Первые строки

Я помню фронт под

Ленинградом,

На маленьком клочке земли

Стоял наш взвод, а с нами

рядом

В болоте жили журавли.

Там, за полоскою несжатой,

Где чудом бомбы не рвались,

Их было шесть, худых, лохматых,

С рассветом уходящих ввысь

И прилетающих с закатом

В болото, в свой родимый дом.

Поблизости с жильем солдата

Уснуть спокойным можно сном.

И, отдохнув, перед рассветом

Взмывались ввысь под облака,

Как будто бы сказать при этом

хотели дружески:

— Пока!

Они войны не замечали,

Им, улетающим с утра,

Солдаты весело кричали,

Смеясь:

— Ни пуха! Ни пера!

Мы жили, как в одной квартире.

И грустно сделалось потом,

Когда однажды их четыре

Вернулось в свой родимый дом.

Всю ночь в тревожное затишье,

Не избежавшее войны,

Они курлыкали чуть слышно

Среди оглохшей тишины.

И вот теперь, сентябрь встречая,

Припомнив быль далеких дней,

Я долго взглядом провожаю

Летящих в небе журавлей.

Ему, примерно, было девяносто.

Он жил в кирпичном доме у горы,

Ходил он с палкой, одевался просто.

И был любимцем здешней детворы.

Общительный, он сказок знал немало.

Он помнил всё, что слышал на веку,

Мальчишки за четырнадцать кварталов

Послушать их сбегались к старику.

Забросив игры, позабыв про книжки,

С ним рядышком усевшись на курган,

— Ты расскажи, — просили ребятишки, —

Как от фашистов прятал партизан…

И он в десятый раз, а может быть, и сотый

Рассказывал мальчишкам о войне,

Как он скрывался в роще, за болотом,

В глухой, непроходимой стороне.

Как на лужайке вырыл он землянку,

Как раненых кореньями лечил.

Как в День Победы с дочкой-партизанкой

В самом Кремле награду получил.

Ребята за него в огонь и в воду,

Хотя старик едва ли это знал,

Но как-то, простудившись в непогоду,

Он слег в постель и долго не вставал.

Потом его в больницу положили.

И тут житья не стало докторам.

По десять раз мальчишки приходили

И в дверь стучались с самого утра.

Они не признавали расписаний,

Считая это ущемленьем прав.

И, требуя немедленно свиданий,

Послали почтой жалобу в горздрав,

Обиженные, с явным возмущеньем

Просили разобраться, как им быть.

Пришел ответ, что в виде исключенья

Всех мальчиков к больному допустить.

Когда они на цыпочках в палату

Входили в наступившей, тишине,

Старик узнал их: — Здравствуйте, ребята!

Спасибо, что пришли ко мне…

Я в Индии не был ни разу

Родившись на тихой Двине,

Но много слыхал по рассказам

Об этой прекрасной стране.

В далекие годы мальчишкой

Тайком, чтоб не видела мать,

Запрятав за пазуху книжки,

Хотел я туда убежать.

Проехал я два перегона,

Колеса стучали, звеня,

Но утром с подножки вагона

Кондукторы сняли меня.

А дома счастливая мама

Меня прижимала к груди:

— Мой маленький Васко де Гама,

Ведь все у тебя впереди.

Теперь я объехал полсвета,

Желанный повсюду был гость,

Но только вот в Индии этой

Мне быть до сих пор не пришлось.

Но знаю, что люди в Кашмире,

Чтоб музыкой скрасить свой труд,

С мечтою о счастье и мире

Советские песни поют.

Я знаю, индусы босые

На Ганге — священной реке

Душевные песни России

Поют на своем языке.

Их дети в Калькутте и Дели,

Покинув родительский дом,

Стремятся к единственной цели —

В Россию пробраться тайком.

И ловят под палубой в трюмах

Меж ящиков, сложенных в ряд,

Красивых, чумазых, угрюмых —

Чудесных индийских ребят.