Плохая собака. Как одна невоспитанная собака воспитала своего хозяина

Пролог Вступая в круг

— Не пойму, дело во мне или все вокруг сошли с ума? — спросил я своего сорокакилограммового штурмана, чья лохматая голова в зеркале заднего вида напоминала «Мэрилин» Уорхола.

«Мне неловко говорить…»

Кажется, ей правда было неловко.

«Но дело в тебе».

— Мы что, пропустили поворот? Не вижу знаков.

«А я, — заметила она, — вообще читать не умею».

Хотите добрый совет? Если вам нужно срочно добраться в какое-то хитрое место, не настаивайте на том, чтобы я сел за руль.

В жизни есть очень мало такого, за что я готов поручиться. Но вот за то, что вы рано или поздно заблудитесь, когда я за рулем, ручаюсь головой. Безнадежно заблудитесь. Собьетесь с пути и будете смотреть из окна машины на уличные таблички, которые в густеющих сумерках выглядят так, будто написаны на незнакомом языке.

Однажды, в бытность свою самым невезучим в мире менеджером-консультантом, я колесил по Лондону на взятом напрокат Ford Fiesta вместе с партнером фирмы. После очередного идиотского поворота он повернулся ко мне и прямо спросил:

— Слушайте, кто вас нанял?

Окончательно разуверившись в хозяине, пятилетняя Хола, собака породы бернский зенненхунд, мой штурман во многих поездках, растянулась на заднем сиденье нашего неприлично маленького автомобиля и чуть слышно заскулила. Наверное, такой звук могла бы издать рассеченная ветром бабочка.

— Никакой помощи от тебя, — сказал я, глядя на серебристый ковер автострады Спрейн Брук и пытаясь отогнать плохое предчувствие.

«От тебя тоже. Ты не захватил сыр?»

«Если вы за рулем, — произнес парень на новостном радио 1010 Vince, — подумайте, не пора ли свернуть на обочину. Мы получили штормовое предупреждение. На дороге становится опасно».

Вряд ли опаснее, чем в городке Уайт-Плейнс, штат Нью-Йорк…

По сторонам автострады выросли торговые ряды — значит, мы примерно в получасе езды к северу от Манхэттена. Наконец, через полтора часа после выхода из дома, мы с Холой въехали на парковку клуба «Порт Честер», где десять минут назад должен был начаться тест «Собака — хороший гражданин».

Когда-то легендарная школа дрессировки «Порт Честер» действительно находилась в Порт Честере, но потом переехала в Уайт-Плейнс, однако название осталось прежним. Здесь занимаются чем угодно: приучают мохнатых студентов к будке, других натаскивают для участия в выставках… Пять лет назад Хола стала первым и единственным псом, которого выгнали из щенячьего детского сада. Дважды. Так что не будет ошибкой сказать, что моя собака — легенда в мире кинологов.

Хола — прекрасный, чистопородный трехцветный пес: сорок килограммов меха и еще больше оптимизма. Создание с истинно бродвейским духом, живущее исключительно настоящим моментом. Я все жду, когда моя девочка поднимется на задние лапы и произнесет речь, как на вручении «Тони»:

«О, я помню этот день! Я тогда была совсем еще щенком. Я лежала на подстилке перед телевизором, смотрела „Бетховен-3“ и думала: „Когда-нибудь я тоже так смогу!..“».

Однако, при всем моем уважении, я вынужден признать, что Хола — ужасная сука.

Грозовые облака из дымчатых стали маслянисто-черными, каждый квадратный сантиметр воздуха наполнился снегом.

— Хола, идем! — позвал я, открывая заднюю дверцу автомобиля.

Она выпрыгнула — но лишь потому, что нарезанной печенки в карманах моей куртки хватило бы на целый мясной магазин.

Надев на нее поводок, я запер машину и стал проверять, все ли необходимое в наличии: собачья лицензия, справка о прививке от бешенства, расческа для шерсти и — самое главное — внимание самой Холы.

Затем я принял классическую позу собачника: левая рука согнута, ладонь прижата к третьей чакре, спина выпрямлена, голос тих, как сама правда.

Выставив левую ногу вперед, я легко потянул Холу за собой и двинулся навстречу нашей судьбе.

О чудо — она пошла следом.

Шаг, еще шаг. Я возвел глаза к низкому небу. Джинсы свободно болтались на исхудавшем от стрессов теле. Если так дело пойдет и дальше, можно и вовсе в тень превратиться…

Мы съехали, как на коньках, по железному пандусу, прошли мимо щенка боксера, который смирно сидел перед вращающейся дверью, и я настойчиво потянул Холу за поводок, чтобы войти в помещение первым. Правду говорят: пусти собаку вперед, и всю оставшуюся жизнь будешь плестись позади.

— Хола, сидеть.

Сначала имя, потом команда.

Я подождал и добавил:

— Гррр.

Отвратительный звук, означающий «Я не шучу».

Хола села.

Я толкнул дверь, и мы увидели белый пластиковый бордюр, круглый ринг, собачьих тренеров и официальных наблюдателей с блокнотами. Наблюдатели смотрели на понурого пса, проверяя «Реакцию на другую собаку» (один из самых ужасных пунктов теста, № 8). Дюжина хвостатых участников жались к стене, не отводя от ринга глаз. Женщина-судья мерила шагами ковер из легкой резины, проверяя, не валяются ли где остатки лакомства после пункта «Поведение в семье».

Хола вошла в клуб следом за мной.

Думаю, в этот момент нас с ней посетила одна и та же мысль: «Мы дома», — достаточно было бросить взгляд на препятствия из досок наподобие тех, что встречаются на собачьих площадках, и разного рода приспособления для проверки ловкости.

За прекрасными золотистыми ретриверами и лабрадорами с вымученными улыбками следили хозяева. Похоже, все они собрались здесь только для того, чтобы хором спеть «Здравствуй, мир!».

Команда вольно: «Хорошо!»

Как мы тут оказались — величайшая собачья загадка.

Если бы год назад кто-нибудь сказал, что мы с Холой, находясь в здравом уме и твердой памяти, по доброй воле будем спешить на тест «Собака — хороший гражданин», одобренный Американским клубом собаководства, я бы решил, что этот человек объелся белены.

Тест СХГ, учрежденный в 1989 году, призван выявить темперамент и степень дрессировки собаки. Чтобы получить зачет, пес должен доказать, что умеет прилично вести себя в обществе других собак, спокойно реагирует на шум и прикосновения, может пройти сквозь толпу на длинном поводке, знает основные команды вроде «Сидеть», «Лежать», «Ждать» и «Ко мне» и не проявляет раздражения или страха, если хозяин отлучается на несколько минут.

Некоторым собакам для сдачи этого теста требуются лишь пара занятий и хорошая разъяснительная беседа.

Но не Холе.

Нужно быть слепым и глухим, чтобы не понять: с этим псом что-то не в порядке.

Конечно, я могу спокойно брать ее куда угодно. Я говорил, что она обожает мультфильмы студии «Пиксар»? Повиноваться моим командам для нее так же естественно, как дышать. Иногда я готов поверить, что она читает мои мысли. Ее стойки настолько филигранны, что по поднятым лапам можно ровнять высоту полок в шкафу, а когда она сидит в ожидании хозяина, со стороны может показаться, будто она медитирует. Иногда я привязываю поводок к перилам и ухожу на медицинские процедуры или навещаю матушку в Новой Вирджинии, а Хола сидит, как сфинкс, в фойе аэропорта, покорно дожидаясь команды вольно: «Хорошо! Умница».

Так? Ну, не совсем.

По правде говоря, год назад Хола не понимала ни одного слова, включая собственное имя. И друзья семьи, и случайные прохожие приветствовались всегда одинаково: оскалом и прицельным броском, после которого впору возбуждать судебный иск. Для нее было достаточно малейшего раздражителя: неосторожного жеста, улыбки, детской игрушки… Моя квартира напоминала пустырь с изгрызенной мебелью и собачьими погадками на всех доступных горизонтальных поверхностях. Прогулки превращались в пляски смерти, потому что Хола считала своим долгом кинуться на каждую обертку от сэндвича, на каждого шпица без поводка или на инвалида в коляске.

— Она не плохая сама по себе, — сказал однажды тренер, с которым мы консультировались. — Она просто… легковозбудимая.

Вообще-то для этого есть другое слово.

Однажды я спросил парня, который готовил полицейских собак:

— Почему она все время носится, бросается на людей и не слушает команд?

— Элементарно, — ответил он. — Вы ничего не знаете о собаках.

Ну да, конечно.

А ведь у нас было столько надежд — у меня и моей жены Глории. Мне до сих пор больно вспоминать, с каким материнским энтузиазмом мы перечитали всю Джин Дональдсон и Карен Прайор, не говоря уж о пособии «Ваш бернский зенненхунд» Шерон Честнат Смит. А как мы прочесывали магазины скобяных изделий в поисках «детских барьеров» для щенка! Глория выписала по почте клетку, специально сконструированную для зенненхунда — собачники называют их «корзинами», — и меня чуть не хватил удар, когда я понял, что размером она больше нашей Toyota Echo.

Мечты умирают после долгой агонии. Так случилось и с этой. Щенки — всегда головная боль, сколько бы они ни стоили, а за своего мы явно переплатили. Хола никогда не страдала от стеснительности. Можете спросить наших соседей. Сколько раз она помогала им облегчить сумки с продуктами! Как старательно метила каждую дверь! Время шло, но ничего не менялось.

В конце концов мы сдались, хотя не могли признаться в этом даже себе. У нас были свои представления о домашнем питомце, и эти представления разлетелись в клочья под зубами Холы. Мы уже не знали, кто из братьев — меньший. В нашем понимании хорошая собака делает свои дела на улице, всегда пребывает в добродушном настроении и не кусает людей — за редким исключением.

Теперь нам пришлось усвоить, что завести собаку, которая не гадит на паркет и не жаждет крови, — все равно что завести ребенка, который не задает вопросов.

И я прекрасно понимал возмущение жены.

Постепенно — я хочу сказать, далеко не сразу — мы отказались от мысли воспитать Холу, и она окончательно превратилась в зверя. После того как она искусала Глорию, некоторые благоразумные люди советовали нам ее усыпить, и, честно говоря, я не смог найти внятных возражений.

— Парень, да твоя псина просто бешеная, — сказал один из тренеров, к которому мы обратились с новой напастью: беспричинное рычание и внезапные укусы, в результате которых руки и ноги Глории украсились синяками и ссадинами. Последствия несложно было предсказать.

— Что случилось? — спрашивали жену коллеги в «Энн Тэйлор» и «Хоул Фудс», где она около года работала поваром.

— Собака покусала.

Взгляд глубокого сестринского понимания.

— Все в порядке, дорогая. — И дальше шепотом: — Необязательно его прикрывать. Есть люди, которые тебе помогут.

— Говорю же, собака покусала. Она правда ненормальная.

— Конечно, дорогая. Понимаем.

И перемигивание за спиной.

Само собой, это мужчина. И разве коллеги моей жены были так уж неправы? Где в это время был мужчина?

Так что я совершенно искренне говорю, что не виню Глорию в ее решении. В конце концов, она спасла жизни нам обоим — и мне, и собаке.

Она просто ушла из дому.

Глория — худощавая, чем-то похожая на птицу брюнетка с коротким каре, остреньким носом и круглыми очками, напоминающими донышки от молочных бутылок. Обычно она чуть заметно улыбается собственным мыслям, словно подслушивает какую-то забавную беседу. Голубые глаза лучатся светом, бледная кожа блестит, как дорогое масло, а что касается характера, то все мои приятели, едва познакомившись с Глорией, говорили одно: «Вау!»

Моя жена — профессиональная обольстительница. Я помню, как она заставляла рыдать целые толпы фанатов фолк-музыки в Ист-виллидже, и все благодаря бархатному голосу и остроумным импровизированным монологам. Я до сих пор жалею, что не записал один из них, посвященный смерти Фрэнка Синатры.

Еще Глория — виртуоз сольфеджио и может распознать по голосу любого исполнителя даже на самой плохой записи.

Люди любят ее, а те, кто не любит, просто не встречались с ней лично. Она — феноменально неконфликтный человек. Увы, пара лет мучений с собакой подкосили ее.

Глория решила выучиться на повара, недолго проработала по профессии и в конце концов уволилась, потому что карьера оказалась ненадежной, а платили слишком мало.

Но моя жена не впала в депрессию. Вдохновившись старыми выпусками «Школьного рока»[1], она записала несколько одноминутных «поваренных» песен: «Рецепт всего на свете» и «Перемешай овощи» в стиле «Рамоунз»[2], а также похабную «А ну-ка, покачаемся» — псевдоцерковное песнопение о разделке рыбы. Песни сопровождались анимацией о трех музыкантах-поварах по имени До, Ре и Ми.

Сайт Chefdoremi.com стал ее посланием миру — она до сих пор получает отклики.

Мне и теперь кажется, что Глория — гений, которому не удалось полностью раскрыть свой талант.

К сожалению, как многие «люди Икс», мы вспомнили о детях, когда заводить их было слишком поздно…

Судя по снегопаду за стеклянными дверями, здание клуба превращалось в большой сугроб. Я еще раз убедился в том, что все документы для прохождения теста на месте, каждый — в трех экземплярах.

Регистрационный номер Американского клуба собаководства — есть.

Справка о стерилизации — есть.

Возраст — почти шесть лет. По меркам бернских зенненхундов дама уже преклонного возраста.

— Вы вторые, — сказал ассистент. — Подождите, пожалуйста.

В глазах Холы ясно читалось: «Давай отойдем в угол, и ты еще раз объяснишь, чего от меня хочешь. И лучше с мясной нарезкой».

Пока Хола смирно сидела на месте, я мог наблюдать за тем, что происходило на ринге. Собаки как раз отрабатывали седьмой пункт теста — команду «Ко мне». Похожий на заводную игрушку пудель с явной неохотой полз к своему хозяину, будто ему на каждом шагу приходилось вытаскивать лапы из мазута.

«Видишь, Хола? — прошептал я. — Никакого стиля».

«Да у этого пуделя сердца нет, — согласилась она одними глазами. — Как его вообще на ринг выпустили?»

Первые десять лет брака, не считая того месяца, который я провел в реабилитационном центре (вообще не помню, как туда попал), я старался воздерживаться от спиртного.

Остановите меня, если я уже рассказывал эту историю.

Потеряв работу сценариста на телевидении, я вернулся в бизнес-колледж в качестве консультанта по менеджменту. По долгу службы мне приходилось бывать в самых отдаленных уголках страны, и я нередко останавливался в отелях. Однажды вечером я полез в мини-бар за диетической пепси и вдруг подумал — а почему бы не разбавить ее «Капитаном Морганом»?

Так что я достал бутылку и вытащил пробку…

Теперь-то я понимаю, что между трезвостью и воздержанностью такая же разница, как между женитьбой и порнографией. Или между яблоком и циркулярной пилой.

К чести Глории, она осталась со мной, даже когда я опустился на самое дно. Она оставалась со мной и Холой до тех пор, пока мы не начали Невероятное предприятие Взаимного лечения, и лишь тогда ушла.

К этому дню я прозрел. В одной из кантри-песен Глории есть такие слова: «Теперь ты свободен, как бродячий пес, и, будь я тобой, я бы тоже потеряла себя».

Чтобы обрести себя, мы с Холой ринулись вперед вместе. Мы прошли через ужасающий собачий лагерь в Зеленых горах Вирджинии, через толпу дрессировщиков, через тренинги по послушанию, через бесконечные выставки, где были представлены все породы… Мы познакомились со множеством удивительных людей — ведущей заводчицей бернских зенненхундов, национальным лидером по дрессировке, лучшим автором книг о собаках и даже с главой программы «Собака — хороший гражданин».

Не нужно быть специалистом по биологии, чтобы понять: я просто пытался заменить пристрастие к спиртному на пристрастие к собаководству — в этом, собственно, и заключалась главная цель Взаимного лечения. Однако, оглядываясь назад, я склонен окружать наше предприятие более романтичным флером: мы пытались вернуть Глорию. Я почему-то вбил в голову, что, если наш четвероногий демон выполнит невыполнимое и сдаст тест СХГ, это каким-то волшебным образом снова соединит нашу семью.

Честно говоря, Глория не знала о моей задумке; я сам не знал сперва.

Зато Хола — я уверен — знала.

Мы как раз отрабатывали команду «Сидеть», когда от судейского стола отделилась грузная фигура ассистентки. Тяжело дыша, к нам приблизилась пожилая женщина в красной фланелевой рубашке. Ее лицо напоминало панораму Уайт-Плейнс: такое же серое, плоское и предельно функциональное.

— Хола? — уточнила она.

— Да.

— На СХГ? Не на «Собаку-терапевта»?

— На СХГ.

— Тогда вы следующие. Возьмите поводок. Еду нужно оставить за пределами круга. Готовы?

Я взглянул на свою мохнатую спутницу, которая, лукаво склонив голову набок, ответила мне взглядом:

«Весь мир — анекдот, так почему бы не посмеяться напоследок».

— Готова, девочка?

«Шутишь? — И она по моей команде поднялась на лапы. — Я родилась готовой!»

Итак, мы вступили в круг…