Плохая собака. Как одна невоспитанная собака воспитала своего хозяина

1 Чистая порода

Если вы хотите купить чистопородного пса, все, что я могу вам сказать, — «Удачи!». Вы почти гарантированно не найдете породистую собаку, если принадлежите к унылому миру тех, кто даже не подозревает, что творится за кулисами выставок. Чистопородные собаки классифицируются по степени соответствия некому абстрактному образцу — Идеальному Экземпляру. Именно этим занимаются судьи в Вестминстере или в «Победителях шоу»[3] — сверяют физиологические характеристики и темперамент собак со стандартом, который золотыми буквами высечен в их сердцах (а также записан в правилах Американского клуба собаководства).

Лично я вижу в этом что-то от Платона. Как и в его «Государстве», чем больше вы отдаляетесь от абстрактного идеала, тем больше приближаетесь к реальности.

У заводчиков есть специальный термин для обозначения породистых собак — и вы обязательно с ним столкнетесь, если будете удачливы. Заводчики называют их «годная кровь». В мире дог-шоу кровь так же важна, как качества парня, за которого вы выдаете свою единственную дочь.

Глория всегда хотела собаку. Она выросла бок о бок с огромным сенбернаром по кличке Алекс, который избегал других собак (у него явно были проблемы с социализацией), зато обожал Глорию — впрочем, как и все мы. Благодаря ему она и привязалась к большим собакам.

Я сам не раз засматривался на бернских зенненхундов. Однажды я услышал: «Это Джордж Клуни среди псов», и в этом действительно есть доля истины.

Само слово «зенненхунд» звучит интригующе. Уж на что не люблю огромных зверюг, но и я был очарован бернцем, который повстречался нам на перроне в Беннингтоне, штат Вермонт. Клянусь, он улыбался! Это красавец важно прошествовал возле моих ног и плюхнулся на землю с шумным тантрическим дыханием, которое мне теперь прекрасно известно. Зенненхунды дышат так, словно пропускают через себя все негативные вибрации мира.

Хозяин пса оказался дружелюбным парнем. Естественно, Глория тут же забросала его вопросами.

— Понимаете — сказал он задумчиво, — зенненхунд — это член семьи. К нему нельзя относиться просто как к питомцу. Нужно открыть ему сердце.

Слушайте, раскрасьте меня под зенненхунда!

Глория утверждает, что заручилась моим согласием выбрать собаку самостоятельно. Когда я пытаюсь воскресить в памяти те доисторические времена, меня настигает приступ склероза, но мне противна сама мысль о том, будто я не участвовал в процессе. Позднее жена объяснила, что просто хотела завести себе подружку. Я бывал дома очень редко — даже когда был дома, если вы понимаете, о чем я.

— Я хочу щенка, — сказала однажды Глория просто так.

— Да пожалуйста, — ответил я теоретически. — Какой породы?

— Бернского зенненхунда. Они ужасно милые.

— Ты хочешь такую же громадину, что мы видели в Вермонте?

— Ну что ты, — соврала жена и не покраснела. — Самки гораздо меньше.

— Вот и славно, — гипотетически согласился я, с треском открывая новую пачку чипсов.

В те благословенные дни я, как и множество менеджеров, клерков и прочих дураков, пребывал в заблуждении, что маленькие собаки более приспособлены для содержания дома. Глупее не придумаешь. На первый взгляд крупные псы доставляют куда больше хлопот, но в действительности почти все они ленивы и неповоротливы. А вот маленькие собаки очень скоро начинают напоминать того противного коротышку, который задирал вас в средней школе. Только с клыками.

Как можно догадаться по названию, породистые псы как-то связаны с заводчиками чистопородных собак. Это отдельная песня. Прежде чем передать щенка на воспитание, они, заводчики, заставят вас пройти проверку серьезнее, чем при поступлении в Гарвард. По крайней мере, экзаменационная комиссия Гарварда не приходит к вам на дом.

— Как дела? — спросил я Глорию по телефону, сидя в номере «Мариотта» и наблюдая, как с шипением наполняется ванна.

— Так себе, — ответила жена.

— Что на этот раз? Мы не знакомы с Биллом Клинтоном? Не выступали в «Американском идоле»?

— Двор. У нас нет огороженного двора.

— Господи, мы живем в Нью-Йорке. Здесь ни у кого нет двора.

— И у нас никогда раньше не было зенненхунда. Это тоже проблема.

— Все когда-то бывает в первый раз, — разозлился я. — Мы что, должны купить его в зоомагазине?

Повисла неприятная пауза, во время которой мы раздумывали, откуда берутся щенки в зоомагазинах. Если вы никогда не слышали о «щенячьих фабриках», я лучше не буду разрушать ваши радужные иллюзии жестокой правдой. Просто вспомните самую грустную песню, которую вы когда-либо слышали, и мысленно добавьте лай в качестве бэк-вокала.

— Я уж и не знаю, — сказала Глория. — Понимаешь, они заставили меня написать заявление на четырех страницах и выдали список литературы. Я поклялась кормить собаку только натуральной печенью. Получить ипотеку проще…

— Слушай, чем так уникальна эта собака? Это просто глупая животина.

— Я должна идти, — вдруг прервала меня жена. — Второй телефон звонит.

Только положив трубку, я вспомнил, что у нас нет второго телефона.

В конце концов Глория нашла в Рочестере заводчицу, которая согласилась поделиться с нами чистопородным щенком зенненхунда за какие-то две тысячи долларов. То, что она была заводчиком далеко не первого разряда, выяснилось лишь несколько лет спустя, когда я упомянул ее имя в беседе с владельцем чемпиона-сенбернара за кулисами Вестминстерского дог-шоу в Мэдисон-сквер-гарден.

— Заботьтесь о щенке хорошенько, — сказала заводчица, облизнув губы.

Что ж, по крайней мере, это была не «щенячья фабрика». И мы все равно не видели других вариантов.

Согласно моим представлениям о браке, раз в год я должен был сказать жене твердое «нет» (даже если в душе был согласен). Таким образом я доказывал самому себе, кто в доме хозяин. У меня возникло желание прибегнуть к этой традиции, когда мы с Глорией переступили порог кухни в большом загородном доме той самой заводчицы и я услышал за спиной тяжелый глухой звук — что-то вроде «БУМ». Обернувшись, я с ужасом увидел за сеткой задней двери — к счастью, закрытой — омерзительного йети, который колотил когтистыми лапами на высоте шести футов, намереваясь выломать дверь и приступить к своей кровавой работе.

Кажется, я взвизгнул и схватился за Глорию. А в следующую секунду заводчица сделала самое идиотское, что только можно было сделать в этой ситуации.

Она открыла дверь.

Йети шлепнулся на четыре лапы, рысью подбежал ко мне, продемонстрировав дружелюбный оскал, затем перевернулся на спину и замолотил лапами в воздухе, будто крутил педали невидимого велосипеда.

Единственная причина, по которой я не сгреб жену в охапку и не помчался на электричку до Нью-Йорка, — то, что меня парализовало от страха.

— Подойдите, не бойтесь, — сказала заводчица (ее звали Флоренс).

— П-подойти? — Меня трясло.

— Почешите ему животик! Ну же, почешите ему животик!

Я привык к сюсюкающему тону а-ля «продавщица японского универмага» (люди обычно именно так обращаются к собакам), только когда сам стал его за собой замечать.

— Да вы шутите, наверное, — выдавил я.

— Смотри, какой ласковый! — чуть не пропела Глория, которая уже присела на корточки рядом с этой зверюгой и запустила пальцы в густые белые кудряшки на бочкообразном брюхе. — Конечно, мы почешем животик, обязательно почешем… (У собачников быстро появляется привычка повторять все по два раза, потому что им в принципе не приходится много говорить.)

В это время на кухню ворвались четыре или пять йети размером поменьше и принялись носиться вокруг с явной целью сбить меня с ног. Решив, что самым благоразумным будет переместить центр тяжести, я присел рядом с Глорией и наконец рискнул прикоснуться к собаке.

— Это Белль, — познакомила нас Флоренс. — Производитель. Я привезла его из Швейцарии.

— Сколько он весит? — спросил я.

— О, всего ничего! Около ста двадцати. Совсем исхудал, бедняга. Остальные — сучки. Мои милашки.

Пока я размышлял, как вольно собачники обращаются со словом «сучка», одна из них плюхнулась на пол рядом с Глорией и замерла, моргая. Никогда не видел такого усталого взгляда.

— Она больна? — спросила жена.

— Это мать. Она истощена. В помете было шесть щенков.

Тишина. Чудо Рождения. С-с-с…

Без сомнения, бернские зенненхунды — эффектные собаки. Немалая часть их привлекательности заключена в трехцветном окрасе. Грудь и нижняя часть туловища Белля были покрыты белоснежным мехом — таким же, как на морде и кончике хвоста. Остальная шерсть была насыщенно-черного цвета, за исключением нескольких рыжих пятен на щеках и передних лапах. Бернцы считают, что собаки этой породы носят на груди перевернутый швейцарский крест, но, как и Туринская плащаница, он открывается лишь истинно верующим.

Беллю нельзя было отказать в дружелюбии. Наша сила в наших слабостях. Если бы бернцы знали, как они заблуждаются…

Оглядываясь назад, я понимаю, что заводчица просто играла с нами. Забавлялась, вернее сказать.

Мы заполнили кучу бумаг, подтверждающих, что намерены приобрести уникальную собаку, требующую первоклассного ухода, но при этом с нас взяли обязательство стерилизовать ее из-за крупного изъяна в породе. Мы также дали слово, что никогда не бросим ее, не сделаем стрижку, не будем кормить «Альпо», «Майти догом» или подобной гадостью, не позволим ей пропускать занятия в щенячьем детском саду, не будем принимать психотропные вещества, не станем свидетелями Иеговы и не вступим в Гильдию киноактеров. Это вам только кажется, что я преувеличиваю.

Я никак не мог отделаться от ощущения, что, если перечитаю эти бумажки повнимательнее, обязательно найду где-нибудь приписку мелким шрифтом: «Мы с Глорией пошутили. Ха-ха! Флоренс». Сейчас я могу поклясться, что думал в тот момент только о двух вещах. Во-первых, что все эти бумажки не имеют никакой юридической силы в обычном суде. Во-вторых, что когда я наконец уведу Глорию из этого ужасного места, то первым делом скажу ей: «Дорогая, понимаешь, дело не в тебе. И не в собаке. Дело во мне…»

Когда я уже почти продумал речь, чтобы пойти на попятную, Флоренс сделала классическую подлянку собаковода. Она спросила:

— Хотите посмотреть на щенков?

— Нет, — сказал я.

Флоренс провела нас в заднюю комнату, посреди которой был устроен вольер из сломанных картонных коробок и старых газет. В вольере находились большая миска с водой и шесть крохотных пятинедельных апокалипсисов, ждущих возможности разрушить чью-нибудь жизнь.

Если вы никогда не видели щенков бернского зенненхунда, можете считать себя везунчиком. Они обладают паранормальной способностью разжижать мозг невинных людей.

— Хотите подержать? — спросила Флоренс.

— Нет, — сказал я.

Флоренс выбрала особенно умилительный пухлый экземпляр и показала, как нужно покачивать щенка на левой руке, чуть прижимая к себе и одновременно гладя правой ладонью маленькое кудрявое тельце. Оно все состояло из урчания.

— Милашка, правда.

Это был не вопрос.

Краем глаза я заметил щенка, пьяными зигзагами ползающего по всему загону. Щенок разбрасывал газеты и пытался прогрызть дыру в стенке, в то время как его задние лапы произвольно отплясывали какой-то народный мексиканский танец.

«Господи, — помнится, подумал я. — Что с ним случилось?»

А случилось с ним то, что, вернувшись в Рочестер три недели спустя, мы забрали с собой именно его.

Мою мать, шотландку по происхождению, Чудом Рождения не удивишь: ей довелось испытать его целых три раза. По ее утверждению, она с первого взгляда на младенца могла определить, что из него вырастет.

— Твой брат был чудесным малышом, — говорила она мне много раз. — Очень спокойным и послушным. Я всегда знала, что он особенный.

Дайте мне прочный бумажный пакетик.

— А твоя сестра с самого рождения была бунтаркой. Чуть что — сразу в драку. Она и сейчас… гм… весьма упорно отстаивает свое мнение.

Здесь было бы уместнее другое слово.

— А я? — спрашивал я, уже зная, что не услышу ничего хорошего.

— Ну, — обычно говорила она с таким безнадежным видом, словно ей только что сообщили, что ее любимую овцу закололи на ливер. — Не хочу обманывать… — Она приготовилась врать без малейшего стеснения. — Ты был сложным ребенком. Слишком чувствительным, с постоянными перепадами настроения. Тебя сложно было чем-то заинтересовать. Я уже начала бояться, что у тебя этот… синдром дефицита внимания. Ты словно решил, что мать тебе не нужна. Не хотел доверить мне заботу о себе.

Большинство заводчиков считают, что у собаки с самого рождения есть характер, точнее темперамент, и стараются подобрать хозяина ей под стать.

Вам нужен помощник для работы на ферме? Ищите серьезную собаку — такую, чтобы была и сосредоточенна и энергична.

Хотите, чтобы питомец приносил вам пульт от телевизора и грел колени во время вечернего выпуска новостей? Выбирайте безынициативного и не особенно сообразительного пса.

Собираетесь заняться зоотерапией в доме престарелых? Присмотритесь к умному и послушному щенку, которого нелегко вывести из себя.

Хотите прирожденного лидера, невосприимчивого к боли, выдающегося, как Этель Мерман[4] в ее лучшие годы, и при этом считающего команды унижением собачьего достоинства? Давайте скажем Холе «Хола» и посмотрим, что будет. О понимаю, эта псина специально дождалась пары настолько невежественной, что им даже не пришло в голову ознакомиться с результатами теста на темперамент! Собаководы делают его в возрасте семи недель — всего несколько простых действий: положить щенка на спину, пошуметь у него над ухом, оставить на месте, а самому уйти. Таким образом выявляется склонность к лидерству (в идеале — отсутствует), восприимчивость (в идеале — средняя) и дружелюбность (в идеале — повышенная).

Флоренс делала Холе тест. Я видел у нее в руках бумаги с результатами. По какой-то странной причине она не дала нам с ознакомиться с результатами.

— Из этого щенка получится отличный пес для зоотерапии, — сказала она. — Выдающийся темперамент.

Если эта женщина ломала комедию сознательно, гореть ей в аду.

Впрочем, это уже неважно. Сейчас я даже рад, что мы были такими идиотами. Другие покупатели оказались сообразительнее, раз не взяли Холу, но, будь мы подготовлены чуть лучше, мы бы тоже ее не выбрали. Мы бы к ней на пушечный выстрел не подошли. И что бы с ней тогда было?

Обратный путь осложнился бураном, который внезапно обрушился на Рочестер и в полдень оставил город не только без солнечного света, но и без электричества. К счастью, у Флоренс обнаружился генератор, иначе мы вообще не смогли бы разглядеть щенков.

Дорога до дома заняла восемь часов. Глория вела машину, а Хола извивалась и поскуливала у меня на коленях, пока я не открыл довольно странный способ ее успокоить.

Три слова: Современное христианское радио.

И воссиял небесный свет.

— Наверное, со стороны кажется, будто мы совершили глупость, — сказал я Глории, пока мы блуждали возле скал Итаки. — Но я хочу, чтобы ты знала: у меня чувство, что это отличная идея.

Не знаю, откуда взялась такая сакральная уверенность, мне она в принципе несвойственна, но я говорил правду. Хола наконец успокоилась, из колонок раздавались христианские песнопения, буран остался позади, а суммарное обаяние нашей семьи на глазах удвоилось.

Мне даже ни разу не пришло в голову выпить, пока мы намертво не застряли в пробке на мосту Генри Гудзона.