Отрада округлых вещей

ЖЕНЩИНА

Шел град. Крохотные зубчики попкорна отскакивали от подоконников. Да и внизу, на островках безопасности и на тротуарах, они тоже прыгали, на улицах не было ни души, кое-где из подвальных решеток валил пар. Говорят, град в то время, когда должен идти снег, столь же ужасен, сколь и снег, идущий под сводами собора.

Пауль опустился на матрас, лежащий посреди комнаты. Призраки, сотканные из клубов пыли, взмыли в воздух. Всю ночь он не спал и был занят вещами, которые происходят во тьме, в том числе и обычным кино, демонстрируемым на сетчатке: темно-красными пятнами, которые сливались с другими такими же или просто приближались; время от времени автомобили направляли в комнату лучи своих фар, и тогда над ним словно раскрывался световой зонтик. Пауля знобило. На нем была только футболка и тренировочные штаны. Вчера отопление еще работало, но сегодня утром он покрутил вентиль и при первом же повороте почувствовал, что что-то не так. Как будто пожимаешь руку покойнику. Батарея оставалась холодной. Газеты, разбросанные по полу, не составляли никакой связной картины.

Кто-то дотронулся до его лица, и он вскочил, готовый защищаться. Женщина, закутавшаяся в зимнее пальто, сидела перед ним на корточках. Она принесла с собой уличный холод, запах мокрого асфальта и свое собственное живительное телесное тепло. Он уставился на нее, потом перестал хмуриться, пробормотал «здравствуйте» и снова опустил голову на матрас.

— Сколько ты принял? — спросила женщина, подняв несколько лесок, на которых болтались крючки.

Пауль засопел, повернулся набок и провел рукой по полу, будто прогоняя ползущее перед ним насекомое.

— Это всё? — спросила она.

— Не помню, — ответил он.

— Ну, ладно, — сказала она. — У тебя болит живот?

Он покачал головой. В конце концов, он же не новичок какой-нибудь, все крючки на месте. Пусть пересчитает, если хочет.

И смотри-ка, она действительно так и сделала. Собрала все лески, бормоча что-то себе под нос, и, поскольку в комнате не было ни стола, ни табурета, ни чего-то подобного, положила на подоконник. Ее бормотанье напоминало новости радиоприемника, доносящиеся из соседней комнаты, подумал Пауль. Он щелкнул пальцами, просто для того, чтобы услышать этот звук.

Женщина села рядом с ним.

«Хочешь пойти спать? — мягко спросила она. — Уже девятый час».

Пауль повернулся на спину и посмотрел на нее. Он ощущал какую-то резь в глазах. Утро принесло с собой желтый, как тесто, свет. А он тосковал по тишине и тьме. Счастье, что солнце в это время года заходит уже около четырех. Он попытался решить пример на вычитание, от шестнадцати отнять восемь, но не успел увидеть перед собой результат, потому что женщина взяла его за плечо и помогла встать. Живот при выполнении этого маневра стиснулся, Пауля внезапно затошнило, он задохнулся и вынужденно подался вперед, чтобы вдохнуть побольше воздуха. Что-то застряло у него в зубах и мешало говорить. Прошло несколько секунд, пока он сообразил, что нужно запустить пальцы в рот, но когда наконец вытащил то, что мешало, ему стало полегче. Тонкая, серебристая, блестящая леска его озадачила. Он смутился, высоко подняв ее и не глядя в глаза женщине. Она взяла у него леску и отнесла к остальным.

— Семь, — произнесла она. — Боже мой, Пауль.

— Все нормально. Я выдержу.

— Как скажешь. Ты уже знаешь, где будешь спать?

— А тебе-то какая разница?

Она сложила руки на груди. Он тотчас ощутил внутри себя что-то похожее на тепло и раскаяние. Опустил взгляд и стал рассматривать свои голые ступни с необычных форм пальцами, которые в желтом свете казались еще более призрачными, чем обычно. Как будто ряд выдуваемых из жевательной резинки пузырей, которые того гляди лопнут.

— Попробую сунуться в «Джирино», — пробормотал он. — Или в «Лабурнум».

— Он уже открылся?

— Пойду посмотрю.

Женщина вздохнула, а потом сказала:

— Боже мой, семь. Да как ты вообще их проглатываешь?

— Стараюсь об этом не думать, — ответил он. — Пока они еще шевелятся, бывает тяжело. Но со временем привыкаешь.

— А соль?

Он грустно улыбнулся:

— Больше не чувствую.

Она покачала головой. Потом подошла к окну и открыла его. В комнату вторгся городской шум, по-зимнему приглушенный и хриплый. Такое же ощущение возникает, если потрогать пальцами старые кирпичи. Или прижать к губам кусок картона. Он начал перебирать ногами на месте, как кошка, которая что-нибудь выпрашивает. Женщина заметила это, подошла к нему и, обняв за плечи, повела в прихожую. Там она помогла ему надеть ботинки, накинула на плечи пальто, которое он в первое мгновение не узнал и принял за подарок. И вот он стоял перед ней, щурясь — бородатый, с поседевшими кудрями, растрепанными и спутанными, с воспаленными красными пятнами на щеке. Она сняла с себя шарф и повязала ему на шею. Он хотел было возразить, но она его опередила, он успел лишь, защищаясь, поднять руку к лицу, и она обмотала шарфом и ее тоже. Он высвободил руку и, опустив голову, улыбнулся, в надежде, что станет похож на человека, способного испытывать благодарность.

На улице шарф оказался большим благодеянием. Он в любой момент мог закрыть шарфом рот, и когда вдыхал и выдыхал так, надежно укрытый, ткань шарфа согревалась.

Проходя мимо какого-то магазина, он остановился и стал разглядывать разноцветные воздушные шары и звезды, которые развешивала там молодая женщина. Минуту спустя она вдруг обернулась, и Пауль отпрянул, увидев ее лицо. Он быстро зашагал дальше. Дорого он сейчас отдал бы за то, чтобы пустить пару плоских камешков по глади пруда. Но где сейчас такое найдешь.

В «Лабурнуме» уже сидели несколько посетителей, кафе каждый день открывалось в семь тридцать. Пауль заглянул сюда на всякий случай, ведь иногда, по праздникам или в других мертвых точках годового цикла, случалось, что в «Лабурнуме» нет ни души, тогда тут бывало очень уютно. В такие дни Пауль ощущал себя стрелой, много лет торчащей в мишени для дартса. Но сегодня здесь собрались привычные персонажи. Он быстро кивнул всем сразу и снова вышел на улицу, жадно вдыхая пропитавший шарф аромат женщины.

«Джирино». Несколько лет назад оно еще носило название «Тэдпол»,[94] но потом владелец у него поменялся. На стене висели искусственные оленьи рога и несколько новомодных морских звезд. Пауль с облегчением констатировал, что в кафе никого нет. Он увидел Феликса, который за барной стойкой мыл лески — белая струя воды высилась перед ним как магический столп, который сделает королем любого, кто сумеет взять его в руки так, чтобы тот не растекся, — и направился к нему поздороваться. Говорил он тихо, но Феликс все равно расслышал его сквозь шипение воды.

— Привет!

Пауль почувствовал, что улыбается. Ощущение было приятное, словно кто-то оттянул назад уголки рта. Как у взнузданной лошади. А еще эта штука во рту, под языком.

— Что тебе предложить? — спросил Феликс.

— Можно мне посидеть в задней комнате?

— Да, — сказал Феликс. — Само собой. Там сейчас как раз нет никого.

Пауль чуть было не отвесил ему поклон. До чего же хорошо, когда все идет так гладко, как вот этим утром. Он вспомнил о женщине, которая сейчас сидит у него в квартире. Как знать, вдруг она мерзнет без шарфа, или, может быть, она догадалась взять с собой еще один.

В задней комнате жались друг к другу всего три столика. Стулья еще не были расставлены и громоздились в углу, образуя подобие башни. Башню какой высоты можно воздвигнуть из стульев? Наверняка в несколько метров, может быть, даже в двадцать-тридцать. Пауль присел на маленькую угловую скамейку. Он закрыл глаза, ощущая привычный запах влажного дерева и краев винных бокалов. Теперь он позволил себе развязать шарф. Сложив из него маленькую подушечку, напоминающую миску, он опустил на нее голову. Мысли его тотчас же утратили объем и сделались плоскими, двухмерными, а вскоре от них осталось только мерцание где-то под веками, потом и этот контакт с внешним миром прервался, и он соскользнул вбок по длинной дорожке боулинга, в конце которой его поджидала абсолютная тьма.

Он проснулся в полдень, когда по всей округе оглушительно били часы. В задней комнате собрались несколько человек, но вели они себя довольно спокойно. Среди них Пауль увидел низкорослого человека с очень высоким лбом и ртом как перевернутая буква «U». Этот человечек показывал всем свой перевязанный указательный палец и при этом все время кивал, словно кто-то сомневался в том, что он действительно поранился.

Пауль опять закрыл глаза и удалился в пещеру своей одежды. Тут чей-то голос прозвучал прямо над ним. Он поднял взгляд и вновь увидел человечка с высоким лбом и перевязанным пальцем. На бинте темнело ржаво-бурое пятнышко, размером примерно с одноцентовую монетку.

— Скверно, — произнес Пауль.

Человечек открыл рот. По-видимому, он был очень удивлен. Потом стал разглядывать свой палец, еще раз кивнул и отошел. Пауль снова опустил голову на столешницу. Сейчас полдень, подумал он, вечером он снова сможет вернуться в квартиру. Он попытался представить себе, как она будет выглядеть. Не важно, увидим.

Его размышления прервал крик, раздавшийся над самым ухом.

Какой-то усатый, атлетического сложения человек с большой лысиной пытался прогнать низкорослого, по-дурацки размахивая руками. Лицо коротышки поблескивало от пота, на нем читалась ярость и готовность к бою. Он погрозил атлету кулаком, и тот испуганно отступил, а затем прошаркал вон из комнаты. Походка у него была странная, словно ноги в бедрах совсем не гнулись. Как только он открыл дверь в бар, навстречу ему ввалились трое, чуть не сбив его с ног. Они озирались в поисках свободного столика. Почти все теперь занято, подумал Пауль. Он поднял руку, давая понять вошедшим, что готов освободить им место.

На главной площади вокруг фонтана толпились какие-то люди, увлеченно разглядывая что-то, плавающее в фонтанной чаше. Оно явно подавало еще признаки жизни, потому что зеваки переводили взгляд туда-сюда, да и выражение лиц у них все время неуловимо менялось. Паулю не захотелось останавливаться и заглядывать в фонтан.

Большие стрелки ратушных часов сверкали в лучах ледяного солнца. В воздухе замерли тоненькие, словно иглы, струи ледяного дождя, отдельные капли были такие легкие, что, казалось, им недостает веса упасть на землю. Эти были обречены на невесомость, и между ними можно было пройти.

Пауль подтянул шарф, закрыв им рот и нос. Затем вошел в маленькое кафе, еще не имевшее названия, прямо за ратушей.

Внутри тоже были часы, но они стояли в тени. Такое он мог выдержать.

Пауль сел в углу и стал ждать, пока к нему подойдут. Официант спросил, что он будет пить. Пауль заказал стакан простой воды. Потом спросил, нельзя ли ему тут ненадолго прилечь, он обещает не засыпать, он просто очень, очень устал.

— А еще я веду себя совершенно бесшумно, — попытался улыбнуться Пауль.

Официант, похоже, немного опешил, но подумал и потом сказал:

— Окей. Но только не сиди подолгу в одной позе, ладно?

Пауль поблагодарил.

Он еще успел заметить, как официант, вынув из корпуса больших, стоящих за вешалкой часов с маятником, чистый стакан, налил в него воды и поставил ему на стол, и тут уже соскользнул в забытье. Он сидел на плоту, вокруг него оживленно дискутировали участники старинных мирных конференций, и ему предстояло решить трудную задачу — разрезать грушу на крохотные кусочки. Груша была светящегося желтого цвета, черенок торчал из нее, как ключ из замка, а поднеся фрукт к носу, он ощутил чудесный запах, как от загривка жеребенка.

Пауля разбудили. Кто-то дотронулся до его плеча. Перед ним на столе, видимо, положенный официантом в качестве алиби, лежал большой апельсин.

— Конечно, конечно, — пробормотал Пауль, — я не спал, я не…

— Все нормально, — заверил официант. — В кафе никого нет. Не хочешь поговорить?

Он сел к Паулю за столик и закурил.

— Конечно, да, — поспешил согласиться Пауль.

— Есть у тебя крыша над головой?

Пауль потер глаза.

— Извини, что так прямо спрашиваю.

— Нет, ничего, — сказал Пауль. — У меня есть квартира.

— Правда, квартира?

— Угу.

— А где?

— Там, на той стороне.

Он махнул в каком-то неопределенном направлении.

— Понятно, — откликнулся официант.

Он глубоко затянулся сигаретой, потом опустил руку вниз, снял правый ботинок и поставил на стол. Осторожно запустил внутрь два пальца и извлек длинную леску. Она поблескивала, как нить шелкопряда. Паутинка света, тоненькая и манящая. Прежде чем показался крючок с крохотным уловом, Пауль закрыл глаза и повернул голову набок.

И услышал, как официант рассмеялся:

— Я так и думал. Да все нормально, можешь посмотреть, на крючке ничего нет.

Пауль еще какое-то время полежал с закрытыми глазами, потом отважился бросить короткий взгляд на крючок. И правда, на нем ничего не было. «Вылизан до блеска», — подумал он. Голова кружилась, отчасти от соблазна, отчасти от стыда.

— Мне убраться?

— Нет-нет, — запротестовал официант. — Оставайся, если хочешь. Да и куда тебе еще идти?

— У меня есть жилище.

— Жилище?

— А еще есть женщина, и она для меня квартиру…

Пауль запнулся.

У него вдруг ужасно пересохло во рту. Кроме того, невозможно было отвести взгляд от свисающей из ботинка, смотанной на столе лески. Он несколько раз прочитал название обувной фирмы. Попытался на нем сосредоточиться. «Рибок». Что значит это слово?

— Само собой.

— Нет, правда, — возразил Пауль. — Она за мной присматривает. Заботится о том, чтоб я не слишком много сразу… И чтобы квартира не… Она… Она действительно делает все очень основательно.

— И что, следов не оставляет? — развеселился официант.

— Почти никогда, — сказал Пауль.

Официант снова рассмеялся.

— С тобой все в порядке, — заверил он. — Нет, честно. Может быть, чуть-чуть с катушек съехал. Но в принципе все нормально. Если хочешь, я могу сегодня на ночь запереть тебя здесь. Вход и выход тут только один, через переднюю дверь. Что скажешь? Я готов помочь.

— Спасибо, — сказал Пауль. — Но у меня же есть квартира.

— А, ну да, правильно. С женщиной, которая за тобой присматривает.

Официант покачал головой и снова затянулся.

Пепел он стряхивал прямо на пол.

— Я не вру, — настаивал Пауль. — Она всегда приходит по утрам. Каждый день. И следит за тем, чтобы я… Иногда она мне даже еду готовит. Или заваривает чай. Без нее я бы уже давно…

— Да верю, верю, — сказал официант.

Теперь он говорил уже не столь саркастическим тоном.

— Я понимаю, каково все это слушать, — сказал Пауль.

Официант устало улыбнулся. Столбик пепла случайно упал ему на колено, он смахнул его и продолжал:

— Старая история. Все та же старая история.

— Что?

— Да все вы одним миром мазаны, — бросил официант и показал сначала на Пауля, а потом на леску. — Все вы. Вечно рассказываете одно и то же. Каждый раз. А между собой-то, наверное, всё это не обсуждаете, ведь правда же? Иначе, по крайней мере мне так кажется, вы бы смогли как-нибудь договориться. Ну, на манер нищих, хотя бы. Чтобы не было так много совпадений и прочего.

— Не понимаю, — произнес Пауль.

— Ну, вот женщина, которая приходит о тебе позаботиться. Каждое утро, ведь так?

— Да.

— Каждое утро. А остальное-то время она чем занята? Ночью, например? И как ее зовут? Ты знаешь ее имя? А к другим, еще к кому-нибудь, она ходит?

Пауль попытался придать лицу надменное выражение, мол, «тебе-то какое дело»? Но ему это не удалось. Взгляд его снова и снова возвращался к ботинку. Рант его был выпачкан бурой грязью. Уличной слякотью. Грязной снежной кашей. Или утренним растаявшим градом. Рибок.

— Вот этого-то я и не понимаю, — сказал официант. — Вечно одна и та же история, талдычите все одно и то же! Почему бы хоть что-нибудь не поменять? Хотя бы иногда.

Пауль потер пятно у себя на рукаве.

— Ну вот просто не въезжаю, — со вздохом протянул официант. — Так что ты решил? Принимаешь мое предложение? Я уже нескольким вроде тебя так пособил. Утром приду на часик пораньше и помогу тебе. А потом сможешь немного очухаться у меня дома. Душ и ванна есть. Тебе это точно пойдет на пользу в первые сутки.

— В первые сутки?

— На воле, — пояснил официант, выпуская дым изо рта. — Если хочешь, назови это как-нибудь иначе.

Наконец он убрал со стола ботинок вместе с леской. Пауль сделал глубокий выдох, закрыл глаза, досчитал до пятнадцати.

— Спасибо. Это очень любезно с твоей стороны. Спасибо, но…

— Я так и думал. — Официант встал. — Каждый раз одно и то же.

Он взял со стола апельсин и вернулся за стойку. Пауль услышал, как фрукт плюхнулся в мусорное ведро.

— Можешь еще часик посидеть.

Тон его изменился. Теперь в нем слышалось что-то военное, ни дать ни взять актер, исполняющий на сцене роль старого офицера.

— Спасибо, — сказал Пауль.

Он снова уронил голову на шарф, сложенный в виде плоской чаши, только из ткани. Ему пришло в голову, что шарф — неопровержимое доказательство, которое он может предъявить официанту и даже дать его понюхать, и тогда он поверит во всю эту историю с женщиной. Но потом такой прием показался ему неуместной и недопустимой «помощью зала». Сначала ему нужно позаботиться о себе. Отдохнуть, собраться с силами. А потом попытаться добыть следующую дозу, хотя бы немного. Не столько, сколько в последнее время, хватит и одного хорошего улова. Ну, может быть, двух, если расфасовки будут маленькие. Он облизнул губы и попытался вернуться в сон о груше. Но заснуть больше не мог. За окнами уже стемнело. Доброе зимнее время. Мысленно Пауль обходил все места, где ему предстояло побывать сегодня вечером, этапы мучительного пути. Но потом вспомнил другое. В бумажнике у него лежала фотография. Фотография той самой женщины. Он был уверен, что снимок у него с собой. Она сама ему подарила, не так давно. Он открыл глаза и, тяжело дыша, выпрямился и подозвал официанта, который подошел с несколько презрительным, но все же заинтересованным видом.

— Ну, что?

— У меня есть фотография, — произнес Пауль. — В качестве доказательства. Сейчас покажу. Смотри. Вот.

Он достал бумажник и принялся в нем рыться. И среди мятых купюр довольно долго перебирая онемевшими пальцами и не находя, наконец обнаружил на ощупь маленькое фото. Протянул его официанту. Тот поднес снимок поближе и стал рассматривать.

— Очень хорошенькие, — сказал он и любезно улыбнулся. — У меня тоже есть.

Он также вытащил небольшой бумажник и извлек оттуда несколько фотографий. На одной была запечатлена белокурая девочка со стрижкой «под горшок», на другой — мальчик, который делал вид, будто играет на маленьком велосипеде, как на гитаре.

— Магда и Юлиан, — сказал официант. — А твоих как зовут?

И с этими словами он положил фотографию, которую Пауль предъявил ему в качестве доказательства, обратно на стол. На ней были двое незнакомцев. Двое мальчиков, примерно семи и десяти лет, оба с черными кудряшками. Они махали кому-то, глядя в камеру, и, казалось, кричали что-то фотографу.

— Клянусь, она прямо сейчас там, в моей квартире! — сказал Пауль официанту и попытался схватить его за руку. — Она сейчас там и следит за тем, чтобы…

— О, Господи! — официант отпрянул. — Ну, хорошо. Думаю, тебе пора.

Пауль встал, одним движением смел со стола заколдованную фотографию, сделал шаг назад, наткнулся на стул, который в свою очередь наткнулся на другой стул. Повсюду вещи! Он попытался придать лицу непроницаемое выражение. Здесь так трудно дышать. С ратуши донесся удар колокола, возвестивший следующий полный час.