Остров пропавших девушек

29

Мерседес замирает. Стискивает веревку. Кровь ударяет в голову. Она чувствует, что чуть не падает в темноте.

— Татьяна? — зовет она.

Ее голос тонет в древнем воздухе, поглощается стенами. Глухой. Мертвый.

— Татьяна?

Молчание.

Звук задвигаемого снаружи дверного засова.

— Татьяна! — кричит она, на этот раз громче.

Тишина.

О боже. О боже. Она стоит на ступеньке, чувствуя, как подгибаются колени. Как же темно. Она вообще ничего перед собой не видит.

— Татьяна?

Мерседес на ощупь возвращается на лестничную площадку, находит дверь, хватает задвижку, поднимает. Но дверь не поддается. Все без толку. Створка прочная, как стена. Через нее не пробивается ни щелочки света. Татьяна вновь задернула штору. Мерседес здесь одна. * * *

Время исчезает. «И я исчезла… — думает она. — Если эту дверь вновь откроют, меня здесь уже не найдут».

Она несколько раз вдыхает полной грудью, считает до десяти и чувствует, что может разобрать очертания в темноте.

Внизу на лестнице что-то снует.

«Прекрати.

Я не знаю. Я понятия не имею что там внизу. Эти ступеньки тянутся до самого подземелья, до темниц.

Я не знаю, что подо мной. Не знаю, что может подняться оттуда наверх.

Прекрати. Прекрати».

Несмотря на жару, ее накрывает ледяная паника. Руки скользят по веревке. Ей хочется кричать.

«Но если завопить, то, что внизу, услышит и поймет, что я здесь». Мерседес едва слышно молится и ждет.

«Вонючая сука».

Ступенек под ней больше нет. Они ушли в стену. Под ее ногами только провал в бесконечную мглу.

Из ее горла наружу рвется звук, что-то среднее между всхлипом и воплем.

«Заткнись. Заткнись, я тебе говорю».

Опять что-то шевелится. Там, внизу. В подземельях.

«Беги. Беги.

Но куда?

В темноте в этом нет смысла».

Она бросается наверх. Ступеньки неровные, изношенные и скользкие, но она все равно бежит.

Три этажа. Сорок ступенек.

Только бы дверь была открыта. Только бы открыта.

Шорох сандалий по древнему камню и гул крови в ушах. Она не слышит, что у нее за спиной.

«Оно крадется. Оно знает, что я в ловушке и не...» * * *

Темнота сереет. Она различает свою руку, когда тянется к веревке. Затем ладонь, пальцы, очертания центральной колонны, вокруг которой вьется лестница. Над головой раздаются шаги.

Дверь. Она видит дверь. Тяжело дышит от бега по ступенькам. В щели между старыми досками наверху пробивается свет.

Откройся. Откройся. Только откройся.

Все еще темно. Но она различает очертания двери. Рука тянется к задвижке задолго до того, как та оказывается в пределах досягаемости.

Коснулась. Нащупала. Схватила. Подняла. Створка под ее напором поддается, и она вываливается на крышу, залитую ярким солнечным светом.

Золотые бастионы, зубчатые верхушки стен. Полосатые зонты; шезлонги; голубая, как сапфир, водная гладь и огромная спутниковая тарелка, устремленная в небо.

Опустив глаза, Мерседес видит, что ее руки окутаны серой полупрозрачной паутиной. Ахнув от ужаса, начинает неистово себя отряхивать, отскакивает от стены и чуть не возвращается обратно в свою темницу. За ее спиной зияет дверной проем. Она подбегает и захлопывает его. Если… Просто. На всякий случай.

«Нет, я не собираюсь здесь оставаться. Ни за что на свете. Если она так поступила, то от нее можно ждать чего угодно».

Чем медленнее в ее груди бьется сердце, тем больше страх уступает место ярости. Мерседес скрипит зубами и сжимает в кулаки руки. Мысленно произносит все то, что ей не терпится сказать. «Да пошла ты, Татьяна Мид. Пошла ты. Я ни на минуту не останусь здесь, чтобы быть... твоей игрушкой».

Она подходит к зубцам стен и смотрит вниз. Под ней в лучах солнца простирается пропеченная до золотистой корочки центральная равнина, на скале щербатыми зубами высится храм, а за ним тянется море. Вокруг ни звука, если не считать песни цикад. На шезлонге лежат вещи Татьяны: платье, книжка с золотистыми буквами на корешке, плюс портативный плеер с наушниками и куча кассет — наверняка с самыми распоследними и крутыми, вышедшими буквально вчера записями...

«Да пошла ты».

Она сваливает все на полосатое полотенце, стягивает его в узел и швыряет в бассейн. Потом с мрачным удовлетворением смотрит, как оно разворачивается и все его содержимое опускается на дно. «Вот так! — думает она. — Как тебе такое». Затем замечает тяжеловесную дверь на парадную лестницу и начинает долгий спуск домой.