Паутина Шарлотты

4. Одиночество

Следующий день выдался дождливым и пасмурным. Дождь лил на крышу амбара и капал с карниза. Дождь лил на гумно и разбегался по нему ручейками, а ручейки стекались на дорожку, поросшую травой и чертополохом. Дождь струился по окнам кухни миссис Зукерман и хлестал из водосточных труб. Дождь поливал спины овец, которые паслись на лугу. Когда овцам надоело мокнуть под дождем, он медленно побрели по дорожке в овчарню.

Дождь расстроил все планы Уилбера. В этот день он надумал выбраться наружу и вырыть во дворе новую яму. Были у него и другие планы. День был спланирован примерно так: завтрак в шесть тридцать. Снятое молоко, корки, отруби, недоеденные кусочки пончиков, пшеничные оладьи с капельками кленового сиропа, картофельные очистки, остатки сладкого пудинга с изюмом и кусочки пшеничных хлопьев. Завтрак кончился в семь. Время с семи до восьми Уилбер собирался посвятить беседе с крысенком по имени Темплтон, который жил под его кормушкой.

Разговоры с Темплтоном, конечно, не самая интересная вещь на свете, но все же лучше, чем ничего.

С восьми до девяти Уилбер собирался поспать на солнышке.

С девяти до одиннадцати он решил рыть яму или канавку: если повезет, может, удастся откопать что-нибудь вкусненькое.

С одиннадцати до двенадцати хорошо бы просто постоять и понаблюдать за мухами на заборе, за пчелами в клевере и за ласточками в небе.

В двенадцать обед. Отруби, теплая вола, яблочная кожура, мясная подливка, морковные очистки, мясные обрезки, черствые кукурузные лепешки и сырные корки. Обед закончится к часу.

С часу до двух Уилбер планировал поспать.

С двух до трех он думал потереться об забор и почесать, где чешется.

С трех до четырех он собирался спокойно постоять в ожидании Ферн и поразмыслить о смысле жизни.

В четыре подойдет время ужина. Снятое молоко, солома, бутерброд, который Лерви не доел за обедом, кожица от чернослива, кусочек того, ломтик этого, жареная картошка, капелька повидла, еще немного того, еще немножко сего, кусочек печеного яблока, остатки фруктового пирога, приставшие ко дну противня.

Засыпая накануне, Уилбер обдумал все эти планы. Он проснулся в шесть, увидел, что идет дождь, и почувствовал, что он этого не вынесет.

— Я так хорошо все распланировал, и надо же было, чтобы дождь полил, — проговорил он.

Некоторое время он мрачно стоял в амбаре. Потом подошел к двери и выглянул. На рыльце брызнули капли дождя. В загончике было холодно и мокро. В кормушке на дюйм стояла вода. Темплтона нигде не было видно.

— Темплтон, ты там? — позвал Уилбер. Ответа не было. Внезапно Уилбер понял, что он одинок и у него совсем нет друзей.

— День за днем одно и то же, — запричитал он. — Я совсем еще маленький, у меня тут в амбаре нет ни одного настоящего друга, теперь еще дождь зарядил на полдня, и Ферн в такую погоду не придет. Да, да, правда! — и Уилбер снова заплакал, второй раз за последние два дня.

В шесть тридцать Уилбер услышал позвякивание ведра. За дверью под дождем стоял Лерви и перемешивал в ведерке Уилберов завтрак.

— А ну, поросенок, иди сюда! — сказал Лерви.

Уилбер не пошевелился. Лерви вылил все из ведра, соскреб со дна остатки и ушел. Он заметил, что с поросенком творится что-то неладное.

Уилберу не еда была нужна, Уилберу нужна была любовь. Ему нужен был друг — кто-нибудь, с кем можно поиграть. Он заговорил с гусыней, которая тихонько сидела в углу овчарни.

— Пойдем поиграем? — предложил Уилбер.

— Извини-извини, — сказала гусыня. — Сижу-сижу-сижу на яйцах. Их целых восемь. Надо, чтобы они были теплые как гренки-ренки-ренки. Мне нельзя никуда уходить, я не какая-нибудь там легкомысленная кукушка-болтушка. Когда я сижу на яйцах, мне не до игр. У меня скоро появятся гусята.

— А я-то думал, что у тебя появятся маленькие дятлы, — съязвил Уилбер.

Затем Уилбер решил попытать счастья с кем-нибудь из ягнят.

— Поиграй со мной, пожалуйста, — обратился он к одному.

— Не буду я с тобой играть, — ответил ягненок. — Во-первых, я не смогу попасть к тебе в загончик, потому что я еще маленький, и мне не перепрыгнуть через загородку. Во-вторых, поросята меня не интересуют. Что хорошего в поросятах? Даже меньше, чем ничего.

— Как это, меньше, чем ничего? — поинтересовался Уилбер. — Так не бывает, чтобы меньше, чем ничего. «Ничего» это уже предел, меньше уже не может быть. Это самый конец. Как это может быть, чтобы меньше, чем ничего? Если существует нечто, меньшее, чем ничто, тогда ничто это не ничто, это уже кое-что, даже если его совсем чуть-чуть. А если ничто это действительно ничто, тогда, значит, нет ничего такого, что было бы меньше, чем ничто.

— Замолчал бы ты, а? — сказал ягненок. — Иди сам с собой играй. Я с поросятами не играю.

Уилберту стало грустно. Он лег, прислушиваясь к шуму дождя. Вскоре он увидел, что по наклонной доске карабкается крысенок — для него эта доска была все равно что лестница.

— Темплтон, — позвал Уилбер.. — Пойдем поиграем?

— Поиграем? — переспросил крысенок, шевеля усами. — Поиграем. Я даже не понимаю, о чем ты говоришь.

— Ну, это значит, резвиться, развлекаться, бегать, прыгать и веселиться, — объяснил Уилбер.

— Я ничего таким не занимаюсь без особой нужды, — неприветливо отозвался крысенок. — Я предпочитаю тратить время на то, чтобы есть, грызть, выслуживать и прятаться. Я, может быть, и обжора, но не гуляка какой-нибудь. Сейчас, например, я намерен залезть в твою кормушку и съесть твой завтрак, если у тебя ума не хватает самому его съесть.

С этими словами крысенок Темплтон потихоньку пролез вдоль стены амбара и юркнул в длинный лаз, который он специально прорыл в Уилберовом загончике между входом и кормушкой.

Темплтон был большой проныра и все устраивал так, как ему надо. Взять хотя бы этот подземный ход: глядя на него, было видно, какой Темплтон хитрый и ловкий. Не вылезая наружу, он попадал из амбара прямо в свое укрытие под Уилберовой кормушкой. На зукермановской ферме у Темплтона повсюду были подземные коридоры и туннели, и он мог перебираться с места на место так, чтобы его никто не видел. Днем он обычно спал и появлялся только с наступлением темноты.

Уилбер посмотрел, как Темплтон юркнул в подземный ход. В следующую минуту он уже увидел, как из-под кормушки показался острый крысиный нос. Темплтон осторожно выбрался наверх и вскарабкался на край кормушки. Этого Уилбер уже не мог вытерпеть: мало того, что день такой мрачный и дождливый, так еще твой завтрак съедают прямо у тебя на глазах. Он знал, что Темплтон сидит там под дождем и что он промок до костей, но даже это не было ему утешением. Вскоре расстроенный, одинокий, голодный он бросился на навозную кучу и разрыдался.

Ближе к вечеру Лерви подошел к мистеру Зукерману.

— Мне кажется, с этим вашим поросенком что-то неладное. Он не притронулся к еде.

— Дай ему две ложки серы с патокой, — распорядился мистер Зукерман.

Уилбер и вообразить не мог такого ужаса: Лерви схватил его и силой заставил проглотить лекарство. Это был, наверное, самый кошмарный день в его жизни. Он думал, что больше не выдержит такого страшного одиночества. Сгустились сумерки, вокруг были видны лишь тени, да слышно было, как овцы жуют свою жвачку. Время от времени сверху, оттуда, где располагались коровы, доносилось позвякивание железной привязи. Представьте себе удивление Уилбера, когда из темноты его тихонько окликнул совершенно незнакомый голос. Голос был тоненький, но приятный.

— Хочешь со мной дружить, Уилбер? — сказал голос. — Я буду тебе хорошим товарищем. Я наблюдаю за тобой весь день, ты мне нравишься.

— Но я тебя не вижу, — проговорил Уилбер, вскочив на ноги. — Где ты? Кто ты?

— Я тут, — ответил голос. — Спи. Увидишь меня утром.