Откровения танкового генерала СС

Польша

— Внимание! Танки, вперед!

До этого момента мы стояли замерев, не в силах оторвать взора от секундной стрелки часов. Сигнал получен, и все вокруг срывается с места — нас уже не удержать.

В робком свете занимающегося утра ревут танковые двигатели. Ускоряя темп, мы несемся к границе. Напряженно вглядываюсь вперед — в любой момент можно ждать смертоносного снаряда противника, пытающегося преградить нам путь на восток. И вот — у нас над головами раздается свист, шипение, завывание. Но опасность лишь подстегивает нас, придает нам силы и дальше нестись вперед, каждым нервом ощущая стремительный порыв. Мимо проносятся бойцы наших штурмовых групп, краем глаза замечаю, как они, подбежав к пограничным заграждениям, забрасывают их связками гранат. Пулеметный огонь прочесывает дорогу впереди, вспышки разрывов снарядов указывают нам цель атаки. Танки на полном ходу врываются в городок под названием Гола. Мост через реку Просну — уже подготовленный поляками к подрыву — захвачен нашей штурмовой группой целым и невредимым. Несколько минут, и населенный пункт в наших руках. Польские солдаты в панике выбегают из укрытий и траншей и, подняв руки вверх, направляются к нам. Наверняка даже не успев понять, что война для них окончилась, едва начавшись, заняв от силы десять минут.

Я стою над трупом польского офицера. Оборвавшая его жизнь пуля попала ему в шею. Из раны, пульсируя, сочится кровь. Да, это война! И вид погибшего со всей отчетливостью заставляет помнить о ее ужасах.

Но — не останавливаться! Дальше, дальше! Расщепленные взрывами упавшие деревья, окутанные дымом дома затрудняют продвижение, ухудшают видимость. Сгустившийся у земли туман смешивается с гарью.

Штаб полка меня не привлекает — я подкрадываюсь к окраине местечка Гола, а после этого бросаюсь вдогонку разведывательному дозору, следующему на БМР[3] Вообще-то у меня, как у командира истребительно-противотанковой роты, совершенно иные задачи. Но вероятность, что неприятель бросит в прорыв танки, мала, и поэтому мою роту разбивают на отдельные батальоны. Подобная практика никак меня не устраивает, и я решаю тайно следовать за танками. В танковых войсках я с 1934 года, я изучал танковое вооружение в Деберице/Эльсгрунде, позднее и в Вунсторфе/Цоссене, а теперь меня вдруг взяли да перебросили в истребители танков, короче говоря, отстранили от дел.

Еще не успевает осесть висящая в воздухе пыль, как сразу же за Хрошчином обнаруживаю два наших тяжелых разведывательных бронеавтомобиля и взвод стрелков-мотоциклистов. БМР медленно вползают в туман. Видимость — хорошо если 300 метров. Внезапно тишину прорезает хлесткий выстрел польского противотанкового орудия. И сразу же начинает дымиться первая бронемашина. Ее гусеницы не успевают замереть, как поляки поджигают и вторую. Обе БМР застывают на месте примерно в 150 метрах от неприятельского орудия. Позиции, надо отдать должное полякам, замаскированы очень умело. Броню прошибает еще один снаряд, потом еще один. Пулеметная очередь заставляет нас залечь. Из-под брони доносятся стоны оказавшихся в ловушке солдат. Мы ничем не можем помочь и вынуждены смотреть на этот кошмар со стороны. С каждым прошивающим броню снарядом предсмертные вопли раненых товарищей становятся громче. Мы пытаемся добраться до танка, чтобы вытащить из зоны огня противотанковой пушки хотя бы успевших выбраться солдат. Но поляки не дают нам подойти к танку — враг ведет непрерывный пулеметный огонь. На наших глазах пули превращают в кровавое месиво сразу нескольких человек. Стоны уже едва слышны — я лежу на груде щебенки и оцепенело смотрю, как из щелей первого из подбитых танков струится кровь. Я не в силах шевельнуться, будто парализован. Мне до сих пор не довелось видеть ни одного из сражающихся поляков, а на моих глазах погибло несколько моих боевых товарищей.

Вдруг из тумана выныривает польская конница. Поляки несутся прямо на нас, невзирая на очередь, которую я даю по ним из автомата. Лишь когда в бой вступает взвод стрелков-мотоциклистов, когда удается подстрелить нескольких лошадей под всадниками, кавалеристы поворачивают и исчезают в тумане. Артиллерия ведет обстрел расположенной прямо перед нами высоты, а батальон мотопехоты атакует вражеские позиции. Молодые солдаты действуют как на полигоне, не страшась ни пулеметных очередей, ни артобстрела. Пространство на подходах к высоте простреливается, но и это не пугает бойцов, они наперекор всему неумолимо приближаются к противнику. С изумлением наблюдаю эту почти бесшумную атаку. С точностью управляемых механизмов гренадеры устремляются вперед. Поляки, не устояв перед их натиском, спешно покидают позиции. Наступление неукротимо продвигается вперед, ему не помеха ни попытки неприятеля оказать сопротивление, ни рельеф местности. Каждый из этих прекрасно обученных солдат убежден в справедливом исходе этой войны и без раздумий готов пожертвовать собой ради восстановления законных прав нашего народа. Но, несмотря на воодушевление, поле битвы не оглашается победными криками. Не сомневающиеся в серьезности и правоте поставленной перед ними задачи молодые люди выполняют свой жертвенный долг. Для них война с Польшей — не захватническая кампания, а ответ на вопиюпцую несправедливость. С унижениями немецкого народа, санкционированными в Версале, должно быть покончено раз и навсегда. Польский коридор — невыносимое бремя, и оно должно быть сброшено. Воля — вот откуда они черпают силы и уверенность. Они не ландскнехты и не политические авантюристы, они готовы на жертвы ради будущего своего народа.

Эта молодежь — элита нации. Молодых людей отбирали из тысяч и тысяч добровольцев, чтобы потом четыре года они проходили боевую выучку. Полк «Лейбштандарт» к началу войны состоял из молодых людей 19 лет, а унтер-офицеры имели по 25 лет. И эти юноши, не заставшие политических передряг начала 30-х годов, пришедшихся на их школьные годы, на поиски идеалов, обретя эти идеалы, готовы были отдать за них жизнь. Как же они впоследствии поплатились за это! Жертвами какой низости стали! Каково отношение к ним даже сейчас! Но тогда, 1 сентября 1939 года, эти пехотинцы не могли предполагать, что настанет день, когда переполняемые ненавистью политики сделают их козлами отпущения, мальчиками для битья. Тогда они были солдатами, честно исполнявшими свой долг перед отечеством в духе унаследованных ими прусских военных традиций.

Около 10 утра городок Болеславец падет жертвой тяжелейших боев. Вражеская артиллерия не жалеет снарядов, обстреливая город, что оборачивается огромными потерями мирного населения. К вечеру мы уже у Верушова и планируем намеченное на утро следующего дня наступление. Полк наш подчинен 17-й пехотной дивизии, ему предстоит отбивать атаки кавалерийских бригад поляков на правом фланге.

Наступившая темнота скрадывает картину разрушений, но пейзаж после битвы освещен трепетным пламенем полыхающих вблизи пожарищ. Линия горизонта отмечена пылающими деревнями. Густой дым стелется над поверженной, изрытой воронками землей. Мы молча сидим у полуразрушенных каменных стен, пытаясь осмыслить ход событий первого фронтового дня. Вглядываясь в дотлевающие головешки, еще совсем недавно бывшие крестьянским подворьем, мы слушаем историческую речь рейхсканцлера. Слова «Я предназначен, чтобы решить проблему Данцига, проблему Коридора, и чтобы обеспечить изменение во взаимоотношениях между Германией и Польшей, которая должна гарантировать мирное сосуществование» еще долго звучат у нас в ушах.

Полк «Лейбштандарт» сражается в составе 17-й пехотной дивизии на позициях у Варты и наступает в направлении Пабьянице. 7 сентября примерно в 10 часов утра мы с запада подходим к Пабьянице. Нам поставлена задача с юга локализовать вклинение противника на возвышенности Жгув—Воля—Ракова—Лодзь. В Пабьянице сосредоточены значительные силы противника, имеющие в своем распоряжении противотанковое оружие. Атака 1-го батальона 23-го танкового полка отбита поляками. Куда ни глянь — наши искореженные, обгоревшие танки, выведенные из строя огнем польских противотанковых ружей.

Полк «Лейбштандарт», получив задачу танкистов, сразу же переходит в атаку. 1-й и 2-й ротам удается прорваться в город, за ними следуют и танковые батальоны. Под натиском наших сил поляки вынуждены отступить к центру города. Но вскоре они контратакуют, причем стараясь ударить глубоко во фланг полка.

Подразделение средств тяги 2-го батальона 46-го артиллерийского полка из последних сил отбивает беспрерывный натиск польской пехоты. Фронт повсюду. Отступающие с запада польские части атакуют, невзирая на потери. Неожиданно центр схватки смещается к командному пункту полка «Лейбштандарт». Писари и водители сражаются не на жизнь, а на смерть. Поляки наступают через картофельное поле, почти сливаясь с ним: увядшая и засохшая картофельная ботва — прекрасное средство маскировки. Несмотря на все наши усилия, пехотинцам противника удается чуть ли не вплотную прорваться к командному пункту. Я вскакиваю и стоя начинаю без разбора палить по кучкам ботвы. Это единственная возможность выкурить оттуда поляков. Справа от меня боец 13-й роты, встав, будто в тире, ведет огонь по атакующим полякам. Но наша с ним «стрельба по движущимся мишеням» продолжается недолго. Внезапно я прихожу в себя уже на дне траншеи, последнее, что помню, — толчок в левое плечо: пуля угодила мне в предплечье, но кость не задета — пуля прошла по касательной. Что же касается солдата 13-й роты, ему повезло куда меньше — от попадания в шею он погиб на месте. С тех пор я уже больше не пытался в одиночку, да еще вытянувшись во весь рост, отбивать вражеские атаки.

И поляки, и немцы сражаются, не щадя себя. Лишь к концу дня натиск поляков ослабевает. Они сотнями сдаются и, подняв руки, маршируют в плен. Между тем 16-й армейский корпус ведет бои уже на подступах к Варшаве с защитниками польской столицы и с отступающими на восток частями. Командующий корпусом генерал Гепнер приветствует передовые части полка «Лейбштандарт» в Надажине. Теперь нас переподчиняют 4-й танковой дивизии.

Полку «Лейбштандарт» поставлена задача овладеть линией Капуты—Олтажев—Домамев с тем, чтобы отрезать пути отхода противнику, отступающему с запада со стороны Варшавы.

На марше 1-й батальон получает приказ повернуть на Олтажев. За стрелками-мотоциклистами и разведывательными бронеавтомобилями на грузовиках следует пехота. Вижу, как они исчезают в темноте.

Генерал Гепнер доверительно делится мнением о ходе боевых действий в Польше, предсказывая для 16-го армейского корпуса тяжелые бои. Он считает, что до сих пор остающиеся в районе Варшавы части поляков любыми средствами попытаются прорвать нашу заградительную линию. Уже через несколько километров становится ясно, что ночь готовит нам серьезные испытания. Для выхода на главную магистраль нам предстоит пробиваться через пригороды Варшавы. Со стороны Олтажева слышен шум боя. 1-й батальон, выйдя к путям отхода противника, вступил с ним в ожесточенную схватку. Дорога запружена колоннами техники, в течение ночи подвергшейся уничтожению. Сотни трупов лежат среди развалин. Повсюду на дороге обломки орудий, пулеметы, снаряды, ящики с патронами. Кровопролитный бой затихает лишь к утру. Обе стороны, обессиленные в схватке, дожидаются нового дня, с тем чтобы назавтра узнать оперативную обстановку.

С рассветом уточняются масштабы потерь. На прямой как стрела дороге уничтожены не только польские части, досталось и мирному населению, вклинившемуся в неразберихе в их колонны. Безжалостная мясорубка войны не щадит никого: ни людей, ни лошадей, ни матерей, ни детей. Дети, с плачем вцепляющиеся в неподвижные тела матерей, матери, безутешно рыдающие над трупами детей, выбирающиеся из-под развалин и молящие о пощаде раненые. Полевой лазарет переполнен — поляки и немцы вынуждены работать вместе, облегчая страдания раненых. Выстрелов больше не слышно. Здесь наступила передышка. Раненые, обреченно качая головой, утверждают, что отступают из-под самой Познани.

Именно в эту ночь нам впервые во всем ужасе раскрылась неприкрытая правда войны. Разница между военными и штатскими исчезла — современные виды вооружений уничтожили ее. На «дороге смерти» Олтажева мне не встретилось улыбающихся солдат. На их лицах застыл ужас пережитого. Сентябрьское солнце с убийственной отчетливостью освещает обильно политую кровью дорогу, которая уже несколько дней спустя превратится в рассадник эпидемии. Около тысячи пленных срочно отправлены разбирать завалы, еще шестьсот человек посланы к неприятелю передать следующее: «Варшава пала!»

Выстрелом из противотанкового орудия подбит вражеский бронепоезд. Вагоны с боеприпасами с грохотом взлетают на воздух, полностью уничтожая бронированный состав. В течение следующих двух дней польские части безуспешно пытаются прорвать заградительные линии немцев, сформированные из частей и подразделений 2-го батальона 33-го пехотного полка, 2-го батальона 35-го танкового полка и полка «Лейбштандарт».

Безрезультатно прошу командующего о переводе меня на другой участок боевых действий. С меня хватит командовать ротой, которую повзводно растащили по всему полку. При любой возможности напоминаю командующему о том, что моя военная специальность — танкист и стрелок-мотоциклист, что на нынешней должности я чувствую себя просто лишним человеком. Но тщетно — я по-прежнему остаюсь в должности командира противотанкового подразделения.

В ночь с 12 на 13 сентября значительные силы поляков атакуют оборонительные позиции на участке 2-го батальона полка «Лейбштандарт», что создает прямую угрозу прорыва противника. На рассвете поступает донесение о том, что силы 6-й роты смяты неприятелем, а командир роты погиб. С этим офицером меня связывали давние отношения. С 1929 года мы служили в одной части. Донесение о прорыве поляков звучит в высшей степени неправдоподобно — мы отказываемся верить, что противнику удалось прорвать наши оборонительные позиции.

Мне поручено проверить достоверность полученных сведений. Вскочив на сиденье мотоцикла, я несусь в направлении Блонье. Оберштурмфюрер[4] Пфайфер, несколько лет спустя павший смертью храбрых, командуя ротой танков «Пантера», тоже садится на мотоцикл сопровождать меня. На предельной скорости мы мчимся по «дороге смерти», стремясь как можно быстрее преодолеть заваленный разлагающимися трупами людей и животных участок. От павших лошадей исходит невыносимый смрад.

Не доезжая нескольких сотен метров до Светице, я под мостом вдруг замечаю двоих польских военных и солдата нашей 6-й роты. Эта картина кажется мне странной, если не сказать больше. Затормозив, я соскакиваю с мотоцикла и подбегаю к траншее, где расположилась эта непонятная группа. Уже у бруствера мне становится понятным странное поведение нашего солдата — поляки решили взять его в плен, этим и объясняется его испуганный вид. Черт возьми, и мне вновь везет! Пфайфер упредил поляка, собравшегося пальнуть в меня. Да, все верно, сообщает мне солдат, которого я вызволил из «польского плена», 6-я рота вынуждена была оставить позиции, а ее командир лежит в траншее в сотнях метрах отсюда. Мы с Пфайфером направляемся к Светице и вскоре находим нашего павшего товарища. Он погиб от выстрела в грудь. Зеппль Ланге был образцовым солдатом, вечная тебе память.

Прорвавшиеся силы врага в течение дня разгромлены — передний край обороны на прежнем месте.

Вместе с 4-й танковой дивизией полк «Лейбштандарт» переброшен для оперативного использования на участок реки Бзуры с задачей воспрепятствовать переправе через водный рубеж отступающих польских частей. Поляки продолжают яростные атаки, вновь и вновь доказывая, что умеют и воевать, и погибать, и было бы несправедливо обвинять их в трусости и малодушии. Бои у реки Бзуры отличаются невиданной ожесточенностью. Кровь лучших сынов Польши смешалась здесь с речной водой. Потери польской стороны колоссальны. Все их попытки прорвать нашу линию обороны наталкиваются на плотный огонь обороны.

К 18 сентября силы поляков надломлены, нас перебрасывают на участок наступления на крепость Модлин. В лесных массивах южнее Модлина происходят ожесточенные стычки с неприятелем. Наш 1-й батальон атакован превосходящими силами противника и взят в кольцо окружения.

В 7.00 утра 19 сентября генерал-лейтенант Рейнхардт отдает приказ о наступлении. 1-му батальону предстоит прорываться к Висле. В качестве сил поддержки наступления действует 2-й батальон 35-го танкового полка.

Песчаные дороги доставляют нам массу неприятностей — колесная техника с трудом преодолевает их. И здесь бои носят ожесточенный характер. Несмотря на безвыходность положения, поляки и не думают о капитуляции, сражаясь до последнего патрона.

В ходе наступления мы обнаруживаем оберштурмфюрера Брухмана и еще одного унтерфюрера[5] из 1-го батальона. Оба получили ранения во время пребывания в окружении и попали в плен, где поляки нанесли им серьезные увечья. Оберштурмфюрер Брухман командовал взводом в моей роте и за две недели до начала польской кампании женился.

Боям за овладение крепостью Модлин предшествовали артподготовка и бомбардировка с воздуха силами пикирующих бомбардировщиков «Ю-87». Нам впервые пришлось наблюдать опустошительное воздействие этого поистине устрашающего вида оружия, и мы никак не могли понять, как после их атак поляки были в состоянии продолжать сопротивление. Вопреки ожиданиям польские части в Модлине длительное время отбивали все наши атаки. Крепость пала лишь незадолго до завершения польской кампании.

25 сентября Адольф Гитлер выехал на фронт и в Гузове поздравил солдат и офицеров 15-й роты.

Танковые и моторизованные части дислоцированных в Модлине соединений сменили пехотные дивизии в связи с переброской подвижных сил для подготовки наступления на Варшаву.

Непосредственно перед наступлением были проведены бомбардировка города и артобстрел фортов и опорных пунктов неприятеля. Но самый мощный удар с воздуха был нанесен по польской столице лишь вечером 26 сентября. Поляки по-прежнему и не помышляли о том, чтобы сложить оружие, борьба велась до последней капли крови. В самой Варшаве сражалось до 120 тысяч солдат противника.

И только 27 сентября поляки были готовы сдать город. После полудня поступил приказ о прекращении огня по всему фронту. Польская кампания была победоносно завершена. 28 сентября верховным главнокомандующим 8-й польской армии и генерал-полковником Бласковицем был подписан акт о капитуляции. Мы с удивлением услышали о весьма смягченных условиях капитуляции. Офицерам разрешалось сохранить шпагу, а рядовой и сержантский состав уже в скором времени должен был быть освобожден из плена.

Уже 1 октября полк «Лейбштандарт» получил приказ о переброске на запад. Мы были твердо убеждены, что нам предстоит марш на Рейн. Однако мы ошибались. 4 октября мы прибыли в Прагу, где нам было позволено отдохнуть в течение нескольких дней в «золотом городе». Полк был встречен ликованием немецкого населения Праги, нас восторженно приветствовали тысячи людей во время въезда на площадь Венцельсплац[6] где имперский наместник барон фон Нейрат произнес речь в нашу честь.

По прибытии в Прагу я вновь обратился к командиру полка с просьбой о переводе меня в другую часть для использования согласно моей основной военной специальности. То, что мне приходилось делать в период польской кампании, ни в коей мере не удовлетворяло меня и лишь усиливало мои опасения, что в дальнейшем ходе войны я так и останусь в должности командира истребительно-противотанковой роты. По-видимому, я все-таки сумел исчерпать терпение вышестоящего командира — уже в конце октября меня ставят командовать ротой стрелков-мотоциклистов, то есть авангарда полка «Лейбштандарт». И хотя упомянутый перевод по службе произошел по моей инициативе, это событие было сродни потрясению. Дело в том, что в 1936 году я лично создавал истребительно-противотанковую роту и чувствовал себя связанным с теми, кем командовал. К моей великой радости, мне разрешили взять с собой командира взвода и нескольких унтер-офицеров. Кроме того, мне оставили и моего преданного водителя.

Отныне я почувствовал себя в своей стихии. День за днем продолжалась боевая подготовка. Надо сказать, что мои подчиненные весьма ответственно и с пониманием подходили к ней, поддерживая меня во всем. Мой девиз: «Двигатель — наше самое надежное оружие» — был признан всеми, ему неукоснительно следовали бойцы вверенной мне роты. За считаные недели я завоевал доверие в новой роте и был уверен в каждом солдате, унтер-офицере и офицере. Мы напряженно следили за развитием событий на Западном фронте.