Остров пропавших девушек

Джемма

Апрель 2015 года

7

Задним умом все крепки. И когда она оглядывается назад, то очевидно, что все начало разваливаться в тот самый день, когда она купила на обеденные деньги лотерейный билет и выиграла пять тысяч фунтов.

Джемма Хэнсон стоит на тротуаре у супермаркета «Косткаттер» и не сводит с билета глаз. Проверяет снова и снова, но все равно видит перед собой в ряд три символа в виде скрещенных указательного и среднего пальцев и магическое число. Пять тысяч фунтов стерлингов.

Она возвращается обратно в магазин, ждет, когда на кассе станет поспокойнее и никого не будет рядом с холодильниками с пивом, после чего подходит к кассиру и протягивает ему билет. Она ожидает, что деньги ей выдадут наличными прямо на месте в пластиковом пакете или как-то еще. Но на его лице не отражается ничего кроме скуки.

— Выигрыши такого рода мы не выплачиваем, — говорит он. — Вам надо отправить билет по почте, и деньги зачислят на ваш банковский счет.

Ой.

— Но у меня нет банковского счета.

Он вскидывает брови.

— Банковский счет есть у всех.

Джемма в ответ лишь красноречиво разводит руками.

— Как же вы тогда оплачиваете счета?

Вот так вопрос. Счета? По субботам мама дает ей деньги на обеды и карманные расходы. Телефон ей оплачивает тоже мама, номер Джеммы записан на ее имя. Говорит, что так проще и дешевле, но Джемма-то знает, что это просто такая форма слежки.

Пока она размышляет, взгляд кассира становится напряженным.

— И сколько же вам лет? — спрашивает он.

— Об этом надо было спрашивать, когда вы мне его продавали, — отрезает Джемма и выбегает из магазина, потому как ей всего пятнадцать.

— А ты маму попроси, — говорит Харриет, — она сможет зачислить выигрыш на свой банковский счет.

— Не будь дурой, Хэтти, она меня убьет!

— Это еще почему?

Харриет донельзя наивна. Оно и понятно, ведь у нее с родителями полный порядок. А вот Наз понимает Джемму с полуслова. Наз уже не первый год ведет двойную жизнь, имея в запасе большую сумку одежды, в которую можно переодеться в туалете, чтобы никто над ней не смеялся.

— Для начала, — отвечает Джемма, — мне придется признаться в незаконной покупке лотерейного билета на обеденные деньги.

Харриет делает озабоченное лицо.

— Разве это незаконно?

Наз отрешенно закатывает глаза.

— Ну да. Участвовать можно только с шестнадцати. Потом начнется лекция в духе: «А что еще ты от меня скрываешь? Я же говорила тебе, что эти девочки — дурная компания. А что вы вытворяете, когда отправляетесь друг к дружке с ночевкой? Надо полагать, пьете и крутите шашни с мальчишками». Все в таком духе.

Харриет хихикает, потому что на самом деле это правда. Они прикрывают друг дружку с четырнадцати лет. Нет, миссис Хан, она в туалете и не может подойти к телефону. Думаю, решила сходить по-большому. Хорошо, когда она выйдет, я попрошу ее вам перезвонить. Да нет, судя по всему, у нее запор, ага. Да, проект продвигается просто супер, сделаем все в самом лучшем виде.

— Она, конечно же, взбесится, — говорит Харриет, — однако пять кусков — это пять кусков. Ради этого стоит потерпеть лекцию, разве нет?

— Ты просто не знаешь мою маму, — говорит Джемма.

— Да ладно тебе, — отвечает ей Харриет, — не такая она и ужасная. Что она, по-твоему, сделает?

— Позвонит моему отцу, — мрачно произносит Джемма.

— Все, — говорит Робин, — мне придется позвонить твоему отцу.

Из глаз Джеммы уже катятся слезы.

— Нет, мамочка, не надо! Какое он вообще имеет к этому отношение?

— Он твой отец, Джемма, — отвечает Робин, сопровождая эти слова своим фирменным жертвенным вздохом.

Тем самым, от которого Джемма вот уже долгие годы чувствует себя куском дерьма. «Взгляни на меня, — будто говорит он, — посмотри, как мне тяжело с тобой. Подумай, какой груз я на себе тащу. Не могу выбраться никуда поужинать, не могу даже на пару деньков слетать в Амстердам, чтобы отдохнуть, и все только потому, что без конца торчу с тобой. Вот бы у меня не было детей. Не было тебя». Все это — в одном вздохе.

— Я знаю, — горько произносит Робин, — ты не хочешь омрачать свои замечательные выходные. У папы ведь так здорово, правда?

«Каждый раз одно и то же. Каждый раз. Малейший проступок, и она тут же тычет мне в лицо их разводом». Как будто в этом виноваты не они сами, а Джемма.

— Я не просила вас расставаться, — отвечает она.

И это чистая правда. Хотя сказала она это, конечно же, зря. Ей никогда не удается выразить то, что нужно. «Но, мам, мне от этого больно. Когда ты говоришь, как тебе тяжело со мной, мои мысли заволакивает туманом, и тогда мне уже не найти правильных слов. В такие минуты я не могу думать ни о чем, кроме раскаленно-красной... штуковины... которая пожирает меня изнутри. Мне от этого больно!»

И, конечно, мама начинает кричать:

— Думаешь, я этого хотела? Боже правый, Джемма, если тебе сейчас так безумно себя жалко и ты хочешь кого-то обвинить, то почему бы тогда не начать с Кэролайн?

Это слово она произносит тем ядовитым тоном, каким ее одноклассники обсуждают непопулярных девчонок. Эта интонация в нос и ударение на первый слог придают имени ее мачехи привкус прокисшего молока. Осталось только изобразить пальцами в воздухе кавычки.

Робин уже накрутила себя. «Я хочу уйти, — думает Джемма, — знала ведь, что ей ничего нельзя говорить. Хочу, чтобы это прекратилось. Неужели так сложно сказать: „Ты была неправа, а теперь давай найдем решение?“ Хотя бы разок. Почему я всегда должна выступать в роли дьявола?»

— Ах да, я забыла, — продолжает мать, — Кэролайн ведь покупает тебе серебряные ожерелья и готовит цыплят в гранатовом соке по рецепту Оттоленги [10]. Она ведь само совершенство, не так ли? Не то что твоя скучная старая мать.

— Прекрати! — визжит Джемма. — Прекрати немедленно!

— Давай тогда посмотрим, что Кэролайн на это скажет. Как тебе такой вариант?

Джемма вихрем выбегает из комнаты и взлетает по лестнице в свою спальню. Потом с силой захлопывает дверь и подпирает креслом ручку. После чего ложится в постель и смотрит в потолок. Хочется плакать, но она не станет. В последнее время ей постоянно хочется реветь, сдирать с лица кожу и выть на луну. «Ну почему? — думает она. — Почему они произвели меня на свет, если не собирались любить?»

Патрик раздражен. Не из-за лотерейного билета как такового, а из-за доставленных ему неудобств.

«Было бы здорово, если бы слова „семейное собрание“ не означали бы исключительно, что „у Джеммы опять неприятности“. Интересно, они вообще замечают, что собираются под одной крышей, только когда у них появляется повод на меня наорать?»

— У меня сейчас очень важные переговоры! — восклицает отец. — Ты об этом подумала? Ты вообще хоть когда-то о ком-нибудь, кроме себя, думаешь?

— Господи, да я всего лишь купила лотерейный билет. И в тот момент вообще ни о чем особо не думала. Вас послушать, так я кого-то убила.

В прошлом году один парень из их школы и в самом деле совершил убийство. Пырнул ножом другого в идиотской драке у забегаловки на Йорк-роуд, и тот еще до прибытия скорой скончался от потери крови. После суда местные новостные каналы только и показывали, что плачущее семейство убийцы: маму, теток и сестер. На деле он хороший мальчик. И до этого ни разу не доставлял никаких проблем. Мы его любим.

Патрик грохочет кулаком по кухонному столу.

— Джемма! Это противозаконно! — кричит он. — Что тут непонятного?

Робин поджала губы и осуждающе молчит. В этот момент Джемма по-настоящему ее ненавидит. «Никогда в жизни больше тебе ничего не скажу. И никогда, до самой смерти, тебе не доверюсь. Один-единственный раз случилось хоть что-то хорошее, а ты все испортила. А теперь корчишь из себя бедняжку, которой нанесли страшную душевную рану. Да пошла ты. И его с собой прихвати».

— И что же ты ешь в обед, если тратишь деньги на лотерейные билеты?

— Не билеты, а билет.

— А, ну да, — отвечает Патрик, — так мы и поверили. Раньше ты ничего такого не делала и попалась в первый же раз. Конечно.

Я не попалась. Я сама вам сказала, а это совсем другое дело. Тем не менее урок усвоен.

Джемма сдается, перестает сдерживаться:

— Ну что же, приятно видеть, как вы согласны хоть в чем-то. Воодушевляет.

Патрик отодвигает стул, встает и грузно топает к окну.

— Не хами, — говорит ей Робин.

— Но это ведь правда, — отвечает Джемма, — если вы в чем-то и сходитесь, то только в том, что я засранка.

Она сама себя ненавидит, произнося эти слова.

Патрик проделывает ряд дыхательных упражнений, снимает очки, протирает их небольшой тряпочкой из кармана.

«Интересно, почему у салфеток для очков всегда зубчатые края?» — думает Джемма. Такое часто бывает — в ожидании катастрофы в голову лезут посторонние мысли, никак не связанные с происходящим, словно стараясь заполнить собой тишину. «А в постели он тоже в очках?» — всплывает следующий дурацкий вопрос. Ее тут же начинает тошнить — так противно представлять, что родители занимаются сексом. Отец точно занимается. Что до матери, то у нее с развода мужчин даже рядом не было. Непонятно, что хуже.

— Итак, — говорит Патрик, — вопрос в том, что нам теперь делать.

«Уверена, что вы мне сообщите», — думает Джемма.

— Меня так и подмывает отдать этот выигрыш на благотворительность, — произносит он.

— Но это мои деньги! — в ужасе протестует она.

— Не совсем, Джемма, — безжалостно заявляет он.

— Может, объяснишь почему?

— Патрик, по правде говоря, я не думаю, что... — начинает Робин, однако он поднимает руку с таким видом, будто говорит с подчиненными у себя в кабинете.

— Я прекрасно знаю, что эти деньги без остатка ты потратишь на туфли и айпады, — продолжает он.

«Да! — думает Джемма. — Господи, мне пятнадцать лет. И у всех моих знакомых тряпок втрое больше, чем у меня! А если им хочется капучино, они просто покупают его, а не копят! Надоело позориться и выдумывать предлоги, чтобы отказываться от совершенно нормальных штук!»

В ожидании приговора она нервно переплетает пальцы.

— Поступим иначе, — говорит Патрик, — я скажу вам, как мы поступим. Эти деньги я обналичу и положу на сберегательный счет, доступ к которому ты получишь, когда поступишь в университет.

Через три года. Целую вечность. В этом году ей еще только предстоит сдать экзамены на получение аттестата о среднем образовании. А если она вообще не пойдет в университет, что тогда?

— Но хоть что-то из этой суммы я могу получить?

На глаза наворачиваются слезы. Тут ничего не поделать. Джемма уже представила себя в том черном бархатном платье из «Зары», и ей тяжело просто взять и отказаться от него.

— Зачем?

И Джемма опять сдается, лишь прижимает руки к вискам, молчит и наконец говорит:

— Не важно.

— Ну и не дуйся. Радовалась бы, что мы вообще тебе их оставили. Многие родители так бы не поступили, уж поверь мне на слово.

С кончика ее носа на стол срывается крупная слеза. «Дело совсем не в деньгах, — думает она. — Просто я смертельно устала от того, что вы меня совсем не любите».

Джемма точно знает, что оба видели эту слезу, но родители молчат. Да, сейчас они на нее злятся, но им и обычно не приходит в голову ее обнять.

— Ты приходишь, только когда со мной проблемы, — говорит она.

Патрик несколько мгновений молчит, потом отвечает:

— Так не устраивай проблем.

— В таком случае я вообще не буду тебя видеть.

Ножки его стула скрипят по полу.

— Ну все, хватит, — говорит он, — жду тебя в пятницу.

Он не целует ее на прощание.

[10] Йотам Оттоленги — известный британский шеф-повар и ресторатор.