Плохая собака. Как одна невоспитанная собака воспитала своего хозяина

2 Щенок

Покупая собаку, вы покупаете трагедию. Купив Холу, мы купили фарс.

Всю первую ночь она скулила так горестно, что в конце концов я открыто последовал ее примеру. Книги по собаководству предупреждали нас, что разлука с матерью дастся малышу нелегко — Хола провела восемь недель, лежа в большом клубке братьев и сестер и вдыхая запах материнского тела. По сравнению с этим холодный деревянный пол, снег за окном и пара заторможенных белых великанов по соседству казались ей явным регрессом.

К счастью, у собак память короче пяти минут. У них каждый день — День сурка. Уже на следующее утро наш трехцветный шарик приветствовал рассвет тем, что широко зевнул, потянулся, величественно взмахнул хвостом с белой кисточкой (как я понимаю, примерно таким же движением Харон поднимает весло, проплывая по Лете), продемонстрировал белоснежные зубы в оскале, который очень жизнерадостные люди могли бы счесть улыбкой, и немедленно приступил к делу, которое стало главным развлечением Холы на следующие несколько лет: проснулся сам — разбуди хозяина!

С самого первого дня, если я валялся в кровати, а где-то в Западном полушарии уже вставало солнце, Хола закипала чувством вселенской несправедливости. Сперва она скулила, потом принималась бегать вокруг кровати. Если это не помогало, она вспрыгивала мне на грудь и принималась исполнять любительский вариант ча-ча-ча.

— Выглядит так, будто она пытается выпроводить тебя на работу, — сказала Глория. — Это мило.

— Мило — неуместное слово.

— Ты же знаешь, собачий корм недешевый, а наша малышка такая практичная.

— Практичная — неуместное слово.

— Ой, смотри, она тащит твои ботинки!

Днем Глория оставалась одна. Она могла спать до полудня и часто именно так и поступала. Но разве я не имел права на пару бонусных похрапушек субботним утром, если у меня не было особых планов или похмелья? По мнению Холы, не имел.

Позже я узнал, что для бернских зенненхундов нехарактерно выдумывать себе задания и досконально выполнять их, не интересуясь, нужно это кому-нибудь или нет. Это — выносливая северная порода, не приспособленная для того, чтобы сторожить хозяйство или приносить убитую дичь. Зенненхунды — мускулистые, обожающие снег звери, с большим трудом поддающиеся воспитанию. Они были выведены швейцарскими молочниками специально, чтобы возить в магазин тележки с молоком. Так что, если вы видите зенненхунда, который не тащит по городу побулькивающий бидон, можете быть уверены, что в глубине души он несчастен.

Так как Хола оказалась жаворонком, а моя жена была закоренелой совой, каждое утро мы начинали со взаимного культурного шока (я и Хола, разумеется). Ей выпала честь стать не просто первым псом, которого я купил, но и первым псом, которого я близко узнал. До появления Холы если я приходил к друзьям или на пикник, где были собаки, то старался держаться в стороне — с познавательной точки зрения это примерно то же самое, что смотреть рекламу с выключенным звуком.

Мы с Глорией тоже стали для Холы первыми близко знакомыми людьми (Флоренс не в счет). И, несмотря на наши дипломы престижных вузов и теоретически больший объем мозга, она очень быстро усвоила, что нас потрясающе легко дрессировать…

Наверное, можно сделать и больше ошибок в воспитании четвероногого, чем сделали мы. Можно, но трудно.

Взять, к примеру, приучение справлять свои дела на улице. Погадки в углах квартиры — недостаток воспитания, а не характера. На этот случай у нас был разработан целый план. Стоило Холе предупреждающе зажмуриться, как мы хватали ее, выносили на улицу, около часа пританцовывали рядом с ней под мокрым снегом или дождем, наконец сдавались и несли обратно в дом — разумеется, чтобы моментально получить впечатляющую кучку. Все это сопровождалось актерской ухмылкой, как бы говорящей: «Спасибо, что принесли меня в дом, ребята. Я уже начала замерзать».

— Это смешно, — сказал я однажды. — Она не поддается дрессировке.

— Напротив, — возразила Глория, которая в этот момент заказывала новый ковер в интернет-магазине. — Мы приучили ее ходить на ковер. В смысле, теперь она гадит только на него.

— Что значит — мы приучили?!

— Понятия не имею. Наверное, дело в том, что в этот раз ты не хлопнул в ладони, когда мы вынесли ее на улицу.

Я говорил, что каждый раз, когда ваш пес облегчится, вам нужно реагировать, будто он получил Оскар?

— Ну вот что, я не собираюсь аплодировать собачьим какашкам. Послушай себя.

— Я только хотела сказать, что ты непоследователен в дрессировке.

— Еще как последователен, — сказал я, открывая очередную бутылку пива. — Я последовательно злюсь. Не понимаю, за что нам такие пробле…

— Она хорошая девочка. Ей просто нужно немного помочь.

В этот момент наша так называемая хорошая девочка изучала «Полночные воды» Норы Робертс. Очень увлеченно. Она уже отгрызла обложку и уверенно приближалась ко второй главе. Судя по всему, книга пришлась ей по вкусу.

Вскоре после этого Хола приступила к коварной кампании по превращению меня в лифт. На самом деле зенненхунды не всегда такие огромные. Первую пару месяцев жизни они размером примерно с арбуз. Глядя на это безобразие, Глория даже придумала мне новое прозвище: Холеватор.

Мы жили на втором этаже, так что, пока Хола была маленькой, я таскал ее на улицу на руках. Повзрослев, она требовала таких же почестей. Стоило нам приблизиться к лестнице, как она усаживалась на верхнюю ступеньку и поднимала на меня горестный взгляд мерцающих карих глаз. Сдвинуть ее с места не было никакой возможности.

Пока я спускал ее и поднимал обратно, она крутила головой по сторонам, словно маленький перископ, всем своим видом демонстрируя восторг первооткрывателя. В эти моменты она была счастлива. Впрочем, по мере того, как ноша увеличивалась в весе, я все чаще задумывался о том, чтобы сходить к массажисту и попросить вправить позвонки. В конце концов Холеватор прекратил работу.

Холу это не смутило: у нее уже был наготове план Б.

Заключался он в изменении ее ночных привычек. Зенненхунды спят очень чутко, беспокойно постанывая во сне, или же ночь напролет слоняются по квартире в поисках невидимых коров, которые без их бдительного присмотра тут же убегут в лес. Когда Хола была еще щенком, мы с Глорией разделили обязанности: жена обязалась приучить собаку к лотку и сделать все необходимые прививки, а я взял на себя кормежку и общий уход. В результате именно меня Хола выбрала для своей диверсии.

Начать с того, что к двум годам она завела привычку посреди ночи запрыгивать на кровать и укладываться между мной и женой. Поразительно, что по прошествии трех лет Глория так и не смирилась с этим.

— Она не должна спать с нами в кровати! — возмущалась жена.

— Конечно не должна.

— Это ты ее поощряешь.

— Неправда! Я сплю. Как я могу ее поощрять?

— Ты улыбаешься во сне. И это вводит ее в заблуждение.

На самом деле, если кто и улыбался во сне, так это Глория — пусть и еле заметно. Я всегда считал, что это прекрасно отражает ее характер.

Стоило нам с женой лечь, как Хола устраивалась на полу с моей стороны кровати. Весьма правдоподобно изображая похрапывание, эта зверюга выжидала удобного момента. Кто не знает, зенненхунды дремлют с полуприкрытыми глазами — причуда анатомии, приписываемая двойному веку и наследственному пороку под названием «эктропион», — так что определить, когда они спят, а когда притворяются, трудно, а в нашем случае — невозможно.

Как только мы с Глорией засыпали, Хола рывком плюхалась на кровать и ложилась посередине, что отнюдь не радовало мою дражайшую половину.

— Она что-то против меня имеет, — наконец пожаловалась Глория. — Это раздражает.

— А по-моему, это очень мило. Ты ей нравишься.

— Напротив. Я поняла, чего она добивается.

— Чего?

Глория смерила меня возмущенным взглядом, который прекрасно был мне знаком:

— Ты все равно не поверишь.

— А ты попробуй скажи.

Через пару ночей она все-таки призналась. Я лежал в кровати, потягивая «Элефант» с солодом и листая Агату Кристи; Глория клевала носом, но продолжала поглаживать Холу, лежавшую у нее на ногах.

— Знаешь… она пытается выпихнуть меня из постели, — вдруг услышал я. — Да, спихнуть на пол.

— Не говори ерунды. Просто она большая и все время ворочается.

— Ты проводишь с ней кучу времени. Она ждет удобного случая. Я порчу ей всю картину.

— Перестань, — рассмеялся я. — Что за глупости. Она тебя обожает.

— Она хочет выгнать меня из постели. Это часть ее генерального плана.

— Какого еще плана?

— Она собирается стать хозяйкой в доме. Эта маленькая сучка. О, я ее хорошо изучила. Вылитая Бонни Уэльс из средней школы. Наверняка у нее где-нибудь припрятан дневник, и она там пишет по ночам: «Сенатор и миссис Хола Кин»… Всю ночь выпихивает! Какой кошмар…

— Слушай, тебе надо выспаться. Это просто собака. Она не такая умная.

— О, достаточно умная, — возразила Глория. — Достаточно.

Затем она смерила меня взглядом, в котором, как мне показалось, было простое любопытство.

— Марти, сколько ты сегодня выпил?

— Не знаю. А что?

Пауза.

— Почему бы тебе не заняться йогой по утрам? Тебе вроде бы нравилось.

— Иногда я прямо чувствую порыв заняться. Но потом ложусь на диван, и все проходит.

Ха-ха. Да я с него и не встаю…

У Глории всегда была наготове новая придумка: йога, вегетарианство, косметические процедуры, промывание кишечника. Список идей все удлинялся. Мне казалось, что это даже мило.

Ни черта это было не мило… По ночам я часто просыпался от всхлипываний, но, думая, что это продолжение какого-то странного сна, переворачивался на другой бок.

Считается, что, беспокоясь о чем-то, мы притягиваем неприятности в свою жизнь. В таком случае я только и делал, что притягивал неприятности. Пока Глория занималась стряпней, а Хола строила планы по завоеванию мира, я пытался продать свою первую книгу. Я писал ее во множестве разных отелей с одинаковым названием «Мариотт» — по утрам, забывая обо всем на свете, прежде чем перевоплотиться в консультанта фармацевтической компании и приступить к дневным обязанностям. Отдел, на который я работал, притворялся, что помогает клиентам принимать важные стратегические решения, а те притворялись, что верят. Дни тянулись бесконечно, вино лилось рекой, и каждая страница приближала книгу к развязке, а мою карьеру — к краху, не обещая ничего взамен.

Собственно, эта книга и привела нас на Манхэттен, в многоквартирный дом в районе Вашингтон-хайтс. Я устроился в рекламное агентство, которое обещало удобный график и меньше командировок, Глория нашла себя в кулинарии, а Хола была немедленно избрана на пост мэра верхней части Вест-Сайда.

Прекрасная жизнь. Идиллия.

И в этот момент с крыши самой высокой башни нам на головы обрушились тысячи голубей.