и привычно, и на новый год останется. Ребятне горку зальём. Создадим привычную праздничную атмосферу! Несколько гирлянд по домам соберем — местные точно такому подивятся».
Учебный корпус, убрав лишнее — подготовили для праздника. Народу зайти согреться, там же столы составили, окруженные лавками — выпить-закусить в тепле. Руководство и особо приближенные дислоцировались отдельно, у врачей в более комфортных условиях. Как решили ещё в самом начале: «Хватит в демократию играть, уже наигрались — весь мир в труху!»
Двух косуль, добытых утром Анисимом — выделили в общий котел на праздник, женщины с утра хлопотали за готовкой. Овощей принесли их овощехранилища, народ нес из дома, кто чем богат. Гостей готовились встретить по царски. Помимо поселковых, ожидавшихся ближе к вечеру — уже прибыла большая делегация из Верхних Тыгов, и родители приехали детей проведать, и Азат с Иргизом. Захар наказал гостей кормить от пуза, под присмотр дружинников и их ответственность выделил спиртное: «Если кто нажрется до выступления детей и начнет исполнять — на исправительные работы отправим! Не испортите праздник!»
Ксюша собрала детей, занятых в сценках — в одном из классов и проводила последний прогон, репетирую предстоящее выступление. Стемнело, на елке мигали разномастные гирлянды, рядом под плотину пруда — тянулась залитая горка, с которой раздавался гомон довольной детворы. Народ бродил по площади, периодически заходя перекусить — все там физически не помещались, поэтому скооперировались и из ближайших домов принесли и расставили несколько столов. Ждали только запаздывающих.
Предпраздничную атмосферу оживляла музыка из вынесенных на улицу пары колонок, вперемешку лились эстрадные хиты разных лет и солянка из того, что нашлось. Приехавших поселковых и заводских приветствовала бессмертная, классика, Егор специально подгадал:
Как-то ехал я пеpед Рождеством.
Погонял коня гyжевым хлыстом.
Hа моём пyти тёмный лес стоит:
Кто-то в том лесy воет и кpичит.
Ехал к милой в лёд, за пятнадцать вёpст.
А вокpyг метёт, только видно хвост
Моего коня масти воpоной.
Жди, любимая, свижyсь я с тобой.
Втянувшийся на площадь народ в обозе все то время, пока звучала песня — не спешил вылазить из саней. Тут тебе и елка, с мигающими гирляндами, и яркое освещение от лампочек развешанных. Даже казаки и Викуловские возчики, знакомые со многими придумками и технологиями — впечатлились. «Скажите этому отморозку, чтоб музыку вырубал нахрен!» — Распорядился Председатель. Пока добрались до ухмыляющегося Егора, засевшего в учебном центре — песня кончилась. «Ладно-ладно, выключаю!» — Примирительно поднял руки: «Понравилось же!»
Музыка стихла, приехавшие полезли из саней, освободившиеся сани и лошадей повели на конюшню, обиходить и пристроить. Дети подбегали к родителям и вели их знакомить с деревней, тех, кто ещё здесь не был. Серёга обнялся с сотником, за руку поздоровался с казаками и повел Пантелея к врачам — переговорить подальше от любопытных глаз и ушей.
— Получил я предписание от атамана, Сергей, — пытливо поглядывая на участкового начал сотник, — Ты теперь сотник, получается? Про себя не уразумел, куда мне теперь?
— Сотник не сотник, Пантелей… Ты присаживайся, выпей, перекуси с дороги, не к чужим приехал, — Серёга усадил того за стол, налил, обвел рукой стол, предлагая угощаться всем, что приглянется, — У меня сейчас голова болеть будет за несколько заводов сразу. А ты, как был сотником в Сатке, так и останешься. Рано тебе на покой. А вот работы у тебя прибавится, ты уж извини. Или устал?
— Да я ишшо любого из вас обскачу, да хоть и тебя! — Пантелей выпил, крякнул и разгладил усы. — Вы хоть парни лихие, и оружие у вас знатное, а вот к лошадкам не свойственны, сразу видно!
— Оружием, сотник, я тебя сегодня порадую, — пряча улыбку перебил сотника. — а к весне и всех твоих казаков. А с тебя — набрать подростков бойких в поселке и выучивать на казаков. На довольствие и кошт выделим не скупясь. А казаков что детей учить возьмутся — в первую очередь оружием обеспечим и доплачивать станем. Вот ты сотник, а сколько у тебя из той сотни в наличие?
— Шестьдесят четыре казака, считая болящих, — опечалился Пантелей, — троих в Златоуст в гошпиталь свезли с месяц назад, да из этих казаков — десяток Вахромея. Его, я так чую — под свою руку возьмешь? У меня считай — увечная сотня останется, половина…
— Да, Вахромея заберу, не обессудь. Набирай подростков, учи, гоняй их в хвост и гриву, но чтоб у тебя была полноценная сотня через год, а то и полторы. Окружного не беспокой по пропитанию и припасу, со всеми чаяниями — к нам, обеспечим, нужды ни в чем знать не будете! По рукам, сотник?!
— По рукам, атаман! — Протянул руку Пантелей. — Вот вы вроде и немцы по обхождению, а старый ряд вам ведом, завсегда с Рождества по Масленицу договора заключают!
— Пошли к людям, Пантелей, вы и попа привезли? Надо чтоб он быстрому освятил и благословил, народ уже мается в ожидание праздника. Ещё и дети выступать будут.
Корепанов, склонив покаянно голову и сняв шапку— подошел к Председателю:
— Простите, Захар Михалыч! — Начал он, теребя шапку в руках. — Не со зла то и по незнанию! Всю жизнь при заводе, из крепостных своим умом доходил! Не увольняйте с завода, в приказчики переведите или мастером к печи, хочу булат варить!
— Бог простит, Николай. А я зла не держу, про тебя говорят, что управляющий справный?
— Пятнадцать лет как в заводе управляю! При Ларионе Ивановиче начал, потом при опекунах работал. От окончательного запустения уберечь завод чаял!
— Останешься после праздников, обговорим всё подробней. В приказчики или мастера тебя не стоит переводить, продолжишь управляющим служить. Только работать будем по новому, завод перестроим, ну да ладно, потом обскажу. Веселись, Коля, празднуй, с Рождеством! Да приведи батюшку, что это он у вас в сани вцепился и стоит озирается?
— То не батюшка, Захар Михайлович, то пономарь!
— А какая разница? Веди, пусть проповедь прочитает, только недолго и начнем!
«Точно немцы!» — Уверился Корепанов: «Да и какая к ляду разница!» Он остается при заводе, новые хозяева собираются делать то, о чем ему всю жизнь мечталось — чего ещё желать. Сбегал до саней, растормошил остолбеневшего Савву и привел к Председателю. К тому времени и Пантелей с Серёгой вернулись. Захар принялся втолковывать дичившемуся Савве, что от него требуется. Тот отнекивался, мол невместно ему, не рукоположен. И всенощную отстоять надо.
— Выйди, блядь, к людям, осени крёстным знамением и благослови! — Рявкнул на него Председатель и обратился к Пантелею, — Вы что за чучело привезли, что он вообще может?
— Всё может! — По военному четко ответил Пантелей и заехал по ребрам Савве. — Делай что велено, олух царя небесного! Благослови прихожан, а не то тебя прямо сейчас обратно с казаками к поповне велю свезти!
Правильно мотивированный пономарь вышел на площадь. Люди, после окриков и увещеваний дружинников притихли и уставились на Савву. Тот, ежеминутно оглядываясь на начальство — благословил собравшихся, что-то складно приплел из писания и троекратно перекрестив толпу, счел свой долг выполненым.
— А он у вас грамотный? — С интересом спросил Захар. Которому Ксения сегодня весь мозг выела с Митенькой.
— Читает, пишет. И книги у заводских инженеров берет, в конторе одно время писарям помогал. — Сдал с потрохами Савву Корепанов.
— Нам бы попика вроде этого, — доверительно сказал Михалыч, обращаясь к управляющему с сотником, — чтоб детишек учил. И верующим радость. И нам спокойней!
— А оставляйте, — согласился Пантелей, — он одно сирота, мыкается у попа нашего. А тот его за свою поповну прочит. Предложите остаться, да кормить будете — он с радостью останется. Больно уж неприглядна старшая у попа, — всхохотнул сотник и показал сжатый кулак, — а поп у меня вот где!
— Вот и договорились! — Повеселел Захар. — пусть Ксения Борисовна детей выводит, порадует народ! Надеюсь, ничего не отчебучит, не дошли руки посмотреть. Что они там придумали…
Дети, к счастью — под руководством Ксюши ничего не отчебучили, народ умилялся и подхватив у деревенских — хлопал. Не жалея ладоши. Затем собравшихся накормили. Напоили и началось взаимное культурное обогащение, не без проявления молодецкой удали. Далеко за полночь народ разошелся по домам, разобрав гостей. Можно было сказать с полной уверенностью, что праздник удался.
Улучив момент, Захар обрисовал Ксении с Егором свои планы на служителя культа. Прямым текстом сказав Егору: «Давай, действуй! У тебя большой опыт, и с Иргизом общий язык нашел, и с Азатом. Сагитируй попика, он к тому же и не попик пока, так — полупопик. Но мы из него воспитаем своего попа! И к нам меньше вопросов будет!» «Да чо я то опять!? У меня и химия вон стоит, и вообще — не знаю, за что взяться!» — стал отбрехиваться Егор.
Ксюша толкнула его в бок: «С химией тебе Митенька поможет! Не беспокойтесь, Захар Михайлович — договорится! Есть у него методы! Меня же уговорил как-то, с тобой жить, так что и с попиком справишься!»