Отважный капитан

НОВЫЕ НАДЕЖДЫ

Силистра встретила нового коменданта города с радостью и почестями. Перед зданием комендатуры прошли церемониальным маршем специальные гвардейские части и чеканной воинской поступью засвидетельствовали свою любовь и преданность новому командиру и военачальнику. Коменданту, в его главной квартире, нанесли визит почетные граждане и старейшины города; поздравив капитана на его новом посту, они выразили готовность верно служить ему и оказывать всяческую помощь в том трудном деле, которое на него возложено.

Все эти почести и торжественные церемонии вызывали в нем лишь чувство сдержанной радости. Он был уже человек зрелый, и слава не могла вскружить ему голову. Капитан Мамарчев вполне отдавал себе отчет, какая большая и ответственная предстоит ему работа — он должен был проявить себя надежным заступником своих соотечественников, которые остались на родной земле и по-прежнему стонут под турецким игом.

Чтобы турки не забывались, новый комендант часто выводил русскую пехоту и кавалерию в окрестности города и устраивал там военные учения. Напуганные аги[43] заметно присмирели. А крупнокалиберные крепостные пушки, направленные на Дунай и на дороги, ведущие к Силистре, напоминали о подвиге капитана и его славных волонтеров в 1828 году.

Капитан Мамарчев расположился со своим семейством в небольшом домике близ казарм. По соседству с ним жили болгары — ремесленники и мелкие торговцы, рыбаки и лодочники, плавающие по Дунаю. Они часто приходили к капитану в гости, просили у него помощи и содействия, вспоминали о прошлом, строили планы на будущее. Сколько скитальцев и беженцев, бежавших из старой Болгарии, нашли в его доме убежище! Сколько бедняков утолило голод за его столом! Скольким обездоленным, оставшимся без хлеба, он предоставил работу!

Сразу по прибытии в Силистру, капитан Мамарчев определил на службу в гарнизоне двух своих земляков — Радоя и Станчо Медвежатникова. Они были благодарны ему не только за то, что он дал им хлеб и приютил их, но и за то, что заставил их изучать военное искусство, насколько это было возможно в то время в казармах. Сбылась заветная мечта Станчо — служить вместе с капитаном Георгием в армии.

— Ты, Станчо, — частенько говаривал ему Мамарчев, — должен поосновательней ознакомиться с тактикой и стратегией военного искусства. Ты, кажется мне, не очень-то смыслишь в этом деле, хотя во многих боях участвовал. Потому что мало научиться драться, надо и командовать уметь, управлять боем, добиваться победы не только силой, но и умом, опираясь па знания. Учись! Придет время, станешь командиром нашем, болгарской армии. Рано или поздно и Болгария будет нуждаться в опытных командирах и военачальниках.

А более молодому и любознательному Радою он говорил:

— Ты еще совсем молод, Радой, ты можешь стать, кем захочешь. От тебя Болгария ждет очень многого. Учись! Ежели ты проявишь должное старание, я буду ходатайствовать перед главным командованием, чтоб тебя направили в военное училище в Одессу или даже в Москву. А может, и в Санкт-Петербург.

Радой смотрел на него с удивлением:

— А разве и у нас будет своя армия, капитан?

— Будет, Радой. Болгария живет. Рано или поздно у нее будет своя государственность и своя армия, как у всех других свободных народов.

— Неужели это правда, капитан?

— Правда, Радой.

…И его обещания одно за другим сбывались. После полутора лет преданной службы в Силистренском гарнизоне Радой по настоянию капитана был зачислен в военное училище в Петербурге. С какой радостью юный болгарин уезжал в Россию! Капитан Мамарчев лично, как родного сына, отвез его в Москву, а оттуда в Петербург и устроил в военное училище.

— Учись, сынок, — сказал на прощание Мамарчев. — И всегда помни Болгарию, помни свой народ!

— Все будет так, как ты велишь, капитан!

В Силистре его ждала другая, еще большая радость — жена родила ему девочку, и назвали ее Марийкой в честь его матери, Капитан Мамарчев места себе не находил от переполнявшего душу чувства. Часто подходя к люльке, он сосредоточенно и мечтательно глядел на свое дитя и ласково улыбался. «Все идет своим естественным путем, — думал он. — Ничто не в состоянии остановить жизнь. Ни рабство, ни ятаган, ни зверства, ни резня… Болгария живет и будет жить!»

Но эта спокойная, мирная жизнь не удовлетворяла капитана Мамарчева. Привыкший к бурям и бесконечным тревогам, он задыхался в небольшом придунаском городке; однообразное существование угнетало его сердце. Неужели всегда так будет? Неужели каждое утро он будет просыпаться спокойный и довольный собой, в то время как его соотечественники в старой Болгарии гибнут от рук чужеземцев?

Он не мог не радоваться тихому семейному очагу: жена его была хорошей хозяйкой и нежной супругой; росла на приволье, окруженная родительской заботой и лаской их дочурка… Чего ему не хватало? В чем он еще испытывал нужду? Почему он, проснувшись среди ночи, беспокойно ворочался в постели, будучи не в состоянии уснуть? Что заставляло его подолгу стоять задумчиво на берегу Дуная и наблюдать за лодками и кораблями, которые отбывали в Болгарию?

— Тяжело мне, Рада, — сознался однажды он жене. — Сесть бы на коня и уехать туда, в наши края.

— Дороги кишат разбойниками, Георгий! Тебя могут убить.

— Кто смеет поднять на меня руку? Я — русский офицер.

— Разбойники, они и есть разбойники, Георгий. Ради денег они ничем не гнушаются!

— А может, мне Станчо взять с собой — как ты считаешь?

— Не езди, Георгий, — с мольбой глядела на мужа Рада.

Мамарчев прислушивался к словам жены, но желание поехать в старую Болгарию с каждым днем становилось все сильней.

Однажды в Силистру из старой Болгарии приехал какой-то солидный торговец на холеном вороном коне. Сбруя на коне была совсем новая, а пышную гриву украшали пестрые кисточки.

Позади торговца на пепельно-серой кобылке ехал молодой парень с пистолетом за поясом — его слуга.

Появление этих двух всадников вызвало в торговых рядах настоящий переполох. Все высыпали на улицу, чтобы поглядеть на важного негоцианта, полюбоваться его конем. Ремесленники прекратили работу, лавочники старались что-нибудь увидеть сквозь щели ставен, любопытные женщины повисли на перилах галерей, а следом за всадником мчалась шумная ватага ребятишек — ни дать ни взять, стая воробьев.

Торговец был человек пожилой, лет за пятьдесят, рослый, крепкого сложения, смуглый, румяный, с высоким лбом, крючковатым носом, длинными свисающими усами и устремленным вперед орлиным взглядом. В своем богатом наряде он выглядел строго. На нем была черная барашковая шапка, шелковая салтамарка, а за широким красным поясом торчали два пистолета и кинжал. Хотя и болгарин, он однако имел право ездить верхом на коне, носить оружие и возить с собою слугу, так как занимался торговлей. По турецким законам, торговцы, в отличие от прочей райи, пользовались известными привилегиями.

Конь его, привыкший к толпам любопытных (ведь это был не первый и не второй город, куда он привозил своего хозяина), ступал по булыжной мостовой размеренно и важно, глядя прямо перед собой, помахивая время от времени своим тяжелым хвостом, украшенным синими и красными тесемками. Копыта, громко цокая подковами о камень, высекали искры.

Выехав на городскую площадь, торговец остановил коня, поглядел вокруг и спросил оказавшегося рядом подростка:

— Ты, юнак, не знаешь, где живет комендант?

Паренек поднял удивленные глаза — слово «комендант» было ему незнакомо. Торговец догадался, в чем дело, и поспешил пояснить:

— Где дом капитана Мамарчева, а? Не знаешь?

— Капитана Георгия?

— Да, его.

— Вон там, на горке, на той стороне улицы, возле казармы. Я сейчас покажу тебе.

— Спасибо, сынок, расти большой!

И торговец бросил мальчишке медяк. Паренек, схватив монету, побежал впереди коня. Остальные дети бросились следом за ним.

Капитан Мамарчев оказался дома. Он не ожидал гостей и был немало удивлен, увидев у ворот двух всадников.

— Я ищу капитана Буюкли, — сказал торговец. — Это не вы будете?

— Я, — ответил Мамарчев и уставился на торговца: «Что за человек? Где я его видел?»

— Не узнаешь, капитан? Помнишь, как одно время, в Бухаресте, я продавал тебе порох в лавке Попеску?

Капитан Мамарчев вздрогнул. Старые, давнишние воспоминания молнией пронзили его мозг, и он поднял руку.

— Велчо, неужели это ты? Добро пожаловать, милости просим!

— Спасибо, капитан! Вспомнил-таки?

— Как не вспомнить Велчо из Тырнова! Велчо Стекольщик… Милости просим, заходи! Давай сюда коня! И ты давай своего, парень, — обратился Мамарчев к слуге, с улыбкой наблюдавшему со своей лошади за трогательной встречей старых знакомых.

Польщенный тем, что капитан Буюкли не забыл его, бай Велчо направил своего коня во двор. Капитан помог ему слезть и, передав коня слуге, указал ему на конюшню. Слуга отвел лошадей на место, обсушил их и задал им зерна.

Тем временем капитан Мамарчев, дружески взяв под руку бая Велчо, повел его в дом. Чтобы не наследить на пестрых ковриках, дюжий тырновец снял свои туфли и в ноговицах вошел в просторную комнату для гостей. Вдоль стен стояли миндеры с мягкими подушками, на полках сверкали глазированные миски, блестели луженые противни и узорчатая баклага, полная красного вина, доставленного из дальних мест старой Болгарии.

— Милости просим, бай Велчо! Располагайся как дома и отдыхай после долгой дороги — небось очень устал? — сказал Мамарчев, указывая гостю на миндеры.

— Устал — что и говорить! Месяц, как я из Тырнова. Такая у нас работа. Случается так, что по три месяца дома не бываем… Сегодня тут, завтра там; глядишь — месяц и прошел.

Достав большой красный платок, Велчо вытер вспотевшее лицо. Капитан Мамарчев все еще глядел на него с удивлением.

— Рада, — обратился он к жене, — принеси-ка воды помыть руки.

Рада принесла таз и стала ковшиком поливать гостю на руки. Затем подала ему белое с каемкой полотенце. Бай Велчо вытер руки и, поблагодарив, вздохнул с облегчением.

— Ну, как вам тут живется? — спросил он, косо глядя па капитана. — Ладите с турком?

— С ним нам никогда не поладить, бай Велчо. Пока он хозяин, а мы рабы, нам не понять друг друга.

— Верно.

Бай Велчо поглядел на улицу, где все еще галдела детвора, и задумчиво сказал:

— С турком каши не сваришь. Добром нам не понять друг друга, и надо бы обмозговать, как нам быть дальше, учитывая, что он маленько поджал хвост.

Бай Велчо замолчал, как бы обдумывая сказанное, но, встретив дружелюбный взгляд Мамарчева, заговорил более откровенно:

— Я нарочно приехал из Тырнова, чтоб потолковать с тобой об этом. Слышал я и про Грецию — про то, что ты воевал в армии Ипсиланти. Пережили мы и войну двадцать девятого года. Все ждали, что наступят какие-то перемены, да ничего не вышло! Сидел я, сидел, и вот решил поехать узнать, что думает Георгий. Он с русским командованием на короткой ноге и лучше знает, что к чему, лучше разбирается в политике. Авось что-нибудь выведаю.

— Политика нынче не в нашу пользу, бай Велчо.

— Верно, верно.

— Ты ведь не раз слышал пословицу: на бога надейся, а сам не плошай. Если мы сами не возьмемся за дело засучив рукава, никто о нас не позаботится.

— Так, так, капитан. На манну небесную рассчитывать не приходится.

Бай Велчо вздохнул. Помолчав немного, он начал рассказывать, какие беды приходится терпеть народу там, в Тырновском крае, и в прочих городах и селах, по которым только что проезжал.

— С поборами, с десятиной мы уж как-то примирились, — продолжал бай Велчо, — а вот к их зверствам да жестокостям никак не привыкнем. Стоит им только остановиться в каком-нибудь доме — и сожрут все, и тебя изобьют, и женщин осрамят.

Мамарчев слушал его с мрачным видом.

— А ежели ты не угодил им, — добавил бай Велчо, — так и голову тебе отхватят, как цыпленку в Петров день.

— Постой-ка, бай Велчо, — прервал его капитан Мамарчев. — Ведь ходили слухи, будто поборы станут меньше? Все по-старому, да?

— От слов до, дела сто перегонов! И поборы те же, и откуп за воинскую повинность плати до семидесяти лет, а то и до гроба. И на местную управу давай, и натуральный налог, и барщину… Чего только не придумают! Месяц назад только из одного Тырнова угнали шестьдесят навьюченных лошадей, и не каких-нибудь, а ломовых. Чего только на них не грузили: и хлеб, и мясо, и рис, и соль, и восковые свечи, и ткани, и кожу… Все вымели подчистую, покарай их бог! Прошлым летом в Тырновском вилайете собрали всех девушек и угнали в самую Добруджу жать хлеб. Одни вернулись, а о других, смилуйся над ними господи, до сих пор ни слуху ни духу. Так никто и не знает, что с ними сталось.

— А что могло статься? — спросила Рада.

— Либо их поубивали, либо угнали в Анатолию на продажу.

Помолчав минуту, Велчо, доставая четки, продолжал:

— Куда ни кинешься, капитан, везде только плач, слезы. Душа разрывается, когда я вижу и слышу все это. Два месяца назад тырновский аянин[44] вызывает нас — меня и еще двоих торговцев — и говорит: соберите мне тридцать тысяч грошей, двадцать ок табака, сто пар царвулей и сто дюжин патронов… У меня важное государственное дело, и все это понадобится, а если мой приказ не будет выполнен, ни вам не уцелеть, ни вашему добру… Так и знайте. Грабят, браток, и по закону, и безо всякого закона. А их законы что паутина: шмель проскочит, а муха увязнет…

Пока Велчо с капитаном вели беседу, Рада принесла фляжку ракии, глубокую миску простокваши и деревянные ложки, чтобы они могли перекусить, пока готовится обед.

А когда настало время садиться за стол, хозяйка, поклонившись гостю, снова поднесла таз и ковшик. Бай Велчо еще раз сполоснул руки и вытер их каемчатым полотенцем. Все угощения были уже на столе. Велчо уселся поудобней, оперся спиной на подушку, кивнул слуге, чтобы он тоже садился, и, трижды перекрестившись, начал есть.

Во время и после обеда бай Велчо и капитан Мамарчев продолжали начатую беседу. Оба они сошлись на том, что надо что-то делать. Но что именно, ни тот ни другой сказать не мог.

Бай Велчо пробыл в Силистре два дня. Он обошел знакомых торговцев, договорился с ними, чтобы они засылали в Тырново нужные ему товары, и собрался ехать обратно.

Перед тем как тронуться в путь, он еще раз коснулся «народонолезных дел», чтобы в последний раз прощупать мнение капитана. И он смог окончательно убедиться, что капитан думает так же, как он сам.

— Ежели приниматься за дело, так уж основательно, и готовить его следует исподволь, — подтвердил Мамарчев. — Я согласен с тобой, бай Велчо, что действовать надо разумно, без спешки, потому что, как говорится, поспешишь — людей насмешишь.

— Верно, верно, капитан.

— Согласен я с тобой и в том, что центром нового народного движения должно стать Тырново, наша древняя столица.

— Это уж как водится, — не утерпел бай Велчо. — Да и народ у нас толковей и отзывчивей.

— Правильно. Я давно избрал местом восстания Тырново. Там было когда-то наше государство, там оно будет и впредь!

На третий день рано утром бай Велчо в сопровождении своего слуги покинул Силистру. Капитан Мамарчев вскочил на коня и проводил их до самых городских окраин. На прощание они заключили друг друга в объятия, поцеловались, и капитан сказал:

— Передай мой привет торговцам, бай Велчо! Поразмыслите еще раз хорошенько, что мы можем предпринять, и тотчас же известите меня. Я всегда в вашем распоряжении. В добрый час!

— Спасибо тебе, капитан, — ответил Велчо и пустил коня по пыльному тракту.

Капитан Мамарчев долго глядел вслед удаляющимся всадникам, и сердце его полнилось радостью и надеждой.