Остров пропавших девушек

30

Даже Донателла предполагает, что во всем виновата Мерседес.

— Так что ты наделала? — спрашивает она, подходя к кровати.

От нее пахнет работой и маслом. Она стаскивает с себя черное платьице из тех, в которые Серджио в качестве униформы обрядил весь персонал ресторана после того, как увидел слуг на яхтах.

— Что? — гневно вскидывается Мерседес.

Донателла бросает платье в корзину для белья.

— Ты наверняка что-то натворила. Они даже не отправили тебя на машине.

«Я слишком устала», — думает Мерседес.

Прошагав два часа, она вернулась домой, терзаемая жаждой и вся в пыли. Идиотские туфли натерли мозоли, которые полопались и теперь сочились влагой. Все были слишком заняты, чтобы обратить на нее внимание, поэтому она просидела одна в их с Донателлой спальне в ожидании сестры, уверенная, что та будет на ее стороне.

— Значит, ты считаешь, будто это я что-то натворила? — спрашивает она и, не успев договорить, заливается слезами.

Ларисса приносит ей тарелку с сосисками и чечевицей, ее любимое с детства блюдо, и обнимает.

— Мне так жаль, — говорит она, — я боялась, что случится что-то подобное.

«Да? Почему же тогда не остановила?» — думает Мерседес.

Она плачет и ест. Еще плачет и снова ест. Зверский голод она почувствовала только в тот момент, когда поставила на колени тарелку.

— Я больше туда не вернусь, — говорит она.

— Ни за что, — отвечает Ларисса и гладит ее пыльные волосы. — Jala, Мерседес, тебе нужно в душ.

— Это было... ужасно, — говорит она и не может сдержать новый приступ рыданий.

У Лариссы мрачнеет взгляд.

— Ах, ты моя девочка, — говорит она, — бедный мой ребенок.

Серджио, увидев ее в дверном проеме, вообще никак не отреагировал на происходящее. С тем же успехом она могла быть невидимой. Когда она встает на следующее утро, надевает передник, с июля висевший без дела на внутренней стороне двери, и отправляется работать в ресторан, он не обращает на нее внимания. Лишь бросает долгий злобный взгляд издалека и уходит внутрь.

— Не переживай насчет него, — говорит Донателла, — он просто беспокоится насчет денег.

— Тупая скотина, — добавляет Ларисса.

— Он мне не верит, — мрачно произносит Мерседес.

— А он хоть раз в жизни принимал правду, если она его не устраивала? — спрашивает Ларисса. — Не волнуйся, доченька, главное, мы тебе верим.

Мерседес уже не в первый раз подозревает, что Ларисса сожалеет о том, что выбрала Серджио отцом своих детей.

На пристани весь день тихо. После ланча к ресторану подъезжает лимузин из замка. Из него выходит шофер и достает из багажника мешок с вещами Мерседес. Потом подходит к двери, держа его так, словно там и в самом деле грязное белье.

Никаких улыбок. Никаких миленьких бутылочек с водой, никаких щедрых обещаний на будущее.

Ларисса берет мешок, не говоря ни слова. А Серджио смотрит на пристань, где должна стоять «Принцесса Татьяна», и в упор отказывается замечать дочь.

Три часа. Она убирает за последним клиентом остатки обеда, когда со стороны Калле Розита на площадь вразвалочку выходит Феликс Марино — ни дать ни взять типичный кутила в шортах цвета хаки и полосатой футболке. Приветственно машет своему отцу, от которого его отделяет несколько кораблей, и направляется в «Ре дель Пеше».

Мерседес одолевает внезапная слабость. Новость уже успела разлететься, и теперь он пришел над ней посмеяться. Она знает, что он о ней думает. Что все они думают. Она прекрасно видела выражение его лица, когда шагала за Татьяной с видом побитого щенка. Какая же она дура. Круглая дура.

Она смотрит на мать, глазами умоляя вмешаться. Но внимание Лариссы вдруг без остатка поглощает рассказ посетителя о посещении им храма, и она решительно не желает поворачиваться к ней лицом.

— Riggio, — говорит он своим задиристым мальчишеским голоском, который ее так бесит, подойдя к краю террасы.

В руках у него старый ржавый якорь и кусок ярко-голубого причального троса. Она с подозрением смотрит на них.

Феликс пинает огромную кадку для цветов между Мерседес и улицей. Выглядит смущенным. Будто то, что он делает, нелегко ему дается.

— Jolà, — наконец говорит она.

— Я тут повстречал твою сестру.

— И что?

— Она сказала, ты вернулась.

Началось.

— Да, — отвечает она, — и?

— Мы сегодня собрались в Рамла... — продолжает он. — Я, Лисбета, Мария и Луис.

— Рада за вас, — заносчиво отвечает она и ждет.

— Луис утопил свою удочку.

— Ну и дурак.

— Там очень глубоко, — говорит Феликс, — мы не можем ее достать.

Какая жалость.

— Ну и?

— Но могу поспорить, что ты сможешь, — говорит он.

Сердце Мерседес екает.

— Я?

— Ну да! Разве здесь есть кто-то еще?

— Да нет.

— Ну так как? — спрашивает он.

Она колеблется. Люди на Ла Кастеллане переменчивы. Никогда не знаешь, что в действительности им от тебя нужно.

— Я сейчас помогаю маме, — говорит она.

— Ничего страшного, — кричит ей Ларисса, суетясь вокруг кофемашины, — у меня все под контролем.

— Гляди, у меня есть якорь, — говорит Феликс, — чтобы ты могла без проблем нырнуть на дно. Мы уже полдня на это потратили.

— Рамла? — спрашивает она.

Он согласно кивает.

— Но там же совсем не глубоко, — говорит она не без презрения в голосе, — мне приходилось нырять куда глубже.

— Ну так идем, хватит дурить, — говорит Феликс и поворачивается, чтобы уйти. — Или ты думаешь, мы там до вечера будем прохлаждаться.

Посмотрев на мать, Мерседес видит на лице Лариссы улыбку. «Понятно, — думает она, — значит, ты все это подстроила. Вместе с Донателлой».

Она встает из-за стола и припускает вслед за Феликсом.

— Здорово, что ты вернулась, — небрежно бросает он на ходу, — мы по тебе скучали.

Мерседес сияет от радости.

— На самом деле та девчонка тебе совсем не нравится, верно? — добавляет он.

Она думает о контракте. «Мне можно такое говорить?» Решает лишь неопределенно промычать.

— Ана София недавно сказала, что с тобой обращаются как со служанкой.

— Мне нельзя об этом говорить, — отвечает Мерседес.

На углу Феликс останавливается и оглядывает ее с ног до головы.

— Мы так и думали. — Потом идет дальше и добавляет: — Твой отец тот еще тип. Не могу поверить, что он продал собственную дочь.

На следующее утро, в одиннадцать часов, «Принцесса Татьяна» входит обратно в порт, а через пару минут появляется лимузин из замка. Машина не глушит мотор, пока Мэтью Мид с трудом тащится по трапу, пожимая руки и похлопывая по спине встречающих. Когда Мерседес слышит отражающиеся эхом от воды и камней голоса, ее наполняет ужас.

«Скоро Татьяна будет здесь, — думает она. — Но я не стану прятаться».

Катер, присланный с одной из стоящих на пристани яхт, увозит пару гостей с яхты. Откинувшись на сиденьях, они пьют из больших бутылок воду и весело хохочут. Судя по всему, они веселились на славу, пока дочь Мида устраивала Мерседес настоящую пытку.

Она наблюдает за происходящим, когда к ней подходит Донателла и встает за спиной.

— Не хочешь зайти внутрь? — спрашивает она. — Уверена, на кухне есть чем заняться.

— К черту! — отвечает на это Мерседес и берет лоток для столовых приборов, чтобы начать сервировать столы. — Это мой город, не их.

Донателла дает ей пять — жест они недавно переняли из какой-то передачи по спутниковому телевидению, которое Мэтью установил в их гостиной наверху, чтобы Татьяна в любой момент могла что-нибудь посмотреть, хотя сумма ее визитов в квартиру над рестораном «Ре» равнялась единице. Выражение ее лица, когда она сидела на краешке плетеного бабушкиного диванчика и буравила взглядом выщербленный стакан, в котором ей подали пепси-колу, убедительно демонстрировало, что ждать повторного посещения не стоит. Но телевизор у них не забрали. Возможно, что он навсегда останется у них.

Серджио стоит, нахмурив брови, у входа в ресторан.

— Донателла! Мать велит тебе сходить в булочную.

— Серьезно? — раздраженно фыркает та. — Может, пусть лучше Мерседес сходит?

— Не будь такой perra, — говорит он. — И делай, что тебе велено.

Донателла со вздохом развязывает фартук.

— Остальные сегодня куда-нибудь собираются? — спрашивает она. — Если да, то тебе лучше пойти с ними.

— Может, позже, — отвечает Мерседес. — Феликс куда-то собирался со своим отцом.

— Ой, laaa, — говорит сестра, — наш Феликс Марино, король всего и вся. Без разрешения Феликса Марино мы теперь ни шагу.

— Отвали, — одергивает ее Мерседес, но не может сдержать улыбки.

Прострекотав над головами, вертолет направляется в сторону континента. Машина возвращается. Кто бы ни сошел с яхты следующим, почетный караул не полагается. Ни Мида, ни его сердечных приветствий.

Открывается дверь служебной лестницы, и над бортом показываются головки. Девушки. Трое. Ниже, чем когда поднимались на борт, так как избавились от каблуков и надели свободные платья и спортивные костюмы. Больше никакой облегающей лайкры. Смуглых животиков, выставленных напоказ, тоже. Они больше не на службе.

Шагают будто старухи. Со стороны может показаться, что у них болят суставы. Держатся за планшир с таким видом, словно боятся упасть. Не смотрят ни вправо, ни влево, лишь прямо перед собой — на дожидающуюся их машину с работающим двигателем. И друг на друга тоже не смотрят.

Мерседес ждет четвертую, пытаясь вспомнить, как она выглядела в день приезда, но все они кажутся на одно лицо — губная помада и эластичные кружева, — так что память ее подводит. Она не смогла бы отличить одну от другой. Пропавшая девушка — лишь смутный образ: длинные светлые волосы, груди, ноги, ягодицы. Без лица.

Водитель открывает дверцу, девушки усаживаются в машину и уезжают.

«Любопытно», — думает она.

— На что это ты так засмотрелась? — спрашивает Ларисса, остановившись рядом с ней.

— Мне казалось, их было четверо, — отвечает Мерседес.

— Четверо кого?

— Девушек.

Мать мрачнеет. Если она даже видела, обсуждать не станет. О таких вещах не принято говорить. Особенно людям приличным. Такие девушки словно не существуют.

— Разве не четверо?

— Понятия не имею, — произносит Ларисса.

— Разве ты не видела, как они поднимались на борт?

— Видимо, не заметила, — пренебрежительно отвечает она и уходит подать на девятый стол кролика со спагетти.

Татьяна заявляется на следующее утро в половине десятого как ни в чем не бывало. Шагает со своей пляжной сумкой по террасе, приветственно машет Серджио, который отвечает ей аналогичным жестом, и мимо столов, где завтракают клиенты, шествует к Мерседес.

— Ты опоздала, — произносит она.

Мерседес решительно выпрямляется и отстраненно на нее смотрит. Ночью ее научила этому Донателла. Теперь ее ледяной взгляд идеален.

На секунду, всего на секунду Татьяна замирает в нерешительности. А потом говорит:

— Ладно тебе, Мерси, что это с тобой? Ты все еще про тот случай? Боже, это же была просто шутка.

— Мерседес, — отвечает она. — Меня зовут Мерседес.

Гнев придал ей храбрости. «Я не твоя вещь, чтобы называть меня, как тебе захочется». Она смотрит Татьяне в глаза, смело выдерживая взгляд. «И первая глаза не опущу. Ни за что на свете. Пошла ты к черту».

— Да по фигу, — отвечает Татьяна.

Мерседес твердо стоит на своем.

Противостояние длится целую минуту. Чтобы чем-то занять мысли, Мерседес считает секунды. «Я с тобой не пойду, — посылает она мысленный сигнал. — Никакие мы с тобой не подруги».

Татьяна опускает взгляд, поворачивается и направляется обратно на яхту отца.

В половине двенадцатого снова подъезжает машина. Но на этот раз едет не к яхте, а останавливается перед «Ре дель Пеше». Из нее выходит Луна Микалефф и, не обращая на женщин никакого внимания, проходит внутрь.

— Ой-ой! — восклицает Донателла.

— Перестань, — осаживает ее Мерседес.

— Все в порядке, — говорит Ларисса, — я тебя в обиду не дам.

Через пять минут Луна Микалефф выходит и сразу садится в машину.

На послеполуденной жаре они трудятся в поте лица. Шпритц с «Аперолем». Кампари-сода. Три пива. Джин с тоником. Кому в такой зной придет в голову употреблять алкоголь? Конечно же, тем, кому нечего делать.

— Мерседес! — зовет с порога ресторана Серджио. — На два слова.

Она идет к нему. Ларисса кивает Марии с Донателлой, веля взять на себя закрепленные за ней столики, и снимает передник.

Серджио стоит к ним спиной, облокотившись на барную стойку.

— Завтра ты вернешься туда, — говорит он. — К девяти утра.

— Нет, — отвечает Ларисса.

— Да, — заявляет Серджио.

— К этой девчонке я ее больше на пушечный выстрел не подпущу, — стоит на своем Ларисса.

— У тебя нет выбора, — отвечает он.

— Есть. И у нее тоже. Пусть найдет себе другую девочку для битья.

Серджио поворачивается. На его лице из-под загара проступает бледность.

— Она подписала контракт.

Ларисса презрительно фыркает.

Он протягивает руку и показывает лист бумаги.

— Вот. Видишь?

Ларисса хватает контракт и рвет его. Один раз, два, три, четыре.

— А это ты видел? — бросает она ему в лицо.

Серджио со вздохом наклоняется собрать обрывки.

— Не дури, Ларисса. Каждый из вас подписал по четыре экземпляра.

— И что они сделают? Не потащат же туда силком!

Он выпрямляется и с багровым лицом орет:

— Глупая, тупая ты женщина! Ты что, даже не прочла, что подписываешь? Хоть кто-то из вас прочел?

Мерседес наблюдает за ними обоими. Она понимает, почему он на самом деле злится: он и сам не прочел.

Серджио перебирает бумаги, находит нужный пункт, тычет в него пальцем, указывая жене.

— Нам. Придется. Вернуть. Деньги.

— Что? — возмущается Ларисса.

— Всю сумму.

— А как насчет тех нескольких недель, которые она уже отработала?

— Без разницы! Он платит за работу полностью, а не за какую-то ее часть. Мы нарушили контракт.

Молчание.

«Я и не сомневалась, что он купил меня оптом, — думает Мерседес. — Он знает, что рядом с его perra человека могут удержать только штрафные санкции».

— Дошло? Все наше новое оборудование. Наша новая кухня. Новый навес. Нам просто нечем платить!

Ларисса до боли стискивает зубы.

— Не говоря уже о компенсации... — продолжает он, вновь роется в бумагах, находит нужную страницу и потрясает ею в воздухе.

— Компенсации?

— Да! Взгляни вот сюда! Пункт о штрафах.

Так тихо, никто не дышит.

Ларисса закрывает лицо руками. Донателла на террасе замирает, засунув руку в передник, чтобы отсчитать сдачу, и окидывает их долгим взглядом.

В восемь пятьдесят пять утра Татьяна сходит с трапа и направляется в «Ре», лучисто улыбаясь. Победоносно.

— Ну что, готова? — спрашивает она.

Мерседес согласно кивает.

Татьяна поворачивается, чтобы уйти, и говорит:

— Мне надо разобрать гардероб. Ты вполне можешь мне в этом помочь.

Оглянувшись назад, она видит, что Мерседес по-прежнему стоит на пороге ресторана, страшась грядущего дня. Ненавидя ее. Чувствуя на себе обжигающий взгляд Феликса, который в этот момент как раз снимает со стоек высохшие сети и складывает, чтобы потом вернуть их на лодки.

— Ну же, Мерси! — В голубых глазах Татьяны играют победоносные искорки. — Мы не можем торчать тут целый день!