Остров пропавших девушек

31

Каюта Татьяны по размеру не уступает спальне, которую делят Мерседес и Донателла. Но, хотя потолки в ней ниже, а выглядит она, по мнению Мерседес, как-то уродливее, все же каждый раз, когда ее сюда приводят, от окружающей роскоши у нее быстрее бьется сердце. Толстый бархатный ковер, мягкие, но удобные сиденья и кричащей расцветки парчовые шторы от потолка и до самого пола, скрывающие собой иллюминатор. Да, она презирает Татьяну Мид, но оказаться на ее месте была бы не прочь.

Стены обиты деревом, похожим на леопардовую шкуру. От одного угла до другого, от пола до потолка. Тем же деревом отделаны все без исключения предметы меблировки: письменный стол, туалетный столик, шезлонг, стулья с сиденьями в виде ковша и окантовка передней спинки кровати. Причем каждый из них слой за слоем покрывали лаком до тех пор, пока не стало казаться, будто он застыл в янтаре.

Смотреть на это, по правде говоря, тяжело. Мерседес даже представить не может, каково здесь оказаться, когда яхта выйдет в море. «Меня бы тут же стошнило», — думает она.

— Ну, что думаешь? — спрашивает Татьяна.

После того как Мерседес была здесь в последний раз, в каюте появились новые предметы декора. На стене над кроватью теперь висят четыре фотографии в рамках, каждая размером со страницу атласа. На всех Татьяна. Татьяна, подпершая кулаками подбородок. Татьяна, сжавшая лицо ладонями и оттянувшая кожу назад, от чего у нее чуть приподнялась нижняя челюсть, а глаза превратились в две восхитительные миндалины. Татьяна с длинными волосами, с кокетливой улыбкой откинувшаяся на стуле, остальное доделала гравитация. И Татьяна, снятая сверху: сплошные глаза и ни намека на подбородок.

— Oao! — подыгрывая, тянет Мерседес. — Удивительные фотографии.

Это правда. Она ни разу не держала в руке фотоаппарат и поэтому ничего не знает о фотоискусстве, но может сразу сказать, что тот, кто сделал эти снимки, отработал свои деньги на славу.

— Не правда ли? — Татьяна самодовольно кивает.

Мерседес опять размышляет о том, как не повезло этой девочке, которая не унаследовала от своей прекрасной матери ни одной приятной черты. С другой стороны, у Мэтью Мида не может быть никаких сомнений в том, кто ее отец.

Ее реакция Татьяну, по-видимому, радует.

— Они и правда очень клевые, да? И мы заказали мой настоящий портрет для нашего нового дома. Когда увидишь его, вот это точно будет полное oao.

— Не сомневаюсь, — холодно отвечает Мерседес, а про себя думает: «В будущем буду гораздо аккуратнее при выборе друзей».

Татьяна прикладывает ладонь к панели в стене, и в ней тотчас открывается дверь. За дверью тянется коридор, по обе стороны которого выстроились ящики, полки и вешалки, отделанные все тем же леопардовым деревом, в дальнем конце сияет мраморной белизной ванна.

— Ох, боже, — произносит Татьяна, — меня от всего этого уже тошнит. Когда все забито под завязку, поддерживать порядок нет никакой возможности. Так что нам с тобой надо все разобрать. В четверг привезут мой новый осенний гардероб.

«Она пытается загладить передо мной вину... — размышляет Мерседес. — Она не может просто извиниться, так что делает это с помощью вещей».

Груда одежды. Куча бус. Куча браслетов. У Мерседес никогда не было такого богатства. «Что-то отдам Донателле», — думает она. Ей самой эта одежда не подойдет.

Она проводит пальцами по тончайшей кисее платья, так смутившего ее тогда на рыночной площади, — богато украшенного красно-оранжевым узором из индийских огурцов. Оно невероятное. И шелковое, вдруг понимает она, хотя до этого ни разу не касалась шелка. «В каком все-таки мире они живут. В нем девушки могут выйти в такой одежде, и никто не обреет им голову в наказание».

— К тому же тебе... — говорит Татьяна, вскакивая на ноги, — наверняка понадобится что-то на вечеринку.

— На вечеринку?

Принцесса со вздохом закатывает глаза.

— Ну да-а-а.

— По какому случаю?

— Да по случаю новоселья, дурочка! О какой еще вечеринке я могу говорить?

— Новоселья?

Татьяна замирает. Ее брови сходятся на переносице.

— У тебя что, нет приглашения?

Мерседес озадаченно качает головой.

Глаза Татьяны мечут молнии.

«О господи, — думает Мерседес, — неужели я опять что-то сделала?»

Но на этот раз гнев, по-видимому, вызвала не она.

— Ладно, с этим мы разберемся, — говорит Татьяна сквозь сжатые зубы. — Погоди-ка. Глянь...

Она ныряет в шкаф, а когда появляется обратно, у нее в руках самое прекрасное платье из всех, какие только приходилось видеть Мерседес. Розовый атлас. И даже не розовый, а цвета фламинго. Как платье у балерины: v-образный вырез, длинные узкие рукава и юбка, водопадами струящаяся до самых лодыжек.

— Примерь-ка, — говорит Татьяна и сует его с таким видом, будто это старая тряпка, — я через минуту вернусь.

Потом выходит из комнаты, и вскоре Мерседес слышит, как она внизу орет, ища отца.

Платье сделано из ткани, которой Мерседес никогда не видела. Эта ткань тянется. Во все стороны. Как чулки, только мягкая, плотная, тяжелая и гладкая, все одновременно. Ее захлестывает вожделение. Жадная как ребенок, она безумно желает ощутить прикосновение этой ткани к коже. За каких-то пару секунд она раздевается до старого застиранного доставшегося в наследство от Донателлы лифчика и трусиков, набрасывает через голову платье, тут же охватывающее ее коконом, и она в раю.

Она гладит его и никак не может остановиться. Стоит посреди каюты и трогает себя. Проводит ладонями вверх к плечам, зажимая между пальцами складки. От одного этого ощущения трепещет от восторга.

— Отлично. С этим вопросом мы разобрались.

На какой-то момент совершенно позабыв о Татьяне, Мерседес подпрыгивает на месте.

Настроение у подруги явно улучшилось. Она снова улыбается.

— Обычная идиотская ошибка, — произносит она, торжественно вплывая в дверь, — вы все идете. Сегодня после обеда Луна отвезет вам приглашения... Ого! — Она замирает как вкопанная, умолкает, оглядывает Мерседес с ног до головы и говорит: — О да. Идеально.

— А это не слишком? — робко спрашивает Мерседес.

— Нет-нет. В самый раз. — Она осматривает ее еще раз и великодушно добавляет: — На тебе оно смотрится гораздо лучше, чем на мне.

Затем нажимает в стене еще одну панель и открывает дверцу кладовки с зеркалом во весь рост на внутренней стороне.

Глядя на себя, Мерседес ахает, забывая выдохнуть и на мгновение думая, что перед ней кто-то другой. «Я выгляжу как принцесса, — думает она. — Нет, даже как королева».

Татьяна возвращает ее с небес на землю.

— А что наденут твои мать и сестра?

Реальность океанской волной обрушивается на ее голову. «Конечно, мне нельзя надеть это платье. Какая же я дура. Родные на моем фоне будут выглядеть по-дурацки».

Татьяна опять умолкает, обдумывает.

— Ну конечно!

— Что?

Она поворачивается, опять направляется к двери из комнаты и кричит:

— За мной!

Мерседес бросается за ней, бежит по коридору.

— Есть же вещи мамы, до сих пор просто валяются там, — говорит Татьяна. — Даже твоя мать сможет влезть в парочку из тех, что попросторнее.