Оранжерея

Что проку муку прохлаждать,

упершись лбом в стекло, что проку

в простенках прошлого стенать

и мерить сумраком мороку?

Что, если это только сон,

многостраничное введенье,

чей сногсшибательный raison[65]

в ином, «дополненном» виденьи?

Возможно. Не исключено.

Хотя сомнительно. К тому же,

не ясно, чем скрепить звено,

а ключ без скважины не нужен.

Когда бы все проистекло,

верней сказать, проистекало,

как солнца луч через стекло,

душа б иного не искала.

Какая в голове труха...

Схватить треух и торопливо

сбежать по лестнице, пока

тоска меня не уморила?

Так хорошо здесь порыдать,

у двери этого трактира,

горит вверху, ни взять,

ни дать, на гвоздь повешенная лира.

Ты будешь часто умирать,

точнее — каждую субботу,

точнее — каждый день на йоту

во мне ты будешь убывать.

Заешь несчастье калачом,

спроси у полового чай,

засим, о том, о сем начнем,

а хочешь, молча поскучай.

А то — сыграй со мной в триктрак:

кто проиграл — тому платить.

Когда бив жизни было так,

что я посмел бы возразить?

Что возразить посмел бы я?

Отличный ход, снимаю шляпу.

Легко ступая, жизнь моя

в лиловую уходит слякоть.

Свет полумертвых фонарей

бредет, за цоколи цепляясь,

и замирает у дверей,

как инвалид, просящий малость.

А к окнам, ясным изнутри,

снаружи припадает осень

и принимается скрести

стекло ногтем и тоже просит.

И вопрошает все вокруг,

одно другому отвечает,

и сторож кормит пса из рук,

и быстро месяц убывает.