Первые строки

ВСТРЕЧА

Алеша проснулся от отчаянного стука в окно. Вскочив с постели, он увидел за окном своего закадычного друга Павку, который нетерпеливо дергал раму. Открыв окно, Алеша спросил:

— Ты что, Павка?

Но Павка, недолго раздумывая, вскочил на подоконник и, заговорщицки прищурив глаза, зашептал:

— Мать дома?

— Нет!

— Вот и хорошо… Ох, Алеша, — продолжал шептать Павел, как бы боясь, что кто-нибудь услышит, — ты ничего не знаешь. Я сейчас скажу тебе такую новость, что ты просто обалдеешь. Вчера наша Оксана получила от Сергея письмо, в котором он пишет, что переведен в новую часть, где командиром твой отец и часть эта находится в нашей области — в Богданово, он что-то писал еще, но я не расслышал, вчера еще хотел к тебе бежать, да поздно было, а когда Оксана ушла сегодня в поля, я схватил конверт и к тебе. У тебя есть последнее письмо отца? Давай его сюда.

Алеша сорвался с места, подбежал к тумбочке, вытащил красиво выпиленную шкатулку и вынул сверху лежащий конверт, протянул его Павке.

— Вот видишь и на письме у Оксаны тот же номер. Значит, все верно. Ох, Алешка, ну что ты молчишь — действовать надо, ехать нужно к отцу.

— Что ты, Павка, а мать?

— Что мать, думаешь, мать не обрадуется, когда узнает, что к отцу ты поехал. — Павка стал рисовать перед Алешей заманчивые перспективы их поездки. — До района мы доедем на попутной. Нет, — Павка тут же отверг свой план, — пойдем пешком, причем лесом, чтобы нас не могли заметить и вернуть, а в районе, на вокзале возьмем билет и поминай как звали, а что касается денег, — тараторил Павка, — так у меня есть 30 рублей, на лыжи собирал.

— И у меня есть, — сказал Алеша, увлеченный блестящим Павкиным планом. Лицо его худенькое и бледное, покрылось румянцем, серые задумчивые не по годам глаза блестели. Вся его фигура выражала полную готовность действовать и как можно скорей.

— Ну вот и отлично, — просиял Павка, — я быстро соберусь и к тебе, а ты будь готов, — только тайна, полнейшая тайна, — и, вскочив на подоконник, он скрылся за окном.

Алексей заметался по комнате, схватил белую рубашку, которую он надевал только на пионерский сбор, и черные в полоску штаны. Он стал одеваться. Когда недолгие сборы были окончены, он вспомнил, что вчера мать говорила о дне рождения отца и хотела послать ему телеграмму с поздравлением. «Будет еще лучше — сам приеду. Но ведь подарок неужели нужен обязательно», — подумал Алеша и, что-то решив, выдвинул из-под кровати ящик, в который он складывал разные рамки, полочки, фигурки, которые он вот уже два года выпиливал, приготавливал к приезду отца.

Последняя работа его была танк, в открытом люке которого стоял танкист. Вот это подарок будет настоящий, мужской, не чета тому, какой подарила ему двоюродная сестра Люся в день рождения — платочек с вышитыми васильками. Правда, это тоже красиво, но все же не мужской подарок, и самое главное, как говорила мать, что подарок сделан своими руками. Алеша бережно завернул свой танк в бумагу и, взяв деньги, которые он копил на лыжи, задумался: все же нехорошо, что он уезжает, не сказав матери, волноваться будет. И так почему-то в последнее время она стала какая-то задумчивая. Однажды Алексей застал ее с заплаканными глазами и на вопрос: «Ты чего плакала?» — она сердито ответила: «Тоже выдумаешь — плакала. Чего мне теперь плакать? Пыль в глаза попала…».

Вбежавший Павка застал Алешу задумчиво стоявшим у стола.

— Ты что задумался, или решил не ехать? — обеспокоенно спросил он, боясь, что так здорово задуманный план сейчас рухнет.

Не прошло и несколько минут, как наши друзья, выскользнув из хаты, по закоулкам направились к лесу.

Было уже за полдень, когда ребята добрались до района. Там они думали сесть на поезд, который идет в областной центр.

— Ты, Алеша, сядь вот здесь, — весело командовал Павка, — а я мигом все узнаю.

Но через несколько минут он вернулся не таким уже веселым.

— Знаешь, Алеша, нам немножко не повезло. Местный поезд пойдет только вечером, а на прямой билет не выдают, — но увидев сразу потускневшие глаза своего друга, он затараторил: — Да ты не унывай, мы проводника упросим, нас посадят. Только ты не кисни. Пошли, сейчас подойдет поезд, я уже узнал.

Действительно, не успели они прошмыгнуть на перрон, как по радио объявили о прибытии поезда, а вскоре подошел и состав. Павка и Алеша начали уговаривать проводников посадить их, но все мольбы оказались напрасными, и когда остался последний вагон, они уже потеряли надежду, что их посадят.

Проводница, высокая, полная женщина, с черными сросшимися бровями, так пронзительно на них посмотрела, что у Алеши сразу засосало под ложечкой.

— Что еще тут болтаетесь под ногами, куда это я вас буду сажать? — говорила она густым басом.

Но Павка с таким жаром стал ей все рассказывать, а Алеша так умоляюще на нее глядел, что сердце ее не выдержало и мягкая улыбка осветила лицо.

— Вот что, ребята: посадить я вас посажу, но с уговором, чтоб были тише воды, ниже травы, а иначе высажу на первой остановке, — и, не став выслушивать благодарности мальчиков, впустила их в тамбур.

Через несколько минут паровоз дал гудок, и поезд медленно стал набирать скорость.

Проводница провела их в купе и, закрыв за собой дверь, сказала:

— Вот, друзья, теперь можно и окончательно познакомиться. Тебя, я знаю, зовут Алеша, ты едешь к отцу, а ты? — и, как показалось Павке, пронзила его таким взглядом, что он на какое-то мгновенье потерял дар речи.

Но тут вдруг осмелев, Алеша ответил за Павку:

— Это, тетенька, мы вдвоем едем к моему отцу, мне одному и не суметь добраться, а Павка, он смелый, он все может.

— Все, говоришь, может, а за себя ответить не сумел, тоже смелый.

Павка хотел что-то сказать в свое оправдание, но проводница опять перебила его.

— Зовут, ребята, меня Анна Никитична, сейчас чай будем пить, а за чаем поближе познакомимся, — и вышла в коридор.

Павка моментально повернулся к Алеше:

— Ну что, говорил посадят, посадили. Это кажется, что она сердится, а так, наверно, добрая. Все равно как бабка Анфиса, которая на пасеке закричит всегда, заругается, а уж без меда никогда не отпустит.

Вошедшая Анна Никитична прервала Павкины рассуждения.

— Давайте, мальчики, рассаживаться и будем пить чай. Ты, Алеша, вот здесь садись у окна, а ты, Павел, с другой стороны. Вот чай и бутерброды.

Алеша и Павка переглянулись и нерешительно стали садиться. Отказываться они не посмели: во-первых, Анна Никитична могла обидеться, во-вторых, они только сейчас почувствовали, как голодны.

Через некоторое время Павке и Алеше казалось, что они давным давно знают Анну Никитичну, и Алеша с неприсущей ему откровенностью стал рассказывать о себе, о матери и об отце. Анна Никитична обладала редким умением слушать, она поддакивала, кивала головой, вздыхала, а один раз даже пальцем слезинку смахнула с глаз. Когда Алеша закончил свой немудреный рассказ, она тяжело вздохнула.

— Да, хлопчик, вам с матерью нелегко было: и в неволе жили, и весточки нельзя было получить об отце, а теперь не едет долго, да там, может, еще работы много, хоть и окончилась воина 3 года тому назад. Вот через два часа будет Богданово — встретишься с отцом и наладится ваша жизнь. Вы тут сидите тихонько, а мне надо за работу приниматься.

Только закрылась дверь за Анной Никитичной, как ребята прильнули к окну.

— Смотри, Павка, все поля, поля, как у нас, а вот и лесок небольшой. Сейчас мать, наверное, вернулась, а меня дома нет, волноваться будет.

— Зато потом, знаешь, сколько радости у нее будет. Знаешь, Алешка, я поехал с тобой ведь не только потому, что ты мне друг, а еще и танки посмотреть. Вот приедем с тобой, а я и скажу: «Товарищ полковник, разрешите танки посмотреть», а он скажет: «Пожалуйста!» — и поведет нас все показывать.

— Так все и покажет, а может, это военная тайна.

— Ну, уж и тайна, а на Красной площади в Москве сколько народу смотрит, и нет никакой тайны, а ты — тайна. Что я, фриц какой-нибудь, что от меня скрывать надо.

Так за разговором друзья не заметили, как прошло время. Вошедшая Анна Никитична сказала:

— Через десять минут — Богданово. Будьте готовы. Я вам тут попутчика нашла, он поможет добраться.

Ребята вышли в тамбур, поезд стал замедлять ход. Сержант, невысокого роста, плечистый, подошел к ребятам:

— Вы будете моими попутчиками. Ну, давайте двигаться к выходу.

Мальчики распрощались с Анной Никитичной и пошли за сержантом.

— Дяденька, далеко нам идти? — спросил Павка.

— Не дяденька я тебе, а сержант Сидоров. Идти надо десять километров, но тут ходит автобус, и мы с вами доедем, только мне на две остановки дальше, но там в городке каждый покажет квартиру полковника Лузгина… Вам, ребятки, не приходилось бывать в Богданово? Жалко, что до прихода автобуса осталось пятнадцать минут, а то бы я вам его показал.

Ребятам, прожившим всю свою недолгую жизнь в деревне, Богданово показался очень большим городом, хотя они могли судить о его величине по центральной улице, которая начиналась у самого вокзала. Когда они подошли к автобусной остановке, автобус стоял уже на месте. Заняв место у окна, ребята пошептались и стали вынимать деньги, но сержант остановил их:

— Я уплачу за вас, а потом рассчитаемся.

Автобус стал наполняться пассажирами, преимущественно военными и женщинами, и через некоторое время тронулся. Опять замелькали знакомые картины: поля, поля, лесок — и вдруг как из-под земли выросли большие дома, автобус остановился на шоссе возле одного из таких домов.

Сержант Сидоров помог ребятам выбраться из автобуса и, пожелав всего хорошего, почти на ходу прыгнул в автобус. Пассажиры, которые вышли вместе с ними из автобуса, моментально разошлись, и пока ребята огляделись, возле них никого уже не было. Только у крайнего дома на песке копошились дети.

Павка, который все время храбрился, строил всякие предположения о встрече, почему-то притих, да и у Алеши как-то неприятно сделалось на душе.

— Знаешь, Павка, а вдруг это не отец, а другой какой-нибудь, — вот дело будет.

— Брось ты, Лешка, страху нагонять, как так не отец. Уж Сергей не станет писать попусту, раз отец, значит отец. Что мы стоим? Надо у кого-то спросить, в каком доме он живет. Пошли.

Павка направился к группе ребят, которые расположились на песке.

Подойдя к игравшим детям, Павка спросил:

— Кто из вас знает, где живет полковник Лузгин?

Все молчали. Самый старший, которому не было, наверно, и четырех лет, глубокомысленно засунул палец в рот и промычал что-то нечленораздельное.

— Пойдем, Павка, они маленькие, не понимают.

— Брось, не лезь, все понимают, — и Павка опять подступил к ребятам. — Вот ты, — сказал он старшему, — скажи, где живет полковник Лузгин?

Но мальчуган, посмотрев на сердитое лицо Павки, словно приготовился реветь. Лицо его перекосила гримаса, и громкое «а-а-а-а» раскатилось по улице, а за ним, как по команде, дружно подхватили рев остальные.

Павка и Алеша в испуге шарахнулись и бросились бежать. За угловым домом они остановились, посмотрели друг на друга и весело залились смехом.

— А ты, Павка, испугался?

— А ты не испугался? Если не испугался, так чего бежал?

— Ну, ты побежал и я за тобой. Надо не так действовать, Павка. Давай зайдем в подъезд, постучимся в дверь и спросим.

Мальчуганы так и сделали. Старушка, открывшая им дверь, подробно объяснила, где живет Ефим Кузьмич Лузгин. И когда Алешка услышал, что Лузгина зовут Ефим Кузьмич, как гора с плеч свалилась у него — значит отец. Между тем день подходил к концу. Алеша и Павка направились к дому, который указала им старушка.

Подойдя к дому и взойдя на второй этаж, ребята остановились у двери, на которой была прибита дощечка и золотыми буквами было написано: «Лузгин Е. К.». Алеша несмело постучал, но за дверью была тишина. Павка, который не привык долго раздумывать, заколотил по двери двумя руками. За дверью раздались быстрые шаги.

Высокая полная женщина открыла им.

— Вам кого?

Павка подтолкнул Алешу.

— Нам полковника Лузгина, — наперебой сказали ребята. — Он здесь живет?

— Живет он здесь, — усмехнулась женщина, посмотрев на растерявшихся мальчуганов. — Вам-то он зачем?

Павку как прорвало:

— Мы к Алешкиному отцу, — и, видя недоуменный взгляд женщины, пояснил: — Ну, вот Алеша приехал к своему отцу, полковнику Лузгину, — и добавил: — И я с ним, потому что друзья мы.

Женщина растерянно посмотрела на обоих и нерешительно сказала:

— Проходите тогда, — и пошла впереди ребят.

Павка с Алешей двинулись за ней. Они вошли в большую комнату, посередине которой стоял круглый стол, а вокруг стола стулья. Все они были в белых чехлах и сияли такой белизной, что если долго на них смотреть, начинало резать глаза.

— Садитесь, дети, я вас на одну минуту оставлю одних, мне надо позвонить по телефону Ефиму… Ефиму Кузьмичу, — сказала женщина и быстро вышла.

— Тоже сказала, — ответил как бы на свои мысли Павка: — садитесь, да разве на такие стулья сядешь — вмиг грязные будут. Здесь, наверно, на них никто не садится. Вот диван, давай присядем, а то неудобно стоять.

Но Алеша уже стоял около письменного стола и восхищенным взглядом смотрел на вылитый из бронзы танк, он даже дотронулся до него рукой, как бы погладил его.

Павка быстро обежал взглядом стол и толкнул Алешу в бок:

— Смотри-ка, а ведь это твой отец.

Действительно, на фотокарточке был Ефим Кузьмич, но не один, рядом с ним, положив ему руку на плечо, стояла женщина. Тоже одетая в военный костюм. Вглядевшись, Павка заявил:

— Это она, — и мотнул головой в сторону двери.

За дверью послышался шум. Ребята поспешно отошли от стола и сели на краешек дивана.

— Знаешь, Павка, давай уйдем отсюда. Не нравится мне здесь, можно ведь на улице подождать.

— Чего выдумал? Ехали, ехали, пришли наконец и теперь уйдем. Нет, ты просто дурной какой-то. Мне и самому не очень нравится здесь, но… Ведь не останемся же мы навсегда.

Вдруг резко зазвенел звонок, ребята от неожиданности вздрогнули. Вслед за звонком раздался голос:

— Кто меня здесь ждет, какие гости? Ты, Наташа, верно, соскучилась и решила меня обмануть.

Алексей с широко открытыми глазами привстал с дивана и, глядя на дверь, прижал руки к груди. Ему казалось, что сердце от волнения вот-вот выскочит.

Но женский голос что-то тихо сказал, и шаги прошли мимо комнаты. Настала тишина, Алеша опустился на диван.

— Пойдем, Леша, я не могу больше ждать, будь я на твоем месте, я бы уже… ой, я не знаю, что бы я сделал, но не стоял вот так, как ты, истуканом! — и Павка, схватив Алешу за руку, потащил к двери.

Они вышли в переднюю и пошли к двери, за которой раздавались возбужденные голоса. Павка и Алеша остановились.

— Ты говоришь, он не твой сын, приемный, — услышали ребята. — Это я давно знаю и верила до тех пор, пока не посмотрела на него — ведь это вылитый ты.

— Но ты можешь понять меня, — раздался мужской голос, — что я отвык от семьи, что у меня нет никаких чувств ни к ней, а тем более к сыну, которого я оставил совсем маленьким.

— Я не могу тебе верить: сегодня ты обманул ее, завтра точно так же случится со мной. И ты будешь уверять другую женщину, что никаких чувств у тебя ко мне не было, да даже дело не в этом. Я не хочу быть причиной горя. Сколько горя и слез мы видели на военных дорогах, сколько семей разрушилось от легкомыслия той или другой стороны, и я всегда осуждала это легкомыслие. И вдруг я оказалась причиной горя, выходит, что я поступила легкомысленно, поверив тебе на слово.

— Ты вообще любишь преувеличивать. Можешь быть спокойна, если не ты, так другая стала бы моей женой, а к семье я бы не вернулся. А скрыл я от тебя все потому, что боялся, что ты уйдешь.

— Ну ладно. А почему от нее скрыл? Боялся, что тебя по головке не погладят, боялся потерять свой авторитет?

— Знаешь, Наташа, мы с тобой зря ссоримся: что сделано, то сделано и старого не вернешь. Ведь все можно кончить мирно и тихо. Сына и жену я обеспечу. Вот и сейчас все объясним сыну спокойно, дадим денег, вещей.

— Не думаю, что женщина, которая столько лет тебя ждала, польстится на деньги и тряпки. Ты просто стал омерзительно гадким. Ты не только не переживаешь, но еще стараешься оправдаться.

Павка стоял и не верил своим ушам, он обернулся к Алеше и увидел, что Алеша прижался лицом к стене и плечи его вздрагивали от сдерживаемых рыданий. А потом, повернув лицо, все залитое слезами к Павке, сказал:

— Пойдем отсюда.

Павка молча взял его за плечи, и они пошли к двери, В это время из комнаты вышел полковник, он был чуть выше среднего роста, его продолговатое лицо можно было бы назвать красивым, если бы не маленькие, глубоко запавшие серые глазки, которые сейчас выражали полное смешение чувств.

— Алеша, — позвал он мягким, грудным голосом.

Алексей обернулся и, не скрывая слез, молча посмотрел на отца.

Полковник стремительно подошел к Алексею.

— Здравствуй, брат! Какой ты стал большой. Куда же вы направились? — но увидев залитое слезами лицо сына и его друга, который смотрел на него с острой ненавистью, сказал:

— О, да вы, наверно, слышали весь разговор, но мало поняли. Пошли, я все объясню.

— Нечего мне рассказывать, я все уже знаю, — и долго сдерживаемые рыдания прорвались наружу.

Глядя на Алешу, Павка испугался, ему еще никогда не приходилось видеть своего друга в таком состоянии.

Из комнаты почти бегом выскочила женщина и, обняв Алешу, зашептала:

— Все будет хорошо, малыш, все станет на свои места. Я уеду сегодня, и все будет хорошо, — жарко шептала она ему на ухо, все крепче прижимая к себе.

Павка почувствовал, что он вот-вот разревется, и стал потихоньку открывать дверь.

Алеша вырвался из рук женщины и голосом, в котором было столько горя, обиды и ненависти, почти в упор глядя на отца, сказал:

— Лучше б тебя убили, чем ты такой живешь!

И, не видя внезапно побледневшего отца, бросился к открытой двери, которую Павлик наконец открыл, и ринулся вниз по лестнице. А за ним, рискуя сломать себе голову, не разбирая дороги мчался его друг. Сзади раздавались крики:

— Алеша, Алеша, подожди!

Остановились они среди поля.

— Вот, Павка, запомни, нет у меня отца. И матери так будем говорить: ошиблись, мол; а если кому разболтаешь — конец нашей дружбе.

Павке, который привык командовать Алексеем, показалось, что за эти часы Алеша вырос и возмужал.