Остров пропавших девушек

Суббота

53

Мерседес

Семь утра, Пауло уже заступил на дежурство у ворот. Прислуга гремит чем-то на кухне, пока остальной персонал заходит в дом, готовясь оценить масштабы ущерба.

Sala воняет вечеринкой.

Мерседес оглядывается. На полу красное пятно от вина — из закатившейся под диван бутылки вылилась целая лужа, которая теперь медленно, но уверенно впитывается в ковер.

— О господи… — вздыхает она, но вспоминает, что в кладовке есть запасной.

Декоративные подушки снова декоративно раскиданы где попало. Девять жутких бесполезных думок, покрытых перьями марабу пастельных тонов.

Эти подушки Мерседес ненавидит всеми фибрами души. Уже два года ей приходится ежедневно их взбивать. На распутывание свалявшихся перьев у нее ушло немыслимое количество часов — даже думать страшно. «Ну ничего, — думает она, — сегодня это в последний раз. Больше не будет ни портретов, ни липких простыней, ни лосьона для загара на камнях, которыми выложена дорожка вокруг бассейна. За эти годы я так очерствела, что даже забыла, до чего ненавижу эту жизнь. Ненавижу все, что меня окружает. Ненавижу хозяев всех этих вещей, которые заперли меня в этой ловушке на лучшие мои годы».

Когда она поднимает подушку, на пол со стуком что-то падает. Опустив глаза, Мерседес видит сумочку Джеммы с блестками и брелоком в виде крохотной бриллиантовой кошечки. «Странно. Я думала, она будет аккуратнее после вчерашнего». Она поднимает ее и заглядывает внутрь. Все то же самое: паспорт, ингалятор «Вентолин», коричневая перламутровая помада и пара презервативов в золотистой упаковке. «Ей это пригодится», — думает она. Но время неумолимо бежит вперед, и, пока дом не проснулся, Мерседес предстоит еще много дел.

Она кладет сумочку на видное место — на небольшой зеркальный столик у подножия лестницы — и возвращается спасать диван.

Они спускаются вниз поздним утром — медленно, по одному. Татьяна в длинном, до пола, халате и мужчины: неряшливые, нечесаные, небритые — все, кроме принца, который щеголяет в привычной форме из узких брюк и блейзера, будто провел ночь, сложенный в коробку. Мерседес сама распаковывала его вещи и знает, что у него в шкафу висят десять совершенно одинаковых костюмов и шестнадцать идеально наглаженных рубашек, завернутых в папиросную бумагу. Но после приезда он только один раз сменил трусы. Ходячая метафора: отполированный снаружи, грязный внутри.

Мэтью неуклюже ковыляет к столику у бассейна и целует в висок дочь. На нем махровый халат и трусы, над поясом которых свисает круглое волосатое брюхо.

— Яйца, — говорит он, — и тост. И кофе.

— Как приготовить яйца, сэр? — спрашивает Мерседес.

— Господи, ну не знаю, — отвечает он. — Удиви меня. — Потом поворачивается к Татьяне и спрашивает: — Ты что-нибудь поешь?

— Ты платье мое видел? — отвечает она.

— Она немного набрала после примерки, — говорит Джейсон Петтит и ухмыляется.

— Иди к черту, Джейсон, — срывается на него Татьяна.

Его губы опять расплываются в ухмылке. Мешки под глазами этим утром у него больше похожи на мошонки. Сегодня ему точно понадобится та мазь от геморроя, что лежит у него на раковине в ванной на случай появления фотографов из журнала «Хелло!».

— Все хорошо? — спрашивает Мэтью.

— Отлично. Все уже погрузили на борт, — отвечает Татьяна.

— Мистер Петтит, вам что-нибудь принести? — спрашивает Мерседес.

— Черный кофе, — отвечает Джейсон, — омлет из белков и тост без глютена.

После чего бросает на Татьяну взгляд из серии «видишь, как надо?», который явно приводит ее в ярость.

— Я буду тост, — говорит на это она, — не только с глютеном, но и с маслом. К нему прошутто и инжир.

Джейсон Петтит поднимает брови и утыкается в свой неизменный айфон.

— В котором часу начинаем? — спрашивает принц.

— А какая у нас там каюта? — интересуется Мэтью Мид.

— Моя, — отвечает Татьяна, после чего поворачивается к принцу. — Начнем в десять. На восемь у нас на террасе «Медитерранео» заказан большой столик.

— Девочки тоже будут?

— Разумеется.

— Если, конечно, вообще смогут передвигаться… — мерзко хихикает Джейсон Петтит. Тут же осекается на полуслове и хмурится. — Черт, опять эта долбаная «Дейли Мейл».

— Что случилось? — спрашивает принц.

— Обычный злобный треп. Вот же черт.

— Ха! — восклицает Татьяна. — Если бы они только знали.

Все мужчины чуть поворачивают в ее сторону головы.

— Кстати, Мерси, дорогая моя, в комнате охраны надо прибрать. А то вчера ночью мы там немного посидели.

Ее накрывает волна облегчения. Теперь не нужно прибегать к уверткам. Татьяна только что в тысячу раз упростила ей задачу.

— Когда будешь готова, дай мне знать, я тебя туда впущу, — добавляет Татьяна.

— Да, конечно, — с улыбкой отвечает Мерседес.

Девочки появляются ближе к обеду. Ханна, Вей-Чень, Сара: легкие пляжные шорты с топиками в цветочек и коротенькие кимоно. Волосы спутаны, в уголках глаз еще прячется сон. Мерседес слышит их на лестнице, и настроение у них не радостное.

— …на такое не подписывалась… — доносятся до нее слова Вей-Чень.

— Да ради бога, — отвечает ей Сара, — а ты думала, они отвалят двадцать кусков просто так? Легкий перепихон и быстрый минет? Это тебе, блин, не благотворительная организация.

— Да, но… — начинает Ханна.

— Ну все, хватит. Силой тебя никто не похищал. К тому же, насколько я понимаю, это был гвоздь программы, и дальше все будет только легче.

— Буду надеяться.

— Завтра на рассвете все выходят в море на яхте Старика, — говорит Сара, — так что…

— Черт, но я чувствую себя как кусок дерьма, — жалуется Вей-Чень. — Такое ощущение, словно совсем не спала. Кто-то из вас помнит, как ложился в постель? Я совсем не помню.

— Да, — отвечает Сара, — такое и правда отнимает все силы.

Спустившись ниже по винтовой лестнице, они видят у ее подножия Мерседес, надевают «рабочие» лица и кричат:

— Доброе утро!

— Доброе утро! — отвечает она. — Остальные собрались у бассейна.

— Слава богу, — шепчет Ханна, но тут же машинально улыбается.

— Вам что-нибудь принести? — спрашивает Мерседес.

— Я бы убила за чашечку кофе, — отвечает Ханна.

— «Дайкири»! — хором восклицают Сара и Вей-Чень.

— Джемма еще спит?

Удивленно хмурятся бровки.

— Да нет… — отвечает Ханна. — Я думала, она уже встала. А внизу ее нет?

— Не знаю, я ее не видела, — отвечает Мерседес и ищет глазами сумочку, которую оставила на столике.

Однако там ее уже нет.

— Я хочу фисташек, — говорит Мэтью.

Мерседес согласно кивает. Конечно, у нас есть фисташки, как раз на случай, если внезапно вам их захочется.

— Отличная мысль! — восклицает принц. — Принесите тогда и мне.

— Конечно, сэр, — отвечает она.

— Мне тоже, — добавляет волосатый кинопродюсер, а когда она вежливо кивает, добавляет: — У меня такое ощущение, что я израсходовал все запасы белка.

Мужчины взрываются хохотом.

Три небольшие тарелки и еще три пустые для скорлупы, иначе она месяцы будет попадаться меж камней дорожек. «Хотя это уже не моя проблема», — думает Мерседес, ставя их на поднос и добавляя еще парочку, зная, как любит обезьянничать вся эта публика. На душе у нее какая-то странная легкость, которая даже пьянит. Она чувствует, как новое будущее становится все более отчетливым.

Девочки садятся рядочком на краю бассейна и опускают в воду ноги. У Вей-Чень на бедре огромный синяк, Ханна без конца тянет руку к затылку и крутит шеей, будто пытаясь вправить на место позвонок.

Когда Мерседес ставит перед актером блюдце, он смотрит на него с таким видом, будто она только что на него пернула, и восклицает:

— Да господи!

Татьяна безразлично поднимает глаза и тут же отводит в сторону, не спросив, в чем дело. Джейсон Петтит буравит Мерседес взглядом и кричит:

— Унесите немедленно! Я что, просил фисташек? Нет! А раз так, то уберите эту гадость! Вы что, хотите меня убить?

Мерседес ставит блюдце обратно на поднос, улыбается ему милейшей улыбкой и говорит:

— Вообще-то я не прочь, сэр.

Вей-Чень хохочет, но тут же понимает, что ее никто в этом не поддерживает, и смолкает. Мерседес улыбается ей с видом заговорщицы, берет отвергнутые орешки и несет девушкам, которые благодарят ее улыбками. Актеришка тем временем таращит глаза, будто кто-то дал ему пощечину.

На плече и шее Ханны красуется узор из небольших синяков, похожий на хватку грубых пальцев. Она поворачивается, осторожно, исподтишка смотрит на хозяйку и спрашивает:

— Эй, Татьяна, а где Джемма?

— Ушла, — отвечает та, даже не поднимая глаз.

— Ушла?

— Ну да.

— Но куда?

— Она не докладывала мне, дорогая, — отвечает Татьяна, — да и потом, мне на это глубоко наплевать.

«Но оставила паспорт… — размышляет Мерседес. — Куда она без него?» От ее безоблачного настроения не остается и следа.

— Ей сделали предложение получше, — говорит Мэтью Мид.

— Получше? — потрясенно переспрашивает Сара.

— Именно так, — отвечает Татьяна.

Девочки переглядываются между собой.

— Справедливости ради, — говорит Брюс Фэншоу, — вчера здесь речь шла о серьезных деньгах. Должно быть, ей предложили так много, что даже для вас это слишком.

— Я ей точно ничего не предлагала, — говорит Татьяна.

— Боже, — отвечает на это Вей-Чень, — ну почему со мной такое никогда не случается?

«И не надо, — думает Мерседес. — Серьезно. Я догадываюсь, куда она подевалась, и ты не хотела бы оказаться там же».

— Черт, да кто позарился на эти бесконечные слезы и сопли? — спрашивает Сара.

— Не знаю, — отвечает Джейсон, — в подобных вещах есть своя притягательность.

Татьяна бросает на него взгляд, в котором полыхает чистая злоба.

— Охрененное, должно быть, предложение, — продолжает Сара, — она все свои вещи здесь оставила.

— Возможно, просто не захотела вас будить, — отвечает Татьяна.

— Не думаю, что этой ночью меня хоть что-то могло поднять с постели, — говорит Вей-Чень, — я даже не допила последнюю порцию.

— Но она вообще ничего с собой не взяла! — восклицает Ханна. — Оставила одежду, белье… Даже сережки.

— Ух ты? — тут же оживляется Вей-Чень. — Те, бриллиантовые?

— Ага!

— Можете поделить все между собой, — говорит Татьяна, — она больше не вернется.

— Как? Даже драгоценности?

— Если она хочет себе богатенького папика, — со вздохом отвечает Татьяна, — то пусть он ей покупает. К тому же эти сережки ей подарила я, а раз так, то могу забрать их обратно.

— Ух ты! — повторяет Вей-Чень, и вдруг все они подскакивают и бегут, только капельки воды из бассейна сверкают в воздухе.

Ох уж эта способность подростков моментально восстанавливаться. Первой, на добрых три метра опережая остальных, мчится Ханна, до этого сидевшая ближе к мелкому краю бассейна. И это несмотря на поврежденную руку и хромоту. Влетая в дом, она победоносно хохочет.

«Вот так оно всегда и бывает, — думает Мерседес. — Покажи человеку яркую безделушку, и он тут же забудет о вопросах, которые должен был задать. Точно как мой отец. Одного взгляда на „Медитерранео“ ему хватило, чтобы позабыть о старшей дочери. Надеюсь, с этой девочкой все хорошо. Что она до сих пор жива. Что за ночь с ней ничего плохого не случилось».

Собственная улыбка теперь причиняет ей боль. В данный момент она не может ничего сделать. Ей остается только одно — держать лицо и надеяться.

Взрослые с веселыми улыбками смотрят убежавшим девочкам вслед.

— Вот поэтому, — говорит Мэтью Мид, — я никогда не обеднею. За деньги люди готовы на что угодно.

Брюс Фэншоу щурит глаза, как греющаяся на солнце ящерица.

— Меня теперь интересует, что они еще готовы сделать за деньги и сами об этом не догадываются.

Все смеются.

— Ты реально позволишь ей разговаривать с гостями в таком тоне? — капризно спрашивает Джейсон.

— Что?

— Я о служанке.

— Ой, замолчи, — отвечает Татьяна. Медовый месяц определенно закончен. — Она предана нам душой и телом. Я знаю ее с двенадцати лет.

Мерседес уходит приготовить все необходимое для уборки.

Ей вслед несутся слова Татьяны:

— Мерси сделает все, что я ей велю. Я не рассказывала вам, как однажды на нее пописала?

Пройдя за работодательницей по коридору, она вежливо отворачивается, когда та вбивает код, потом подхватывает ведро с чистящим порошком и слышит, как за ней с тихим шорохом закрывается дверь.

На нее обрушивается лавина затхлых запахов. Они выключили кондиционер, поэтому за ночь запахи настоялись и окрепли. Недопитые бокалы со спиртным, дым от сигар. Что-то соленое. Что-то напоминающее испражнения. «Так пахнет смерть, — думает она, натягивая резиновые перчатки. — Даже воздух здесь кажется мертвым».

Татьяна никак не комментирует ни запах, ни бардак. Мерседес даже не представляет, как можно дойти до того, чтобы даже не извиниться перед человеком, которому приходится убирать подобную грязь.

«Но нам ведь за это буквально платят, правда?»

— Как закончишь, дай мне знать, — говорит Татьяна, — и я запру.

— Думаю, это будет нескоро, — отвечает Мерседес.

В ярких лучах светильников на потолке она выхватывает взглядом липкие разводы почти на каждой поверхности. Пятна. На креслах и ковре. Этап, когда уборка в этом доме вызывала у нее тошноту, давно остался позади. Она как-то слышала о компаниях, специализирующихся на уборке после убийств или смерти одинокого человека, о которой узнают, только когда гниющая плоть превращается в вязкую субстанцию, протекающую к соседям внизу. «Я бы там справилась на отлично, — думает она, переступая порог. — Только мы на Ла Кастеллане не бросаем людей умирать в одиночку».

— Неважно, — отвечает Татьяна и возвращается к своей тусовке.

Среди бутылок и пепельниц на столе лежит небольшая кучка кабельных стяжек — затянутых, но разрезанных. Мерседес известно, что именно ими связывали. «Ненавижу их... — думает она, шагая по липкому ковру, чтобы вылить в мойку на кухне ведро. — Гнусные, отвратительные, мерзкие твари. Каждый из них вполне заслужил то, что с ними вскоре случится. В полной мере».

На уборку ей понадобится не меньше двух часов. Закончив, она заткнет сливное отверстие мойки пробкой, откроет кран и запрет дверь.