Паутина Шарлотты

9. Уилбер хвастается

Паутина на самом деле крепче, чем может показаться. Хоть она и соткана из тонких, легких волокон, ее не так-то легко разорвать. Тем не менее, оттого что в паутину каждый день попадают насекомые и бьются изо всех сил, в ней все время появляются новые Дырки, и когда их становится много, пауку приходится браться за починку. Шарлотта любила плести паутину в вечерние часы, а Ферн устраивалась неподалеку и наблюдала. В один из таких вечеров она услышала очень интересный разговор и оказалась свидетелем удивительного происшествия.

— Какие у тебя волосатые ноги, Шарлотта, — сказал Уилбер. Паучиха тем временем усердно трудилась над своей паутиной.

— Это неспроста у меня ноги волосатые, — отвечала Шарлотта. — У меня еще к тому же каждая нога состоит из семи частей: тазик, вертлуг, бедро, коленная чашечка, голень, плюсна и лапка.

Уилбер совершенно остолбенел.

— Неужели правда? — восхитился он.

— Да, да, именно так.

— Ну-ка, повтори, я с первого раза не все разобрал.

— Тазик, вертлуг, бедро, коленная чашечка, голень, плюсна и лапка.

— Вот это да! — произнес Уилбер, глядя на свои собственные пухленькие ножки, — мои-то ноги небось не состоят из семи частей.

— Ну и что, — сказала Шарлотта, — у нас с тобой и жизнь разная. Тебе-то не нужно плести паутину. Так что и ногами столько работать не приходится.

— Подумаешь, я бы тоже мог плести паутину, если бы захотел, — похвастался Уилбер. — Я просто не пробовал никогда.

— Ну что ж, давай посмотрим, что у тебя получится, — сказала Шарлотта. Ферн тихонько засмеялась. Она не сводила глаз с поросенка, и во взгляде ее светилась нежность.

— Хорошо, — ответил Уилбер, — ты меня научишь, а я сплету. Мне кажется, плести паутину очень интересно. С чего начинать?

— Набери побольше воздуху, — с улыбкой произнесла Шарлотта. Уилбер набрал полную грудь воздуху. — Теперь залезай как можно выше, вот так. — В одно мгновение Шарлотта оказалась на верхней балке над входом. Уилбер забрался на навозную кучу.

— Молодец, — сказала Шарлотта. — Теперь зацепляйся прядильниками, оттолкнись и давай вниз, а пока летишь, выпускай из себя нить.

Уилбер секунду поколебался и подпрыгнул. Он успел кинуть быстрый взгляд назад, чтобы посмотреть, не тянется ли за ним какая-нибудь веревочка для страховки, но судя по всему, сзади ничего такого не происходило, и в следующий момент он с шумом шлепнулся обратно. «Ф-ф-ф-р», — хрюкнул он.

Шарлотта так хохотала, что паутина ходила ходуном.

— Я что-то сделал не так? — спросил поросенок, придя в себя после падения.

— Да нет, все правильно, — сказала Шарлотта. — Ты старался, как мог.

— Я потом еще раз попробую, — беззаботно отозвался Уилбер. — Наверное, мне нужна веревочка, чтоб не падать.

Поросенок отправился в свой загончик. — Темплтон, ты здесь? — позвал он.

Темплтон высунул голову из-под кормушки.

— Ты бы не одолжил мне кусок веревки? — попросил Уилбер. — Мне нужно паутину сплести.

— Конечно, — ответил Темплтон, который всегда подбирал обрывки веревки. — Нет ничего проще. Рад буду помочь. — Он уполз обратно в нору, отодвинул с дороги гусиное яйцо и вернулся с куском грязной белой веревки. Уилбер внимательно осмотрел ее.

— То, что нужно, — заключил он. — Темплтон, будь добр, привяжи ее, пожалуйста, одним концом к моему хвосту.

Уилбер присел пониже, подставив Темплтону свой тоненький хвостик, загнутый колечком. Темплтон взял конец веревки, обвел его вокруг Уилберова хвостика и завязал на два узла. Шарлотта с восторгом взирала на происходящее. Как и Ферн, она по-настоящему любила Уилбера: на запах, идущий от его загончика и от несвежей еды, со всех сторон слетались мухи, которые были ей так необходимы. Шарлотта гордилась тем, что Уилбер не спасовал перед трудностями и готов еще раз попытаться сплести паутину.

Исполненный решимости и надежды, Уилбер снова взгромоздился на вершину навозной кучи. Крысенок, паучиха и девочка неотрывно наблюдали за ним.

— Смотрите все! — закричал он. Собрав все силы, он подпрыгнул и ринулся головой вниз. Веревка болталась позади, но толку от нее не было ни малейшего, поскольку Уилбер не сообразил, что второй конец тоже йадо к чему-нибудь привязать. Так что он шлепнулся со всего маху и сильно расшибся. Ему было так больно, что из глаз брызнули слезы. Темплтон ухмыльнулся, Шарлотта не двинулась с места. Через некоторое время она заговорила.

— Уилбер, ты не умеешь плести паутину и выкинь эту идею из головы. Чтобы сплести паутину, нужны две вещи, которых у тебя нет.

— Какие вещи? — грустно спросил Уилбер.

— У тебя нет прядильников и, кроме того, ты не знаешь секрета производства. Да ты не грусти, паутина тебе ни к чему. Зукерман кормит тебя досыта три раза в день. Тебе не приходится расставлять западню, чтобы добывать себе пропитание.

Уилбер вздохнул.

— Шарлотта, ты гораздо умнее и способнее, чем я. Это я так, просто хотел похвастаться. В следующий раз буду умнее.

Темплтон отвязал свою веревочку и потащил ее обратно домой. Шарлотта снова принялась плести паутину.

— Не расстраивайся так, Уилбер, — сказала она. — Паутину плести умеет не всякий. Даже у людей получается хуже, чем у пауков, хотя сами они, конечно, уверены, что делают это прекрасно. Они берутся за все, что угодно. Ты когда-нибудь слышал о мосте Куинсборо?

Уилбер отрицательно помотал головой.

— Это такая паутина?

— Вроде того, — ответила Шарлотта. — А знаешь, сколько времени у них на него ушло? Целых восемь лет. Господи, я бы с голоду умерла, если бы мне пришлось столько ждать. Да я за один вечер могу паутину сплести.

— А зачем людям этот мост Куинсборо — жуков ловить, что ли? — спросил Уилбер.

— Нет, — отвечала Шарлотта. — Они ничего там не ловят. Они просто шляются взад-вперед, думают, на другой стороне найдут что-нибудь получше. Стояли бы себе в середине моста, ждали бы спокойно, глядишь — что-нибудь хорошее и подвернулось бы. Но не тут-то было, люди вечно торопятся, скорей-скорей-скорей. Хорошо, что я оседлый паук.

— Что значит оседлый? — спросил Уилбер.

— Это значит, что большую часть времени я сижу на месте, а не болтаюсь по всему свету. Я умею отличать хорошее от дурного, и моя паутина — неплохая штука. Я сижу себе без суеты, спокойно выжидаю, оттого у меня и остается время для размышлений.

— Тогда, я, наверное, тоже вроде как оседлый, — сказал поросенок. — Правда, тут по округе мне, конечно, приходится бродить. Знаешь, где мне хотелось бы быть сегодня вечером?

— Где?

— В лесу. Я бы искал буковые орешки, грибы трюфели и вкусные корешки, разгребал бы листья своим чудесным крепким пятачком, бродил бы, принюхивался к земле, высматривал бы, вдыхал бы всякие там запахи, запахи, запахи…

— Запаха тебе и так хватает, — заметил ягненок, который как раз вошел в амбар. — Я отсюда твой запах чувствую. Ты у нас тут самый пахучий.

Уилбер опустил голову. В глазах у него блеснули слезы, Шарлотта заметила его смущение и сурово обратилась к ягненку.

— Оставь Уилбера в покое! — сказала она. — Он имеет полное право пахнуть, особенно если учесть его окружение. Тоже мне выискался — букет душистого горошка. Кроме всего прочего, ты перебил очень интересный разговор. О чем мы говорили, Уилбер, когда нас так грубо прервали?

— Я уже не помню, — сказал Уилбер. — Да ладно, все равно. Давай не будем больше разговаривать, Шарлотта. Мне что-то спать хочется. Ты иди, латай свою паутину, а я тут прилягу и буду на тебя смотреть. Такой вечер приятный! — Уилбер вытянулся на боку.

Над амбаром Зукерманов спустились сумерки, повсюду воцарилась тишина и покой. Ферн знала, что уже пора ужинать, но никак не могла уйти. Ласточки, бесшумно взмахивая крыльями, сновали взад и вперед и приносили еду для своих птенцов. Где-то через дорогу посвистывал козодой: ви-вить, ви-вить. Лерви сел под яблоней и закурил трубку. Животные почуяли знакомый запах крепкого табака. До Уилбера доносились трели ночной жабы, да время от времени хлопала кухонная дверь.

От всех этих звуков Уилберу становилось уютно и радостно, потому что он любил жизнь, а в летний вечер было так приятно сознавать себя частью огромного мира. Он лежал себе и лежал, но тут ему вспомнились слова старой овцы. Мысль о смерти настигла его, и он задрожал от страха.

— Шарлотта, — тихо позвал он.

— Да, Уилбер.

— Я не хочу умирать.

— Конечно, не хочешь, — Шарлотта старалась подбодрить поросенка.

— Мне так хорошо здесь в амбаре, — проговорил Уилбер. — Мне все тут нравится.

— Ну конечно, — сказала Шарлотта. — Нам всем гут хорошо.

Появилась гусыня и за ней семеро гусят. Они вытягивали тоненькие шейки и мелодично попискивали: ни дать, ни взять оркестр из крошечных трубачей. Уилбер слушал их, и сердце его переполнялось любовью.

— Шарлотта, — позвал он.

— Да, — отозвалась Шарлотта.

— Помнишь, ты обещала, что не дашь им убить меня? Ты это серьезно?

— Серьезней не бывает. Я не допущу, чтоб ты погиб, Уилбер.

— Как же ты меня спасешь? — спросил Уилбер, которого донимало любопытство.

— Я пока точно не знаю, — рассеянно ответила Шарлотта. — Я разрабатываю план.

— Ой, как здорово! — воскликнул Уилбер. — Ну и как, план подвигается, а Шарлотта? Ты уже далеко продвинулась? Дело идет? — Уилбер снова начал дрожать, но Шарлотта по-прежнему сохраняла хладнокровие и сдержанность.

— Все идет нормально, — небрежно произнесла паучиха, — работа над планом в самом начале, и пока еще он не вполне созрел, но я продолжаю его обдумывать.

— А когда ты его обдумываешь? — не отставал Уилбер.

— Когда свисаю вниз головой в верхней части паутины. Я всегда думаю именно в таком положении, потому что вся кровь приливает к голове.

— Как бы мне хотелось хоть чем-нибудь тебе помочь!

— Да нет, я одна справлюсь, — сказала Шарлотта. — Одной мне лучше думается.

— Ладно, — Уилбер не стал настаивать. — Только непременно скажи мне, если окажется, что я могу что-нибудь сделать, хоть самую малость.

— Ну что ж, — отозвалась Шарлотта. — Ты должен попытаться взять себя в руки. Тебе нужно как следует высыпаться и не нервничать. Не спеши, не мельтеши. Тщательно пережевывай пищу и обязательно все доедай, разве что Темплтону можешь оставить, чтоб он не сидел голодный. Прибавляй в весе и не болей, это и будет твоя помощь. Будь здоровым и бодрым и не вешай носа. Понял?

— Понял, — ответил Уилбер.

— Тогда ложись спать, — приказала Шарлотта. — Сон — это очень важно.

Уилбер поспешил в самый темный угол загончика и торопливо улегся. Он закрыл глаза. Через минуту он снова заговорил.

— Шарлотта, — позвал он.

— Да, Уилбер?

— Можно, я подойду у кормушке и посмотрю, все ли я доел за ужином? Мне кажется, уш меня там осталось чуть-чуть картофельного пюре.

— Хорошо, — позволила Шарлотта. — Но чтоб немедленно спать.

Уилбер помчался во дворик.

— Потише, потише, — сказала Шарлотта. — Не спеши, не мельтеши.

Уилбер умерил шаг и медленно побрел к кормушке. Он отыскал в ней кусочек картошки, тщательно его прожевал, проглотил и отправился обратно спать. Он закрыл глаза и некоторое время полежал молча.

— Шарлотта, — зашептал он.

— Да?

— А можно мне немножко молока? По-моему, в кормушке еще осталась на донышке капелька молока.

— Нет, в кормушке совершенно сухо, а тебе надо спать. И больше никаких разговоров! Закрывай глаза и спи!

Уилбер крепко зажмурил глаза. Ферн встала со своей скамеечки и пошла домой. Ее переполняли впечатления от всего увиденного и услышанного.

— Спокойной ночи, Шарлотта, — сказал Уилбер.

— Спокойной ночи, Уилбер!

Некоторое время стояла тишина.

— Спокойной ночи, Шарлотта!

— Спокойной ночи, Уилбер!

— Спокойной ночи!

— Спокойной — ночи!