Плохая собака. Как одна невоспитанная собака воспитала своего хозяина

7 Кладбище благодарности

Если вы хотите понять, почему пьете, просто остановитесь на минуту, и реальная жизнь заявит о себе.

Первый человек, с которым я заговорил на собрании — низенький опрятный господин с галстуком-бабочкой и тягучими интонациями, — сказал мне:

— Долгое время не будет никаких улучшений. Вам много раз покажется, что дела идут даже хуже, чем прежде. Это не так, просто у вас обострится внимание к мелочам. Только не отступайте за шаг До чуда.

Моя подруга Аманда, бывшая чемпионка страны по троеборью, которую наркотики довели до эпилептических припадков и подгузников для взрослых, невесело подвела итог:

— Добро пожаловать в джунгли!

Зависть…

Неудачи…

Разочарования…

Торо говорил, что большинство людей живут в тихом отчаянии. Это он еще не пробовал играть на африканских духовых инструментах. Я кажусь неблагодарным?

Неблагодарность… Когда вы оказываетесь в реабилитационном центре или присоединяетесь к программе «Двенадцать шагов», вам советуют начать вести «Книгу благодарности». Каждый день. Кроме этого нужно делать еще много чего — по одному «шажку» в день, — но для таких, как я, эта проклятая книга становится камнем преткновения.

— Ну же, — сказал Кларк однажды утром, когда я категорично заявил ему, что мне не за что быть благодарным. — У всех есть что-то хорошее в жизни.

— Исключение. Приятно познакомиться, — ответил я, ткнув в себя пальцем и невесело подумав, что указываю прямиком в никуда.

— Ммм… Здоровье?

— Я чувствую себя куском дерьма.

— Ладно, — сказал Кларк; он это уже проходил: все новички, только-только присоединившиеся к обществу, напоминают болванчиков в шортах. — У тебя есть квартира. Собственная квартира в Манхэттене, в лучшем городе на Земле.

— Я ее ненавижу. Она слишком темная.

— Как насчет работы?

— Ну конечно! Великое дело — рассказывать людям, как торговать в Интернете. Я служу дьяволу.

— А жена?

— Она чудо, — признал я. — Но она несчастна.

— Почему?

— Она не может найти работу и целыми днями просиживает с гитарой в задней комнате. То есть она пытается не унывать, но я-то вижу, чего ей это стоит. Ей нужна встряска. Что-нибудь действительно хорошее.

— Гм… — сказал Кларк. — Не удивлюсь, если она тебя бросит.

— Может, не будем об этом?

— О’кей. Итак, ты поступил в Йельский университет, писал для нескольких известных журналов, даже был номинирован на «Эмми». Получил степень магистра управления бизнесом, издал пару книг, зарабатывал в год шестизначную сумму. У твоих родителей нет болезни Альцгеймера, у тебя на шее не сидят полдюжины безработных братьев. Господи, ты ладишь с родственниками жены. Ты нашел в себе силу оторваться от бутылки, и ты даже не страшен как смертный грех.

— Спасибо.

— Так где же твоя благодарность, Марти? Все могло быть гораздо хуже.

Я понимал его точку зрения, но мысль, что все могло быть гораздо хуже, решительно отказывалась подходить к разъему у меня в мозгах.

Что и говорить, Кларк встретил достойного соперника.

Некоторое время мы сидели в тишине. Я уныло смотрел то на свой резиновый омлет, то на подергивающиеся уголки губ Кларка. Он о чем-то напряженно думал.

— Нашел, — сказал он, вспомнив единственную тему, на которую я говорил с неподдельным, неизменным и невыразимым удовольствием. — Твоя собака! Хола! Ты должен быть благодарен за нее.

Я покачал головой:

— Жаль признавать, но она чудовище.

Как вы можете убедиться, Хола вовсе не чудовище. Но мне понадобился не один месяц, чтобы раскопать в себе чувство благодарности и включить-таки свет в квартире.

Мне никогда вполне не удавалось избавиться от чувства, будто я не только опоздал на пароход, но жду его не на том причале, не в том городе и даже не в тех штанах. На ранних стадиях лечения такое ощущение возникает почти у всех. Мы идем на работу, затем возвращаемся домой — в кои-то веки с ясной головой и открытыми глазами, — приглядываемся к тому, что делаем, на ком женаты, где живем, и приходим только к одному вопросу: «Как я до такого докатился?»

Мы смотрим в зеркало и видим там расплывшуюся тушу, от которой отвернулись друзья и отказалась семья, горы долгов, лопнувшие сосуды у основания носа, повышенный холестерин, проданную машину, рукопись необъятного исторического романа, до которого никому нет дела, и крохотные синяки в виде собачьих резцов на руках и ногах жены.

Если мы порядочные Анонимные алкоголики, то ждем минимум год, прежде чем принять сколько-нибудь серьезное решение. Но многие слышат гудок старого поезда и спрыгивают с подножки. Мы увольняемся. Переезжаем. Нередко разводимся.

В те дни финансы нашей семьи неожиданно пошли в гору. Глория нашла временную подработку по ночам и выходным в магазине дорогих сыров, а моя работа по интернет-продажам в крупнейшем манхэттенском агентстве стала настолько отлаженной, что даже начала меня пугать.

Хола неожиданно подхватила болезнь Лайма в горах Катскилл — у нас с Глорией там был коттедж, который мы называли Домом на скалах. Каждый вечер после работы я устраивал аргентинские пляски, пытаясь затолкать ей в глотку пять таблеток доксициклина. Эти таблетки Хола ненавидела и вскоре научилась различать их вкус в арахисовом масле, мармеладе и даже бургерах с индейкой.

Обычная история: кризис среднего возраста. Где воодушевление? Где удовольствие? Купите лотерейный билет и подождите еще чуть-чуть.

Я ждал достаточно, и вовсе не потому, что надеялся избавиться от жалости к себе. От нее не избавиться, это — новый образ жизни.

И вот тогда Хола вспрыгнула на кушетку за полторы тысячи долларов, облюбованную ей в качестве спального места, и заявила, что все не так плохо, как я думаю. Все гораздо хуже.