Отважный капитан

КЛЯТВА

Ранним утром, еще до рассвета, Велчо отправился в греческую школу, к учителю Андону. Молодой учитель Андон Никопит, выходец из Македонии, обучал детей видных тырновских торговцев греческому языку и потому пользовался покровительством греческого архиерея Иллариона. Встреча заговорщиков в школе не могла вызвать никаких подозрений, так как турки относились к учителю с полным доверием. К тому же тырновские торговцы и ремесленники и без того часто наведывались к нему по разным поводам: то письмо написать, то счета проверить.

Школа помещалась в низенькой пристройке в церкви святой Богородицы, Случись что-нибудь, собравшиеся у учителя Андона люди всегда могли сказать, что пришли в церковь к заутрене. Таким образом, были все основания полагать, что цель их встречи останется в тайне и турки ни о чем не смогут догадаться. И все, кто находился сейчас в большой классной комнате, чувствовали себя спокойно.

На эту встречу Велчо пригласил и настоятеля церкви отца Ивана, чтобы он принял клятву от вновь посвященных заговорщиков.

В комнате стоял полумрак, перед иконой Богородицы мерцала единственная восковая свеча. На высоком столике, похожем на аналой, лежали крест, Евангелие и меч. Стоящий перед столиком отец Иван, высокий белобородый старик с епитрахилью, подзывал притихших заговорщиков одного за другим к себе. Каждый из них, смиренно подойдя к аналою, клал руку на крест и Евангелие и повторял за священником слова клятвы:

— «Клянусь пред святым крестом и Евангелием и перед благословенным богом оружием, что буду верно и самоотверженно служить народу и отечеству своему до полного его освобождения от ига агарянского…»

Стоя перед аналоем на коленях, заговорщики произносили высокие слова клятвы, целовали крест, Евангелие и меч и отходили, уступая место следующему.

Наконец клятву дали все, и церемония закончилась; отец Иван уже хотел было снять епитрахиль и убрать крест и Евангелие, но в это время трижды тихонько постучали в дверь. Все испуганно оглянулись. Учитель Андон на цыпочках подошел к двери и спросил вполголоса:

— Кто там?

— Это я, хаджи Йордан из Елены.

Облегченно вздохнув, учитель открыл дверь. В комнату вошли двое. Один — высокий благообразный старик с седой бородой, другой — помоложе и ростом пониже, полный, круглолицый, в новых, расшитых шнурами потурах, в суконном жилете и шелковой феске. Появление фески среди черных бараньих шапок вызвало некоторое замешательство, однако, поздоровавшись с вновь пришедшими, все успокоились.

Хаджи Йордан Борода еще раньше был посвящен в тайну заговора. Теперь он привел на это тайное собрание своего крестника, молодого чорбаджию из Елены, Йордана Кисьова. Любопытный чорбаджия сам пожелал стать заговорщиком и поддержать патриотическое дело.

С большинством заговорщиков Йордан Борода был знаком, а вот молодого Йордана, или, как его звали, Дачо, знали немногие — только слухи носились о нем, будто он был богаче самого Бороды.

— Познакомьтесь с моим крестником, — представил старик круглолицего чорбаджию, который все время суетился, не зная, что ему делать.

Велчо первым подал руку новичку, поздоровался с ним и неторопливо сказал, глядя ему в глаза:

— Милости просим, Йордан Кисьов, на наше сборище. Будь нашим братом и верным помощником в начатом нами деле.

— Спасибо, бай Велчо, за доброе слово, — ответил молодой чорбаджия и низко поклонился на турецкий манер, как было принято в те времена.

Велчо и прочие заговорщики задержали на нем пристальный взгляд. Действительно, этот молодой чорбаджия чем-то заметно выделялся среди всех остальных: и манеры его, и одежда были другими — изысканнее, с каким-то лоском. Когда молодой Йордан оборачивался или с кем-нибудь здоровался за руку, шелковая кисточка его фески начинала трепетать, извиваться.

— Йордан, — сказал наконец Велчо, — тебе известно, зачем мы тут собрались и что задумали делать?

— Известно, бай Велчо.

— Прежде чем приобщиться к нашему тайному, благословенному богом заговору, ты, Йордан, должен обязательно дать клятву, как это сделали мы все.

— Я готов, бай Велчо.

— Мы очень рады, но, прежде чем давать клятву, ты должен дать мне ответ на некоторые вопросы.

— Я готов, бай Велчо.

— Йордан, — торжественно обратился к нему Велчо, — согласен ли ты верой и правдой служить нашему делу или нет?

— Согласен.

— Готов ли ты пожертвовать своим имуществом и своей жизнью ради нашего дела?

— Готов.

— Можешь ли ты подготовить сотню крестьян для участия в нашем деле, одеть их и вооружить на свои средства.

— Да, могу.

— Подумай хорошенько, Йордан.

— Я уже подумал.

— Сможешь ли ты выделить из своих запасов харчи для пропитания нашего будущего войска и пожертвовать денег для подготовки его?

— Смогу.

— Подумай, Йордан.

— Я подумал.

Присутствовавшие чутко вслушивались в каждое сказанное им слово. Он не обнаруживал ни малейшего колебания и, отвечая на вопросы, не задумывался, как будто заранее упражнялся в этом.

— Нам, Йордан, предстоит большая работа, — продолжал Велчо. — Те, кто находятся здесь, и те, кто отсутствуют, но мысленно с нами, — все мы поклялись преданно служить нашему великому благородному делу. А потому, прежде чем раскрыть тебе, Йордан, нашу тайну, ты должен перед святым крестом, святым Евангелием и пред благословенным богом оружием дать клятву, что ты навсегда вступаешь в наше братство и становишься участником нашего заговора. Так вот, я еще раз спрашиваю тебя: согласен ты, Йордан, дать клятву или нет?

— Я уже сказал. Я согласен.

— Тогда подойди к аналою и повторяй все, что будет говорить отец Иван.

Йордан Кисьов подошел к аналою, опустился на колени у ног священника и, скрестив руки, обратил молитвенный взгляд на икону святой Богородицы. Его горящие глаза глядели открыто. Отец Иван покрыл его голову епитрахилью и стал произносить слова клятвы. Скрытый под епитрахилью молодой заговорщик громогласно и отчетливо повторял их. Закончив, он встал, троекратно перекрестился и трижды поцеловал по порядку крест, Евангелие и меч, затем повернулся к присутствующим и отвесил глубокий поклон. Молодой чорбаджия до того усердствовал, что даже запыхался. Подойдя к Йордану Бороде, он тихонько спросил:

— Ну как, крестный, хорошо получилось?

— Хорошо, Дачо. Поздравляю тебя.

Тем временем руководивший собранием Велчо, обращаясь к священнику, сказал:

— Отец Иван, прежде чем уйти, прими нашу общую клятву и благослови всех нас в этом святом месте!

Отец Иван встал перед собранием и широкими движениями руки перекрестил всех его участников. Принимая благословение, заговорщики склонили головы, как зрелая пшеница колосья.

— Да сопутствует вам успех в вашем святом деле, — сказал священник. — И да будет проклят каждый, кто вольно или невольно выдаст священную тайну! Да будет предан анафеме и проклят весь род его на этом и на том свете!.. Аминь!

— Аминь! — произнесли в ответ заговорщики и низко поклонились.

После этого все разместились вдоль стен на разостланных рогожках и повели деловой разговор.

Первым взял слово Велчо:

— Братья болгары, вы слышали, что сказал отец Иван, знаете, какое проклятие ждет каждого, кто дерзнет выдать нашу тайну. Так что мотайте на ус и будьте осторожны!

Велчо обвел всех глазами, подумал о чем-то и продолжал:

— Мы, братья, сумели сделать немало. Теперь нам следует собрать свое войско и снабдить его оружием, которым мы запаслись.

Он опять окинул всех пристальным взглядом, опять о чем-то подумал и продолжал:

— Лично я даю десять человек, десять моих учеников; я их одену и вооружу. Мой сосед Колю Гайтанджия тоже обещал выставить десять молодцов, в его одежде и с его оружием… Как говорится, по одежке протягивай ножки. Мы с Колю даем столько, сколько в наших возможностях. Кто из вас способен на большее, давайте.

— Приписывай от меня сто душ, Велчо, — неожиданно подал голос Йордан Борода, старый чорбаджия из Елены, сидевший со своим крестником возле Велчо. — Пиши сто душ, одетых, с оружием и с харчами.

Все ахнули от удивления.

— Хвала тебе, хаджи Йордан! — сказал Велчо и поклонился Йордану Бороде. — Сто душ, одетых, вооруженных и с провизией, — это немало. Спасибо тебе, хаджи Йордан, от имени всех заговорщиков, от всех болгар! Бог воздаст тебе по заслугам.

— Даю что могу, Велчо, — сказал хаджи Йордан. — Имей я то, что мой крестник, я бы дал больше.

Молодой чорбаджия весь побагровел, когда речь зашла о его богатстве.

— Кому больше дано, с того больше и спрашивается, — ответил Велчо и вопросительно посмотрел на Дачо.

Молодой чорбаджия опустил глаза и окончательно смутился.

— Крестник, — вмешался Борода, чтобы помочь Велчо, — у тебя больше батраков, чем у всех хозяев, вместе взятых. Если ты дашь хоть половину, и то будет предостаточно.

— Людей я дам. Люди у меня есть, — ответил Дачо. — А насчет одежды и харчей дело хуже: год выдался плохой, хлеб не уродился да и овцы не дали того, что в другие года — ни шерсти, ни шкурок.

— Что ты несешь, крестник? — усмехнулся старый чорбаджия. — Мы ведь оба из Елены, одно солнце греет наши поля — и мои и твои. Что у меня уродилось, то и у тебя. Разве не так?

— Всяк отвечает сам за себя, крестный, — обиделся задетый за живое молодой чорбаджия. — Нынче скотина моя наполовину передохла, от моих работников пользы никакой. Амбары мои оказались пусты, кадки для жиров и масла тоже наполовину пустуют. Вот и размахнись тут…

— Что ж, ладно, крестник, давай что можешь. Мы и половине будем рады, — продолжал Йордан Борода. — А потом, как освободимся, вернем тебе вдвойне и даже втройне.

— Как освободимся? Обещанного три года ждут! — ответил Дачо с лукавой усмешкой. — Тогда вы захотите — вернете, не захотите — нет…

Эти слова взбудоражили всех присутствующих. Людям не верилось, что перед ними тот самый человек, который только что бил себя в грудь и клялся верой и правдой служить народу. Как он смеет говорить сейчас подобные вещи?

— Ты забыл про свою клятву, Йордан! — напомнил ему Велчо. — Мы делаем серьезное дело, и хитрить тут никто не собирается. Взялся за гуж — не говори, что не дюж! И в обиду никого не дадим! Впрочем, ежели тебе жалко, можешь ничего не давать. Силой мы тебя сюда не тащили.

Молодой чорбаджия молчал, повесив голову.

Пожурив его еще немного, точно отец сына, Велчо сказал в заключение:

— Мы дадим тебе, Йордан, денек-другой на размышление, а потом ты сообщишь нам через своего крестного, сколько ты готов выделить людей, сколько одежды, провизии. Согласен?

— Согласен.

На улице уже рассвело. Церковное клепало звало к заутрене. Заговорщики один за другим перешли в церковь, поставили по свечке перед почерневшими от времени иконами, помолились и разошлись.

Дачо тоже перешел в церковь и, опустившись на колени у алтаря, долго молился, словно каясь в совершенном грехе. Наконец он встал, весь в поту от поклонов и молитв, и пошел к двери. У самого выхода он увидел в притворе Велчо Стекольщика и после минутного колебания нерешительно подошел к нему.

— Бай Велчо, я хотел у тебя кое-что спросить.

— Спрашивай, Йордан.

— Скажи мне, бай Велчо, ничего не тая. Этот твой заговор, он что, действительно стоит на твердом фундаменте?

Велчо вначале поглядел на него подозрительно, потом, положив ему на плечо руку, сказал:

— Да, на твердом, Йордан. — И, помолчав, добавил: — На таком же твердом фундаменте, на каком стоит этот храм божий!

Йордан остановил на нем пристальный взгляд. Его душу не покидало сомнение.

— А митрополит Илларион знает про это?

Велчо нахмурился:

— А при чем тут митрополит Илларион? Он ведь грек. А у нас наши болгарские дела.

— Разве он не должен благословить то, что мы задумали, бай Велчо?

— Обойдемся и без его благословения… Ты об этом не беспокойся!

Молодой чорбаджия повернулся было к двери, но опять задержался.

— А с нами пойдут и другие видные люди?

— Какие еще видные люди?

— Я слышал краешком уха, будто еще какой-то русский капитан состоит в заговоре. Это правда?

Велчо вздрогнул. Бросив на не в меру любопытного чорбаджию подозрительный взгляд, он ответил несколько сердито:

— О таких вещах не говорят, Йордан! Ты лучше подумай, сколько дашь нам людей. Да про одежду и харчи… А об остальном другие позаботятся. Ступай себе с богом!

Ответ пришелся Дачо не по нутру. Не подав Велчо руку, он круто повернулся и ушел.