Откровения танкового генерала СС

В сражениях против Советского Союза

Словно гром среди ясного неба мы восприняли известие о нападении на Советский Союз. В Гайе мы слушали обращение Адольфа Гитлера, в котором он обосновал решение на вечные времена устранить угрозу распространения большевизма. И мы, томимые дурным предчувствием того, что повторим судьбу наших отцов и дедов в 1914–1918 годах, готовимся к беспощадной борьбе.

27 июня 1941 года ранним утром наш батальон под ликующие возгласы местного населения, провожающего нас на восток, маршем минует Ольмюц[19] Ратибор[20] Бойтен[21]30 июня в районе Аннополя мы переходим Вислу, а к 8 часам утра выходим к русской границе у Устилуга[22]

Между тем наши силы успели существенно продвинуться на восток. Полк «Лейбштандарт» действует в составе группы армий «Юг» (фельдмаршал фон Рунштедт). В задачу группы армий «Юг» входит наступление мобильными силами на Киев, разгром всех находящихся по обоим берегам Днепра группировок русских. Для выполнения поставленной задачи группа армий располагает 26 пехотными, четырьмя моторизованными пехотными, четырьмя горнопехотными и пятью танковыми дивизиями. 4-я воздушная армия под командованием генерал-полковника Лера обеспечивает оперативную поддержку с воздуха. Группе армий противостоит сильный и опытный противник под командованием маршала Буденного. Буденный, имея в своем распоряжении 40 пехотных, 14 моторизованных пехотных, 6 танковых и 21 кавалерийскую дивизию, сдерживает наступление фельдмаршала фон Рунштедта. Русские ожесточенно сражаются за каждую пядь земли. К тому времени, когда мы 1 июля выходим к рокадной дороге «Норд» в районе Луцка, а 2 июля получаем боевой приказ, по всему фронту продолжаются упорные бои. Нам поставлена задача наступать через Клевань на Ровно и там соединиться с 3-м армейским корпусом генерала фон Макензена. 3-й армейский корпус, похоже, угодил в окружение под Ровно. Из Припятских болот наступают крупные силы врага, сумевшие вклиниться глубоко в наш фланг.

Такой портрет неприятеля несколько непривычен для нас. С растерянностью гляжу на карту — необходимо ввести бойцов в курс относительно обстановки. Все, с чем приходилось сталкиваться раньше, здесь неприменимо. Где четкое разграничение сил противника и наших? Далеко впереди восточнее Ровно сражаются танковые дивизии 3-го армейского корпуса. В нескольких километрах от нас сражаются пехотинцы, что же касается русских, они южнее и севернее нас. После нескольких напрасных попыток представить своим товарищам более-менее ясную картину обстановки, обрисовываю ситуацию одной фразой: «С сегодняшнего дня враг для нас везде!» И говоря это, не подозреваю, насколько я окажусь прав.

В нескольких километрах восточнее Слуцка у железнодорожной линии мы проезжаем последние посты боевого охранения пехотного батальона. По клубам черного дыма определяем место, где горит подбитый русский танк. По обеим сторонам рокадного шоссе, по которому мы направляемся на восток, простираются дремучие леса. До Ровно остается 60 километров. Успеем ли мы добраться вовремя, чтобы оказать посильную помощь товарищам из 25-й мотопехотной дивизии? Без паники делаю знак головному отряду ехать дальше, в ночь. Во главе отряда один из командиров Рыцарского замка Фогельзанг[23] фриц Монтаг, сменивший в должности своего предшественника Дителя, погибшего во время парашютно-десантной операции на острове Крит. Монтаг — ветеран Первой мировой и теперь командует группой стрелков-мотоциклистов 1-й роты.

Сначала медленно, но постепенно убыстряя темп, головной отряд проносится мимо темных лесов. Мне хочется сейчас завопить во все горло: стоп! Забудьте все, что я вам вдалбливал! Двигатель больше нам не друг! Езжайте медленнее, или же вам каюк! Прищурившись от ветра в лицо, я слежу за углубляющейся в лес головной группой бойцов.

Справа и слева у дороги искореженные, сгоревшие русские танки, грузовики и телеги без лошадей. В одном месте мы обнаруживаем умело замаскированные танки Т-26. Их 12 машин. Танки брошены по причине отсутствия горючего. Готовый в любую минуту вступить в бой батальон минует огромное невозделанное поле, протянувшееся на север, насколько глаз хватает. Внезапно головной отряд исчезает, а БМР, повернув башню, палит из своей 2-см пушки по придорожному кустарнику. И вот пять, может, шесть этих «кустов» зашевелились и с дистанции около 150 метров обстреливают нас. Хорошо замаскированные танки русских поливают огнем нашу маршевую колонну. В считаные секунды мои бойцы залегают и наблюдают за единоборством нашей БМР и танков противника. В бой вступает несколько противотанковых орудий, они и ставят точку в этой схватке. Несколько минут спустя мы продолжаем движение, а подожженные нашими снарядами танки еще долго будут освещать лес. В 19 часов 30 минут происходит первая перестрелка с русскими. Чтобы быть в курсе обстановки, посылаю усиленную разведгруппу на юг, поставив перед ней задачу пробраться через Олыку на Клевань и там дожидаться подхода батальона.

Когда мы добираемся до Стовека, нас окутывает непроглядная тьма. Не задерживаясь в Стовеке, мы продолжаем ехать на восток. Едва миновала полночь, как я вижу на просеке грузовик и еще какой-то транспорт. Русские! Несколько секунд спустя по ним открывают огонь мои стрелки-мотоциклисты. Мгновенно загораются сразу несколько грузовиков, пылая, как факелы, они ярко освещают лесной перекресток. Вообще этот лес действует на меня угнетающе, тьма держит нервы на пределе. Чувство неуверенности словно высасывает из меня решимость, тем более что я до сих пор не имел опыта боевого соприкосновения с русскими. Час за часом двигаемся мы сквозь темноту ночи. До Ровно еще 30 километров. В нескольких километрах за Клеванью (ее мы, слава богу, проехали) мы останавливаемся. Подтягиваются остальные подразделения батальона. Со стороны Клевани доносится шум ожесточенной схватки. В воздух взлетают ракеты — по ним мы определяем место боя. Только я собрался продолжить марш, как вдруг позади раздаются вопли ужаса. Среди грохота разрывов гранат, среди проклятий из уст моих бойцов я различаю до ужаса знакомый и страшный лязг гусениц. Танки! Их целая колонна. Я в оцепенении гляжу, как танк, сминая мотоциклы, круто сворачивает влево и, перевалившись через дорогу, растворяется во тьме. Едва мы успели оправиться от этого сюрприза, как подобное повторяется, но теперь уже в хвосте колонны. Два вражеских танка, заплутав во тьме, въехали в нашу маршевую колонну. Их экипажи поняли это, только остановившись. Да и мы спутали их с нашими тягачами, вот так и проехали через весь лес в сопровождении русских. Мне докладывают, что слева от дороги обнаружены другие русские танки.

Отправленная мною на Олыку разведгруппа наткнулась на части 3-го батальона, их теснят численно превосходящие силы русских. 12-я рота 3-го батальона срочно просит помощи — она в кольце окружения русских. Нам ничего не остается, как идти на выручку окруженцам, а с рассветом продолжать наступление на Ровно. Мы быстро разворачиваемся и устанавливаем связь с окруженной разведгруппой. Русские сражаются за овладение дорогой. Тем временем рассвело, и мы видим брошенную колонну грузовиков. Это пехотинцы неприятеля, которые залегли в пшенице и без особых успехов пытаются смять оборону 12-й роты, к которой вовремя подогнали одну БМР.

Не теряя времени, мы возвращаемся через тот же лес к Клевани. Клевань взята, и наступление на Ровно продолжается.

Прямая как стрела дорога ведет на юго-восток. В нескольких километрах за Клеванью она неожиданно обрывается вниз и у Броников снова постепенно идет вверх. На горизонте в небо поднимается дым. Я следую сразу же за головным отрядом, пристально изучая в бинокль местность. Мне показалось, что у откоса стоит орудие. В свежей зелени подросшей пшеницы я замечаю пятна посветлее. И верно — орудие. Это немецкая пушка LFH 18, одиноко стоящая на позиции. Вид ее наводит уныние. Впервые нам попадается брошенное как попало на поле боя немецкое орудие. В нескольких шагах от орудия мы видим санитарную машину, из которой вытащили все, что можно. Распахнутые дверцы автомобиля перемазаны кровью. Мы молча осматриваем брошенное всеми место. Никого — ни живых, ни мертвых. Усевшись, мы поднимаемся в гору.

В бинокль я вижу странные светлые точки: одна крупнее, другая поменьше. Опустив бинокль, протираю глаза, потом, приставив к ним бинокль, снова смотрю. Боже мой! Быть такого не может! Ну разве может случиться такое? Мы быстро преодолеваем оставшиеся пару сотен метров. Головной отряд спешивается, мы вместе с бойцами бежим к тому месту, где я обнаружил светлые точки. Помимо воли мы замедляем шаг, а потом и вовсе замираем на месте. Мы не решаемся идти дальше. Солдаты, сняв каски, держат словно во время церковной службы. Мы не в силах и слова вымолвить.

Перед нами лежат тела немецких солдат. Их много, целая рота. Их раздели догола и изуродовали, прежде чем убить. Руки связаны проволокой. Мертвый взор широко раскрытых глаз уставился в небо. В нескольких метрах поодаль обнаруживаем и тела офицеров, их участь еще ужаснее. Растерзанные, окровавленные, растоптанные сапожищами тела лежат в свежем ярко-зеленом клевере.

Мы по-прежнему молчим. Какие тут могут быть слова? Здесь главное слово произнесла Смерть. Мы медленно обходим тела погибших ужасной смертью бойцов.

Мои солдаты вопросительно смотрят на меня. Они ждут, что я скажу. Ждут от меня объяснений, указаний относительно того, как им дальше действовать в России. И я обвожу их взором, смотрю каждому в глаза, потом поворачиваюсь, иду к колонне, и вскоре мы вновь на колесах, едем навстречу неизвестности.

До 7 июля мы постоянно отбиваем атаки наступающих на нас русских. Врагу эти атаки стоят немалых потерь, наши же потери, к счастью, невелики.

В 14 часов получаем приказ оборонять левый фланг 11-й танковой дивизии, а также провести разведку местности северо-восточнее Мирополя. К полудню следующего дня мы ожесточенно сражаемся с крупными силами противника в лесах севернее Романова. Вражеская артиллерия ведет постоянный беспокоящий огонь. Согласно данным нашей разведки, а также показаниям перебежчиков установлено наличие моторизованного батальона, включая значительное число танков и несколько артиллерийских батарей. К вечеру в результате прямого попадания мы лишаемся 2-см орудия. Боевой расчет уцелел, хотя и бойцы ранены.

Между тем, резко осложняется обстановка на рокадном шоссе «Север». Танковые дивизии 3-го армейского корпуса сумели продвинуться дальше в направлении Киев—Житомир, а 25-я моторизованная пехотная дивизия, которой была поручена оборона флангов 3-го армейского корпуса, атакована с севера крупными силами противника. Рокадное шоссе «Север», главная транспортная артерия 3-го армейского корпуса, оказалась под угрозой. Поэтому мы 9 июля получаем приказ атаковать противника севернее Романова, пробиваться к северу через лесные массивы и соединиться с 25-м батальоном стрелков-мотоциклистов в районе Соколова.

Я намерен провести атаку моторизованными средствами после проведения основательной артподготовки, с тем чтобы без промедления обеспечить себе возможность глубокого вклинения в оборону русских, воспользовавшись эффектом внезапности. 1-я рота стрелков-мотоциклистов ждет приказа выступить у небольшой высоты. Головной отряд снова возглавляет Фриц Монтаг. Командир роты, мой старый боевой товарищ; Герт Бремер, еще раз повторив бойцам их боевую задачу, направляется к своей машине. Я строго-настрого запретил роте вступать в бой, не войдя в лес, а также снижать скорость. Рота должна налететь на врага, как коршун, а все остальное — задача следующего с тыла подразделения. По обеим сторонам дороги на позициях стоят 8,8-см орудия, их задача — поддержать приближающуюся к врагу роту огнем, тем самым обеспечив ей возможность стремительного продвижения вперед.

Ровно в 17 часов 30 минут заговорили орудия, превращая в месиво лес по обе стороны дороги. Взвывают моторы мотоциклов — коляски, в которых застыли бойцы, напоминают готовых к броску хищников. Бойцы, сбегая с высоты, устремляются на противника, невзирая на остервенелый пулеметный огонь из-за уцелевших деревьев. За считаные секунды рота добирается до опушки леса и исчезает среди деревьев. Теперь Петер (Петерзилле) нажимает на газ и устремляется вслед за бойцами роты. Из лесу ни одного выстрела. Русские бегут по обочинам дороги на север. Что же это такое? Рота останавливается. Бойцы вынуждены отвечать на выстрелы отступающих русских. Рота действует уже пешим порядком. Впустую уходит драгоценнейшее время. Этого ни в коем случае нельзя допустить! Нам необходимо дойти до перекрестка в нескольких километрах севернее и помешать организованному отступлению русских из лесного массива слева от нашей маршевой колонны. Вне себя от ярости я мчусь в голову колонны, чтобы подстегнуть замешкавшихся бойцов. БМР и штурмовые орудия огнем прокладывают путь стрелкам-мотоциклистам. В считаные минуты мы захватываем орудия, тягачи, грузовики. Только не останавливаться, дальше, дальше, воспользоваться смятением врага! Выбившиеся из сил русские, бросив оружие, с криками бросаются навстречу нам. Сначала я не понимаю, что они кричат, но постепенно разбираю: «Украинцы! Украинцы!» Они радуются нам как дети и бросаются на шею. Для них война окончена.

К 18 часам 15 минутам мы добираемся до перекрестка. Устремляющиеся на восток колонны мы обгоняем и обезоруживаем. Русские лишь в отдельных случаях оказывают сопротивление. Их повергли в ужас быстрые и решительные действия нашего батальона. Враг подавлен, растерян, перепуган. Сотни пленных собираем прямо на дороге, кроме того, захватываем множество артиллерийских орудий и различного снаряжения. Мы сумели по максимуму использовать благоприятную для нас обстановку — враг как раз начал отходить. Увы, но и мы потеряли легкую БМР — в нее угодил снаряд русской противотанковой пушки, но, слава богу, вся операция прошла без потерь, если не считать одного-единственного раненого товарища. Хотя мы чувствовали свое превосходство, ввязываясь в схватку с русскими, я все же счел необходимым сделать паузу и переночевать на одном вырубленном участке. Наш полк «Лейбштандарт» пока что не занят на другом участке, и соединиться с ним мы сможем не ранее завтрашнего утра.

В лесу кипит жизнь. Мы слышим, как колонны русских продвигаются на восток. Они — последние части, сосредоточенные на «линии Сталина», которые теперь по просекам, по едва заметным и непроезжим лесным тропам пытаются отступить на восток. Мы даже ночью не расстаемся с оружием, дожидаясь рассвета. Где-то вдали на востоке слышна канонада, почти заглушаемая шумом раскачиваемых ветром верхушек сосен.

Погода решила сыграть нам на руку и дарит нам еще один солнечный день. Скрепя сердце отдаю приказ трогаться в путь на север. 1-я рота и сегодня пойдет во главе колонны и уже выстроилась на дороге, когда я отдаю приказ Бремеру на прорыв к рокадному шоссе. Обгоняя мою машину, бойцы с улыбкой машут мне на прощание, на ходу дожевывая завтрак. Что готовит нам наступающий день?

Быстро дав указания командиру 2-й роты (Краасу), я выезжаю вслед за 1-й ротой. У подразделения есть фора минут в пять. По обеим сторонам дороги тянутся темные сосновые леса, каждые двести метров прорезаемые просеками. Мы быстро овладеваем пространством. Кроме моей машины (переоборудованной из передвижной радиостанции), на дороге еще несколько посыльных на мотоциклах. Со мной едет и мой незаменимый переводчик Гейнц Дрешер. С высотки, на которую взбегает дорога, хороший обзор местности на несколько километров. Вдали виднеются машины, вот они скрываются за поворотом. Остальные бойцы батальона вот-вот отправятся за нами. Они дожидаются, пока подтянутся артиллеристы. Мы молча смотрим вперед и радуемся погожему дню. Поразительно, как быстро забываешь обо всех жестоких перипетиях войны и готов наслаждаться даже ничтожными секундами покоя. Но безмятежность обрывается инцидентом, который я считаю одним из самых примечательных за все мои военные годы.

Проезжая по дороге, я, к своему удивлению, обнаруживаю вражеское противотанковое орудие на огневой позиции, а рядом с ним русских, напряженно вглядываюидихся в нас. В первую секунду мне хочется крикнуть, но я сдерживаюсь и, не подавая вида, позволяю нашему водителю проехать еще метров двести и только потом останавливаю машину. Я быстро объясняю связному, где находится орудие, потом вместе с двумя офицерами и четырьмя бойцами отправляюсь в лес на розыск «позабытой» противотанковой пушки, решив подобраться к ней с тыла. Мы, словно индейцы на тропе войны, пробираемся от дерева к дереву через заросли вереска и черничника. Вдруг прямо перед собой между деревьями я различаю орудие. Расчета не видно. Неужели русские предпочли исчезнуть? И подарить нам свою пушку? Удерживая палец на спусковом крючке автомата, я неотрывно слежу за орудием. За спиной тяжело дышит Дрешер, но я не решаюсь повернуть голову. Шаг за шагом мы подкрадываемся к пушке.

— Стой! Руки вверх! — раздается команда по-русски.

Русские, ухмыляясь, смотрят на меня. Я понимаю, что столкнулся с ротой русских. Вышло так, что все мы каким-то образом проскользнули между двумя взводами неприятеля. Кровь стынет у меня в жилах. На нас направлено с десяток, если не больше, винтовок — нет, силой тут ничего не решишь. Вполголоса командую своим:

— Не стрелять!

Русские опускают винтовки. Метрах в десяти от меня стоит рослый, вполне приличного вида офицер. Подхожу к нему. И он, отстранив солдат, тоже направляется ко мне навстречу. Все происходит без единого слова. И русские солдаты, и мои бойцы напряженно следят за мной и своим командиром. В двух метрах друг от друга останавливаемся, перекладываем оружие в левую руку и протягиваем друг другу руки для приветствия и здороваемся.

Я в этот момент не чувствую себя ни победителем, ни пленником. Мы кланяемся друг другу, а потом объявляем друг друга взятыми в плен. Русский хохочет, словно я преподнес ему веселый анекдот. В синих глазах искренняя радость. Я лезу в карман, достаю коробку сигарет «Аттика» и протягиваю ему. Он, как человек воспитанный, дожидается, пока я возьму сигарету, потом угощается и, чиркнув спичкой, прикуривает. Мы с ним ведем себя так, будто встретились где-нибудь в городе и никакой войны нет и в помине. Русский с трудом изъясняется на ломаном немецком, я же вовсе не знаю русского. Жестом подзываю к себе Дрешера, а когда он подходит, успеваю ему шепнуть:

— Тянуть время!

И между Дрешером и русским офицером завязывается обстоятельная дискуссия, кому же из нас сдаваться в плен.

Я же тем временем обхожу русских солдат и предлагаю закурить. Они с улыбкой берут сигареты, сначала нюхают их, а потом уже закуривают. Видно, что табак пришелся им по вкусу. Я дружелюбно похлопываю их по плечу и всем своим видом, да и жестами показываю, что, мол, а не положить бы вам оружие на траву. Между тем коробка «Аттики» пуста. Не без изумления отмечаю, что я, пока угощал русских сигаретами, успел удалиться от Дрешера на почтительное расстояние и теперь стою в кольце русских. По тону русского улавливаю, что его терпение на исходе. И я бочком, бочком, чтобы никто из русских не заподозрил неладного, начинаю продвигаться к Дрешеру и русскому офицеру. Надо заставить русского выйти из леса и продолжить переговоры на опушке — дело в том, что я жду не дождусь остальных бойцов нашего батальона, которые вмиг прояснят обстановку и положат конец этой комедии.

Выйдя на опушку, мы останавливаемся, и я вновь предпринимаю попытку объяснить русскому, что его подразделение окружено, что наши передовые танковые части у стен Киева. Он энергично качает головой и просит Дрешера перевести, что, дескать, он не дурачок, а советский офицер и знает, что к чему. В этот момент со стороны дороги звучит выстрел, и я вижу, как загорается легкая БMP. Русские метров с тридцати всадили в нее снаряд. Валит черный дым и отвесно поднимается вверх. Так как я знаю, что мои бойцы всегда выезжают на лесные прогалины — чтобы обеспечить себе сектор обстрела, в любой момент может показаться и наш танк. Русский возбужденно старается втолковать мне, чтобы я, дескать, не дурил и спокойненько положил автомат на землю. Прошу Дрешера объяснить ему, что мне якобы непонятно, что ему от меня нужно, что, мол, не понял последней его фразы. Пусть, мол, покажет мне, что я должен делать. Русский недоверчиво смотрит на Дрешера, потом аккуратно кладет свою прекрасную скорострельную винтовку с оптическим прицелом на дорогу. Вот этого ему ни в коем случае нельзя было делать. Я мгновенно наступаю на оружие ногой и вплотную подхожу к офицеру. И мы оба застываем посреди дороги, словно странный памятник, в окружении своих подчиненных — с одной стороны русские, с другой мы.

Все мои бойцы затаились с той стороны дороги, где стоим мы. Из глубины леса раздается крик: «Русские! Русские!» Чей-то фанатичный голос призывает к действию. Все больше и больше стволов винтовок угрожающе смотрят на нас — а я все сильнее прижимаюсь к русскому офицеру. Дрешер, отскочив в сторону, залег у дороги с оружием наизготовку. В этот момент позади меня мелькает тень. Я не решаюсь повернуть голову и взглянуть, в чем дело, но краем глаза замечаю, что это танк, слышу, как машина тормозит. Танк медленно подползает. Все начинает происходить с жуткой быстротой. Выкрики комиссара не оставляют сомнений в том, что сейчас будет открыт огонь. Последний взгляд в глаза моему визави. И до него внезапно доходит, что сейчас последует. Русский спокойно выдерживает мой взгляд. И тут я командую:

— Огонь!

Лес прорезают выстрелы 2-см разрывными снарядами и очереди БМР. Мои товарищи бросают ручные гранаты через дорогу, я же молнией бросаюсь в кювет. Тело русского командира распростерлось на дороге. Для него война закончена.

По дороге катятся ручные гранаты, а мы тем временем исчезаем в кустах за обочиной. Исчезнуть не получается — дорогу преграждает какой-то крохотный мостик. БМР вынуждена ехать дальше, еще метров сто — русское противотанковое орудие изменило сектор обстрела. Да, как-то все неуютно здесь становится! Каждую секунду мы ждем, что русские бросятся в атаку через дорогу. И тут происходит нечто, чего мне не забыть до конца жизни. Наш самый молодой вестовой, которому в будущем уготовано стать чемпионом Германии в беге на 1500 метров, Гейнц Шлунд, вдруг вскакивает, несется к своему мотоциклу с коляской, вскакивает на сиденье и уносится прочь. Вижу, как он, подъехав к танку, обменивается несколькими словами с водителем, а после этого тут же возвращается к нам. Взмахом руки он призывает меня — я тоже вскакиваю на сиденье, и мы несемся туда, где должен находиться наш батальон.

Гуго Краас уже готов поднять 2-ю роту в атаку. Быстро инструктируют бойцов, обслуживающих тяжелые вооружения, минометчиков и пехотные орудия. Бой очень тяжел, русские сражаются за каждое дерево. Но тщетно. Четверть часа спустя схватка завершена.

Я ищу русского офицера и вскоре нахожу его — он сражен пулей в грудь. Мы хороним его вместе с нашими погибшими в этом бою товарищами.

После боев в Маршилевске вы выходим на рокадное шоссе «Норд». По дороге движутся части 25-й моторизованной дивизии, а также войсковой подвоз 13-й и 14-й танковых дивизий.

Среди погибших в боях в Маршилевске обнаруживается некий комиссар йо фамилии Нойман. Немец? 25-й батальон стрелков-мотоциклистов ведет тяжелые бои севернее Соколова и просит помощи. Я отправляю им штурмовое орудие, и уже вскоре ход схватки меняется в нашу пользу.

Наш батальон берет под оборону участок восточнее Соколова шириной ровно 20 километров. В 14.55 движение по рокадному шоссе прервано. Силы неприятеля, перерезав западнее Соколова дорогу, лишили 3-й армейский корпус войскового подвоза. На участке батальона наблюдается беспокоящий огонь врага. Наш командный пункт расположился под великолепным дубом в 100 метрах южнее рокадной дороги. По густой листве хлестнула пулеметная очередь, трава под деревом усыпана свежесорванной листвой. Петерзилле сумел где-то раздобыть для меня тарелку молочного супа с рисом. Усевшись подальше за сосенку, с аппетитом поедаю лакомство. Только теперь, несколько часов спустя после инцидента с русским командиром, сумел урвать пару минут и как следует подумать обо всем, что произошло. И вдруг мне кусок в горло не лезет. Бросает то в жар, то в дрожь. Какой из меня сейчас командир?

На рассвете сильный артиллерийский огонь противника по нашему командному пункту. Роты докладывают о наличии противника в лесных массивах севернее рокадного шоссе. Наша артиллерия и тяжелое вооружение пехотинцев пытаются подавить огневые точки русских. Но неприятеля так просто не возьмешь. Беспокоюсь за своих стрелков-мотоциклистов — участки имеют весьма большую протяженность, а резервов нет никаких. Разведгруппа туда-сюда бродит по шоссе, чтобы отпугнуть врага огнем там, где возникает необходимость. Ночь предстоит жаркая. В сумерках еще раз еду на правый фланг нашего участка и встречаюсь с обеими ротами стрелков-мотоциклистов. 1-я рота залегла на правом фланге у моста через Теню, надо сказать, что подразделению здесь скучать не приходится — необходимо отбивать постоянные атаки противника. Обе роты основательно окопались. Впервые за войну моим мотоциклистам пришлось зарываться в землю.

Моя машина постоянно обстреливается на протяжении всего участка. Пули то и дело щелкают по броне и с визгом рикошетируют. Штабу батальона также приходится окапываться. Повара, писари и водители лежат в окопах и ждут, какие сюрпризы преподнесет им эта ночь.

В 23 часа начинается атака русских, которую мы ждали. На наш участок обрушивается ураган свинца и стали. От жутких криков «Ура! Ура!» стынет кровь в жилах. Кстати, эти крики, как и многое другое в России, тоже для нас в новинку. В воздух взмывают осветительные ракеты. Тьму ночи прорезают следы трассирующих пуль. Русские смогли продвинуться до самого рокадного шоссе, и их натиск удается сдержать лишь фланговым огнем нескольких БМР.

Примерно к полуночи происходит вторая атака позиций 1-й роты. Русские, прорвав позиции, уничтожают два пулеметных гнезда. В рукопашной нашим бойцам саперными лопатами и штыками удается уничтожить прорвавшегося неприятеля и вернуть себе потерянные было позиции. Вновь оживает артиллерия врага. Тяжелая железнодорожная артиллерия устилает снарядами развилку дороги южнее Соколова и командный пункт батальона восточнее развилки.

Роты стрелков-мотоциклистов израсходовали весь имеющийся в наличии боекомплект и просят срочно прислать боеприпасы. Но как нам доставить их на правый фланг? Туда пути нет, а рокадное шоссе — линия разделения нас и русских. Мы отделены от противника одной лишь дорогой. И снова в наушниках слышу голос Гуго Крааса. Повернув голову направо, вижу, как на его участке начинается настоящий фейерверк. И 1-я рота, и минометчики вопят, умоляя обеспечить их боеприпасами. Крики «Ура!» приближаются, русские идут прямо на нас и атакуют командный пункт. 2-см зенитка посылает снаряды прямо в гущу наступающих русских, сосредоточивая огонь и на кустах, рядами протянувшихся вдоль дороги. Атака неприятеля захлебывается в крови.

После отражения последней атаки мою БМР доверху загружают боеприпасами, и штурмбанфюрер Грецех вместе с Петерзилле спешат на дорогу, за которую разгорелся бой. Петерзилле убрал маскировку с левой фары и, включив дальний свет, несется по рокадному шоссе. Несмотря на попадания, БМР доходит до места назначения. Боеприпасы доставлены.

Прошу подкрепления, но тщетно. Батальоны если и подойдут, то не раньше полудня. Их как раз сейчас снимают с линии бункеров у Мирополя. И снова грозно заговорила артиллерия врага, снаряды ложатся на правом фланге удерживаемого нами участка. Крупнокалиберные снаряды (15 см) тяжелого железнодорожного орудия перепахивают лес на участке 1-й роты, а в час ночи русские в третий раз идут в атаку на нас. Несколько минут спустя фланговая рота запросила помощи. Враг сумел глубоко вклиниться на позицию, и там сейчас кипит рукопашная. Люди, позабыв обо всем, сражаются не на жизнь, а на смерть, презрев все человеческое.

Не в силах всего этого больше выдерживать, срываю с головы наушники, сажусь в БМР и еду. Не глядя ни налево, ни направо, мой водитель проносит меня через наступающие группы русских, перебегающие через рокадное шоссе на остающихся незащищенными участках нашего охранения. Едем мы без света и видим только темные, мелькающие перед нами силуэты. Скрип тормозов на крутом повороте влево, потом водитель дает полный газ, и мы исчезаем за какой-то крестьянской хатой. Стрелки-мотоциклисты отражают последнюю атаку русских, и она вновь захлебывается в глубине нашей обороны. Силы неприятеля разгромлены до основания.

Крики бойцов смешиваются со стрекотом пулеметов, глухими разрывами ручных гранат, шум страшный, понять никого невозможно. Мы с Краасом метрах в 20 южнее дороги, сидим за какими-то полуразрушенными стенами и вглядываемся в утреннюю мглу, предвещающую новый день. Враг на всем участке ведет остервенелый минометный огонь. Мои бойцы оттаскивают раненого товарища в безопасное место, срывая с него обмундирование, чтобы наскоро перевязать раны. Подбежав к ним, я вижу моего старого друга В. Грецеха. Он смертельно ранен. Грецех лежит, закрыв глаза и едва дыша. Зову его, чувствую, что голос мой срывается на крик, когда я пытаюсь вернуть его в сознание, но напрасно. Здесь уже властвует смерть. Губы Грецеха едва заметно вздрагивают, будто он желает в последний раз произнести имя жены и детей. Веки чуть приподнимаются, я вижу его мутный взгляд. Голова медленно поворачивается набок. Грецех погиб от пули в сердце.

Гауптшарфюрер фон Берг, мой старый «фельдфебель», служивший сначала в 14-й, потом в 15-й роте, а теперь командир взвода в 1-й роте стрелков-мотоциклистов, лежит в первом из окопов. Пуля в грудь, убит. Юпп Хансен, закадычный друг фон Берга, захлебываясь кровью, зовет помощь. Ранение навылет в легкое. Бойцы оттаскивают его на куске брезента в безопасное место. Юпп узнает меня, хочет что-то сказать, но не может. Несколько часов спустя он умирает. Первый свет наступающего дня высвечивает картину ужаса, погибели и разрушения. Воронки, опаленные по краям, с корнем вывернутые деревья, искореженная техника, почерневшие от копоти развалины крестьянского подворья — немые свидетели безумной минувшей ночи. Передо мной тягач-однотонка. Ночью он пылал, как свеча, теперь это дымящаяся куча, бесформенное нагромождение обгорелого металла. Водитель так и остался сидеть за баранкой. Форма обгорела на нем, когда он был еще жив, обугленная грудь кое-где прикрыта черными лохмотьями. Обуглившийся череп с пустыми глазницами продолжает глядеть вперед. Мне хочется вопить, проклинать бессмыслицу войны, но вместо этого я кидаюсь в первый попавшийся окоп и отстреливаюсь от русских, которые залегли не дальше чем в полусотне метров от меня у дороги. При виде скрючившихся тел, которыми усеяно все вокруг, мне вспоминаются обагренные кровью поля Вердена. Мои товарищи вперемежку с русскими солдатами лежат мертвые в своих окопах — они угробили друг друга! Живые вынуждены выбрасывать из них погибших, думая о своей безопасности.

Рассветает. Ни одного живого русского вокруг не видать — передо мной опустевшее поле боя.

А вокруг цветущие луга, колосящиеся поля. И тишина, ни единого выстрела. Сначала с опаской, потом более уверенно мои товарищи выбираются из окопов, из-за деревьев и кустов. Один, выпрямившись, закуривает и смотрит туда, откуда на нас шел враг. Взоры всех неотрывно следят за пехотинцем. Но ничего не происходит. Звучат шутки, невинные подковырки — обычное дело на войне, в особенности после только что отгремевшей схватки, когда тебе приходилось рисковать жизнью. А она тем временем продолжается, берет свое. И никуда от этого не деться.

Пожимаю руку Гуго Краасу. Именно он был этой ночью стержнем обороны. В глазах его беспокойство, рука дрожит, взволнованная речь. Да, за последние двое суток мы потеряли больше наших товарищей, чем за все предыдущие кампании.

По радио мне сообщают о том, что нас сменит 3-й батальон, он подойдет до полудня. Только мы собрались возвращаться на командный пункт, как унтерштурмфюрер Баумхардт просит меня осмотреть и проверить кустарник в 150 метрах от дороги. По его словам, несколько минут назад он заметил там какое-то движение. Петерзилле сразу же направляет машину к кустам, намереваясь издали объехать их. Кольцо вокруг кустов сужается, но я никого не замечаю. Водитель подъезжает вплотную к густым ветвям, я стою в башне. И откуда ни возьмись — русский офицер. Еще секунда, и он у нас на броне и тут же начинает стрелять. Я реагирую не сразу, но вовремя — выхватываю пистолет, спрыгиваю на землю, в полете пару раз выстрелив в нападавшего. Наша БМР останавливается, офицер лежит без движения. Зову Петерзилле. Вдруг раздается хлопок, машину подкидывает вверх, потом она тяжело хлопается о землю. Оказывается, Петерзилле вздумал бросить гранату-лимонку в кусты, а она возьми да закатись под нашу БМР. Больше Петерзилле на подобную тактику ближнего боя не решался.

Прибыв к месту расположения 1-го батальона, мы попадаем под обстрел, но это уже не сильно впечатляет бойцов нашего разведбата. Пехотинцы Фрица Витта не из робких. И это подразделение отличает бесстрашие в бою, спаянность и взаимовыручка. В окопах вдоль дороги я замечаю одного старого товарища, которого обучал еще в Ютербоге в 1934 году. Его фамилия Квазовски, парень ростом под метр девяносто, получил тяжелейшее ранение стопы — осколок гранаты превратил ее в кашу, в кровавое месиво. Так этот восточный пруссак при помощи обычного перочинного ножа сам отхватил раздробленную стопу.

Смена подразделений проходит без сучка и задоринки. Гауптштурмфюрер Хемпель прибывает чуть позже. Хемпель был другом В. Грецеха. Под грохот русской артиллерии мы хороним наших боевых товарищей. Слова прощания заглушает тарахтенье двигателей. Рокадному шоссе больше ничего не угрожает: колонны войск направляются на восток.

Через Житомир мы маршем идем на Копылово и сражаемся во взаимодействии с 13-й и 14-й пехотными дивизиями у ворот Киева. Наш батальон сменяет разведбат одной из пехотных дивизий, а нам предстоит выполнять иные задачи.

В то время как танковая группировка Клейста наступает через Житомир на Киев, части 6-й армии через Винницу атакуют советские части под Уманью. 17-я армия широким фронтом форсирует Буг и двигается дальше на восток. Сейчас брошенные на Киев дивизии 3-го армейского корпуса, которых сменяют части 6-й армии, поворачивают на юго-восток. 30 июля в 3 часа утра мы стоим на южной окраине Зибермановки и осуществляем охрану правого фланга нашего наступающего полка «Лейбштандарт». Уже к 5 часам утра мы доходим до Лещиновки, удерживаемой внушительными силами противника. 2-я рота окапывается у Лещиновки и оказывается под сильным артиллерийским огнем русских. 1-я рота тоже под обстрелом. Около полудня русские пытаются осуществить прорыв своих сил на восток. Вражеские танки сминают пехоту, стараются лишить нас средств противотанковой обороны. Изъять роту стрелков-мотоциклистов не представляется возможным вследствие интенсивного артогня противника.

В этих отличающихся невиданной ожесточенностью боях гибнет унтерштурмфюрер Баумхардт, командир взвода 2-й роты, а командир роты гауптштурмфюрер Краас получает ранение. Командование ротой берет на себя оберштурмфюрер Шпэт. Одному из самых молодых наших бойцов, пехотинцу Хусману, сносит осколком нижнюю челюсть. Рискуя жизнью, товарищи укрывают его в безопасном месте.

В результате смелой операции на БМР нашим пехотинцам удается взять в плен целую роту русских. Рота имеет задачу удерживать мост у Лащевой.

31 июля батальон переподчинен 48-му армейскому корпусу и получает приказ выйти к Ново-Архангельску и, таким образом, замкнуть кольцо окружения под Уманью. К 12 часам дня мы выходим к Ново-Архангельску без каких-либо стычек с противником. Городок расположился по обеим сторонам речки, проходящей через него с севера на юг. Обрывистые берега не позволяют использовать здесь танки.

.

Минуя первые дома, мы попадаем под интенсивный артобстрел с западного направления. Северо-западнее Ново-Архангельска я замечаю немецкую батарею, несколько БМР и стрелков-мотоциклистов, которые быстро скрываются, уходя на северо-запад. Вероятно, немцы приняли наш батальон за русских. При помощи сигнальных ракет мы тщетно пытались дать им понять, что мы свои. Но куда там! Как выяснилось позже, это был 16-й разведывательный батальон. Подразделение думало, что отрывается от противника, а для нас это обернулось лишними хлопотами.

В Ново-Архангельске нас пытаются обстрелять, и к мосту мы вынуждены пробиваться с боем. Здесь мы обнаруживаем брошенную БМР 16-го разведбата. Мост поврежден в результате срабатывания мин. Следовавший за нами 1-й батальон как раз входит в Ново-Архангельск и приступает к зачистке юго-восточной части населенного пункта. Даже как-то легче стало на душе — на Фрица Витта вполне можно рассчитывать. 1-й батальон и разведывательный батальон заключили своего рода соглашение о взаимовыручке. Пока что обе стороны друг друга не подвели ни разу. Около 18 часов мы уже полностью овладели Ново-Архангельском, но резервами и не пахнет, если не считать моей БМРки. С наступлением темноты русские атакуют позиции батальона на северо-западной окраине Ново-Архангельска крупными силами пехоты при поддержке 8 танков. Наше 3,7-см противотанковое орудие стреляет едва ли не в упор. Но что это? Танкам наши снаряды будто невдомек, они продолжают надвигаться на нас, сминая стрелков-мотоциклистов. Наши снаряды отскакивают от их брони. Только вот этого нам и не хватало! На наше счастье, стрелки-мотоциклисты не в лесу, а все-таки в населенном пункте, так что им удается вовремя уйти от танков. Не ждут особого приглашения и русские пехотинцы, наседая на нас, они теснят силы роты. Русские танки производят неизгладимое впечатление на моих бойцов. От души надеюсь, что они от них все же не побегут! Интересно, а как дела у охраны моста? Может, им повезло больше? Вскакиваю на броню штурмового орудия и несусь к мосту. Здесь застаю взвод Монтага, который собрался занять позиции на этом берегу. И — не верю глазам! Роты стрелков-мотоциклистов опрометью устремляются на мост, пытаясь овладеть этим берегом. В двух словах разъясняю им обстановку. Роты поворачивают назад и отбрасывают уже прорвавшихся русских. Четыре русских танка подбиты из штурмового орудия и 4,7-см противотанковой пушки. В 3 часа 30 минут пехота противника идет в наступление, но огонь стрелков-мотоциклистов отрезвляет русских. В Ново-Архангельск сумела проникнуть ударная группа русских, они продвигались с юга вдоль ручья. Однако охраняемый силами саперов мост в безопасности. К рассвету неприятель разгромлен или взят в плен. Все последуюпцие атаки противника отбиты и обернулись для него серьезными потерями.

Кольцо окружения все сильнее сжимает оказавшиеся в нем силы противника. Но и русские пытаются давить на наши позиции. 2 августа нам в подчинение переходит дивизион «небельверфер» — шестиствольных минометов — и батарея 21-см минометов.

С небольшой высотки наблюдаю за интенсивным передвижением врага в восточном направлении. Множество колонн самой различной техники исчезают в лесном массиве в 5 километрах от позиций 1-й роты. Судя по всему, русские намерены с наступлением темноты предпринять еще одну попытку прорыва в зосточном направлении. На всем участке батальона враг ведет интенсивный беспокоящий огонь. Все больше и больше колонн исчезает в лесу. Пехота, кавалерия, артиллерия стремятся стать невидимыми для нас. Знали бы они, что мы следим за каждым их движением! Русские офицеры ведут своих солдат на верную гибель. Мы не дадим этой группировке собраться и атаковать нас — она должна быть уничтожена раньше. Их больше — под покровом ночной темноты им ничего не стоит смять, оттеснить нас. Видимо, в кольце окружения под Уманью где-то возникла брешь.

Ставится задача всем тяжелым вооружениям батальона — подразделениям шестиствольных минометов, тяжелых 21-см минометов. Им предстоит открыть по лесному массиву огонь на уничтожение. Команду на открытие огня даю я. До сих пор нам не приходилось иметь дело с шестиствольными минометами. Мы представления не имеем о силе воздействия этого оружия. Стрелка часов неумолимо приближается к намеченному времени. Я терпеливо выжидаю удобного момента. Поток советских солдат не иссякает. Русские стремятся выйти из кольца окружения. Лучше всего это делать ночью. Очертания лесного массива видны очень неотчетливо. Все подразделения сгорают от нетерпения открыть огонь. Сейчас, еще немного, и разверзнется ад. Над нами вдруг раздается страшный вой. Дымовые шлейфы клубятся в сером небе и, протянувшись к лесу, исчезают среди деревьев. Непрерывно шипя, проносятся огненные ракеты. Тяжелые разрывы тяжелых мин ухают вдали. И лес уподобляется муравейнику, разворошенному огромной ножищей доисторического зверя. Люди, лошади несутся, стремясь уберечься от огненного шквала, и тут же попадают под огонь наших пулеметов и автоматов…

Заходящее солнце освещает апокалиптический пейзаж. Трупы, изуродованные тела, уныло бредущие колонны пленных…

Я больше ничего и никого не хочу видеть. Любая мясорубка, любая бойня внушает мне лишь отвращение. Русские и немецкие фельдшеры осматривают раненых. Впервые мы видим русских женщин в форменной одежде. Поражаюсь их выдержке и достоинству, они держатся куда лучше мужчин. И всю ночь облегчают страдания других.

После полуночи новый ад! Слышу крик: «Парашютисты!»

И на самом деле, вижу большие четырехмоторные самолеты, а потом слышу характерный шелест парашютов. Парашюты белеют вокруг. Да, дела наши ни к черту! А резервов никаких! С оружием на изготовку мы ждем приземления бойцов-десантников. Но их что-то не видно. Несколько минут спустя мне докладывают и приносят первые парашюты. Оказывается, это не совсем десант, просто неприятель решил сбросить с воздуха горючее, боеприпасы и продовольствие для своих окруженцев.

Во второй половине дня наш участок берет 297-я пехотная дивизия. Батальон отводят в центр населенного пункта. Следующей ночью вдруг по мосту начинают возвращаться тыловые службы — неприятель прорвался к нашему обозу. Батальон немедленно атакует врага и берет в плен несколько сотен русских.

Битва за Умань завершена. 6-я и 12-я советские армии почти полностью разгромлены. В плен попали оба командующих армиями, кроме того, захвачено 317 танков, 858 артиллерийских орудий.

1-я танковая группа высвободилась, и теперь ее перебрасывают на юго-восток преградить путь отступающим на участке 11-й армии русским частям.

9 августа батальон получает приказ провести разведку в направлении Бобры. Часами мы едем в пыли на юго-восток. Русская кавалерия держится на почтительном расстоянии, поэтому мы и не можем от нее отделаться. На рассвете 10 августа справа от пути продвижения я различаю на горизонте облако взрыва. Как выясняется вскоре, БМР из 16-го разведбата наехала на мину.

Нам не составляет особого труда обнаружить русских минеров и взять их в плен. С явной неохотой им приходится извлекать собственные мины. Пленные относятся к 12-й советской кавалерийской дивизии, с боями отступающей на восток. Через поля пшеницы и кукурузы веду батальон строго на восток, затем поворачиваю на юг и внезапно оказываюсь у русских в арьергарде. Наши стрелки-мотоциклисты уничтожают бронетранспортеры, грузовики и противотанковые орудия. Бронетранспортеры пылают как факелы, в небо поднимаются клубы дыма. Во время преследования отступающих русских головной отряд наталкивается на систему полевых укреплений, кстати, великолепно обустроенных и замаскированных — еще немного, и мы не заметили бы их. В бою за небольшую высоту гибнет один из наших лучших унтер-офицеров. Всегда веселый младший командир гибнет, ведя подразделение в атаку. Командир взвода унтерштурмфюрер Вавжинек получает ранение.

Цель наступления 16-й танковой дивизии — порт города Николаев. Нам поставлена задача оборонять левый фланг дивизии с востока. Генерал Хубе ведет свою дивизию через Ингулец, преодолев реку, поворачивает на юг, отрезав тем самым отступающим русским путь на восток.

С выходом к мосту под Кирьяновкой наш батальон попадает под артиллерийский огонь с юго-западного направления. Значит, враг у нас в тылу и пытается воспрепятствовать переправе через Ингулец. Но артобстрел не мешает нам выполнить поставленную задачу. Грузовики по одному все же перебираются через мост, и мы без потерь живой силы и техники преодолеваем водную преграду.

16-я танковая дивизия стрелой вонзилась в спину отступающим русским, ее передовые части стоят у Николаева. Мы без остановок несемся вперед, тоже рассекая отступающие группировки русских, и выходим через Ново-Полтавку к растянутой в длину деревне Заселье. Этот пятидневный бросок был связан с непростыми ситуациями, в которых мы оказывались, входя в боевое соприкосновение с отступающими частями русских. Нет, не русские повергли нас в трепет, а скорее необозримые просторы России.