Папа, ты попал!

Глава 11. Максим

— Сначала ты приводишь в дом беспризорную девку, потом срываешь примерку, о которой я мечтала всю свою жизнь, а сейчас указываешь мне на то, чтобы я не вмешивалась в воспитание твоей дочери! Не многовато ли? — писк Миланы противно режет слух.

Она мельтешит перед моими глазами, пока я сижу за кухонным островком и отчаянно пытаюсь не обращать на неё внимания. Смотрю на дно стеклянного заварочного чайника, стоявшего на столе, и считаю в нём крупицы от заварки. Занятие куда более приятное, нежели чем вступать с этой психованной женщиной в диалог, который ни к чему хорошему всё равно не приведёт. Мы обменяемся "любезностями", как это обычно бывает, если разговор начинается с претензии.

— А что в этом такого? Я буду указывать, потому Вася — моя дочь, а тебя она пока не воспринимает. Если ей хочется спать со светом, значит не нужно ей запрещать. У неё всегда должен быть выбор, — прилетает от меня ответное замечание, как мне кажется вполне содержательно и даже вежливо.

Вижу как задел Милану или внешняя оскорбительность всего лишь очередная её маска. Подобных масок в её "гардеробе" не счесть, я уже и не знаю, когда эта девушка на все сто бывает искренней со мной.

— Как это не воспринимает? — выпучив свои глаза, она топает ногой. — Я выхожу за тебя замуж! Как мы собираемся дальше жить, если Василиса огрызается на меня всякий раз, стоит мне с ней заговорить!? Ей всего пять лет, а что будет дальше? Я не потреплю к себе такого отношения!

— Ты можешь орать на пол тона тише!? Тамара Александровна всё ещё здесь, — я пытаюсь быть лаконичным и тактичным, но сам едва ли не до хруста в костях сжимаю кружку в руке, наполняя её наваристым чаем. — И Вася уже спит!

— А мне плевать! Пусть Вася слышит!

Ну всё. Это уже ни в какие ворота не лезет. Если ей плевать, то мне и подавно….

Резко встаю из-за стола, размашистыми шагами приближаюсь к ней практически вплотную и хватаю за локоть. Вся напускная бравада заметно поубавила обороты, стоило мне разок её встряхнуть. Легонько, для профилактики. Милана знает, что я привык относительно спокойно переживать моменты конфликтов. Стараюсь не реагировать на гормоны и прочую лабуду, которой она в последнее время прикрывается. Но она также знает, что есть и такие моменты, когда я могу взорваться. Когда она переходит ту грань, когда я не могу уже спокойно реагировать — всё это связано с моей дочерью. Никому не дозволено что-либо говорить о ней, да ещё в таком тоне.

— А потом ты ещё удивляешься тому, что она на тебя огрызается? Так заслуживаешь! Ты не задумывалась почему Василиса нормально общается со мной? С Тамарой Александровной? Она ребёнок, Милана! — отпускаю её и Милана начинает пятиться от меня пока не упирается в стену. — Но в развитии ты недалеко от неё ушла. Зря ты возлагаешь надежды, что она бросится тебе на шею сразу после свадьбы! Я неоднократно предупреждал тебя, что нужно дать малышке время. Ей нужно привыкнуть к тебе, пообщаться нормально, а ты всякий раз включаешь мамку за каким-то делом! Только вот слишком рано! Довольно!

— Ну давай! — краснеет она, ещё немного и расплачется, судя по её дрожащему подбородку. — Давай, скажи это!

— Что ты хочешь услышать от меня?

— Что ты готов отменить свадьбу и отказаться от меня из-за того, что Василиса не принимает меня! — кричит она, впадая в истерику.

Если она думает, что я куплюсь на весь этот цирк, то зря.

Усмехнувшись, я лишь качаю головой и возвращаюсь за стол в надежде спокойно допить остатки уже остывшего чая.

— Зачем мне так говорить?

— Да потому что я чувствую, что тебе уже не нужна вся эта свадьба! Не забеременела бы я от тебя, не было бы никакого предложения, никакой свадьбы! Для тебя я как мешок с костями, которая вынашивает очередного твоего ребёнка! Не удивлюсь, если у тебя таких на стороне ещё тьма тьмущая, — как разъярённая волчица подбегает в мою сторону, семеня мелкими шажками. Милана наваливается на стол, вырывает из моих рук кружку, швыряет её в раковину и как ни в чём не бывало продолжает всматриваться в мои глаза. — Скажи, а эта твоя, якобы, сестра, она тоже беременна от тебя? Может, поэтому ты привёл эту замухрышку в наш дом?

В наш… Здесь нет ничего твоего…

— Так, всё! Хватит с меня! — долбанув кулаком по столку, резко приподнимаюсь я и иду в холл. Не хочу сорваться, а потом высказать ей всё, что о ней в данный момент думаю.

— Куда ты намылился? — плачет она, крича мне вслед.

— Подальше от твоих истерик! Они меня уже задолбали!

— Вот так всегда! Чуть что — и ты всегда убегаешь от меня! Ещё бы знать куда ты уезжаешь в ночь!

— Тебя это не касается!

Она что-то ещё буровит, но я уже не разбираю ни единого слова. Беру телефон, бумажник, ключи от машины и сваливаю к чертям собачьим. В такие моменты я обычно уезжаю в свою старую квартиру на пару часов, чтобы остыть, но вовремя вспоминаю, что там сейчас Надя.

Надя… Звездец…

Проезжая супермаркет также вспоминаю, что обещал завезти ей продукты. Как я мог забыть? С Миланой я скоро забуду и своё предназначение. А есть ли оно у меня вообще?

Через полчаса я уже стою в коридоре своей квартиры с двумя пакетами продуктов и всякой всячины в руках. Внутри темно, из гостиной доносятся звуки телевизора. Ставлю пакеты у прихожей и, тихонечко дойдя до угла комнаты, выглядываю из-за него одним глазом. Телевизор работает, а Надя тем временем спит, свернувшись калачиком.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Достаю телефон, смотрю на часы.

Одиннадцать часов. Я точно рехнулся, раз припёрся в такое время.

Иду в кухню, включаю свет и замечаю, что Надя уже успела сварганить борщ, что так привлекает меня своим видом и душистым ароматом. Стараясь оставлять без внимания то, как в моём брюхе начали взвывать волки от голода, я практически бесшумно разбираю пакеты и раскладываю всё в холодильник. Уже собираюсь по-тихому уйти, выключаю свет, но из-за угла на меня натыкается Надя, носом врезавшись в мою грудь. Я-то предполагал она ждёт меня, но если так, то для каких целей тогда она начинает громко визжать, совсем не щадя мои барабанные перепонки.

— Убирайтесь к чёрту! — верещит она, будто её режут тупым ножом, а потом как двинет коленом, точнёхонько попадая мне прямо между ног. Согнувшись в три погибели возле неё и скорчившись от невыносимой боли, я могу некоторое время лишь кряхтеть, пыхтеть и материться, окликая "её мать" на чём свет стоит. — Я вызвала полицию! Слышал? Вали отсюда! Нечего рассиживаться!

С горем пополам приподнимаюсь с колен, и не успеваю я опомниться, как мне моментально прилетает маленькими кулачками сначала по черепушке, а затем и по лицу.

— Получай! Небось, ты же и спёр мою сумку! А ну, козлина, покажи мне свою харю пропитую!

Я перехватываю её руку, дёргаю за неё с силой. На всякий случай разворачиваю её спиной к себе и прижимаю к груди, чтобы больше не распускала свои конечности.

— Надь, да успокойся же ты, — хриплю я ей на ухо и, слегка откинувшись назад, включаю в коридоре свет. — Это же я. Максим.

— Да хоть сам Господь Бог, это ничего не меняет! Отпусти меня, бандюган! — судорожно дышит она, не прекращая брыкаться, но вдруг замирает на месте. — Постой-ка, Максим? Максим! Да ну тебя! Чтоб мне провалиться! — она резко разворачивается и как только мы встречаемся взглядами, Надя ахает и в ужасе прикладывает ладошку к своему рту. — Оюшки ой! Пп-прости…

— Не страшно. Прилетало и больнее, — сдавленно произношу.

Я потираю скулу, куда прилетело, параллельно ощущая неимоверный дискомфорт между ног, что даже звон "бубенцов" стоит в моих ушах, если прислушаться. Удар у неё поставлен отменно.

— Я же подумала, что в квартире грабители. Думала, они выследили меня.

— Моя вина. Надо было позвонить, прежде чем заявляться в такое время.

Надя прочищает горло, я, наконец, выпускаю её из рук.

— Синяк, скорее всего, будет на щеке, — с досадой говорит. Она отходит от меня на пару шагов в сторону кухни, — Сейчас принесу лёд.

Пользуясь случаем, я изучающе прохожусь по ней с ног до головы. Моё сердце враз ухает и проваливается в пятки. Оно вдребезги разбивается об пол.

— Где ты взяла эту пижаму? — настороженно спрашиваю я, и чувствую как по причине эмоционального взрыва мои глаза наливаются кровью.

— Так в шкафу. Я постирала всё своё, — с застенчивой улыбкой на лице указывает она на сушилку в ванной, где вывешены её вещи. — Мне нечего было надеть, вот я и решила на время воспользоваться этой пижамой. Просто я тебя уже не ждала. Ты же не против?

Сам не нахожу настоящих причин своему негодованию, но внутри меня набирает обороты настоящий пожар.

— Против! Снимай! — надвигаюсь на Надю, практически дойдя до точки кипения, а она молчит и непонимающе моргает своими огромными янтарными глазами. — Сейчас же!

— У тебя как вообще со слухом? — крутит она у виска. — Я же сказала, что постирала все свои вещи! Или мне голой нужно расхаживать перед тобой?

— А меня не волнует! Я сказал снимай! И впредь больше не трогай эти вещи!

На глаза Нади наворачиваются слёзы обиды, при виде моего безумия. За каких-то полчаса неволей я умудрился оскорбить сразу двух человек.

Вздёрнув подбородок и расправив плечи, она резкими движениями сначала сбрасывает широкие штаны, оставаясь в одних лишь цветастых трусах, а потом избавляет себя и от верха, но под ним нижнего белья я уже не наблюдаю. Скомкав вещи, она швыряет их мне в лицо. Так-то лучше, иначе я так и пялился бы на неё, стоявшей во всей своей наготе. Совсем уже стыд потерял.

— Да подавись ты! — дерзко выплёвывает она, обнимая себя руками и скрывая свои прелести за ними. — Чтобы я ещё раз повелась на твоё мнимое радушие!

С этими словами она залетает в ванную и с грохотом закрывает за собой дверь.

Откинувшись на стенку, я сжимаю в руках эту самую пижаму, в которой раньше ходила по дому Марина. Я подношу её к носу и вдыхаю. Нет… Первые месяцы эта бездушная вещица ещё сохраняла насыщенность её аромата, но столько времени прошло…. Она уже давно ничем не пахла, но теперь я ощущаю как от неё исходит приятный цветочный аромат… Надя так пахнет…

Какой же я болван…

Психолог настоятельно рекомендовал мне избавиться от Марининых вещей… От всего, что напоминает мне её, чтобы раз за разом не возвращаться к прошлому.

И что я сделал? Избавился практически от всего, но самые значимые вещи до сих пор берегу как зеницу ока…

Но это всего лишь вещи. Всё, что мне по-настоящему дорого должно храниться в моей памяти, — твердил мне психолог. И он прав.



Надя выходит из ванной. На ней мокрые джинсы и влажная футболка. Сгорбившись, она выключает в ванной комнате свет и подходит к входной двери, которую я заслоняю собой.

— Спасибо за всё, Максим, но я лучше пойду, — не отваживается глянуть она на меня, а мне в который раз стыдно за себя и за свой безрассудный поступок.

— Ну куда ты собралась?

— Подальше от твоих истерик! — говорит она моими же словами и приставляет палец к своему горлу. — Они у меня уже вот где стоят! Дай пройти!