Отдаленное настоящее, или же FUTURE РERFECT

72

Предоставив Димычу передышку, чтобы он смог успеть переварить услышанное, демон умолк и принялся расхаживать по комнате. Димыч же вдруг ощутил где-то внутри, в подреберье, бездонную черную пустоту. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы Туз Колченогий рассмеялся и признался в том, что пошутил. Еще лучше, если бы все, происшедшее с того момента, когда он познакомился с Петяшей, оказалось просто-напросто долгим дурным сном…

Но ни тому ни другому желанию не суждено было сбыться. Двояким толкованиям и переборам возможных вариантов места более не оставалось. Все сделалось предельно однозначным.

Что и говорить, никогда еще любопытство не приносило Димычу таких потрясающих результатов! Он еще острее почувствовал собственную слабость и ничтожество, точно любитель компьютерных «ролевушек», внезапно оказавшийся наяву там, за стеклом монитора; позади — тупик, впереди — огромная злобная горилла, пуляющаяся огромными огненными шарами, и, что самое страшное, эту гориллу ты за всю сознательную геймерскую жизнь так и не приучился воспринимать всерьез…

— Так-то вот, — со вздохом сказал Колченогий, подходя и кладя руку на Димычево плечо. — Теперь нам с тобой нужно сделать то, что должно было быть сделано давным-давно. Мы должны уничтожить личинку. Немедленно. Иначе — гибель. Раньше можно было ждать и готовиться годами, но теперь времени нет. Продолжая нашу любимую аллегорию, у нее начал развиваться мозг.

— Что же вы, — укоризненно и вместе жалобно заговорил Димыч, — тянули-то до последнего? Вас было много, вы были сильны…

— Милое наивное дитя… — Во взгляде Колченогого появилась откровенная жалость. — Ваши… хм-м… теоретики слишком уж идеализируют информационный план. А жизнь на информационном плане еще жестче, чем здесь. Сплошная эволюция по господину Чарлзу нашему Дарвину; борьба за выживание; все жрут всех, выживает самый приспособленный и только самый приспособленный… Я до сих пор цел лишь потому, что вовремя понял: пожирая других — подставляешься, раскрываешься хоть на миг, и в конце концов сам неизбежно становишься пищей. Пытались что-нибудь сделать объединенными силами, пытались… только каждый раз находился какой-нибудь любитель увеличить собственную силу за счет других… Так сказать, перетянуть одеяло на себя. Неужели тебе такое не знакомо? Ведь у тебя на глазах в вашей стране точно так же была похоронена социалистическая идея. Вот, и где они все теперь? Доперетягивались… и что, помогло? — Колченогий вздохнул. — Но это, быть может, даже к лучшему: некому все испортить в самый ответственный момент. Итак, к делу. Сегодня вечером я — опять-таки, продолжая аллегорию — сумел кое-чего подмешать в пищу нашей «личинки». Если, вдобавок к этому, ты возьмешь на себя труд, воспользовавшись накопленным за последнее время опытом, убить еще одного человека, «личинка», вполне вероятно, погибнет. Назвать тебе имя? Или сам назовешь?

Димыч слышно сглотнул.

— Это… По всему выходит, что Петьку.

— Именно, — Туз Колченогий печально кивнул. — Я старался подготовить все получше и обойтись наименьшими затратами, но… Ты, наверное, замечал: у твоего друга последнее время наблюдались серьезные неприятности, подавленность и всякое такое? Так вот, это и было нечто наподобие… тяжелых пищевых отравлений. Что касается уничтожения носителя… Прежде я пробовал манипулировать людьми с этой целью, но никто из них не справился — все, вступая в непосредственный контакт, подпадали под влияние «личинки», а оно много сильнее моего. Тебе же ее человеческая ипостась подсознательно доверяет, у тебя должно получиться. Нет, сам я вступать с ней контакт больше не рискну, — добавил Колченогий, видя, какой вопрос Димыч вот-вот задаст. — После прошлых-то встреч по сию пору еле жив от страха: она, как бы это сказать, не все время питается, усваивать пищу ей тоже нужно, но… Какова вероятность того, что спящий проснется, если в комнату внести вкусную еду с сильным, ярко выраженным ароматом? — Демон снова поежился. — Я и на помощь к вам запоздал именно по этой причине. Нападавшие были, как это нынче у вас называется, экстрасенсами, причем из относительно сильных, вот и приманили… Попиталась там наша личинка от пуза… Конечно, в спешке пришлось их «заряжать», я-то планировал вывезенного с вашей помощью из клиники Николая ему подготовить на съедение, это помогло бы нам выиграть еще толику времени… да — все равно. И без того должно подействовать. Ну, готов?

Коротким, судорожным вздохом втянув в себя воздух, словно перед тем, как броситься с крутого берега в ледяную воду, Димыч кивнул.

— Готов. Не нужно убеждать меня, приводить доказательства… Я помню, как мы с Петькой познакомились; помню, какие ощущения вызывало общение с ним… Теперь словно бы все встало на свои места. Я просто знаю, что должен это сделать. Только… После дела я, скорее всего, больше тебя не увижу А игру в вопросы и ответы очень хотелось бы закончить. Имеются у нас хотя бы полчаса?

Лязг защелкнувшегося замка точно послужил для Петяши сигналом. Медленно, тяжело, под стать пакостно-тяжкому настроению, он поднялся со стула, добрел до тахты и мешком свалился поверх купленного Катей намедни яркого шелкового покрывала.

Пружины — или что там для пущей мягкости еще помещают в нутро тахты — отозвались натужным, больше напоминающим стон скрипом.

Мир привычно окутала непроглядная тьма.

Через какой-то непонятный — стоило лечь, как ощущение времени разом вырубилось — срок на затылок Петяшин легла ласковая, теплая ладонь.

— Катькин…

Не отрывая лица от подушки, Петяша протянул руку, обнял Катю за талию и мягко потянул к себе.

— Что с тобой? — участливо спросила она, устраиваясь рядом, точно укрывая Петяшу собой. — Устал? Бедный; столько на тебя сегодня свалилось…

С усилием подняв голову, Петяша заглянул ей в глаза.

— Катькин… Помнишь, ты интересовалась, отчего это Димыч всякий раз при виде тебя… это… из воды выпрыгивает? Так вот, он…

Сбиваясь, мямля, мекая и бекая, он пересказал все, что выяснилось в ходе проведенного Димычем краткого телефонного расследования, а, закончив, снова зарылся лицом в подушку. Если бы Катя тут же с негодованием встала и ушла навсегда, если б съездила напившемуся до зеленых чертей и оживших покойников морганатическому мужу по уху, если бы, наконец, тут же превратилась в полуразложившийся труп со следами свежей земли на остатках кожи, ничто не удивило бы Петяшу в этот момент.

— Но… разве ты не знал?

Вздрогнув, Петяша резко сел на тахте.

— Ч… что?

Нежные руки обвили его шею; прижавшись к Петяше, Катя уткнулась лицом в его грудь.

— Ты, наверное, забыл, любимый, — заговорила она. — Ведь ты же сам вернул меня сюда. Сделал из мертвой живую, из глупой, вздорной девчонки прекрасную женщину… — В голосе ее появилось что-то зловещее. — Разве я не нравлюсь моему господину?

Петяша окаменел от потрясения.

— Что-о?! — только и смог выговорить он.

Катины пальцы неожиданно сильно сжали его плечи, она отстранилась, словно держа Петяшу на расстоянии вытянутой руки, пристально взглянула в его глаза… и весело, от души, расхохоталась.

Смех ее оказался столь заразительным, что Петяша невольно улыбнулся и, не в силах сдержаться, засмеялся тоже.

— Н-ну и… ну и шуточки у тебя, — еле выдавил он сквозь смех. — Уф-ф… Так ведь до смерти перепугать можно… Надо же — один идиот начал, а другая и рада стараться… — Приступ смеха разом прекратился. — Слушай, а с чего ему вообще пришло в голову так шутить? Вы, может быть, сговорились? Вот ради этого самого момента?

— Нет, — отсмеявшись, ответила Катя. — Просто ты так серьезно об этом рассказывал, что я не смогла удержаться… Прости. А отчего ему пришло в голову вот так… Знаешь, он мне еще в первый раз показался… ну, не знаю, странным каким-то, что ли; злым… Когда он в следующий раз придет, ты с ним поговори, скажи, чтобы не шутил больше так. Это уже за рамками невинных розыгрышей… Э-э, да ты у меня спишь совсем!

Петяше и вправду вдруг смертельно захотелось спать — сказывалась физическая усталось вкупе с эмоциональными перегрузками.

— Тогда будем тебя укладывать. Ну-ка, повернись…

Раздевшись с Катиной помощью, Петяша нырнул под одеяло, но заснуть не получилось. Стоило опустить голову на подушку, комната исчезла, распахнулась в необъятный зелено-голубой простор. Некоторое время вокруг не было ничего, кроме буйства красок, затем голубой цвет как-то одновременно весь скопился наверху, а снизу возникло, сильно ударив в спину, нечто массивное, твердое и шероховатое.

От боли Петяша зажмурился, а, открыв глаза, обнаружил, что лежит на огромном валуне, возвышающемся посреди русла бешено грохочущей реки.

— Твой, мольч, зашибся нет?

Вздрогнув, Петяша оглянулся. Там, позади, в притулившейся к камню длинной и узкой, жутко ненадежной с виду лодчонке-«ветке» с невесть как прилаженным к корме стареньким «Вихрем», сидел знакомый старик-шорец. Дареная сигара меж губ его курилась легким прозрачным дымком.

— Твой, мольч, лодка скоро ходи, лодка шибко скоро мой изба ходи, — пригласил он.

Морщась от боли, Петяша кое-как сполз с покатого валуна и неловко перевалился на дно «ветки», едва не опрокинув неустойчивую посудину. Старик поднял мотор так, чтобы не побить винта, привычным (видать, фиксатор был сломан давным-давно) движением подвязал его веревкой и оттолкнулся от валуна веслом, поворачивая судно носом вверх по течению. Быстрая вода не замедлила подхватить «ветку». Сердце Петяшино оборвалось, ухнуло куда-то вниз, к самому желудку.

Будто лифт падает, — подумал он.

Весло в руках старика пришло в движение. Лопасть врезалась в недовольно зашипевшую, брызнувшую от ярости пеной воду; «ветка» круто, «на пяточке», развернулась и устремилась вниз по реке.

Дальше Петяша почти ничего не видел — отключился, или, может быть, просто перевернулся лицом вниз, чтобы не так кружилась голова. Через какое-то время шум воды вдруг исчез. Стало совсем темно — темнота была различима даже сквозь смеженные веки.

— Твой болей нет, — раздался из темноты надтреснутый голос старика. — Мой совсем хорошо твой делай.

Послышалась возня, точно кто-то принялся рыться в грудой сваленных на полу вещей, спеша отыскать и извлечь из нее нечто срочно понадобившееся.

— Хорош, мольч, баба твой изба ходи, — приговаривал старик под эту возню. — Баба нет — твой худо, совсем помирай. Однако баба хорошо делай, мой хорошо делай — твой помирай нет. Твой книжка пиши, шибко хорошо книжка пиши. Плохо пиши — нет. Плохо пиши есть — твой болей есть, мой помогай нет. Чужой люди книжка пиши — хорошо нет. Твой сильный есть, твой здоровый есть, твой хорошо книжка пиши…

Голос старика звучал все глуше и глуше, вскоре затих совсем, и сразу же после этого все тело Петяшино сотряс мерный стук. Казалось, звучит он сразу отовсюду, обволакивая, толчками проникая внутрь, прибивая, сминая и изгоняя боль. Стук поднял Петяшу на воздух, отчего вдруг сделалось необычайно легко и хорошо. Мускулы, освободившись от боли, обрели упругость, налились силой; мысли стали чисты, отчетливы и прозрачны.

Все. Хватит, пожалуй, валяться.

Подумав так, Петяша открыл глаза.

Вокруг снова была его квартира, укрытая, словно легким, полупрозрачным одеялом, неверным сумраком летней петербургской ночи. Однако ритмичный, громкий стук не прекратился, разве что не был более таким всеобъемлющим — потише стал да утратил целебное действие. И даже наоборот: раздражал он, скорее, в новом своем виде.

— Подойти? — спросила Катя, садясь на тахте и протирая заспанные глаза. — Кто бы это мог быть, посреди ночи… Ты никого не ждешь?

Только теперь до Петяши дошло, что стук доносится из прихожей — стучат в дверь, и притом довольно давно.

— Я сам. Сейчас спрошу.

Подцепив со стула халат, он упруго вскочил на ноги, единым движением сунул руки в рукава и проследовал ко входной двери.

— Кого хрен несет посреди ночи?

Вопрос прозвучал неожиданно весело и бодро — так, что Петяша сам подивился себе. Черт побери, как давно нежданные ночные визиты не вызывали в нем ничего, кроме глухой злобы!

— Меня, — раздался из-за двери голос Димыча. — Открывай, дело срочное, до утра не ждет.