Откровения танкового генерала СС

Вторжение

В утренние часы 6 июня 1944 года, около 7 часов, дивизия из штаба 1-го танкового корпуса СС получила свой первый боевой приказ. Она была подчинена группе армий В (Роммель), и сейчас ей была поставлена задача сосредоточиться в районе Лисье и перейти под командование 81-го корпуса со штабом в Руане. Этот приказ возымел шоковый эффект. Вся проведенная подготовка к маршам оказалась впустую. Осуществлялась заурядная переброска в соседний с прибрежным район, причем непонятным оставалось, для участия в какого рода операциях перебрасывают туда соединение. Ведь такого рода переброска — пустая трата времени, если сравнить ее с выверенным по времени и тщательно подготовленным следованием маршем непосредственно из района расквартирования в район сосредоточения. Все возражения против подобного приказа, направленные в штаб корпуса, которому дивизия более и не подчинялась, успеха не имели. А со штабом группы армий В телефонной связи не имелось.

Приказ на выступление маршем и на сосредоточение был разработан молниеносно и с 9 часов 30 минут до 10 часов поступил во все части и подразделения дивизии. Эшелон походной колонны 25-го усиленного мотопехотного полка СС выступил примерно в 10 часов, а 26-го — около 11 часов. 25-му усиленному мотопехотному полку СС предстояло сосредоточение вместе со следовавшим вместе с ним 2-м батальоном 12-го танкового полка СС в районе восточнее Лисье; 26-й усиленный мотопехотный полк СС вместе с 1-м батальоном 12-го танкового полка СС также следовал для сосредоточения в район Лисье. Штаб дивизии оставался пока в Аконе, восточнее Тийера, где имелась телефонная связь. Что же касалось Лисье, там приходилось ограничиваться наличием передового пункта связи командования, иначе говоря, офицером, располагающим средствами связи.

Около 15 часов из штаба группы армий В дивизия получила телефонограмму приказа сосредоточиться в районе строго на запад от Кана и быть готовой к наступлению. Сначала дивизия была подчинена 84-му танковому корпусу со штабом в Сен-Ло, затем 1-му танковому корпусу.

В 16 часов, то есть 16 часов спустя после получения первого донесения о наличии противника, 25-й усиленный мотопехотный полк СС получает боевой приказ: полку надлежит сосредоточиться в районе западнее окраины Карпике—Версон—Лувиньи, 26-му усиленному мотопехотному полку СС левее 25-го — в районе Сен-Мовье—Кристо—Фонтене—Ле-Пенель—Шо, а 12-му саперному батальону — в районе Тийи — сюр-Сель. Части снабжения должны прибыть восточнее Орны и оставаться в Форе де Кюйби и покинуть этот район лишь с наступлением темноты. Штаб дивизии перебрасывается на северную оконечность Форе де Гримбоск.

Пора! Бойцы усаживаются на машины, стрелки-мотоциклисты несутся вдоль улиц, завывают двигатели бронетранспортеров. Сколько же раз уже приходилось переживать подобные минуты! В Польше, на Балканах, на западе Европы, в России и вот теперь снова на западе Европы. Мы, старые солдаты, с тревогой вглядываемся в будущее — мы предполагаем, что нас ждет. А вот ослепительно молодые бойцы-мотопехотинцы с насмешкой глядят на нас. У них опасений нет. Они излучают уверенность в себе — они верят в собственные силы и полагаются на волю к победе. Ну что же, им еще предстоит проверка на прочность. Над нами неприятельские истребители. Обрушиваясь на маршевую колонну, они уносят десятки молодых жизней, в клочья разрывая молодых цветущих парней. Танки запросто перемахивают дьявольские перекрестки дорог. Разведрота под командованием фон Бюттнера уже далеко впереди. Дожидаюсь от них донесений. Если бы только мы располагали достоверной картиной обстановки! А то до сих все словно в тумане.

По старой привычке мой водитель осторожно, крадучись пробирается вперед. На западе в небо поднимаются клубы темного дыма. Кан, город Вильгельма Завоевателя, откуда в 1066 году тот начал свой победоносный поход через пролив Ла-Манш, уничтожен. Свыше 10 000 жителей города, женщин, стариков, детей погребены под его дымящимися руинами. Город превратился в огромный погост.

Дорога Кан—Фале полна французских беженцев. Автобус пылает, как свеча. До нас доносятся душераздирающие крики. Чем мы можем помочь этим несчастным? Дверь автобуса заклинило, и те, кто остался в живых, сгорают заживо. Из выбитых окон свисают какие-то непонятные ошметки, когда-то бывшие людьми. Ужас! Отчего эти невинные люди сгорают заживо? Но — никаких пауз, никаких остановок! Дальше! Вперед и только вперед! Лесные массивы притягивают нас, словно магниты. Истребителей противника все больше и больше. Нас гонят, как зайчишек на охоте, и нет возможности укрыться. Маршевая колонна несется дальше!

На замыкающий колонну взвод 15-й роты обрушивается целая стая «спитфайров». Ракетные и обычные снаряды пожинают смертельный урожай. Взвод минует ложбину — в сторону не свернешь, от воздушных охотников нет спасения. Какая-то старушка-француженка бежит прямо на нас с криком: «Смерть! Смерть!» На дороге лежит один из наших бойцов, из пробитой пулей шеи фонтаном брызжет кровь. Солдат умирает на наших руках. Гремит взрыв — в воздух взлетает боекомплект амфибии, языки пламени тянутся к небу. Машина разлетается в куски. Пара минут, дымящиеся обломки убраны с дороги — и снова вперед, вперед!

Спускается вечер. 15-я рота перешла шоссе Кан—Вилье—Бокаж. Жду не дождусь подхода 1-го батальона — воздушные атаки противника сбили весь темп наступления. Наконец-то! Вальдмюллер докладывает о прибытии батальона, я слышу, как он сообщает, что потери в результате авиаатаки незначительны. Около 23 часов ко мне является денщик из 21-й танковой дивизии. Эта дивизия ведет бой у Троарна севернее Кана. Командующий дивизией генерал-лейтенант Фойхтингер ожидает меня на командном пункте 716-й пехотной дивизии. С места срываюсь туда. Над дорогой на бреющем проносятся немецкие бомбардировщики. Стоит им попасть в зону контроля неприятельского флота, как на них обрушивается остервенелый пулеметный и орудийный огонь. Посреди дороги пылают несколько грузовиков. Да, вот это вылазка, нечего сказать.

Кан представляет собой сплошное море огня. Среди развалин плутают охваченные отчаяньем люди, улицы завалены обломками зданий, в воздухе стоит удушливый запах гари. Величественные храмы превратились в груду камня, труд многих поколений людей в одночасье рухнул.

И ведь при всем при этом в городе нет ни одной боеспособной части противника! Бравые пилоты союзников отправили на тот свет тысячи ни в чем не повинных мирных жителей-французов. Безвозвратно потеряны бесценные памятники культуры. С военной точки зрения город этот не представлял ровным счетом никакого значения.

Бункер глубоко врылся в песчаную почву. В проходах лежат раненые — бойцы 716-й пехотной дивизии и 21-й танковой дивизии. Раненые стенают от боли. Позабыв обо всем на свете, хлопочут санитары. и врачи.

В 24 часа стою перед командующим 716-й пехотной дивизией генерал-лейтенантом Рихтером. Его дивизия пережила весь ужас бомбардировки авиации союзников. В одни сутки часть перестала существовать как боевая единица. Но пока что опорные пункты держат оборону. На данный момент связи с командирами полков и батальонов нет никакой, и о том, что происходит на опорных пунктах, ничего не известно.

Командующий дивизией вводит меня в курс обстановки. И вдруг громом гремит телефонный звонок. Командир полка (полковник Круг) докладывает из своего бункера обстановку и просит дальнейших распоряжений. «Враг у входа в бункер! Средств для отражения его атаки нет. Связи с подразделениями нет. Что предпринять?» В бункере генерал-лейтенанта Рихтера повисает гнетущая тишина, взгляды всех прикованы к командующему. Поражаюсь выдержке этого человека. «Я больше не могу отдавать вам приказы, — обращается он к полковнику Кругу. — Действуйте по собственному усмотрению! До свиданья!»

716-я пехотная уничтожена до основания. Дивизии просто нет. Соединение бесстрашно сражалось — но противник во много раз превосходил его и по численности, и по вооружениям. В ночь с 5 на 6 июня 716-я пехотная дивизия подверглась бомбардировке силами авиации союзников. А потом все базировавшиеся на Британских островах силы ВВС США нанесли удар по участку 716-й дивизии. Только за последние полчаса перед атакой сил высадки союзников на дивизию обрушилось свыше 1000 американских самолетов береговой обороны.

После того как пилоты союзников исчерпали запас бомб, бомбардировку начали военно-морские силы. 5 линкоров, 2 монитора, 19 крейсеров, 77 эсминцев и 2 канонерки обстреляли из всех калибров дивизию. А под финал по соединению корабли выпустили залп ракет (дело в том, что перечисленные боевые единицы флота предназначались для участия в операции вторжения).

Невзирая на интенсивный огонь на уничтожение корабельной артиллерии, на беспрерывно сыпавшие авиабомбы, уцелевшие бункеры продолжали удерживать оборону до второй половины дня 6 июня. Но разве человеческая плоть способна устоять под натиском металла? И солдат вынужден капитулировать перед ним. Участок 716-й пехотной дивизии уподобился лунному ландшафту — сплошь напоминающие кратеры воронки.

После потрясающей сцены в бункере 716-й пехотной дивизии командующий 21-й танковой дивизией вкратце объясняет обстановку и ход боев. Вот что он докладывает:

«О начале вторжения я узнал из присланного мне донесения, в котором говорилось, что, мол, 6 июня незадолго до полуночи парашютисты высадились в районе Троарна. Поскольку я имел на руках приказ не сниматься с места, сначала я не мог ничего предпринять, разве что перевести дивизию в состояние полной боевой готовности. И всю ночь прождал приказа свыше. Но ни одного так и не дождался. Поскольку мне, в конце концов, к 6.30 утра стало ясно, что моя танковая дивизия оказалась вплотную к театру военных действий, где проводилась крупномасштабная операция, сложа руки сидеть нельзя. Я отдал танкистам приказ атаковать 6-ю английскую десантную дивизию, окопавшуюся на созданном у Орны плацдарме. Именно она, по моему мнению, представляла для нашего участка наибольшую опасность.

Едва я отдал соответствующий приказ, как из штаба группы армий В меня уведомили, что я переподчинен 7-й армии. В 9.00 мне сообщили, что отныне я получаю все распоряжения от командования 4-го пехотного корпуса. И, наконец, в 10.00 я дождался первого приказа действовать. Танковую атаку британских десантников прекратить, повернуть на запад для включения в силы обороны Кана.

Переправившись через Орну, я последовал на север к побережью. К этому времени силы противника, 3 британские и 3 канадские пехотные дивизии, сумели достичь весьма неплохих результатов и овладеть узким участком прибрежной территории шириной до 10 километров. И вот именно оттуда, не успел я опомниться, как враг открыл огонь и в один присест вывел из строя 11 моих танков. Моей ударной группе все же удалось миновать эту батарею, и к 19.00 она вышла к побережью в районе Льон-сюр-Мера».

21-я танковая дивизия, единственное стоявшее наготове соединение, способное изменить ход сражений после вторжения союзников, еще на начальной фазе лишилась ударной мощи. Вместо того чтобы железным кулаком нанести молниеносный удар вторгшемуся противнику, дивизия была обречена быть сожженной по частям. До 6.30 она бездействовала в Кане и только после этого атаковала десантную дивизию под Троарном. Однако главные силы врага находились не под Троарном, а севернее Кана. Части же 21-й танковой дивизии лишь во второй половине дня смогли добраться на нужный участок севернее Кана.

21-я танковая дивизия, окажись она в руках более искушенного командующего, как Роммель, который в 1940 году с брони головного танка руководил наступлением (и его примеру следовали потом многие командующие), смогла бы поставить неприятеля в весьма сложное, если не критическое положение. А здесь основополагающий принцип Гудериана «Не ползти, а мчаться» был грубейшим образом нарушен.

Командный пункт 21-й танковой дивизии все еще располагается в Сен-Пьер-сюр-Диве, это примерно в 30 километрах от побережья. В ночь с 6 на 7 июня командующий 21-й танковой дивизией не имел надежной связи с ее сражающимися частями.

Вскоре после полуночи до него доходит, что союзники, оказывается, овладели или вот-вот овладеют аэродромом Карпике. Но точных сведений на этот счет не имел.

25-й полк срочно посылает разведку. В 1 час ночи разведчики докладывают, что и в Карпике, и в Роте, и в Бюроне противника нет. В Бюроне находятся лишь разрозненные группы 716-й пехотной дивизии. А вот Ле Бюиссон занят врагом. Левое крыло 21-й танковой дивизии стоит у железнодорожной линии на высоте у Эпрона. То есть западнее этого населенного пункта на данный момент немецких частей больше нет никаких. Иными словами, западную часть Кана и аэродром Карпике защищать некому.

Часть, которой предстояло оборонять аэродром, спешно покинула свои оборудованные позиции еще 6 июня вечером. Речь шла о личном составе наземных служб люфтваффе.

Усиленный 25-й мотопехотный полк движется по шоссе Вилье Бокаж — Кан. Офицеры для поручений информируют командование об обстановке. Командирам батальонов дан приказ прибыть на временный командный пункт 25-го мотопехотного полка. Командный пункт расположен строго на запад от Кана в точке пересечения железнодорожной линии с шоссе.

В бункере настроение хуже некуда. Пора сбегать, думаю я. Не успеваю покинуть бункер, как меня требуют к телефону. Это командующий нашей дивизией генерал-майор Витт. Генерал-майор находится на командном пункте 21-й танковой дивизии и желает выслушать отчет об обстановке. Я слово в слово передаю ему то, что услышал от командующих 716-й пехотной и 21-й танковой дивизий. Витт выслушивает меня, ни разу не прервав, а потом говорит:

«В сложившейся обстановке Необходимо действовать быстро. В первую очередь не отдавать врагу ни Кана, ни аэродрома. Есть основания полагать, что враг уже успел перегруппировать силы для обороны, поскольку наступать он явно не намерен. Поэтому считаю нецелесообразным бросать дивизию в бой. Речь может идти только о наступлении совместно с 21-й дивизией.

Итак, наша дивизия во взаимодействии с 21-й атакует высадившегося противника и сбрасывает его в море. Начало наступления — 7.06.1944, 12.00 часов».

Торопливо прощаюсь с командующими и покидаю вместе со своими подчиненными бункер. В проходах до сих пор лежат раненые, хотя основную часть уже успели отправить в тыл. На улицах Кана ни души — ни гражданских, ни военных. Только там, где улицы завалены, саперы расчищают дорогу. Кроме них, я не видел ни одной живой души. Кан — вымерший город. Невозможно дышать от копоти и смрада пожарищ. Путь определяем по догорающим балкам. Едем молча, никому нет охоты чесать языком — все мысли о том, какова будет участь наших родных немецких городов. Над нами пролетают отдельные самолеты. Вспышки бортовых фотокамер тревожными сполохами на миг выхватывают город из темноты. И куда только смотрят наши люфтваффе?

Наш командный пункт расположился прямо на главной улице города. Это небольшой особняк, окруженный старыми, высокими деревьями. С маскировкой мучиться не приходится, а без нее нынче не обойтись, если намерен все же дожить до следующего дня. Внутри жуткий хаос — солдаты люфтваффе наверняка еще четверть часа назад были здесь. Скорее всего их послали защищать аэродром.

Докладывает командир 1-го батальона 25-го полка. Быстро ввожу его в курс дела. Краткое рукопожатие говорит о многом. Все мы понимаем, что наша задача не из легких.

Бойцы батальона спрыгивают из кузовов машин и растворяются в темноте. Ни одна машина через город не идет, все сворачивают на юг.

Постепенно подтягиваются батальоны. Между тем рассвело. И небо оживает. Нет смысла искать, где укрыться — самолеты постоянно кружат над нами.

Бойцы жестами подзывают меня. Спокойно, без напускного пафоса мы готовимся принять боевое крещение.

Все маршруты следования беспрерывно простреливаются корабельной артиллерией и атакуются штурмовиками. И все же нам удается без значительных потерь своевременно выйти в район сосредоточения.

Направляюсь к выдвинутому командному пункту, расположившемуся в монастыре Арденн. Эрих — мой водитель — уже умудрился пересесть с грузовика на маленький командирский вездеход: ни к чему привлекать внимание вражеских летчиков. Но его предусмотрительность оказалась тщетной. Едва мы тронулись с места, как по нам дали очередь. Пули хитурмовиков перепахали дорогу перед нами. Но ехать надо — не стоять же! Не лежать же вечно в траншее! Эриху надоели эти обезьяньи прыжки, и он решил перехитрить пилотов штурмовиков. Мы летим вперед, потом резко тормозим, потом Эрих бросает машину резко вправо, потом влево. И так далее. Я безмерно рад, когда вблизи оказывается окружающая монастырь каменная стена. Сам монастырь представляет собой средневековые развалины посреди фруктовых деревьев, окруженные, как я уже говорил, сложенным из дикого камня забором. Две башни колоколен представляют идеальный наблюдательный пункт.

Одну из башен уже облюбовали артиллеристы, устроив там батальонный наблюдательный пункт. Бартлинг докладывает, что артиллеристы готовы к бою. Пехотинцы тоже вышли к исходным рубежам. 2-й батальон залег непосредственно передо мной. Вижу, как бойцы отправляются в боевую разведку, как тяжелые орудия выезжают на огневые позиции, пока пулеметчики отстреливаются от кружащих над нами штурмовиков противника. Все ясно. Ясно-то ясно, но куда делись танки? Доберутся они сюда вообще или нет? Да и вообще, не безумие ли гнать сюда танки, когда воздух кишит штурмовиками? Вместо танкистов прибывает командир взвода минометчиков. С удовлетворением отмечаю, что мин у него хоть завались. Батальон занимает позиции на северной окраине Кана.

Между тем уже 10 часов утра, наконец показываются первые танки. Атаки с воздуха существенно замедлили их продвижение. Командир танкового батальона докладывает о наличии 50 боеготовых машин типа IV. Остальные предпочли переждать и прибудут лишь к ночи. У меня с души камень свалился — без поддержки танков наше наступление изначально обречено на неуспех.

Вот только если бы каким-то образом унять этих проклятых корабельных канониров. Тяжелые снаряды гудят, словно поезда, и разрываются в городских развалинах. Штурмовики нам уже не действуют на нервы — мы успели к ним привыкнуть.

Забираюсь на башню обозреть местность. Может, удастся разглядеть и побережье.

Вот так сюрприз! Вся местность передо мной как на ладони. До самого побережья! На берегу пролива оживление. На воде сплошь корабли, в небе над ними целая завеса из аэростатов воздушного заграждения. Ни к чему, потому что немецких самолетов в воздухе нет и, похоже, не предвидится.

Западнее Дувра неприятель формирует танковые колонны. Вообще, побережье очень напоминает растревоженный муравейник. А как обстоят дела в нашем тылу? Дымящиеся развалины, опустевшие улицы и пылающая техника. Прямое как стрела шоссе видно на многие километры, но оно тоже пустое — ни наших танков, ни бронетранспортеров, ничего. Видимо, где-то укрылись, замаскировались, ждут наступления темноты, когда можно будет беспрепятственно выбраться в районы сосредоточения.

Штурмовики атакуют монастырь, но без особого результата. Бойцы на чем свет стоит клянут эту напасть, желая вражеским пилотам гореть в аду.

Но что это? Не верю глазам — через монастырский сад пробирается неприятельский танк. Потом вдруг останавливается. Командир машины открывает люк и оглядывает местность. Он что, ослеп, что ли? Неужели не видит, что в паре сотен метров бойцы 2-го батальона и что он уже под прицелом противотанковых орудий? Скорее всего, не видит. Спокойно достает сигаретку, закуривает, шаловливо выпускает дым. С нашей стороны ни единого выстрела. Молодцы! Бойцов батальона не надо учить, как и когда открывать огонь.

Ага! Все становится понятным. Этот танк из бокового охранения. Со стороны Бюрона следует целая танковая колонна противника. Боже! Вот это да! Какая возможность! Танки ползут как раз вдоль фронта 2-го батальона! Подставив нам свой фланг. Отдаю всем батальонам, артиллеристам приказ: огня не открывать! Только по моему сигналу!

Бронетранспортер командира нашего танкового полка остался стоять во фруктовом саду. Я быстро связываюсь по телефону с танком, не проходит и минуты, как танкисты в курсе происходящего. Одна рота стоит на территории монастыря, другая у какого-то склона южнее Франквиля. Медленно, но верно танки продвигаются к Оти, потом минуют этот населенный пункт, чтобы продолжить путь в Франквиль.

Похоже, командир неприятельских танкистов ничего, кроме аэродрома, вообще не замечает — а взлетная полоса прямо перед ним. Но не замечает главного — смертельной опасности у себя в тылу. Стоит его танкам показаться на шоссе Кан — Байо, как они нарвутся на дожидающуюся их танковую роту 2-го батальона. Теперь стальные чудовища разделяют какие-нибудь несколько сотен метров.

Как зачарованные, наблюдаем мы за происходящим. Вюнше — командир танкового полка — негромко комментирует передвижение врага. Люди невольно понижают голос при виде этой картины.

Всплывает в памяти приказ дивизии перейти в наступление и заодно хорошо известный принцип Гудериана «не тащиться, а мчаться». Здесь необходимо действовать без промедления. 26-й полк пока что находится восточнее Орны, а 1-й батальон 12-го танкового полка застрял без горючего в 30 километрах восточнее Орны.

Подвоз горючего из-за авиации противника невозможен. Принимаю решение: как только танки врага минуют Франквиль, 3-й батальон 25-го танкового полка вместе с расположившимися у склона машинами атакует неприятеля, и сразу после захвата Оти в бой вступают остальные батальоны. Цель: побережье.

Информирую об обстановке командующего 21-й танковой дивизией и прошу поддержать меня.

На наших плечах тяжкий груз. Сейчас все и решится. Головные машины врага проходят, оставляя в стороне Франквиль, и уже готовы пересечь шоссе. Даю Вюнше сигнал атаковать и даже слышу, как он отдает приказ: «Внимание! Танки вперед!» И напряжение последних минут мгновенно спадает. Вспышки и грохот орудийных выстрелов. Вижу, как задымился головной танк противника, вижу, как экипаж выбирается из подожженной машины. Взрываются другие вражеские танки. Вдруг наш «тигр» застывает на месте и загорается — из люка вырываются языки пламени. Канадцы-пехотинцы пытаются продвинуться к Оти и вести бой оттуда. Но тщетно. Бойцы 3-го батальона не желают допустить туда танки врага и сами рвутся в Оти. Едва они достигают этого населенного пункта, как в атаку идут 1-й и 2-й батальоны. Неприятель атакован с фланга. В результате молниеносной атаки Франквиль и Оти захвачены нами. Теперь на очереди Контест-Бюрон. Судя по реакции врага, он захвачен врасплох. Но артиллеристы, и наши, и вражеские, молчат — до сих пор не выпустили ни единого снаряда.

Атакующие быстро продвигаются вперед. Пленные с поднятыми руками направляются в тыл.

3-й батальон наступает на Бюрон. 2-й батальон уже миновал Контест-Бюрон и ведет бой с неприятельскими танками.

Вскочив на мотоцикл, следую в расположение 3-го батальона. По пути мне попадаются первые раненые, направляющиеся в перевязочный пункт в монастыре. Во фруктовом саду Кюсси вижу человек пятьдесят плененных канадцев под охраной наших бойцов. Командую им опустить руки и требую срочно отвести их в монастырь. Деревня Кюсси, кажется, вымерла, но сразу же за ней кипит жизнь. Едва я выезжаю за пределы Кюсси, как в меня летят снаряды канадских танков. Меня пытаются подстрелить сосредоточившиеся на южной окраине Бюрона. Но это не так-то просто — несусь на предельной скорости по проселочной дороге.

Но в меня все же попали. Не знаю, как это произошло, но вдруг обнаруживаю, что лежу рядом с канадским солдатом. Вокруг грохот разрывов, дым, не поймешь, что творится. Мы с канадцем лежим в воронке, тупо уставившись друг на друга. Прижавшись к противоположным краям огромной ямы, мы неотрывно следим друг за другом. Мы с ним угодили в самое пекло обстрела канадской корабельной артиллерии и при каждом пролете тяжелого снаряда невольно стараемся вжаться в землю. Мой мотоцикл так и валяется на дороге, вернее, не мотоцикл, а то, что осталось от него — груда искореженного металла.

Не могу сказать, сколько я проторчал в этой окаянной воронке. Вижу только, как наши бойцы остановились у самого Бюрона. Справа и слева от них дымятся подбитые танки.

Не сутки же сидеть здесь, в конце-то концов! Поэтому я короткими перебежками двигаюсь в сторону 3-го батальона, а мой сосед по воронке канадец мчится со всех ног в сторону Кюсси. Канадцы сосредоточили огонь на Бюроне. Какой-то вестовой на мотоцикле, заметив меня, тормозит, я сажусь к нему, и мы мчимся дальше.

Между Бюроном и Оти неожиданно встречаю Милиуса. Он радостно докладывает о высоком боевом духе бойцов своего батальона. Потери невелики. По Бюрону канадцы ведут яростный огонь. Деревню теперь не узнать. Ее местонахождение можно определить только по вздымающимся к небу языкам пламени и столбам дыма. Неприятельская артиллерия сосредоточила огонь на Бюроне и продолжает перемалывать ее. Мне еще не приходилось наблюдать артогонь подобной мощи. Невольно приходит на ум Верден. Рота 3-го батальона угодила в самую гущу артобстрела, остальные продвигаются к Бюссону. Милиус следует за своей головной ротой.

На другой машине еду в расположение 3-го батальона. Контест подвергается куда более слабому обстрелу. Батальон, уйдя из зоны артогня, продолжает наступать в северном направлении. Командир батальона Скапини погиб, ведя подразделение в атаку в результате прямого попадания. Погиб как солдат.

Добравшись до 1-го батальона, с ужасом узнаю, что, оказывается, 21-я танковая дивизия не поддерживает наступление, и ее танки стоят под Кувром. Это означает, что левый фланг полка оголен и неприятельские танки наносят удар во фланг 1-го батальона. Я подоспел как раз к началу серьезного кризиса на участке 1-го батальона. Пехотинцы продолжают лежать, и вдруг замечаю, как сначала один, а потом и несколько бойцов поворачивают и бегут назад, в Малон. Здесь уже всякий приказ бессилен, тут необходимо действовать по-другому. Бегу бойцам наперерез и показываю, что, мол, враг там, а не в Малоне. Они замирают на месте, как вкопанные, потом снова бросаются на прежние позиции. Наш «Тигр IV» пытается перемахнуть через вырытый нами же противотанковый ров, но терпит неудачу — ни вперед, ни назад. Вражеские танки попадают под обстрел наших противотанковых орудий. Задымился первый «шерман», еще один вертится на месте, а несколько секунд спустя взрывается. Подоспевшие наши машины выправляют ситуацию.

Теперь скорее назад, на КП полка! Во дворе монастыря собралось ровно 150 человек пленных. Все они из 9-й канадской бригады, входящей в состав 3-й канадской пехотной дивизии. Пленные либо пехотинцы полка «North Nova Scotia Highlanders», либо танкисты 27-го танкового полка «Sherbrooks Fusiliers». Перебросившись несколькими словами с офицерами, поднимаюсь на монастырскую башню.

Выдвинутые вперед наблюдатели постоянно сообщают о новых целях и корректируют огонь батарей. На левом фланге батальона до сих пор никаких передвижений не заметно. В район боя прибыла только разведрота[26-го полка. Батальоны пока что задерживаются из-за атак с воздуха, так что полку пока нет смысла на них рассчитывать.

12-й разведывательный батальон до сих пор не вошел в соприкосновение с неприятелем на левом фланге дивизии. Батальон ведет разведку в направлении Байо.

Наблюдается интенсивное передвижение противника в районе Мюка. Танковые части наступают в направлении Бретвиля. Мюк — узенький ручей с лесистыми берегами, под Ротом оба берега поднимаются, образуя естественную противотанковую преграду при наступлении как с запада на восток, так и в противоположном направлении. Участок местности вокруг Франквиля контролируется батареей зенитных 8,8-см орудий.

Напряженно вглядываемся в поднятые танками клубы пыли западнее Мюка. Машина за машиной переваливает высоту, двигаясь на Франквиль. На этом участке наших сил нет, так что союзники двигаются беспрепятственно. Если неприятельские танки продолжат наступать по шоссе Кан — Байо, то неизбежно выйдут прямо в район сосредоточения и развертывания 26-го мотопехотного полка. В самом Бретвиле на данный момент лишь разрозненные пехотные силы 716-й пехотной дивизии. Путь глубоко во фланг свободен.

Как выяснилось впоследствии, это были силы 7-й канадской бригады — ее части «Regina Rifles» и «Canadian Scottish».

В сложившейся обстановке необходимо немедленно приостановить наступление 25-го полка. Идти в наступление с незащищенными флангами, да еще вдобавок под ураганным огнем корабельной и наземной артиллерии противника — верх безрассудства.

Наступление приостановлено, и 1-й батальон отведен с высоты левого фланга. Дивизии приказано перейти к обороне линии овладения до подхода дополнительных сил.

Во фруктовом саду монастыря до сих пор оказывают помощь раненым. Молодые бойцы подбадривают друг друга. Тут все лежат вперемешку — немцы, канадцы. Санитары не смотрят, кто в какой форме. Для них раненые есть раненые, здесь речь идет о жизни и смерти.

Отправка раненых в тыл теперь не представляется возможной. Штурмовики атакуют даже санитарные автомобили. Полковой врач передает мне, что санитарная рота полка не может больше в полной мере осуществлять вывоз раненых — во время последней атаки с воздуха была уничтожена значительная часть санитарных машин, кроме того, погибли и санитары.

Следовательно, знак Красного Креста больше не является защитой.

Чтобы санитарные машины еще сильнее отличались от остальной техники, немедленно отдаю распоряжение перекрасить их в белый цвет. Но и это не помогает.

С помощью врачей-французов создается вспомогательный госпиталь. Французы занимаются тяжелоранеными канадцами.

Под покровом темноты раненых и пленных все же удается переправить в тыл.

Потери первых дней боев ощутимы. Кроме командира 2-го батальона, получили ранения или погибли несколько командиров рот. 3-й батальон понес при атаке Бюрона весьма значительные потери. Потери танкового батальона составили 6 машин типа «Тигр IV», причем две машины ремонту не подлежат.

Однако потери противника несравненно больше. По словам подполковника Мела Гордона, 27-й канадский танковый полк потерял 28 машин типа «шерман». Полк «North Nova Scotia Highlanders» потерял в общей сложности 245 человек ранеными, убитыми или взятыми в плен.

Атака 25-го полка существенно затруднила операции неприятеля в районе Кана. Увы, но 7 июня нам уже не представилось возможности продолжить наступление.

Осуществляемое по плану наступление 21-й и 12-й танковых дивизий могло бы привести к успеху 7 июня и дало бы возможность создать плацдарм севернее Кана, будь упомянутые дивизии под ответственным командованием. Но эти соединения предпочли держать на месте и ввели в бой лишь после соответствующего распоряжения О КВ. Обе дивизии, и 12-я, и 2-я танковая, смогли бы участвовать в операциях в районе Кана еще 6 июня.

За ночь на свой участок выдвинут 26-й полк. Наконец угроза с флангов снята.

Наступление 1-го батальона 26-го полка на Норри застопорилось. Наступающая правее Мюка 1-я рота, попытавшаяся установить связь с 25-м полком, вынуждена была залечь вследствие флангового огня противника.

Наступление 2-го батальона 26-го полка из Ле Мениль-Патри привело к окружению трех рот «Royal Winnipeg Rifles» в районе Пюто-Ан-Бессена и к их разгрому. Подошедшая 9-я канадская бригада обеспечила возможность контрнаступления полка «Canadian Scottish» и, понеся серьезные потери, сумела оттеснить 2-й батальон нашего 26-го полка на позиции к югу от Пюто.

3-й батальон 26-го полка занял оборонительные позиции на дамбе в Бронэ.

Учебная танковая дивизия под командованием генерал-лейтенанта Байерляйна 8 июня вышла к линии фронта в районе Тилли. Дивизия уже на марше понесла довольно значительные потери — неприятелем были уничтожены свыше 40 бронетранспортеров, доставлявших бензин, кроме того, были уничтожены еще 90 грузовиков. К этим потерям следует добавить еще 5 танков, 4 тягача и орудия на самодвижущихся лафетах. Как видно, это весьма серьезные потери для еще не успевшего принять участие в боевых действиях соединения.

Вскоре после полуночи на КП прибывает оберштурмфюрер фон Риббентроп. За несколько недель до вторжения союзников фон Риббентроп получил ранение в плечо во время атаки с воздуха, и сейчас рука у него на перевязи. Но он не мог больше оставаться в госпитале и сейчас разыскивал свою танковую роту. Зная фон Риббентропа, не настаиваю на его возвращении в госпиталь.

В течение ночи я разыскал нужные батальоны и обошел позиции рот. Я просто не нахожу слов, чтобы описать боевой дух и выдержку бойцов — настолько они высоки. Даже мы, старые вояки, и то приуныли вследствие событий, свалившихся на нас за минувший день, — этот ужасающий по интенсивности артобстрел, бесконечные атаки с воздуха и т. д. А вот молодым бойцам хоть бы что. Именно так они себе и представляли боевое крещение. Но они понимают, что впереди их ждут весьма нелегкие испытания. Нет, их выдержке можно только позавидовать.

На брошенном врагом командном пункте под Оти и Франквилем обнаружены весьма ценные документы. В подбитых танках тоже много любопытных бумаг, касающихся радиообмена. К вечеру 8 июня несколько канадских авто, направлявшихся со стороны Пюто, переехав заминированный мост на восточной окраине Бронэ, напоролись прямо на наш противотанковый расчет и были подбиты. Одна машина сгорела вместе с пассажирами, другая осталась целой и невредимой. Но старший лейтенант вместе со своим шофером были сражены наповал. В машине нашли любопытную карту. На ней были обозначены все позиции неприятеля по обоим берегам Орны с точным указанием вооружений вплоть до указания минометов и пулеметов. Вместо названий соответствующих населенных пунктов неприятель использовал названия животных, начинающихся с той же буквы. А река Орна фигурировала здесь как «Ориноко». Непроходимые для танков участки местности были обозначены особо. У убитого капитана была найдена записная книжка с кратким изложением приказов по операции вторжения, содержащих тактические приемы и инструкции по обращению с местным населением.

Все упомянутые документы использовались врагом буквально на днях, что в сильной степени облегчило нашим разведчикам работу по дешифровке радиограмм противника.

Во второй половине дня 8 июня вместе с командующим дивизией еду на участок полка, а потом в расположение 1-го батальона 26-го полка. Нас здорово беспокоят носящиеся на бреющем штурмовики, и я рад встретить на КП командира 25-го полка живым и здоровым.

25-й полк как раз получает приказ во взаимодействии с только что прибывшей танковой ротой 1-го батальона 12-го танкового полка, разведротой 25-го полка разгрузить 1-й батальон 26-го полка атакой с восточного направления на Бретвиль-Лергюлез.

Наступление назначено на следующую ночь. Дело в том, что дневные атаки исключаются вследствие неограниченного господства в воздухе авиации союзников.

Незадолго до наступления темноты танки направляются со стороны Кана на Франквиль. Машины медленно продвигаются к линии фронта — водители и в темноте ориентируются не хуже, чем днем. Командиры рот и взводов, изучив за день местность, знают каждый овражек, каждый кустик. Танковая колонна, выстроившись клином, готова выступить. На броню карабкаются бойцы разведроты. Объезжая танки, я напутствую личный состав.

Командир роты фон Бюттнер, много лет пробывший моим адъютантом, вдруг напоминает мне об обещании, данном мною 15-й роте еще во время учебы в Беверлоо (Бельгия). Тогда я крикнул бойцам: «Ребята, разведрота — всегда в авангарде колонны полка. Поэтому на вас возложена огромная ответственность, и обещаю вам, что сам приму участие в вашем боевом крещении!»

Да, пора выполнить данное мною обещание — мне предстоит идти вместе с ними в наступление.

Подъезжает на мотоцикле мой давний боевой товарищ Гельмут Бельке. С 1939 года он всегда был рядом, сначала вестовым на мотоцикле, потом командиром взвода, Бельке прошел со мной все поля сражений. В коляске д-р Штифт. Усаживаюсь позади водителя и направляю Гельмута Бельке на шоссе Кан-Байо. Справа урчат танковые двигатели. Бойцы-мотопехотинцы, рассевшись на броню машин, пригнулись за башнями.

Ребята приветливо машут мне, потом, похлопывая друг друга по плечу, о чем-то говорят. Явно обсуждается мое обещание.

Командир танкового полка Макс Вюнше намерен сопровождать свою роту «Пантер». Мы тоже не расстаемся с ним с самого 1939 года. Мы настолько хорошо знаем друг друга, что уже не нуждаемся в командах — достаточно кивка, просто взгляда, и танки трогаются с места.

По левую сторону дороги на огневых позициях расположилась батарея 8,8-см противотанковых орудий. Еще несколько минут, и наши посты боевого охранения остались позади. Справа от шоссе на большой скорости двигаются танки. Местность здесь вполне надежная — ни ухабов, ни рытвин. За нами в нескольких сотнях метров позади следуют стрелки-мотоциклисты, потом машина с рекогносцировщиком артогня.

Двигатель — наше главное оружие, об этом мы все помним. Вперед! Скорость растет. Танки уже еле различимы в темноте. До того, как совсем стемнеет, я намерен миновать Рот, промчаться через эту французскую деревеньку — так было оговорено вместе с Вюнше. Впереди показываются первые дома Рота. Танки двигаются чуть вправо позади — мы будто сидим на вулкане, но Гельмут как ни в чем не бывало гонит вперед. У въезда в деревню останавливаемся — дождаться наших танков. Они прибывают несколько минут спустя. Первая группа разведроты спешивается и по-пехотному входит в деревню. Вскоре выясняется, что противника в Роте нет, и мы, как и было запланировано, спокойно минуем деревню.

«Пантеры» одна за другой тоже проезжают по деревне. Едва выехав за ее пределы, танки снова перестраиваются в клин. Две «пантеры» несутся к Бретвиллю, остальные двигаются по обеим сторонам дороги. Впереди различаю лишь мерцающие в темноте красные пятна выхлопных труб машин.

Норри мы уже оставили слева — еще буквально несколько секунд, и мы окажемся у постов боевого охранения канадцев. До Бретвиля двести метров, не больше.

Вдруг гремят выстрелы — открывают огонь оба головных танка, чтобы проторить нам путь снарядами, и на полном ходу врываются в населенный пункт.

Именно так мы сражались на Восточном фронте — интересно, сработает ли здесь наша тактика внезапных атак?

Все наши танки уже в Бретвиле. Противник встречает нас пулеметным огнем. Мы пристраиваемся позади второго танка. Сейчас в одиночку на шоссе как-то слишком уж неуютно себя чувствуешь. Спешившись, мы бросаемся в придорожный кювет.

Вдруг я натыкаюсь на тело убитого канадца — справа на откосе дороги стоит дымящаяся танкетка неприятеля. Пробираясь дальше, слышу стоны. Чуть левее лежит раненый — вражеские пулеметы гремят без умолку. В деревню въезжают все новые и новые танки с бойцами на броне.

Короткими перебежками пробираемся через кювет. Вижу раненого — он лежит навзничь и стонет от боли. Боже мой! Да это же Бюттнер! Командир разведроты получил пулю в живот. Ощупываю его и понимаю, что ранение тяжелое. Узнав меня, Бюттнер пожимает мне руку. Он на фронте не первый день и прекрасно понимает, что это его последний бой. Едва слышно произносит: «Передайте жене, что я очень ее любил!» Наш врач накладывает повязку. Гельмут Бельке прикрывает нас, опустившись на колени в нескольких метрах от нас. Вдруг слышу с противоположной стороны дороги непонятный шум. Через шоссе проносится чей-то силуэт. Свой? Противник? Гельмут Бельке успевает выстрелить и попадает бегущему в голову. Канадец как сноп валится у дороги. Но и мой неразлучный товарищ не поднимается. И для него этот бой последний. И он тоже получил смертельную пулю в живот.

Пытаюсь успокоить его, но куда там! Бельке только отмахивается. «Не надо, я знаю, что это за рана. Конец мне. Так что, прошу, передайте моим родителям, как все было».

Мимо пробегают бойцы. Фельдфебель Зандер, сын бургомистра Дессау, останавливается на миг пожать руку Гельмуту. Час спустя гибнет сам.

Я уже не в силах сдержать слез — один за другим гибнут мои давние боевые товарищи. Вскакиваю на мотоцикл, но пару секунд спустя машина охвачена пламенем. Пробит бензобак, и мотоцикл пылает, как факел. Бойцы валят меня на землю и пытаются сбить пламя. Пламя сбивают, хорошенько выкатав меня в грязи. Не бывать бы счастью…

В деревне трещат и бухают выстрелы. Мы добрались до центральной площади. Наш головной танк подбит. С ходу захвачен командный пункт полка «Regina Rifles». Внезапная атака прошла успешно. Да, но где пехотинцы 26-го полка? Одним нам здесь не удержаться — маловато нас для обороны. На рассвете я с тяжелым сердцем принимаю решение отходить к высотам восточнее Рота.

Результат всех предыдущих боев: наступление Монтгомери так и не достигло цели. Согласно плану Кан должен быть взять союзниками уже 6 июня.

Около полудня участком Рота овладевает 1-й батальон 26-го полка. Оберштурмбанфюрер Вюнше получил ранение во время ночной атаки, а оберштурмфюрер Фусс, командир взвода разведроты, пропал без вести. Во второй половине дня погибает и сменивший фон Бюттнера офицер. За истекшие сутки разведрота потеряла двух командиров.

На командном пункте полка встречаю третьего офицера штаба дивизии. И мне, и ему ясно, что немецкому верховному командованию придется поторопиться, чтобы выбить союзников с созданного ими плацдарма. До сих пор в бой бросали все танковые дивизии. И ни одна из них так и не сумела организованно провести наступление — практически все танковые дивизии вынуждены были перейти к обороне. Необходимых пехотных дивизий нет, они торчат без дела по ту сторону Сены. Все должно решиться в ходе ближайших суток. Мы с каждым днем становимся слабее, а силы союзников, напротив, крепнут.

Во второй половине дня на командный пункт прибывает главнокомандующий группой армий «Запад» генерал Гейр фон Швеппенбург. Генерал прекрасно знает дивизию — он не раз побывал в дивизии в период ее формирования и обучения, поэтому как недостатки, так и достоинства соединения ему известны. Генерал выражает полку признательность за достигнутые результаты.

Мы поднимаемся на наблюдательный пункт Арденнского монастыря. Генерал просит меня ознакомить его с обстановкой. Вкратце объясняю ему задачу полка и высказываю опасения — дескать, именно в ближайшие дни решится исход войны. Фон Швеппенбург бросает на меня взгляд мельком и говорит: «Дорогой господин Майер, войну можно выиграть только политическими средствами».

Фон Швеппенбург ставит меня в известность о принятом решении проводить наступление силами 21-й, 12-й и учебной танковых дивизии. Этими тремя дивизиями он намеревается пробиться к побережью. Учебная дивизия будет действовать на участке Сен-Мовье — Пюто — Бронэ, а высвободившийся 26-й мотопехотный полк выдвинется восточнее Мюка. Начало наступление: ночь с 10 на 11 июня. Считаю, что ночное наступление перечисленными силами перспективно с точки зрения успеха. Во всяком случае, наступать следует как можно раньше, чтобы к рассвету уже вклиниться в оборону противника, что, вероятно, исключит действие тяжелой корабельной артиллерии. Наступление же в светлое время суток представляется мне совершенно невозможным, принимая во внимание абсолютное превосходство авиационных и артиллерийских сил неприятеля. Мы немедленно начинаем подготовку к наступлению. Однако это очень и очень непросто. Дело в том, что и подвоз боеприпасов и горючего возможен лишь в темное время суток. Боеприпасы, к примеру, предстоит перебрасывать из лесов севернее Парижа.

У фронта 25-го полка все спокойно. Противник, вероятно, еще не успел оправиться от шока 7–8 июня, чтобы продолжать атаковать Кан. На левом соседнем участке наступательные и оборонительные бои сменяют друг друга. Учебная танковая дивизия овладела Мелоном и пытается удержать этот населенный пункт.

Едва силы союзников вторглись на побережье, как дошли сведения о том, что солдаты дивизий вторжения, невзирая на Женевскую конвенцию, предпочитают не брать пленных. 9 июня утром я обнаружил у железнодорожной линии южнее Рота тела немецких солдат, погибших явно не в боях. Тела их были уложены в ряд у дороги, все были умерщвлены выстрелом в голову. Это были солдаты 21-й танковой дивизии и штаба 12-й танковой дивизии СС. О случившемся я тут же сообщил в штаб дивизии, а оттуда оно было передано в штаб корпуса.

Утром 8 июня 1944 года командир 130-го танково-артиллерийского полка учебной танковой дивизии сухопутных войск вместе командиром батальона майором Цайслером, а также гауптманом графом Клари-Алдрингеном и еще шестерыми унтер-офицерами и рядовыми солдатами попали в плен к англичанам. Их взяли в плен британские пехотинцы полка «Inns Of Court», действовавшие при поддержке танков и сумевшие прорваться через немецкую линию обороны.

Когда немецкие офицеры отказались добровольно стать мишенями для пуль, двое британских офицеров связали тяжелораненого полковника Люксембургера, избили до бесчувствия, а потом привязали к броне танка в качестве живой мишени.

После получения соответствующих приказов граф Клари и майор Цайслер, а также рядовые солдаты были расстреляны из танковых пулеметов.

Тело графа Клари было обнаружено бойцами батальона Зибке и отправлено на КП батальона. Британский танк, к которому был привязан полковник Люксембургер, оказался подбит из немецкого противотанкового орудия. Несколько дней спустя полковник Люксембургер скончался в одном из госпиталей. Санитар Кледен оказал графу Клари первую помощь.

7 июня у одного капитана-канадца была изъята записная книжка с перечислением отданных им с начала вторжения приказов. Наряду с тактическими распоряжениями и указаниями в ней содержались и краткие заметки о ходе боевых действий. Такая, например, заметка на память: «Пленных не брать!»

Упомянутую записную книжку первый офицер штаба 12-й танковой дивизии передал 8 июня 1944 года командующему 7-й армией генерал-полковнику Дольману для передачи в вышестоящие инстанции.

Захваченные бойцами 12-й дивизии и допрошенные канадские пленные также подтвердили, что получали от своих командиров приказ пленных не брать. Один солдат признался, что пленных не брали из-за сложностей, связанных с обращением с ними.

На проводимом в ноябре 1948 года процессе по военным преступлениям Бернгарда Зибкена свидетель полковник генштаба Майер-Детеринг, третий офицер штаба группы армий «Запад» (командующий генерал-фельдмаршал фон Рунштедт), заявил следующее: «Сразу же после вторжения союзников ко мне дважды попадали изъятые у пленных и убитых документы, свидетельствовавшие о том, что на восточном фланге наступающих, где действовали части канадской армии, было принято решение пленных не брать».

На том же процессе подполковник генштаба фон Застров, бывший третий офицер штаба танковой группировки «Запад» (командующий генерал Гейр фон Швеппенбург), сказал, что ему известны случаи грубого нарушения Гаагской конвенции и Женевской конференции. В частности, подполковник фон Застров описал случай, когда непосредственно после взятия в плен канадские солдаты расстреляли группу немецких солдат. Далее подполковник фон Застров сослался на показания допрошенного пленного капитана канадской армии. Капитан этот попал в плен к немцам в ходе боев в районе Соммы. Поскольку он принадлежал к той части, откуда к нам попали упомянутые приказы и где происходили описанные события, фон Застров обвинил капитана в нарушении прав человека. На прямой вопрос о том, известно ли ему о расстрелах немецких пленных, капитан ответил следующее:

«В тот период я еще не участвовал в операции вторжения, я был направлен из запаса и недолго пробыл на континенте. Но мне приходилось слышать о подобных вещах. Но затем командование издало ряд жестких приказов, карающих подобные действия».

Мне хотелось хотя бы в двух словах упомянуть о подобных инцидентах, ибо они характеризуют методы ведения войны союзниками и, кроме того, в значительной степени повлияли и на мою судьбу. Но впоследствии я предпочту как можно меньше касаться этой непростой темы «военных преступлений».

Подготовка к предстоящему наступлению идет полным ходом. В нашем распоряжении считаные часы, чтобы нанести удар по плацдарму союзников. Если он все же не удастся нам, тогда можно поставить крест на возможности выбросить их с континента. После наступления три перечисленные танковые дивизии окажутся просто стреляными гильзами. Ни о каком реванше, ни о каком повторении операции и речи быть не может.

После того как в присутствии командующего группой армий генерал-фельдмаршала Роммеля соответствующие приказы были отданы трем дивизиям, тут же пришло сообщение из штаба учебной дивизии о прорыве противника с запада. Едва донесение было прочитано, как командный пункт танковой группы «Запад» был практически уничтожен в результате акции коврового бомбометания, предпринятой союзной авиацией. Танковая группа лишилась своего начальника штаба кавалера Рыцарского креста генерала фон Даванса, а также первого офицера штаба и многих других офицеров, в том числе нашего офицера связи гауптштурмфюрера Вильгельма Бека, с которым мы плечом к плечу сражались с 1939 года. В свое время Бек командовал танковой ротой. За повторное овладение Харьковом Вильгельм Бек удостоился Рыцарского креста. Таким образом, подразделение связи было обезглавлено. Чудом спасся сам командующий, получивший легкое ранение, вместе с горсточкой офицеров. Лишь 26 июня он снова вернулся в строй. Так что в последующие дни ни о каком сплоченном наступлении и говорить не приходилось, поскольку все танковые дивизии вследствие непрекращавшихся атак английских танкистов вынуждены были перейти к обороне.

11 июня на левом фланге 25-го полка загремела артиллерийская канонада. Я немедленно отправляюсь в расположение 1-го батальона 26-го полка и на наблюдательном пункте батальона нахожу Бернхарда Краузе. Мы вместе следим за ходом наступления противника на участке нашего саперного батальона на высоте в районе Ше. Высоту поливают огнем из всех калибров, и уже несколько минут спустя она превращается в груду перепаханной воронками земли. Как ни вглядываемся мы в окуляры стереотрубы, никаких передвижений не различаем. Теперь союзники перенесли огонь в тыл и продолжают сдвигать его к населенному пункту Ше. Из кустарника и окопов выскакивают канадские пехотинцы и при поддержке танков атакуют позиции наших саперов. Бернхард Краузе реагирует мгновенно. В считаные секунды он перенацеливает тяжелые пехотные вооружения на обнаруженные цели, направив огонь в самую гущу атакующих. Эффект от воздействия флангового огня не заставляет себя ждать. Неприятельская пехота вынуждена залечь, потери канадцев огромны. Часть вражеских танков попала на заминированные участки, выведенные из строя машины застыли в неподвижности у позиций батальона. Канадский пехотный полк «Queen's Own» и танковый полк «1st Hussars» вынуждены отступить на исходные рубежи. Повторной попытки атаковать канадцы не предпринимают.

Возвращаюсь на командный пункт 25-го полка через Ле Бург/Рот — необходимо изучить обстановку в районе Бретвиля и Норри и отыскать гауптштурмфюрера Пфайфера. Пфайфер долгое время пробыл в адъютантах у Адольфа Гитлера, а теперь командует танковой ротой. Его в ставке фюрера сменил гауптштурмфюрер Гюнше, до недавнего времени командир 3-го батальона 25-го полка.

Между Сен-Мове и Ротом я попадаю под огонь пулемета и противотанкового орудия. Стреляют со стороны Норри, но неприятелю так и не удается подбить мой проворный БМР. Мчусь во весь опор, и вскоре я уже почти в Роте. Но что это? Может, это сон? Метрах в 50 впереди вражеские танки. Верно, это «шерманы». На дорогу выезжают два «шермана» и останавливаются на левой стороне у обочины. Пушки нацелены прямо на меня! Повернуть? Уже нет смысла. Не успею. Значит, вперед, прямо на них. Может, еще успею проскочить, а там, как-нибудь домчусь до лесного массива, что неподалеку.

И тут чуть позади меня гремит выстрел. Вижу, как первый танк, вздрогнув, замирает на месте, а танкист, словно ужаленный, выскакивает из верхнего люка. Повинуясь инстинкту, бросаю машину вправо, в кювет, и укрываюсь в нем. Я так и не успеваю понять, что происходит, как в воздух взлетает второй «шерман». Мы с водителем еще сильнее вжимаемся в землю. Потом до нас, наконец, доходит — мы каким-то образом проехали мимо последнего поста нашего боевого охранения, а его бойцы как раз собирались расправиться с неприятельскими танками. А тут мы, как на грех! Нас просто не успели предупредить, да и возможности не было. Оказывается старина Пфайфер в какой-нибудь сотне метров позади на своей «пантере», именно он и отправил к праотцам обе вражеские машины. Гауптштурмфюрер Пфайфер героически падет сутки спустя — от осколка снаряда.

В перевязочном пункте 25-го мотопехотного полка довольно много раненых. Такой наплыв раненых, когда нет крупных операций, наводит на размышления. В результате непрерывного обстрела береговой артиллерией и атак с воздуха численный состав наших танковых дивизий сократился чуть ли не вдвое. И при этом значительных операций не проводится! Так дальше продолжаться не может! Танковым дивизиям необходимо вернуть свободу действий.

11 июня 2-й батальон 26-го полка атакован канадским пехотным полком «Queen's Own Rifles», действующим при поддержке канадского танкового полка «1st Hussars» и сильной поддержке артиллерии. Атака отбита. 2-й батальон 26-го полка прочно удерживает позиции. В ходе предпринятой атаки враг теряет 12 танков, наши потери составили всего 3 машины.

Части 8-й канадской бригады при поддержке британского 46-го отряда спецназначения Королевских военно-морских сил, а также танков предпринимают попытку овладеть Ротом. Уничтожено большое количество танков противника, но под давлением превосходящих сил неприятеля мы вынуждены оставить этот населенный пункт.

На правом фланге учебной танковой дивизии под Тилли-сюр-Сель создалась угроза для наших войск.

По приказу 1-го танкового корпуса СС последний резерв 12-й танковой дивизии СС, рота сопровождения дивизии, подчинена учебной танковой дивизии и переброшена на правый фланг.

День ото дня серьезнее становится обстановка и на участке у Кана. Направление главного удара сместилось на соседа слева — учебную танковую дивизию. Под Баллеруа врагу удалось прорваться к Комону. Союзники выдвигают 7-ю бронетанковую дивизию в район Ливри. Ясно намечается охват сил 1-го танкового корпуса.

Я вызван в штаб дивизии, там состоялась встреча с командующим 1-м танковым корпусом СС генерал-полковником Зеппом Дитрихом. Дитрих обрисовывает обстановку в целом на фронте вторжения, без прикрас заявив нам, что резервов никаких и что без оных ни о каком наступлении и говорить нечего. «Они хотят защитить здесь все сразу! А чем, спрашивается? Кто желает оборонять все сразу, в итоге терпит крах!»

Эту премудрость лаконично выразил еще Фридрих Великий: «Бездарности готовы защищать все сразу, люди разумные — самое основное».

С наступлением темноты объезжаю батальоны полка. Вальдмюллер обосновался у противотанкового рва и жутко рад, что все помыслы британцев сосредоточены на населенном пункте, расположенном позади его командного пункта. А там между прочим ни одного нашего солдата. Я, спотыкаясь, бреду по позициям, что вызывает усмешку бойцов. Подбитые вражеские танки здесь решили использовать в качестве постов боевого охранения. Бедняги! Сменять их ведь можно только по ночам! Успешно проводится разведка. У фронта 1-го батальона 25-го полка расположился левый фланг 3-й британской дивизии, к ней примыкает 3-я канадская дивизия.

Передовой отряд 7-й бронетанковой дивизии к утру 13 июля достигает высоты 213, расположенной в двух километрах восточнее Вилье-Бокаж.

Командир 1-й роты танков «тигр» оберштурмфюрер Мизель Витман, уже подбивший в России 119 вражеских танков, удостоенный «дубовых листьев», отправился на разведку местности. И совершенно неожиданно для себя натолкнулся на колонну танков неприятеля у высоты 213. Какое-то время он не знает, что предпринять — то ли атаковать превосходящего по численности врага, то ли повернуть назад. Тем более что его подразделение понесло значительные потери в результате бомбовой атаки вражеской авиации. Опытный командир, Витман прекрасно понимает, что каждая машина на счету и что легкомыслие в его положении равнозначно преступлению. Но, с другой стороны, он должен атаковать противника, иначе 7-я британская бронетанковая дивизия ударит в тыл нашей учебной танковой дивизии. И в этом случае обязательно прорвет нашу оборону, что, в свою очередь, фатально отразится на обороне Кана.

Витман в одиночку противостоит целой 22-й танковой бригаде, которая под командованием бригадного генерала Хайнда, не встречая сопротивления, продвигается к Вилье-Бокаж. Непоколебимо уверенные в успехе союзники продвигаются по дороге в Кан к своей цели — высоте 213. Следующая за ними мотопехотная рота останавливается для передышки. И тут утреннюю тишину нарушает орудийный выстрел. Головная машина охвачена пламенем, а метрах в 80 от нее из лесу грозно выползает «тигр». Переваливаясь с боку на бок, машина оказывается на шоссе и, следуя вдоль колонны союзников, поодиночке отстреливает сначала танки, их оказывается с добрый десяток, потом машину артиллерийской рекогносцировки, потом штабную легковушку — словом, всех, кто под горячую руку попадет. Выпущенный в упор 7,5-см снаряд орудия танка «Кромвель» отскакивает от брони «тигра», словно орех, не причинив ни малейшего вреда. Шоссе превращается в ад. Еще бы — пылают 25 подбитых танков. И все они подбиты одним-единственным «тигром».

Одновременно остальные четыре «тигра» подразделения Витмана атакуют и уничтожают вражеские машины, охраняющие высоту 213. Танк Витмана получает снаряд в гусеницу и выходит из строя. Экипаж покидает машину и пытается пробиться к роте. Неприятель уходит из Вилье-Бокаж, отступив в Ливри. Витман за проведенную дерзкую операцию удостоен «дубовых листьев». Теперь на его счету уже 138 вражеских танков и 132 противотанковых орудия.

Части 49-й британской дивизии атакуют позиции на левом фланге 12-й танковой дивизии СС. Атака отбита, позиции удалось удержать. Дивизия запрашивает в штабе командования корпуса разрешение ликвидировать выступ в линии фронта, отведя часть войск южнее Пюто и Бронэ к линии Сен-Мове — Фонтене — Тилли. По радио передают о том, что враг намеревается устранить упомянутый выступ, атаковав его. Но штаб корпуса против.

Плацдарм союзных войск укрепляется с каждым часом. 15 июня во Франции высадилось 500 тысяч солдат и 77 тысяч транспортных средств и техники. Мы же до сих пор дожидаемся подкрепления, в первую очередь обещанную поддержку сил люфтваффе. Но все наши ожидания напрасны. Наши танковые дивизии истекают кровью на позициях. Никаких важных решений не принимается. Мы занимаемся латанием дыр.

16 июня меня срочно требуют на командный пункт дивизии. Вызывает меня по телефону первый офицер штаба, штурмбанфюрер Губерт Майер, никаких объяснений, но по голосу заключаю, что дело серьезное. Без промедления направляюсь на КП дивизии. Поперек дороги лежат поваленные деревья, по обеим сторонам дороги дома без крыш — напоминание о завершившейся полчаса назад очередной артподготовке союзников. Вызов этот ничего хорошего не предвещает. В штабе едва ли не паника. По лицам бойцов и офицеров догадываюсь обо всем. Ко мне навстречу выходит первый офицер генерального штаба и докладывает: «Полчаса назад погиб наш командующий. Согласно приказу штаба корпуса с этой минуты ты принимаешь дивизию». Некоторое время мы молча смотрим друг на друга, потом обмениваемся рукопожатиями, скрепляющими сказанное им и услышанное мною. Вот так-то! Остается не замарать чести павшего Фрица Витта.

Ищу место, где лежит пока что не погребенное тело Фрица. До боли хочется взглянуть на его лицо — куда там, лица нет, причем в буквальном смысле.

Командующий дивизией погиб из-за того, что заботился о том, чтобы его бойцы спасались от огня противника в окопах. А когда он сам прыгнул в окоп, рядом с ним разорвался снаряд. Командующий погиб на месте. Эта потеря добила нас. Фрица Витта почитали все — от рядового до заместителей. И в мирное время, и в войну он поддерживал теплые отношения с личным составом. Хочется верить, что гибель командующего еще теснее сплотит наши ряды, укрепит нашу решимость в борьбе с врагом.

Командование моим полком возложено на оберштурмбанфюрера Милиуса, до этого командовавшего 3-м батальоном 25-го полка. 3-й батальон 25-го полка передан под командование гауптштурмфюрера Фрица Штегера. Командный пункт дивизии перебирается в Версон.

Первый офицер генерального штаба поздно вечером подробно информирует меня об обстановке на фронте 12-й танковой дивизии СС. Потери весьма значительны, кое-где невосполнимы. Потери офицерского состава и младших командиров достигли критической точки. Большинство командиров рот и взводов либо убиты, либо ранены. Батальоны по численности личного состава равняются двум ротам, а перспектив на пополнение практически никаких.

Если дело пойдет так и дальше, то не за горами день, когда соединение просто перестанет существовать. Дивизию буквально пожирают ежедневные артобстрелы корабельной артиллерией неприятеля и атаки с воздуха штурмовиков.

На участке 12-й дивизии СС противостоят 3-я британская пехотная дивизия, 3-я канадская пехотная дивизия, 49-я британская пехотная дивизия и несколько танковых бригад.

В штабе 12-й дивизии никто не сомневается, что неприятель уже в ближайшие дни предпримет попытку ликвидировать выступ в линии фронта на левом фланге дивизии для создания более благоприятных условий для предстоящего наступления.

На рассвете отправляюсь на позиции 2-го и 3-го батальонов 26-го полка и в разведбат. Там определяются места для новых позиций.

Настроение у личного состава боевое. Бернгард Зибкен, командир 2-го батальона 26-го полка, потерял палец, но, невзирая на ранение, сопровождает меня во время обхода позиций. Офицер ни за что не хочет покидать своих бойцов. На оторванный палец ему наплевать.

Сгоревшие вражеские танки чернеют возле Пюто и Бронэ. Разведывательный батальон под командованием Бремера сумел захватить несколько танков противника и даже использовать их на оборонительных позициях. Надо сказать, батальон понес серьезные потери в ходе боев, его необходимо срочно выводить.

Штаб корпуса одобряет спрямление линии фронта и отвод сил на позиции южнее Мюка. Разведбат переходит в распоряжение штаба дивизии.

На участке учебной танковой дивизии происходят ожесточенные бои — британцы наседают, как оголтелые. 50-я британская пехотная дивизия и несколько танковых бригад непрерывно атакуют наши позиции севернее Тилли.

Рано утром 18 июня местность вокруг Шристо сотрясается от разрывов снарядов. 49-я британская пехотная дивизия атакует наши оставленные позиции на левом фланге 26-го полка. С командиром 3-го батальона 26-го полка мы наблюдаем, как снаряды перепахивают еще вчера бывшие нашими укрытия, траншеи, окопы. Решение об отводе сил было принято весьма своевременно.

Части 49-й британской пехотной дивизии без промедления овладевают Шристо. Вскоре наступление англичан продолжается — они двигаются к Фонтене. Земля ходит ходуном. Сплошной ковер снарядов буквально накрывает нашу 10-ю роту 3-го батальона 26-го полка. Тысячи снарядов перемалывают все живое. Но бойцы 10-й роты продолжают ожесточенное сопротивление. Артиллерийский огонь противника с корнем выкорчевывает деревья. После артподготовки в бой вступают танки, за ними — пехотинцы. Враг с ходу перемахивает превращенные в кратеры позиции 10-й роты. И хотя отдельные наши огневые точки продолжают сопротивляться, вскоре умолкают и они. Сил нашей артиллерии явно недостаточно, чтобы сдержать натиск неприятеля. Частям 49-й британской пехотной дивизии удается пробиться до южной опушки леса, но там их останавливает огонь нашей 9-й роты.

Под командованием командира батальона 9-я рота пытается контратаковать британцев при поддержке собственной артиллерии и прорывается к северной опушке лесного массива вплоть до своих оставленных позиций. В рукопашной схватке англичане оттеснены дальше на север. Лесной массив снова в руках 3-го батальона. Но успех длится недолго. Прицельный и плотный артогонь неприятеля оборачивается для роты огромными потерями. Уцелевшие бойцы роты поспешно отступают к северным окраинам Фонтене.

Фронт дивизии пока что довольно прочен, однако потери становятся угрожающими. А резервов у дивизии нет и в помине.

Из радиодонесения следует, что на левом фланге дивизии следует ожидать еще одно крупное наступление противника.

После упорных многодневных боев наша бесстрашная учебная дивизия была вынуждена сдать Тилли.

Ранним утром 21 июня выезжаю на участок 26-го мотопехотного полка. Командир полка штандартенфюрер Монке находится на командном пункте 3-го батальона 26-го полка, расположившегося на крестьянском подворье севернее Фонтене. Развалины крестьянского дома окружает высокая живая изгородь. Раненые лежат за насыпным земляным валом, дожидаясь отправки в тыл. Павшие товарищи похоронены во фруктовом саду. Над руинами нависает плотная пелена низкого тумана. Танки и противотанковые орудия выведены на позиции прямо в живой изгороди, расчеты лихорадочно маскируют орудия и технику. Беспокоящий огонь врага сосредоточен в основном на дороге, ведущей из Рорэ в Фонтене.

После непродолжительного обсуждения обстановки я пробираюсь к Фонтене. Сопровождает меня д-р Штифт. Въезду в населенный пункт препятствуют развалины, едкий дым смешивается с густым туманом. Внезапно как из-под земли перед нами вырастают двое бойцов 2-го батальона 26-го полка. С посудой и едой в руках они пытаются отыскать остатки своего взвода. Перейдя через дорогу, мы направляемся на север. Перед нами тот самый лесной массив, из-за которого пролилось столько крови. Перебираясь через тела погибших англичан, выхожу к позициям 15-й роты. Пехотинцы с осунувшимися лицами сидят в бомбовых воронках и окопах. Офицеров практически не осталось — погибли или ранены. Ночью разведчики все же смогли доставить на позиции тело погибшего командира роты. Как же все-таки ценили своего командира эти бойцы! Даже его бездыханному телу не позволили попасть в руки англичан.

Мне непостижим источник столь высокого боевого духа бойцов. Скупо делятся они впечатлениями о прошедших боях и их результатах. Героически сражаться — для них это норма. И когда они говорят о противнике, я не чувствую в них ненависти. Всем своим видом бойцы подчеркивают, что боевой дух их на высоте. Проскальзывает, правда, ожесточение, если речь заходит о превосходстве врага по части живой силы или техники. Постоянно слышишь фразы вроде: «Бог ты мой, где были бы мы, имей мы столько, сколько они? И куда подевались наши люфтваффе?» До сих пор мы не видели ни одного нашего самолета.

Молодые бойцы просят меня не пускаться в обратный путь — настает день, и с каждой минутой интенсивность неприятельского огня будет возрастать. В самом центре населенного пункта мы как раз и попадаем под сильнейший артобстрел. За какой-то каменной лестницей я пережидаю весьма неприятное начало дня. В одного из моих сопровождающих прямым попаданием угодил снаряд — не хочется описывать, что от него осталось. Мы, словно безумные несемся по деревне. Фонтене под интенсивным обстрелом, мы очень рады, что наконец-то смогли выбраться из этих руин. Под огнем и участок 3-го батальона 26-го полка. Может, этот обстрел — артподготовка перед ожидаемым наступлением врага?

Командный пункт батальона всего в нескольких сотнях метров, но мне они кажутся бесконечными. Короткими перебежками мы все же добираемся к нему.

Тем временем совсем рассвело, и уже успели поступить первые донесения. Фонтене атакуют с двух направлений — с Сен-Пьера и со стороны Шристо. Неприятельские танки, перемахнув через узкую водную преграду, собираются атаковать Фонтене. Танки открывают огонь. Наши хорошо замаскированные «пантеры» в более выгодном положении. Пылающие танки врага замирают на местности. Если бы нам сейчас побольше патронов! Артиллеристы вынуждены экономить боеприпасы — войсковой подвоз едва дышит.

Хорошо хоть, что телефонная связь со штабом дивизии не нарушена. Я имею возможность проинформировать первого офицера штаба, что, мол, на правом фланге дивизии пока все спокойно.

До второй половины дня остаюсь в расположении батальона, убеждаясь в несгибаемом боевом духе мотопехотинцев. Все атаки противника решительно отбиты. 49-я пехотная дивизия англичан так и не сумела расшатать опору левого фланга.

С наступлением темноты возвращаюсь в дивизию. Линия фронта охвачена огнем — мистическое зрелище! На шоссе Кан—Вилье-Бокаж догорают грузовики — наверняка перевозившие боеприпасы на передний край. Штурмовики не позволили — боеприпасы взлетели на воздух в тылу, в нескольких километрах от линии обороны.

На совещании при обсуждении обстановки замечаю озабоченность на лицах. Не произнося вслух, мы понимаем, что близится час катастрофы. Косность тактических подходов, проявляющаяся при штурме плацдарма противника севернее Орны, стоившая нам стольких потерь, в конечном итоге приведет к полному уничтожению всех брошенных на этот участок танковых дивизий. Не надо быть стратегом, чтобы предугадать скорое крушение фронта, принимая во внимание огромное численное превосходство противника и на суше, и на море. А практика латания дыр оборачивается для нас колоссальными потерями лучших бойцов и уничтоженной техникой. По сути, мы пожираем сами себя — пополнения нет и не будет, войсковой подвоз свернут — ни одного танка, ни одного орудия мы пока что не получили, да и не получим.

Несколько часов на сон, и грохот канонады вновь возвращает нас к действительности. Донесения из Фонтене неотличимы от воплей о помощи. Правый фланг учебной танковой дивизии подвергся яростной атаке сил 49-й британской танковой дивизии. Лесной массив западнее Тессель-Бретвиля в руках неприятеля, наступательный порыв 49-й британской танковой дивизии уже ничем не сдержать.

Ничего не подозревая, отправляюсь в расположение 3-го батальона 26-го полка. Левый фланг 2-й танковой дивизии СС под угрозой. Весь участок батальона находится под сильнейшим обстрелом артиллерии противника. Фонтене неузнаваема. Снаряды разрушают последние из уцелевших домов. До сих пор так и не удается отразить атаку врага. Связи между ротами нет. Сплошные разрывы затрудняют видимость, из-за них невозможно определить, где передний край обороны. Артиллерия бьет беспрестанно — деревня уподобилась адскому котлу. Камни разрушенных стен впечатываются в землю, снаряды оставляют дымящиеся воронки. По старому солдатскому преданию снаряд в свежую воронку не попадет, поэтому прыгаю в одну из самых свежих, на мой взгляд, ям и слежу за надвигающимися на Фонтене танками. Медленно, но уверенно, постоянно паля из орудий, стальные колоссы продвигаются к руинам Фонтене. Противотанковые расчеты молчат — их позиции сметены ураганным артогнем. Пехотинцы крепче сжимают в руках фаустпатроны. Гранатометы против танков! Вот так единоборство! И с каким героизмом отваживаются бойцы на это единоборство! Первый танк, загоревшись, останавливается. Вижу, как пехотинцы один за другим расправляются с вражескими танками. Над нами свистят снаряды артиллерии врага. Командир 1-го танкового батальона прыгает ко мне в воронку доложить о контратаке танковой роты. Танки продвигаются вперед позади нас метрах в ста. Головные танки врага сражаются в развалинах с нашими пехотинцами, а те, что следуют дальше, до сих пор не замечают наших танков. Для расширения зоны огня контратакующей группе танков необходимо перейти шоссе Фонтене — Ше. Завязывается танковая дуэль с потерями для обеих сторон. Густой черный дым заволакивает поле битвы. Мне необходимо добраться до бойцов в Фонтене, поэтому я быстро пристраиваюсь в хвост командирского танка.

Бойцы устало кивают мне. С горящими глазами отпускают шутки. Нет, это на самом деле загадка для меня, откуда только берутся силы у зеленой молодежи выдержать эту стальную грозу. И не устают заверять меня, что, дескать, будут держаться здесь до последнего, невзирая ни на что, удержат оборону. В командирский танк угодил вражеский снаряд. Танк съезжает в сторону, распахивается башенный люк, оттуда валит дым, а потом из танка с трудом выбирается командир. Пошатываясь, он бредет к нам, потом спотыкается и падает на землю. Бойцы укладывают его за разрушенной стеной. Только сейчас мы видим, что оберштурмфюреру оторвало руку. Пехотинцы наскоро перевязывают кровоточащий обрубок.

Отбита и последняя атака. 3-й батальон 26-го полка, демонстрируя несгибаемую волю, остается на обороняемых позициях и готовится к очередной атаке британцев. Слева на соседнем участке ожесточенный бой продолжается. К полудню авангард атакующих британцев уже в Жювиньи и, таким образом, сумел вклиниться глубоко во фланг 12-й танковой дивизии СС. Я как раз нахожусь в Рорэ вместе с командиром 26-го полка штандартенфюрером Монке, когда 1-й офицер генерального штаба информирует меня об обстановке на участке учебной танковой дивизии, указывая на угрозу прорыва британцев.

Примерно в 14 часов штаб корпуса приказывает ввести в бой танковый батальон 12-го танкового полка СС для устранения угрозы прорыва на правом фланге учебной танковой дивизии.

Для обеспечения нашей контратаки силами пехоты в нашем распоряжении лишь потрепанные в боях остатки разведбата. Батальон «пантер» вместе с боеспособными остатками разведывательного батальона без промедлений идет в контрнаступление.

После непродолжительной артподготовки проводим наступление через Тессель-Бретвиль на лесной массив в полутора километрах западнее этого населенного пункта. С наступлением темноты неприятель, понесший значительные потери танковых средств, изгнан из лесного массива. Но прежняя линия обороны нами по-прежнему не достигнута.

Бесстрашный 3-й батальон 26-го полка в ходе боев понес большие потери. Батальон отходит на позиции севернее Рорэ.

Вечером штаб корпуса приказывает на следующее утро бросить в бой к месту прорыва последний танковый батальон с тем, чтобы исправить положение на критическом участке. Но помощь учебной танковой дивизии в любом случае необходима.

Тщетно прошу повременить с выполнением упомянутого приказа. И даже доклад 1-го офицера генерального штаба о том, что на участке 26-го полка наблюдается сосредоточение крупных сил врага, в особенности танков, по-видимому, не производит на командование корпуса впечатления. И мое указание о том, что танковый удар неприятеля можно ожидать буквально ежеминутно и что 2-й танковый батальон как раз занял весьма выгодную для обороны позицию, тоже в расчет не принимается. В итоге 26 июня на участке 12-й танковой дивизии СС нет ни одного танка.

Ночью бойцы 26-го мотопехотного полка, измотанные ожесточенными сражениями последних дней, сидят в окопах, дожидаясь очередного наступления. Над местностью непроницаемой пеленой повис туман.

Брезжит утро. Пока все спокойно. Стою вместе с Максом Вюнше вблизи Рорэ, последний танк въезжает на оборонительную позицию. С каждой минутой становится светлее. На небе проступает полоска утренней зари. Теперь уже скоро — пляска смерти вот-вот продолжится.

Заговорили немецкие батареи. Над нами снова проносятся штурмовики союзников, посылая реактивные снаряды на Рорэ. Ад войны техники разверзся.

Первые танки продвигаются вперед. Сначала наступление идет более-менее успешно, но вскоре замирает в результате контратаки англичан. Начинается танковая дуэль, выливающаяся в ожесточенное сражение. Необъятные равнины, сплошь пересекающиеся живыми изгородями и лесополосами, не позволяют нашим танкистам использовать дальнобойность орудий. В особенности ощущается нехватка сил пехоты. Сильно осложняет взаимодействие и интенсивный артогонь, грозящий полной потерей управления войсками.

Восточнее Рорэ тишина. Сражение переместилось на запад. На западном направлении танки остервенело бросаются друг на друга. И вновь в небо устремляются эти предательские клубы дыма. Каждый означает гибель машины. Я весьма обеспокоен обстановкой, сложившейся на участке 26-го полка. Ни единого орудийного выстрела со стороны Рорэ. Зарядил мелкий дождь. Слава богу, хотя бы от атак штурмовиков он нас убережет. Но что это? Кажется, разверзлась земля и вот-вот поглотит всех нас. В несколько секунд безмятежность сменилась ужасом преисподней. Теперь от Рорэ остаются лишь руины домов и вывернутые с корнем, расщепленные деревья. Я залег в придорожном кювете и пытаюсь вслушаться в шум боя. Грохот такой, что разобрать ничего нельзя, беспрерывный грохот. Туман смешивается с едкой вонью от разрывов снарядов и мин. Пока что не могу понять, в чем дело, — все линии связи оборваны. Связь со штабом дивизии и подразделениями на передовой не функционирует. Ко мне бросается вестовой из штаба 2-го батальона и кричит: «Танки идут на танки на правом фланге батальона!» Вестовой пытается что-то доложить мне, но слова его заглушает грохот разрывов. Пытаюсь анализировать, расчленить на составляющие этот шум, но не могу — лязг гусениц, грохот, свист!

Это и есть то самое наступление, которого мы уже давно ждали! Теперь на карту поставлена судьба всего германского фронта в Нормандии. И цель этого наступления — Кан. С городом собрались расправиться, накинув на него удавку наступления с целью охвата. Кану уготована участь стать трофеем Монтгомери, который сокрушит наш фронт. Все вокруг, словно зачарованные, наблюдают за разгулом рукотворной стихии. Над нашими головами свистит и воет раскаленная сталь и где-то вдали, шипя, утопает во влажной земле.

Пытаюсь докричаться до Вюнше. Вестовые торопливо усаживаются на мотоциклы и тут же исчезают в зеленой листве лесополос и живых изгородей. Вскоре Вюнше доставлен ко мне.

Этому опытнейшему солдату нет нужды ничего втолковывать да разжевывать — он знает и меня, и то, что я от него потребую.

В двух словах докладываю ему обстановку. А она такова: «Враг крупными силами танков пытается пробиться на участке 26-го полка и угрожает Кану».

Отдаю приказ: «1. Немедленно прекратить наступление на Жювиньи. 2. Рорэ — важнейший пункт, его удержать любой ценой. 3. Ты отвечаешь за Рорэ».

Еще раз еду в направлении Фонтене и уже через пару сотен метров натыкаюсь на подразделения 3-го батальона. Дорога под обстрелом противника. Продвинуться дальше на север нет никакой возможности. Впрочем, вовсе не обязательно лезть на самую передовую. Поле боя и так передо мной как на ладони — вижу все и убеждаюсь в правоте своих предположений. Да, это и есть широкомасштабное наступление противника! Танки и полугусеничные вездеходы надвигаются на позиции 26-го полка. Редко приходится наблюдать своих бойцов непосредственно в действии. Они намертво вцепились в землю и сражаются с отчаянностью обреченных. Со стороны Рорэ наблюдаются яркие вспышки, и тут же снаряды с грохотом и звоном ударяют в танковую броню. Несколько британских танков уже пылают на подступах к Рорэ.

Перед нами несколько «томми», явно переусердствовавших в наступлении — слишком далеко оторвались от своих! Их тут же разоружают. Я приказываю садиться в свою машину. Одного из британцев, раненого, отвозим на перевязочный пункт в Рорэ.

После этого мы во весь опор мчимся к Версону. Надо все-таки показаться на командном пункте дивизии! Именно там мое место сейчас. Огонь неприятельской артиллерии постепенно смещается на юг. Снаряды рвутся уже в районе Кольвиля. Наша артиллерия беспрестанно палит по наступающим союзникам.

Несколько минут спустя я на КП дивизии. 1-й офицер штаба с телефонной трубкой в руке докладывает: «Только что состоялся последний разговор с командиром саперного батальона». А командир саперов велел передать следуюпхее: «Ураганным огнем противника уничтожены все мои танки. Батальон смят наступающими англичанами. Отдельные очаги нашего сопротивления остаются в Ше. Вражеские танки пытаются прорваться к моему блиндажу. Где наши танки? Ожидаю контратаки из…» На этом связь оборвалась.

Тревожное сообщение приходит и из 1-го батальона 26-го полка. Батальон атакуют превосходящие силы противника. Пока отбиты все атаки на Сен-Мовье. Донесения поступают одно за другим. Фронт всколыхнулся.

В данный момент предпринять что-либо конкретное не представляется возможным, разве что сосредоточить огонь всех дивизионных средств на участках прорыва противника. В качестве резерва обороны в нашем распоряжении лишь рота сопровождения дивизии и основательно побитый разведывательный батальон 25-го полка.

Мобилизую все, что есть, на оборону Версона. Согласно данным нашего радиоперехвата и показаниям пленных, фронт наступления составляет пять километров, в нем участвуют одна танковая, две пехотные дивизии, та и другая усилены одной танковой бригадой. Эти части пока что в бой не вводились. Следует понимать, что речь идет о свежих силах противника. И вот эти свежие дивизии при поддержке 600 танков наступают на участке трех наших батальонов, причем изрядно поредевших в ходе предыдущих боев. Главный козырь противника — его огромная огневая мощь и масса танков.

Угроза прорыва налицо. 1-й офицер штаба обреченно указывает на карту — да, положение безвыходное. Однако из штаба корпуса твердят только одно: «Оборонять позиции до последнего патрона! Необходимо выиграть время — нам на помощь спешит 2-й танковый корпус СС».

Как это нередко случается, и здесь опять думают в первую очередь не о стратегии, а о тактике. Иными словами, никакого кардинального решения так и не принято. Гибкой тактикой снова пренебрегают.

Таким образом, нам остается лишь продать себя как можно дороже.

Кажется, даже небо вынуждено приспосабливаться к творимому на земле. На нас обрушивается проливной дождь.

С позиции роты сопровождения дивизии, расположенной севернее Версона, наблюдаю за британскими танками, в огромном количестве устремляющимися в направлении на Грэнвиль. Фронт прорван — продолжают сопротивление лишь отдельные малочисленные и разрозненные группы.

Боже праведный! Дивизии предстоит сдержать этот бешеный натиск, удержать наступление — ей предстоит предотвратить глубокое вклинение противника и дать возможность немецкому верховному командованию выиграть время!

Опять мчусь на КП дивизии в надежде связаться с Вюнше по телефону. И связываюсь! Молодцы связисты! Невзирая на этот ужас, они тем не менее протянули линию. Сколько же раз этим бесстрашным ребятам приходилось лезть дьяволу в пасть. И какое же героическое содержание несет в себе словечко «связист»!

Макс Вюнше докладывает о крупном сосредоточении танковых сил по обеим сторонам Рорэ. До сих пор атаки врага удавалось отбить, причем с крупными потерями для него. Так что опора дивизии — Рорэ — пока что остается незыблемой.

Пару минут спустя стою на позиции роты сопровождения дивизии. Всякое управление невозможно. Сейчас я с ними на равных. Глаза пехотинцев загораются, когда они узнают меня. Что и говорить, с такими солдатами можно куда угодно — не растеряются нигде и ни при каких обстоятельствах.

Скоро уже не остается ни одного квадратного метра, где бы не разорвался снаряд. Смертоносные дары англичан рвутся прямо на позиции. Наш оборонительный фронт получил подкрепление — парочку танков и противотанковых орудий. Мы бережно прижимаем к себе немногие оставшиеся фаустпатроны.

На воздух взлетает танк типа IV. Но вокруг полно и пылающих «шерманов». Вражеские танки словно одурели от ярости. Ну, не безумие ли попытаться остановить армию стальных чудовищ силами горсточки бойцов и двумя орудиями? Но ладно, рассуждать будем потом, а сейчас закон один — сражаться!

Из оврага рядком надвигаются два «шермана». Несколько наших бойцов залегли с фаустпатронами наготове в кустах ежевики, слившись с матерью-землей.

Невольно затаиваю дыхание. Вдруг все эти разрывы снарядов уже-не кажутся мне опасными. Мы неотрывно глядим на наших готовых к прыжку бойцов.

А «шерманы» тем временем подбираются все ближе и ближе. Неторопливо ползет танк прикрытия, вот он минует укрывшихся пехотинцев, мимо них следует уже второй танк. Орудия нацелены на Версон. Но выплюнуть смертоносный заряд им уже не суждено. С быстротой молнии вскакивает наш боец и мчится ко второму танку и в прыжке нажимает на спуск фаустпатрона. Граната попадает вражеской машине в бок. Прокатившись по инерции еще несколько метров, танк замирает и начинает дымиться. Первый танк постигает та же участь — взрывом мины ему разорвало гусеницу. В плен попадают двое выживших членов экипажей машин.

И мы на мгновение облегченно вздыхаем — все-таки расправились с парочкой бронированных монстров. Но уже пару мгновений спустя триумф позабыт.

Справа сражается рота разведки. Бой идет не на жизнь, а на смерть. Их позицию трудно разобрать под ураганным огнем артиллерии — черные фонтаны болотистой земли беспрерывно вздымаются вверх. Чудом уцелевшее противотанковое орудие исправно посылает снаряд за снарядом прямо в гущу танковой колонны 11-й британской танковой дивизии. Следующий залп превращает орудие в груду искореженного металла. Все, с танками бороться нечем, и они в упор расстреливают роту и уже гусеницами подавляют наших бойцов в окопах. Тут и там бойцы пытаются расправиться с танками при помощи фаустпатронов — но без особого успеха. Британские пехотинцы пресекают все наши попытки замахнуться на их танки.

Тщетно прошу обеспечить мне поддержку артогнем. «Нет боеприпасов!» — эти слова воспринимаются чуть ли не как заклинание. Несколькими выпущенными по англичанам снарядами бешеный натиск врага не сдержать. И танки британцев продолжают уничтожать нас.

Впервые ощущаю жуткую, зияющую пустоту. Проклинаю это многолетнее смертоубийство. То, что творится здесь, — не война, это голое, неприкрытое убийство!

Я знаю их всех поименно, этих молодых, едва оперившихся юнцов-пехотинцев. Самому старшему из них едва исполнилось 18 лет. Эти мальчишки и жизни-то не знают! Но вот умирать уже научились!

Их молодые жизни раздавлены танковыми гусеницами. Слезы текут по щекам — я начинаю испытывать ненависть к этой войне.

Дождь льет и льет. По небу тянутся набрякшие влагой серые тучи, изливая ее на изувеченную землю. Британские танки прямиком идут на наши позиции. Бежать некуда. И мы не спасаемся бегством. До боли вцепляемся мы в свое единственное спасение — фаустпатроны. Нет, так просто мы не сдадимся!

Внезапно адский концерт приобретает новые унтертоны. На выручку нам приходит один-единственный «тигр». Его 8,8-см снаряды все же заставляют «шерманы» опомниться. Британцы разворачиваются — приостанавливают наступление на Муан.

По пути в Версон на командный пункт дивизии натыкаемся на два «шермана». Оказывается, их фаустпатронами подбили вестовые штаба дивизии. Обгоревшие обломки всего в 200 метрах от нашего КП. А сам штаб занял круговую оборону.

Этот неравный бой обернулся для нас ужасающими, невосполнимыми потерями. Без ввода в бой новых, дополнительных сил нечего и думать остановить продвижение врага.

В штабе нашего корпуса всерьез рассчитывают на завтрашний подход 2-го танкового корпуса СС. Штаб корпуса настоятельно требует переноса нашего КП в тыл. Я против. Губерт Майер поддерживает меня. В критической обстановке необходимо наше присутствие на переднем крае.

Из донесения 1-го батальона 26-го полка узнаю, что батальон с раннего утра подвергается непрерывным атакам противника. Численность личного состава подразделения упала до считаных бойцов. За ночь остаткам батальона удается с боями прорваться к аэродрому Карпике. Еще вечером два танка, стоявших в саду Шато, были подорваны магнитными минами, поставленными молодым бойцом, унтершарфюрером Эмилем Дюрром. Когда он ставил заряд на первый танк, его постигла неудача — заряд отлип и упал на землю. Вернувшись к танку, он закрепил его и удерживал даже после того, как поставил заряд на боевой взвод. В результате танк был подорван, а сам Дюрр был смертельно ранен. Унтершарфюрер Эмиль Дюрр погиб и ценой жизни освободил путь для батальона.

Британцы продолжают наступать. Со стороны Грэнвиля доносятся выстрелы танковых орудий. Танк типа IV роты, которой командует гауптштурмфюрер Зигель, обеспечивает оборону при смене позиций 11-го артиллерийского дивизиона. Англичане сумели прорваться на артиллерийские позиции. Дивизион отводят через участок Сальби. В рукопашной схватке погибает командир 2-го батальона Мюллер.

Время словно исчезло из нашей жизни. При свете свечного огарка мы анализируем обстановку по карте и готовим новые оборонительные позиции. Жду не дождусь подкрепления.

После полуночи приятная неожиданность. Передо мной вдруг возникает улыбающийся до ушей Михель, мой верный казак. Несколько дней назад я отправил его в отпуск, он прихватил для меня письмо из дому, в котором жена сообщает о рождении нашего пятого ребенка.

Михеля задержали на фронтовом распределительном пункте, где его приняли за русского лазутчика. Но разве кому-нибудь удержать нашего смельчака Михеля? На мой вопрос «Как ты сюда попал?» он отвечает: «Сбежал».

Едва рассвело, как неприятель снова бросает в наступление на Грэнвиль танки и пехоту. Рота Зигеля до 9 утра отбивает четыре атаки англичан. У позиций громоздятся подбитые танки противника. Машина самого Зигеля тоже подбита, он получил тяжелые ожоги лица и рук. Попытка Зигеля организовать прорыв в направлении Ше успехом не увенчалась, натолкнувшись на сильную противотанковую оборону неприятеля. Но его атака все же не осталась безрезультатной. Группу бойцов саперного батальона под командованием штурмбанфюрера Мюллера численностью 20 человек успели вывезти на броне наши головные машины и тем самым избавили их от английского плена.

Несколько минут спустя Мюллер стоит передо мной. Взгляд его глубоко посаженных глаз говорит мне обо всем. Его форма превратилась в лохмотья, дыра на дыре. Физиономия закопчена до неузнаваемости, рука на самодельной перевязи.

В двух словах он поведал мне трагическую историю своего батальона. После кошмарной артподготовки (атаки левого фланга 12-й танковой дивизии СС, огневая мощь — 600 орудий) батальон был смят наступающими танками 2-й британской танковой дивизии. Подразделение Мюллера сражалось буквально до последнего вздоха. В живых осталось всего несколько человек.

Мюллер сам с оружием в руках оборонял командный пункт, но оказался бессилен под натиском превосходящего по численности противника. Около полудня он скрылся вместе с оставшимися бойцами в командном пункте. Английские танки открыли огонь по бункеру. Другие танки пытались гусеницами разрушить бетонные стены бункера, но безуспешно. Хорошо поработали саперы — возвели настоящий неприступный бастион.

Потом англичане послали в бункер взятого в плен нашего сапера — мол, чтобы уговорить Мюллера и бойцов сдаться. Но он предпочел остаться вместе со своими товарищами и разделить их участь.

После нескольких попыток взорвать бункер англичанам показалось, что он все-таки засыпан, и они даже поторопились принять его за братскую могилу, и продолжили наступление. Только за полночь оставшиеся в живых сумели добраться до своих. Их обнаружили под Дю Боском совершенно обессиленными. Там они впервые и передохнули.

В течение дня пришлось сдать Рорэ. 2-й артиллерийский дивизион остался без боеприпасов. Во второй половине дня неприятелю удается создать плацдарм через реку Ордон у Бюрона. Наша служба радиоразведки перехватила сообщение: «Вы еще не забыли о решрггельной операции «Версон»?» Похоже, враг неплохо информирован о состоянии нашей дивизии. Вот ответа перехватить не удалось. Все наши, кто в состоянии держать оружие, брошены под Фонтен.

Едва я появляюсь на КП, как ко мне обращается какой-то странный тип. Он представился сотрудником штаба имперского министра иностранных дел и просит представить ему исчерпывающую картину обстановки — министр иностранных дел, дескать, не может понять причин нашего стремительного отступления.

Не успел я толком переварить услышанное, как в наших руинах стали рваться танковые снаряды.

Танки врага снова у дверей нашего командного пункта. В мгновение ока КП опустел. Все, расхватав еще остававшиеся фаустпатроны, забились по щелям и ямам ждать дальнейших сюрпризов.

Я так больше и не видел этого сотрудника штаба имперского министра иностранных дел! Он словно испарился. Интересно, что же он потом доложил вышестоящему начальству?

Что касается обстановки, она час от часу серьезно ухудшается.

Англичанам удалось овладеть еще одним мостом под Гарру. Медленно, но неумолимо неприятель продвигается на юг. А мы в состоянии противопоставить ему лишь цепь боевого охранения 12-го танкового полка да разведгруппы 12-го разведывательного батальона. Минометная батарея подчиненного нам полка сумела в ближнем бою подбить два вражеских танка, штурмовавших позиции батареи.

Монтгомери явно намеревается захватить выход к Орне в районе Сен-Андре, а потом, вероятно, пробиться к шоссе Фалэ — Кан. Если этот маневр удастся, Кан упадет к нему в руки, как перезревшее яблоко. Но этого допустить никак нельзя. Нам необходимо продержаться эти два дня. 2-й танковый корпус СС уже спешит нам на выручку. Соединение срочно сняли с Восточного фронта.

Танковый полк получает приказ овладеть высотой 112 и воспрепятствовать прорыву противника к мостам через Орну. Основательно потрепанная танковая рота — это все, чем мы располагаем для выполнения поставленной задачи.

А охрану в районе Фонтена осуществляют несколько танков и остатки разведывательной роты 25-го полка.

Командный пункт дивизии перенесен из Версона в Кан. 28 июня 2-й танковый корпус СС овладевает участком «высота 112-Эвреси».

Теперь мы имеем уже четыре танковые дивизии. Но дивизии эти лишь на бумаге — ни одно из соединений не дотягивает по численности полностью укомплектованного личным составом и техникой соединения. 9-я и 10-я танковые дивизии СС участвовали в ожесточенных боях в Польше, когда поступил приказ о переброске их в Нормандию. Из огня да в полымя! 1-я танковая дивизия СС добралась до фронта только 28 июня. И она — лишь тень полноценной дивизии. Несколько недель назад она находилась в России, оттуда была переброшена в Бельгию на отдых. Но никаких доукомплектований личным составом и техникой проведено не было. И вот с этими дивизиями командующий 2-й корпусом СС генерал Хауссер собирается 29 июня перейти в наступление. Ночью дивизии продвигаются в район сосредоточения.

На участке 12-й танковой дивизии СС затишье. Позиции у Карпике дооборудуют уцелевшие бойцы 1-го батальона 26-го полка.

Утром 29 июня нас разбудил грохот корабельных орудий главного калибра. Кан снова под обстрелом. Штурмовики непрерывно патрулируют воздушное пространство и остервенело кидаются на все, что движется по земле. Около 7 часов утра я на шоссе в Версон. Один из штурмовиков поджег артиллерийский тягач, и вокруг разлетаются рвущиеся боеприпасы. Шоссе узкое, объехать пылающий тягач невозможно. Вот и приходится оставлять на съедение нашу машину. Выбраться бы отсюда! Среди этих древних стен чувствуешь себя как в ловушке. Как свеча пылает санитарная машина — раненых спасти так и не удается, люди заживо сгорают на наших глазах.

Враг держит под обстрелом всю местность вокруг Версона и высоту 112. Вскоре весь огонь сосредоточен на этой высоте. Неужели англичане собрались опередить и контратаковать нас? С неприятным чувством гляжу, как танки 2-й британской танковой дивизии взбираются по откосу южнее Одона и берут в клещи высоту 112. Земля Нормандии до неузнаваемости перепахана крупнокалиберными снарядами британцев. Сомнений быть не может — англичане задумали упредить наступление Хауссера. Наши дивизии просто изничтожаются на исходных рубежах и с земли, и с моря, и с воздуха.

2-й корпус вынужден оставить высоту 112. Танки 11-й британской танковой дивизии вырвали ключ у нас из рук — теперь мы уже лишены возможности хоть как-то удержать мосты через Орну.

С высоты 112 хорошо обозревается местность. Теперь англичанам видно все. Вскоре мы уже видим, как на высоте развернут пункт корректировки артиллерийского огня. Дивизион тяжелых гаубиц 12-го артиллерийского полка обстреливает засевших на высоте британцев. Уникальное зрелище. Мы находимся чуть севернее высоты 112, откуда прекрасно виден подъем от Ордона.

У фронта 12-й танковой дивизии СС на удивление спокойно. Лишь уже ставший привычным огонь корабельной артиллерии сосредоточен на перекрестках важных дорог. Мой танк сопровождения получает прямое попадание. Вторым снарядом убит военврач.

Вторая половина дня укрепляет нас в уверенности, что запланированное наступление 2-го танкового корпуса СС так и не состоится. Куда там наступать под таким массированным обстрелом и при полнейшем господстве в воздухе авиации неприятеля?! Да еще теми средствами, которыми мы на данный момент располагаем.

За ночь проводится необходимая подготовка к круговой обороне Кана. Ожидаем прорыва англичан западнее города.

В разгар подготовки из штаба 2-го корпуса снова поступает приказ выбить противника с высоты 112.

Большего потрясения и придумать трудно. Макс Вюнше тут как тут, он категорически против подобного приказа. А ведь именно его танкам вместе с остатками разведывательного батальона и придется наступать. Сейчас у нас каждый танк на вес золота, а на замену мы до сих пор не получили ни одного. Между тем практически ежедневно теряем машину, а то и несколько. Это просто чума какая-то — что ни день, то латание дыр! Времена крупных наступательных танковых операций, похоже, канули в лету.

На рассвете высота 112 под плотным артиллерийским огнем. Наши танки под прикрытием утреннего тумана продвигаются к высоте и ждут сигнала к броску. Медленно тянутся минуты. Мы с Вюнше докуриваем последнюю сигарету. Прощальное рукопожатие, и — началось!

По уже выработавшейся практике танки мчатся на когда-то поросшую деревьями высоту, выпуская снаряды в гущу противника. Вражеские орудия беспорядочным огнем пытаются остановить нашу атаку. Но без толку — высота должна стать нашей.

Вскоре мы добираемся до вершины. Путь к отступлению роте англичан отрезан. В полном составе она попадает к нам в плен. Тут и там горящие танки. Несчастная высотка вся перепахана снарядами.

После овладения высотой 112 корпус имеет возможность краткой передышки. Неприятель лишен благоприятной возможности корректировать огонь своей артиллерии.