Отрада округлых вещей

ЭЛЬПЕНОР

Одиссей со своими спутниками приплыл в страну киммерийцев. Там не знают дневного света. Жители Киммерии ощупью блуждают в вечных сумерках, ни один луч солнца не проникает в их пределы. Когда корабль скитальцев пристал к берегу, Одиссей совершил жертвоприношение мертвым. Он перерезал горло нескольким овцам и выпустил их кровь, черную и густую, как оливковое масло, на песок, и тот с готовностью ее принял. Привлеченный этим даром, немедля слетелся сонм мертвых, смутно-зловещих, но сохранивших узнаваемым свой прижизненный облик: сильных юношей в сопровождении невест, старцев, опирающихся на посохи, до срока ушедших из жизни волооких девиц и пронзенных копьями воинов в шлемах, смешно съезжавших то на один, то на другой бок на их бесплотных головах. Все они тесно обступили место, куда пролилась кровь — это был понятный им язык — и огласили окрестности ужасным плачем. Охваченный страхом, Одиссей обнажил свой меч. Острым клинком сдерживал он призраков, жаждущих крови. Мертвые вели себя как дети и умоляли подпустить их поближе, однако не решались наброситься на кровавую жертву, пока он не вложит меч в ножны. Все, кроме одного — молодого спутника Одиссея по имени Эльпенор, который несколько дней тому назад, заметив, что его товарищи готовы отплыть без него, опьяненный вином, упал с крыши дома волшебницы Кирки и сломал себе шею. Никто не похоронил и не оплакивал его. Призрак его всем своим видом внушал глубокое сочувствие: его юное лицо навеки исказилось, обратившись в маску застывшей скорби, одежды были сорваны, а руки и ноги, казалось, не повинуются ему более. «Одиссей, — взмолился он, — это я, Эльпенор, почему вы бросили мое тело, не предав земле, мне страшно здесь, во мраке». «Бедный Эльпенор, — отвечал Одиссей, — мне жаль тебя». На самом деле юнец только раздражал его. Он всегда его терпеть не мог. Эльпенор погиб по собственной глупости, потому что не догадался спуститься по лестнице. Одиссей увидел тогда детское выражение, мелькнувшее во взгляде, это недостойное «только не бросайте меня одного!» — а потом стал свидетелем опрометчивой, неосмотрительной спешки, стоившей жизни испуганному юнцу. А теперь еще и это. Даже в смерти Эльпенор не смог избавиться от страха. «Поглядите на него, — подумал Одиссей, — какое ничтожное существо, ни дать ни взять, летучее невесомое семя какого-нибудь растения». Он и не думал исполнять посмертное желание Эльпенора, но, с другой стороны, знал, что молящий дух его бывшего спутника не вернется сам собою в подземный мир. Снова и снова будет он проталкиваться вперед сквозь рой призраков и молить о том, чтобы его погребли с честью. «Да, — произнес наконец Одиссей, — бедный Эльпенор, несчастный друг мой, мы воздвигнем тебе гробницу когда вернемся домой». Успокоенная, тень растворилась в воздухе. Остальные духи мертвых безмолвствовали, созерцая Одиссея, преклонившего на песке колена. «А ну, убирайтесь!» — крикнул он и взмахнул мечом. Но призраки уже утратили всякий страх перед его клинком и до самой ночи парили в остывающем воздухе над сгустками медленно уходившей в песок крови.

Первую гробницу Эльпенора возвели еще сами спутники Одиссея, вскоре по возвращении на остров Кирки. Они предали огню тело Эльпенора и его оружие и насыпали над ним простой земляной курган. Впоследствии, в Римской империи, в Лации, появилась вторая гробница, обрамленная роскошным миртом и также предназначенная умилостивить дух молодого человека. Вскоре после этого в Дельфах воздвигли еще одну, во всем подобную предыдущей. В древних источниках сообщается еще о четырех гробницах-кенотафах, построенных в то же время. К трехсотому году нашей эры по всей Европе насчитывалось уже около ста пятидесяти надгробных монументов, посвященных истерзанному страхом юноше.

Только посмотри на его лицо, на лихорадочные красные пятна, на приоткрытый рот, на коротко остриженные волосы. Сколь он отчаялся, сколь безутешен. С каждой новой гробницей, что мы воздвигаем в память о нем — а каждое поколение, открыв для себя сострадание, в этом смысле, ей-Богу, делает всё, что может — мучащий Эльпенора ужас, казалось бы, должен отступать. Но Эльпенор остается ненасытным. Сколько еще гробниц ему нужно? Некоторые полагают, что робость его давным-давно, как у нас говорят, «достигла вселенских масштабов», и все усилия теперь напрасны. В 1955 году у двенадцатилетней Садако Сасаки из Хиросимы диагностировали тяжелую форму лейкемии. Однако, согласно древней японской легенде, боги исполнят желание того, кто сможет сложить из бумаги тысячу журавликов. Садако попыталась это сделать и успела смастерить тысячу шестьсот. И умерла осенью того же года. Именно эти дополнительные шестьсот журавликов Эльпенор, как бы мы этому ни противились, требовал себе в утешение. Бедный Эльпенор, несчастный друг!