У СУЛТАНА

Безупречно владея турецким языком, Георгий с неслыханной дерзостью ответил султану, что до тех пор, пока турки будут столь жестоко и бесчеловечно относиться к болгарам, от бунтовщиков им не избавиться.

Г. С. Раковский

Турецкий султан Махмуд Второй, великолепнейший из великолепных, мудрейший из мудрых, как его величали верноподданные и слуги, жил в роскошных палатах. Его дворцы, построенные из белого мрамора и чистого золота, сияли на Босфоре словно солнце, ослепляя простым смертным глаза.

— На всей земле нет человека богаче Махмуда Второго, — говорили слуги, проходя мимо дворца и отвешивая поклоны. — Один аллах на небе и пророк его Магомет — один Махмуд Второй на земле!

В Стамбуле было великое множество мечетей. Над ними, словно стрелы, устремившиеся в небо, торчали минареты. Могущество аллаха и султана прославляли бесчисленные муллы и дервиши.[56] Но как в отношении богатства, так и славы человеческое око ненасытно. Как ни восхваляли, как ни славили Махмуда Второго, ему все было мало. Поэтому он часто рассылал по улицам и площадям своих специальных глашатаев, чтобы они громогласно восхваляли султана и чтобы никем не было забыто его имя.

Эти «глаза и уши» Махмуда Второго рыскали среди народа, словно ищейки, и все, что видели и слышали, немедленно сообщали во дворец.

Паши и каймакамы вешали гяуров, поджигали села, сбывали на йесирбазаре рабов и рабынь, а «глаза и уши» выходили на улицы и площади, появлялись на базарах, в торговых рядах, в лавках и трактирах и без устали повторяли:

— Смотрите, как добр и справедлив Махмуд Второй… Он бросил в тюрьму десять пашей и одного визиря за то, что те истязали райю. Днем и ночью Махмуд Второй печется о народе. Пылинке не позволит упасть на его голову… Ах, как добр и справедлив Махмуд Второй! Пусть аллах дарует ему крепкое здоровье и вечную жизнь, чтобы под его сенью беззаботно и счастливо жилось райе!

Так «глаза и уши» славили своего повелителя.

Когда по Стамбулу поползли слухи о тырновском заговоре, Махмуд Второй не стал обращать внимания на это «гяурское дело». Но как только «глаза и уши» донесли ему, что в заговоре замешан какой-то русский офицер и что русское и другие иностранные посольства «ворчат» по поводу беспорядков в Турецкой империи, Махмуд Второй вышел из себя. Кто смеет говорить, что в его империи имеют место беспорядки? Разве на солнце бывают пятна? И Махмуд Второй созвал все «глаза и уши», состоявшие на службе при его дворе, и дал им наказ:

— Сейчас же бегите во все концы и, выведав, что говорят обо мне и о моем государстве, немедленно доложите!

Высочайшее повеление было тотчас же исполнено.

Действительно, в европейских посольствах открыто осуждали турок за их варварские порядки. О том, что в Тырнове вешают болгар, уже стало известно и в России и во всей Европе. На стамбульский дворец легла черная тень. Международный престиж Турции падал.

В это время в Стамбул был доставлен капитан Мамарчев.

Махмуд Второй поспешил распорядиться, чтобы арестованного передали русскому посольству, полагая, что тем самым на истории с заговором он ставит точку. Но события развивались не так, как хотелось султану.

Когда в русское посольство привели арестованного капитана, там были неприятно удивлены. Отношения между Россией и Турцией и без того были не так уж хороши, и случай с Мамарчевым только подливал масла в огонь.

Царский посланник принял арестованного с явным нежеланием.

— Вы, капитан Мамарчев, самовольно оставили свой пост, — сказал он. — Вы попрали все военные и гражданские законы, поэтому никакой помощи мы вам оказать не можем.

— И все же я русский офицер, ваша честь, и для вас не может быть безразлично, кто будет меня судить: русские или турки.

— В тот самый момент, когда вы, Мамарчев, покинули силистренский гарнизон, вы перестали быть русским офицером и русским подданным. У вас нет морального права надеяться на защиту законов, которые вами попраны.

— В таком случае я буду вынужден обратиться к его императорскому величеству, чтоб постоять за себя.

— Извольте. Но пока мы не можем взять вас под свою защиту, тем более освободить вас.

— Если вы не желаете меня освободить, — продолжал Мамарчев, — то хотя бы скажите турецким властям, чтоб они не спешили с вынесением приговора, пока не будет получен ответ императора.

Подумав немного, посланник ответил:

— Это в наших силах, но освободить вас из-под ареста нам не удастся. Пока не последует ответ от императора, вы будете находиться под надзором турок. Это все, что я мог вам сказать. Ступайте себе с богом.

Брошенный в грязный стамбульский застенок, закованный в кандалы, капитан Мамарчев провел в тяжелом, мучительном ожидании больше месяца. Освободят его или повесят? Защитит его десница императора или прошение будет отклонено? Примет царь во внимание его доблестную службу в рядах русской армии или он предпочтет забыть его славные подвиги?

Наконец долгожданный день наступил. Капитан Мамарчев был извлечен из мрачной тюрьмы и снова доставлен в посольство.

— Мамарчев! — начал посланник. — Пришел ответ его величества.

Посланник раскрыл папку, надел очки и монотонно-ледяным голосом прочитал:

— «Капитан Мамарчев не является нашим подданным. За его деяния мы не несем ответственности, поскольку он самоустранился от службы в нашей армии. Турецкие власти вольны поступать с ним так, как сочтут нужным».

Посланник закрыл папку и вздохнул. Продолжать разговоры не имело смысла. Такова была политика императора.

Капитан Мамарчев повернулся и с решительным видом покинул посольство. На улице его ждали турецкие заптии. Под усиленным конвоем его снова погнали в тюрьму. Капитан и заптии двигались по булыжной мостовой, и их шаги глухо отдавались в глубине узкой и кривой стамбульской улицы. Куда она вела, эта улица, на какую выходила дорогу — хорошую или плохую — никто сказать не мог. Будущее для капитана Мамарчева было темно.

Чтобы казаться великодушнее Николая Первого, Махмуд Второй распорядился пригласить этого загадочного героя к себе во дворец Чириган на краткую аудиенцию.

Капитан Мамарчев стал связывать свои надежды с этой встречей.

«Глаза и уши» султана, чтобы показать его доброту, трубили на всех перекрестках:

— Смотрите, как великодушен наш султан! Он соблаговолил принять у себя во дворце какого-то капитана, гяура, да еще бунтовщика.

И вот, побывав в нескольких тюрьмах, капитан Мамарчев попал во дворец Махмуда Второго.

Великолепие султана его верноподданные усматривали в великолепии и роскоши его дворца. Вокруг него зеленели благоухающие сады с тенистыми аллеями, по которым расхаживали золотые фазаны и павлины, с волшебными уголками, где днем и ночью журчали дивные фонтаны и роднички, где лилось чарующее пение всевозможных птиц.

Одетый в офицерскую форму, опоясанный драгоценной саблей, капитан Мамарчев гордо проследовал по мраморной лестнице и оказался под сводами султанского дворца.

Его ввели в просторный зал, стены которого были обиты шелком и украшены серебром. В нем стояла такая тишина, словно тут не было ни души. В действительности же за массивными шторами скрывались «глаза и уши» Махмуда Второго, призванные следить за каждым шагом капитана, слушать каждое его слово.

…Пускай себе смотрят! Пускай слушают!

Невидимая рука раздвинула шторы, и перед капитаном открылся другой, более просторный зал, весь озаренный солнечным светом, который лился откуда-то сверху, сквозь потолок. На стенах — ковры, на мраморном полу — тоже. В глубине зала под громадным балдахином восседал разодетый, как павлин, сам Махмуд Второй.

Огромная белая чалма его напоминала облако. Черное лицо султана блестело, как маслины. Руки терялись в шелках; по обе стороны от него были разложены пышные шелковые подушки.

— Великий государь! — согнулся в глубоком поклоне один из придворных. — По вашему высочайшему повелению во дворец прибыл судимый в Тырнове капитан Георгий Мамарчев-Буюкли. Благоволите ли принять его?

Султан кивнул головой.

Телохранитель бесшумно удалился. Минуту спустя капитан Мамарчев остановился перед балдахином.

— Капитан, — раздался хриплый голос Махмуда Второго, — это правда, что райе живется тяжело и что с нее изымаются слишком большие налоги?

Капитан Мамарчев растерялся. Он не ожидал столь прямого вопроса.

— Говори, говори, капитан, — настаивал султан. — Мои слуги подчас вводят меня в заблуждение, и я хочу знать правду.

— Ваше величество, — начал капитан Мамарчев, — если вы действительно хотите знать правду, я без колебаний вам ее открою.

— Говори, капитан!

— Ваше величество, райе действительно живется очень тяжело! Всюду царит нищета и бесправие. Вы должны положить конец бедственному положению болгарского народа.

Султан кивнул головой, и это еще больше воодушевило Мамарчева.

— Казни, совершенные в Тырнове, потрясли весь народ, ваше величество. Ваши чиновники слишком усердствуют: народ изнемогает под их гнетом.

— Так, так, — кивал головой султан, и чалма его тоже покачивалась из стороны в сторону.

Когда же капитан Мамарчев закончил, Махмуд Второй вздохнул и сказал в ответ:

— То, что я сейчас услышал, для меня новость, капитан. Спасибо тебе. Мне по душе честные и откровенные люди! Я люблю истину и справедливость. Я давно собираюсь дать райе равноправие и восстановить справедливость.

Султан говорил быстро и несколько сердитым тоном, словно отчитывал кого-то, однако капитан Мамарчев слушал его спокойно и внимательно.

— Ступай себе с миром, капитан, и не тревожься ни за райю, ни за себя! Я думаю обо всех! Живите спокойно и беззаботно под сенью нашего императорского величества. Волосок не упадет с вашей головы!

Закончив, Махмуд Второй хлопнул в ладоши, и появившиеся словно из-под земли телохранители встали по обе стороны капитана.

— Уведите его!

Отвесив поклон, телохранители указали капитану дорогу к выходу. Исполненный надежды — наконец его слова услышаны султаном — Мамарчев неторопливо покинул дворец.

Однако, к великому удивлению капитана Мамарчева, его опять вернули в тюрьму. А на другой день вместо желанной свободы он получил новый удар: ему сообщили, что его отправляют в Малую Азию и там, в Конье, он будет находиться в заточении.

— Как же так? — возмутился капитан Мамарчев. — Ведь Махмуд Второй был ко мне так внимателен и обещал справедливость! Почему же заточение? Может, тут какое недоразумение?

Все пожимали плечами.

— Падишах милостив, только вот чиновники у него плохие, — отвечали «глаза и уши». — Если бы это только от него зависело, он непременно выпустил бы тебя на свободу.

Капитан Мамарчев поглядел на них с удивлением.

— Подлецы! Вы думаете, я ничего не понимаю? Будьте вы прокляты вместе с вашим падишахом!

И, закованный в кандалы, капитан Мамарчев милостью добродетельного Махмуда Второго отправился в заточение в далекий малоазиатский город Конью.

Что касается другого заговорщика, Андона Никопита, то по благоволению султана Махмуда ему пришлось оплакивать свои дни в мрачных казематах Стамбула.

Таков был печальный конец памятного Велчова заговора.

Загрузка...