«Посади людей в окоп, поставь у них за спиной, на пригорке, хорошую батарею, и в таких условиях даже не слишком хорошие солдаты остановят противника, в три раза превосходящею их по численности».
Полковник Теодор Лайман, «В штабе юнионистской армии».
Сержант Джон Блосс зябко поежился и безнадежно махнул рукой — смотри не смотри, все равно ничего не видно. Предрассветный туман полностью скрывал ручей, рядом с которым расположился на бивуак 27-й индианский полк армии Союза. Ручей назывался Антъетам, он протекал к северу от городка Шарпсбург и впадал в реку Потомак.
Несмотря на холод, в лагере не горело ни одного костра, так приказал генерал Хукер, известный в войсках обеих сражающихся армий как «Задира Джо». Чтобы хоть немного взбодриться, солдаты жевали кофейные зерна.
— Сегодня тут у нас будет заварушка, уж это вы мне поверьте. Вся наша армия перебралась сюда с Потомака, вот сегодня все и начнется, попомните мое слово,— сказал Блосс солдатам с уверенностью вояки, повидавшего немало сражений.
В нескольких сотнях ярдов от лагеря северян, на склоне холма Никодемус, стояла на позициях мобильная батарея генерала Джеба Стюарта. Командир батареи, лейтенант А.У.Гарбер, столь же напряженно — и тщетно — всматривается в тот же туман. Вчера вечером он видел, как там, на другом берегу ручья, занимала позиции армия юнионистов, решившая, по всей видимости, остановить поход генерала Ли на Вашингтон.
Неожиданно туман рассеивается, и лейтенант Гарбер видит смутные очертания вражеских укреплений. Он приказывает батарее открыть огонь.
Время — 5.45 утра. Начиналось самое кровопролитное из сражений американской Гражданской войны.
Роберт Эдвард Ли лучше, чем кто-либо другой, понимал, что скудные ресурсы южан не позволят им сколько-нибудь долго бороться с мощным промышленным Севером. Войну нужно было кончать, и как можно скорее. Для этого потребуются рискованные действия? Ничего страшного, Роберт Э. Ли никогда не боялся риска. Удар в самое сердце противника, поход на Вашингтон, столицу Союза! Чтобы закрепить победу во второй битве при Булл-Ране, одержанную конфедератами в последних числах августа, ему нужно было не давать армии северян оправиться, одновременно снабжая свои войска из богатых запасов противника. Именно поэтому он послал Томаса Джонатана Джексона, получившею за стойкость, проявленную его бригадой в первой битве при Булл-Ране прозвище «Каменная стена», с шестью дивизиями в набег на Харперс-Ферри, а генерал Джеймса Лонгстрита к Хейгерстауну. Через десять дней армия снова объединится, вот тогда-то он и двинет ее на Филадельфию, Балтимор и Вашингтон. Война завершится в считанные недели, а то и дни. Чтобы оповестить отсутствующих подчиненных о своих намерениях, Роберт Э.Ли разослал две копии детального плана предполагаемой операции под грифом «Специальные приказы, №191».
13 сентября, когда части 12-го корпуса армии Союза преследовали конфедератов в районе Хейгерстауна, разведывательный дозор, возглавлявшийся старшим сержантом Джоном Блоссом и капралом Бартоном Митчеллом, отдыхал на поляне, где чуть раньше останавливался на привал один из отрядов южан. Угли костра не успели еще потухнуть. Блосс заметил на земле толстый конверт, открыл его и обнаружил самое настоящее сокровище — три сигары, завернутые в лист бумаги.
— Эй, ребята,— закричал он с восторгом,— гляньте, что я нашел! Бартон, будь другом, дай огоньку.
Огня у Бартона не оказалось; пока он искал спички у солдат, Блосс разглядел бумагу, служившую сигарам оберткой, чуть повнимательнее. Читать сержант не умел, однако печать и подпись выглядели достаточно серьезно, чтобы он показал свою находку командиру роты. Юный лейтенант вздрогнул от радостного возбуждения. Сигары были для северян невероятной роскошью — но еще невероятнее была их обертка: Оперативный приказ генерала Лu[151]. Лейтенант незамедлительно отослал приказ своему главнокомандующему, генералу Джорджу Мак-Клеллану. Не часто полководец получает такой подарок от судьбы. Три сигары привели в движение армию.
Генерал-майор Джордж Бринтон Мак-Клеллан, тридцатипятилетний командующий армией Союза, получивший в войсках прозвище «молодой Наполеон», повернулся к генералу Амброузу Бернсайду и широко улыбнулся:
— Если уж теперь я не вздую этого Бобби Ли, можешь называть меня, как угодно.
Шанс представлялся редкостный, невероятный. Из приказа ясно следовало, что Ли разделил свои войска. «Молодой Наполеон» без труда сделал надлежащие выводы: он мог вбить между крыльями армии противника клин, лишить их взаимодействия, а затем разбить поодиночке, одним словом — осуществить излюбленный маневр Наполеона настоящего. Однако он повел себя до крайности странно: все видел и ничего не делал. Он не организовывал разведывательных вылазок, не издавал никаких приказов. Ни один из его подчиненных не решался подтолкнуть своего командующего на более решительные действия — лишнее доказательство того, что люди, стоявшие во главе армии Севера, не могли похвастаться большими полководческими способностями. Там был генерал-майор Амброуз Бернсайд, человек приятный и порядочный, однако явно не соответствовавший своей должности. Бригадный генерал Джозеф Хукер, по кличке Задира Джо, упорный, амбициозный, но все же лишенный качеств настоящего лидера. Бригадир Эдвин В.Самнер — излишне импульсивный, так навсегда и оставшийся ветхозаветным кавалеристом. Бригадный генерал Джозеф Мэнсфилд — почти шестидесятилетний, ушедший было в отставку, но вернувшийся на службу по необходимости военного времени.
Северу противостояла не слишком дисциплинированная, однако единодушно уверенная в правоте своего дела армия мятежников. Основным оружием конфедератов была шомпольная винтовка Энфилда калибра 0,577[152], имевшая дальность эффективного огня 500 ярдов — в отличие от кремневого ружья наполеоновских времен, прицельно бившего только на пятьдесят ярдов. Она идеально соответствовала характеру солдата-южанина, бывшего зачастую опытным охотником. Однако главной силой Юга являлись его полководцы, люди, чья слава не померкнет в веках. Роберт Э.Ли, «Каменная стена» Джексон, Джеймс Лонгстрит по прозвищу Старина Пит, Джеб (Джеймс Эвел Браун) Стюарт, Амброуз Пауэлл Хилл — каждый из них и способностями, и отвагой далеко превосходил командиров Севера.
Вскоре Ли узнал от шпиона, что его оперативный приказ попал в руки северян, в результате чего их армия оседлала ведущую к Вашингтону дорогу. Однако вождь конфедератов относился к генералу Мак-Клеллану со вполне обоснованным пренебрежением. Имея за спиной реку Потомак, отрезавшую пути возможного отступления перед лицом противника, обладавшего тройным численным превосходством[153], Роберт Э.Ли с почти безрассудной смелостью решил принять бой на берегу маленького, прежде никому, кроме жителей штата Мэриленд, не известного ручья Антьетам. До начала сражения оставалось сорок восемь часов. Доска была раскрыта, фигуры расставлены.
17 сентября 1862 года. Пешки всех великих сражений, те, кому предстояло умереть за правое, или какое уж там, дело, отдыхали на бивуаках. Например, сержант Билли-Бой Кунс, пришедший в Мэриленд с хлопковых полей Алабамы. 14 сентября ему исполнилось девятнадцать лет. Наступающий день стал для него и многих его товарищей (а также и врагов) днем смерти. Лагерь просыпался. Кто-то варил кофе, кто-то просто сидел у костра. Ну а многие... дело в том, что у армии мятежников была, некая проблема, заметно подтачивавшая ее силы: повальный понос. Теперь, когда стрельба должна была начаться с минуты на минуту и по большому счету, они не особенно мучились поисками кустика, за которым спрятаться. Билли-Бой Кунс мечтал о сражении, он страстно ненавидел «этих пижонов янки». «Чего мне больше всего хочется? Угробить собственной рукой побольше проклятых синемундирников,— сказал он, улыбнувшись от уха до уха,— а потом гоняться за юбками, сидеть в стогу да пить виски. Только с этим придется повременить до завтра».
В нескольких сотнях ярдов от него, на другом берегу ручья, в Северном лесу отдыхал сержант юнионистской армии Блосс — тот самый, что нашел сигары. Как и каждый в его роте, он прекрасно понимал, что битвы не избежать. Так сказал им лейтенант, этот прыщавый недомерок из Уэст-Пойнта. В отличие от Билли-Боя, Блосс предвкушал грядущее сражение без особого энтузиазма. И не то чтобы у него дрожали коленки — просто погода была холодная. К тому же он изо дня в день питался такими же лежалыми галетами, что и парни по другую сторону линии фронта, а потому страдал от тех же самых желудочных недомоганий.
— Я жду не дождусь: когда же вернусь домой и пожру наконец чего-нибудь приличного.
В главном штабе северян, занимавшем помещения молельного дома, генерал Мак-Клеллан нервно расхаживал из угла в угол. Войска были наготове, артиллерия заняла позиции, оставалось только отдать приказ. Но он никак не мог принять окончательного решения. Окруженный своими ближайшими помощниками, генерал снова и снова изучал карту, разрисованную разноцветными флажками и стрелами. Линия обороны, руководимой Робертом Ли, армии Северной Вирджинии северным своим концом опиралась на кавалерию Джеба Стюарта, затем огибала городок Шарпсбург и шла по берегу Антьетама на юг, до самого Потомака. В 5.30 утра Мак-Клеллан издал, наконец, приказ, предельно путаный и оставлявший обширное поле для неоднозначных толкований:
«Атаковать левый фланг противника, осуществить в поддержку основной атаки отвлекающие действия, в надежде добиться как можно большего; тогда же, когда оба фланговых движения добьются полного успеха, атаковать по центру с привлечением всех резервов, какие окажутся у меня под рукой».
Группа федеральных разведчиков крадется сквозь утренний туман вдоль хейгерстаунской дороги. Впереди, на холме, виднеется сельская, аккуратно побеленная церковь, а рядом с ней изготовленные к бою пушки батальона южной конной артиллерии. И ведь эти ребята в сером умеют стрелять. Еще несколько минут — и разверзся весь ад кромешный.
Артиллерия обеих сторон открыла огонь, как только канониры увидели цели. Целей было в избытке. Генерал Хукер оправдал данное ему прозвище Задира Джо, двинув свой корпус в развернутом строю на оборону конфедератов. Те встретили ненавистных синемундирников градом картечи с господствующей высоты, где «Каменная стена» Джонсон сосредоточил свою артиллерию. Часть артиллерии Джеба Стюарта обосновалась на холме Никодемус, в результате канониры конфедератов могли держать северян, атакующих в этом направлении, под перекрестным обстрелом.
Первоначальная атака Хукера быстро захлебнулась. Тогда он приказал своей артиллерии выдвинуться вперед. Канониры с пушками на конной тяге рысью пересекли поле и заняли позиции на пологом возвышении, господствовавшем над Хейгерстаунской дорогой. За дорогой виднелось большое золотое пятно — кукурузное поле, площадью в тридцать акров, примыкавшее к баптистской церкви.
Посмотрим на эту сцену глазами генерала Хукера: «Солнце ярко блестело на штыках, торчавших из кукурузы, поэтому мы поняли, что в этом поле полным-полно солдат противника. Я приказал собрать всю, какую можно, артиллерию, подтянуть ее поближе и стрелять картечью».
Картечный заряд — это нечто до крайности неприятное: артиллерийский снаряд, представляющий собой жестяную банку, набитую сотнями крупных свинцовых дробин. При выстреле жестянка разлетается, еще не выйдя из ствола, в результате пушка действует на манер исполинского дробовика, страшное оружие против плотного скопления людей — вроде несчастных мятежников, неумело спрятавшихся в кукурузе.
Трудно себе представить, о чем думали эти ребята, сидевшие на корточках среди толстых, увешанных тяжелыми початками стеблей, пригнувшие головы, не видевшие ничего вокруг перед тем, как яростный поток свинца скосил и кукурузу, и их самих. Это была, пожалуй, самая ужасная бойня во всей истории Гражданской войны Севера с Югом. Массированный артиллерийский огонь с близкого расстояния по массированному скоплению живой силы. Первые юнионистские солдаты, прибежавшие на это кукурузное поле, ежесекундно поскальзывались на пропитанном кровью грунте, такая страшная была там мясорубка. В яростной атаке корпус Хукера быстро оставил позади кукурузное поле и почти достиг церкви, однако Техасская бригада «Каменной стены» Джексона в не менее яростной контратаке отбросила федералов и вернула утраченную территорию. Следующий час прошел в последовательных атаках и контратаках. Хлестали картечью конфедератские пушки, стоявшие под стенами церкви, хлестали картечью пушки федералов, стоявшие за кукурузным полем, падали, обливаясь кровью, атакующие, только что бывшие оборонявшимися, падали обороняющиеся, только что ходившие в атаку.
Крику «Двадцать седьмой индианский, за мной!» вторил крик «За мной, вирджинцы!»
Сержант Блосс находится в самой гуще этого безумия. Он видит, как солдаты не выдерживают и обращаются в бегство, как их преследуют другие, одетые в серое солдаты, от чьих диких воплей холодеет позвоночник. Синяя волна накатывается на серые штыки и бессильно на них повисает. Уэст-пойнтский лейтенантик туго обмотал шарфом обрубок руки и пытается поднять залегшую роту в атаку, шарф насквозь пропитался кровью, теперь и не скажешь, какого он был цвета. И снова синие гонят серых вверх по холму, к этой маленькой белой церквушке, около которой их артиллерия. Людские волны ходят то туда, то сюда, как на пшеничном поле в сильный ветер. Солдаты ступают по спинам мертвых, синих и серых, только ведь эти, лежащие на земле, они теперь все одного цвета, кроваво-красного.
В их числе оказался и тот, кто нашел злополучные сигары, послужившие толчком к этой братоубийственной бойне.
Разведывательный взвод, возглавляемый сержантом Блоссом, обходил правый фланг конфедератов и напоролся на кавалерийскую роту из бригады Джеба Стюарта. Кавалеристы зарубили почти всех солдат; Блосс был ранен и притворился мертвым, что и спасло ему жизнь.
Подавляющее превосходство федералов как в живой силе, так и в огневой мощи начинает сказываться. На левом фланге синяя волна почти захлестнула артиллерийские позиции конфедератов около церкви. Затем неожиданный каприз судьбы играет Роберту Ли на руку. «Задира Джо» Хукер, уверенный в близкой, гарантированной победе, садится на своего огромного белого жеребца. Импозантная фигура генерала выделяется на фоне местности, как маяк в бушующем море.
Семнадцатилетний Осси Дэвис, стрелок девятнадцатого миссисипского полка, притаился за бревенчатой изгородью. Он только-только забил в длинный ствол своей винтовки пулю Минье, когда сквозь густой пороховой дым проступила фигура всадника на белом коне, гордо возвышавшаяся над недалекой грядой. Осси не знал, кто этот человек, наверное кто-нибудь из вражеских офицеров. Мальчишка, научившийся стрелять из ружья в восьмилетнем возрасте под руководством отца, послюнил палец и протер мушку, чтобы не блестела — старый прием, которым он бессчетное число раз пользовался при охоте на опоссумов. Затем он тщательно прицелился и медленно спустил курок. Белый жеребец взвился на дыбы и выбросил Задиру Джо из седла; рана оказалась серьезной, но не смертельной — пуля перебила Хукеру ногу. Покидая — на руках солдат — усеянное трупами поле, генерал пребывал в счастливой уверенности, что последняя атака его корпуса окончательно решила исход сражения.
Согласно одной из первейших военных заповедей, апогей успешного наступления является моментом величайшей опасности. В этот момент должен быть под рукой второй эшелон, готовый закрепить первоначальный успех. Нужны подкрепления, способные расширить прорыв и удержать завоеванные позиции. Великий Наполеон просчитался под Ватерлоо, теперь же «Молодой Наполеон» повторил его ошибку. Мак-Клеллан слишком долго раздумывал и потерял возможность одержать быструю, решительную победу. Утратив своею энергичного командира, хукеровский корпус разбивается об оборонительную линию конфедератов. К тому времени как корпус генерала Мэнсфилда получил приказ вступить в бой, серые стабилизировали свою оборону. Старый генерал сумел все-таки по которому уже разу пройти кукурузное поле, его солдаты почти достигли церкви, но выдохлись и были вынуждены остановиться. После осуществленного Хукером прорыва было попусту растрачено столько времени, что Ли успел укрепить опасный участок частью резервов генерала Лонгстрита. Поле перед белой церквушкой завалено трупами. Генерал-майор Мэнсфилд получает смертельное ранение; лишившись руководства, его корпус отступает. Союзная армия несет колоссальные потери: ее дивизии одна за другой попадают в мясорубку, общее смятение нарастает. У Мак-Клеллана нет старшего командира на правом фланге, однако он не торопится исправить эту ненормальную ситуацию. Предоставленные сами себе офицеры издают взаимно противоречащие приказы, отменяют приказы друг друга.
В сражении наступает нечто вроде передышки, так как оба корпуса северян, чьими силами велось наступление, находятся в крайне плачевном состоянии, а у конфедератов слишком мало солдат, чтобы думать о масштабной контратаке. Но это именно «нечто вроде передышки» — в течение следующего часа земля непрерывно дрожит от грохота, противники увлеченно обстреливают друг друга из пушек. К этому времени нет никаких сомнений, что атака федералов на севере захлебнулась.
Второй акт драмы начался около 11 утра в Западном лесу (Вест-Вуд). Генерал Эдвин Самнер, шестидесятипятилетний кавалерист, командовавший 12-м корпусом северян, ожидал, что его пошлют на передовую в самом начале сражения, с первыми же выстрелами. Он два часа прислушивался к доносящейся справа канонаде, но так и не получил приказа идти в наступление. Истомившийся Самнер посылает в штаб Мак-Клеллана своего адъютанта, капитана Джона Хастингса. Хастингс так и не попал к главнокомандующему, однако поговорил с его адъютантом. «Передайте генералу Самнеру,— сказал адъютант,— что все это не более, чем разведка боем. Когда генерал Мак-Клеллан решит, что настал черед 12-го корпуса, мы пришлем вам приказ».
Все это оказалось излишним сотрясением воздуха. Не дожидаясь возвращения своего гонца, не имея никакого представления ни об общем ходе сражения, ни о том, где находятся главные силы «этого проклятого Бобби Ли», Самнер, даже к шестидесяти пяти годам не утративший кавалерийской импульсивности, решает ударить по центру обороны противника. Беда только в том, что он не знает ни того, где находится этот самый центр, ни того, какие силы южан находятся прямо перед ним. Хуже того, из-за нескольких путаных приказов у него не получается решительного удара всеми силами корпуса, дивизии идут в наступление не все вместе, а поодиночке, с большим разрывом. Он бросает свою передовую дивизию в плотном побригадном строю прямо в зубы конфедератской обороне. На фланге у Самнера в Западном лесу скрывается мощный резерв южан, возглавляемый ни много ни мало как самим Джексоном, который «Каменная стена». Две полновесные дивизии мятежников, неожиданно появившиеся там, где их никто не ожидал, наголову разбили янки. Нетерпеливая поспешность Самнера обернулась несколькими тысячами убитых и раненых. Генерал впадает в панику и бросается назад, чтобы спасти остальные свои дивизии от участи первой. Слишком поздно — отставшие дивизии 12-го корпуса уже на марше. Они подходят к Восточному лесу, намереваясь поддержать авангардную дивизию — самнеровские офицеры еще не знают о ее разгроме. Заметив слева некоторое количество синемундирников, командиры дивизий решают, что бой идет именно там, и разворачивают свои колонны к узкой проселочной дороге. Сами того не понимая, две дивизии Союза нацелились на слабейший участок обороны конфедератов, удерживаемый несколькими алабамскими ротами.
Генерал Ли мгновенно увидел надвигающуюся угрозу. В отличие от главнокомандующего северян, безвылазно сидевшего в своем штабе и наблюдавшего за битвой — за маленьким ее кусочком — в подзорную трубу, Ли все время находится в центре событий[154]. Он галопом прискакал в расположение 6-го алабамского батальона, удерживавшего глубоко протоптанную проселочную дорогу.
— Генерал,— заверил его командир батальона,— ваши алабамцы продержатся здесь до захода солнца — или до полной победы.
Этой дороге, чье полотно было утоплено ниже уровня окружающего поля чуть ли не на целый ярд, предстояло стать местом особенно яростных и кровопролитных боев. «Глубокая дорога», как называли ее фермеры, вошла в историю под именем «Кровавая аллея». Это был момент славы для маленького отряда южан, которых возглавлял сержант Билли-Бой Кунс, алабамец, любивший виски и девушек. Дорога была чем-то вроде естественного окопа. Разломав деревянный забор фермы, южане соорудили из его кусков импровизированный бруствер. Теперь они могли стрелять по наступающим федералам, не особенно подставляя себя под их пули. Сквозь щели в бруствере Билли-Бой Кунс наблюдал за приближением самнеровцев. Они шли в четыре шеренги, размеренно и неторопливо, как на пасхальном параде. Неожиданно он вспомнил, как они с отцом охотились на уток. «Всегда стреляй в последнюю из стаи,— учил его отец.— Остальные не заметят, и ты перебьешь их всех». Билли-Бой пополз по окопу, каждому стрелку он говорил одно и то же. «Не стреляй по первой шеренге. Когда янки опустятся на колено, чтобы стрелять — пригнись пониже. Пусть они стреляют и попусту тратят пули. Затем целься получше, но не в первую шеренгу, а во вторую, которая еще не выстрелила. Это даст нам время перезарядить; нам нужно просто шевелиться быстрее, чем эти янки, тогда мы их сделаем».
Добавить ему было нечего. Он закрыл глаза и молча воззвал к Господу — теперь все зависит от Его воли. Все молчали, тишину нарушал только далекий грохот пушек да мерный звук шагов приближающихся колонн противника. Билли-Бой вздрогнул, когда один из алабамцев начал рассказывать анекдот. «Заткнись, парень»,— зло прошептал он. «Парню» было не меньше тридцати лет, а ему — всего лишь девятнадцать, разве можно умирать в таком возрасте? Он снова прильнул к щели. Нет, слишком далеко, пусть эти проклятые янки подойдут поближе, а потом мы пошлем их в преисподнюю, где самое место для подобной публики. Солдаты скрючились в три погибели за бруствером, офицер стоит за их спинами во весь рост, не сгибаясь. Подойдя на сто ярдов, северяне останавливаются, их первая шеренга припадает на левое колено, целится. Дружный грохот залпа, свист пуль, летят вырванные из бруствера щепки, никто из солдат не получил ни царапинки, но офицер падает замертво. Билли-Бой принимает командование сектором на себя.
— Алабамцы...— это очень тихо, а затем — во весь голос: — Пли!
Южане дружно разряжают винтовки. Что-что, а уж стрелять-то они умеют, целая шеренга атакующих валится как подкошенная, остальные приходят в замешательство. Им требуется целых полминуты, чтобы перезарядить ружья, за это время алабамцы успевают сделать еще два залпа; синемундирники бегут, оставляя множество трупов.
Вот общая картина: атака северян на северном фланге захлебнулась. Корпус Хукера утратил боеспособность, корпус Мэнсфилда — тоже. Хукер тяжело ранен, Мэнсфилд убит. Первоначальная атака Самнера не привела ни к чему, кроме катастрофических потерь, центр обороны конфедератов держится, а Мак-Клеллан так и не ввел в бой резервы.
Самнеровские дивизии раз за разом пытаются преодолеть обороняемую алабамцами дорогу. Солдаты в синих мундирах с яростными криками бегут к деревянному брустверу. Они останавливаются, чтобы выстрелить, снова бегут, останавливаются, чтобы умереть. Перед «Кровавой аллеей» лежат вперемежку мертвые и умирающие, целые горы трупов. Самнер бросал в бой все новых и новых солдат, мятежники тоже несли большие потери, но держались. Они обещали Бобби Ли держаться до последнего и не нарушили своего обещания.
Нью-йоркский полк сумел просочиться по флангу алабамцев и занял высоту за их линией обороны, ньюйоркцы отчетливо видели обтянутые серой униформой спины отважных защитников «Кровавой аллеи» и обрушили на них шквал огня. Отряд мятежников быстро таял, но Билли-Бой Кунс и его последние солдаты все еще удерживали фронт. Это была жутчайшая бойня — и высочайший героизм. Алабамцев остается всего шестьдесят, тридцать...
Для Юга наступает момент истины. Удайся предпринятая Самнером атака,— и войско конфедератов развалится на две малоэффективные части. Мак-Клеллану требовалось всего лишь действовать поэнергичнее, двинуть в центр свежие резервы, и он сбросил бы армию Северной Вирджинии в Потомак. Ли видит смертельную опасность, нависшую над его центром. Он наспех латает оборону всем, что оказывается под рукой, повара и писари берут винтовки павших и идут умирать. «Кровавая аллея» завалена трупами. А затем происходит чудо, синяя волна замирает и откатывается. Ли очень встревожен, что же это такое задумал Мак-Клеллан? Ничего, если верить очевидцам.
Самнеру надоела бессмысленная бойня, а «Наполеон» все еще не решался ввести в бой резервы. Трудно понять, чем была вызвана столь пагубная медлительность. Возможно, Мак-Клеллан просто не понимал реального положения вещей и основывал свои действия на мрачных донесениях о неудачной атаке Самнера, а также на том факте, что федералы за несколько часов потеряли большую часть своих высших офицеров — Хукера, Мэнсфилда и Ричардсона. Он вполне мог сделать отсюда вывод, что весь его первый фланг находится на грани катастрофы, а центр опасно трещит. Вспомним, однако, что в центре у Мак-Клеллана стоял свежий армейский корпус, 30000 солдат под командованием генерала Франклина. И вот, вместо тою, чтобы бросить этот корпус в атаку и прорвать почти оголившийся центр обороны мятежников, МакКлеллан приказывает ему перейти к обороне! Первоначальный план сражения пошел насмарку; подобно лесному пожару, бои перекидываются с севера в центр и готовы уже вспыхнуть на юге.
Генерал-майор Амброуз Бернсайд, командующий левым флангом конфедератов, с раннего утра ждет приказа приступить к активным действиям. Ожидание затягивается, и только в 9.00, когда уже стало ясно, что атаки федералов по правому флангу и по центру провалились, к Бернсайду приезжает вестовой из штаба. «Генерал Мак-Клеллан желает, чтобы вы начали наступление, так как все идет хорошо».
В полной уверенности, что центр конфедератской обороны прорван, Бернсайд начинает атаку по фронту, тянущемуся вдоль Антьетама. Запоздалую и крайне плохо согласованную атаку. Вся его информация относительно возможных способов переправы через ручей получена посредством допроса двух дрожащих от страха и — как выяснилось позднее — тайно сочувствующих конфедератам фермеров. Бернсайду приходится по душе некий конкретный мост, носящий с тех пор его имя. Он приказывает своим Пенсильванскому и Нью-Йоркскому полкам захватить этот мост и тут же сталкивается с проблемой, не имеющей ни малейшего отношения к упорству мятежников. Несколько дней он отказывался выдавать своему корпусу рационный виски, теперь же солдаты отказываются выполнять приказ, не получив положенного сполна. И даже внушительное алкогольное вливание не прибавило бравым воякам энтузиазма: штурм моста, оборонявшегося одним-единственным полком конфедератов, занял у них целых два часа.
Задержка Бернсайда оказалась весьма дорогостоящей. К тому же сосредоточенные усилия целого корпуса по захвату каменного мостика шириной в восемь футов выглядят довольно юмористически. Ранней осенью воды в Антьетаме по колено, так что бернсайдовские 30000 солдат могли без труда перейти его вброд в первом попавшемся месте. Более того, участок ручья, длиной в целую милю, вообще не оборонялся, на нем не было ни одного конфедератского солдата — у Роберта Ли попросту не хватало на это войск. К тому же берег ручья был сплошь покрыт густыми зарослями кустарника, генерал понадеялся, что ни один солдат без крайней к тому нужды не полезет в такие дебри. Понадеялся вполне справедливо — в тот день ни один северянин не промочил ног.
На севере сложилась патовая ситуация. В центре жертвенная отвага алабамцев заставили корпус Самнера остановиться, теперь же Амброуз Бернсайд вчистую скомкал свою попытку смять южный фланг южан. Положение Роберта Э.Ли остается критическим, но в игру уже готов вступить новый элемент — дикая шайка мятежников в синих — как это ни странно — мундирах. Это люди генерал-майора Конфедерации Амброуза Пауэлла Хилла, переодевшиеся в новехонькое обмундирование и сапоги, позаимствованные со складов армии Севера в Харперс-Ферри. Генерал А.П.Хилл безжалостно гнал свои дивизии от Харперс-Ферри до Боутлер-Форд, этот семнадцатимильный марш-бросок далеко превзошел по своему значению любой аналогичный маневр за период войны Севера с Югом.
Разведчики оповестили Мак-Клеллана о том, что А.П.Хилл идет на соединение с основной массой конфедератской армии. В распоряжении главнокомандующего федералов все еще находится нетронутый корпус Франклина плюс кавалерийский резерв, численностью в 11000 сабель, однако Ли ничуть не ошибся в своих расчетах на пассивность противника. «Молодой Наполеон» ставит крест на своей военной карьере, когда, обуянный все теми же сомнениями, так и не решается отправить резервную кавалерию наперехват приближающемуся корпусу А.П.Хилла. Для ровного счета он совершает еще одну грубейшую ошибку — забывает оповестить генерала Амброуза Бернсайда, под чьим началом находится южный фланг, о скором подходе вражеских дивизий.
Акт третий. Время — чуть за полдень. Несмотря на «алкогольную проблему» и сдерживающие действия конфедератского полка, оборонявшего мост, вялая атака Бернсайда достигла в конце концов цели. Его четыре дивизии перебрались по узенькой каменной перемычке через ручей и двинулись вперед, не встречая больше никакого сопротивления. Еще немного, и армия Роберта Ли была бы разрезана на две части. К счастью для Юга, «Усатый» Бернсайд не слишком торопит свои войска — он не получал соответствующих приказов и не имеет ни малейшего представления об общей оперативной ситуации.
Сражение принимает драматический оборот. Последняя, доступная для Ли, поддержка приходит в тот момент, когда она особенно необходима. Генерал Амброуз П.Хилл встречается с генералом Робертом Э.Ли, старые друзья сердечно обнимаются.
— Ты появился в самое время,— облегченно говорит Ли.— Веди своих ребят направо.
Заметив вдали темное облако пыли, а затем приближающуюся массу солдат, генерал Амброуз Бернсайд делает ту же ошибку, что и Наполеон при Ватерлоо с блюхеровскими пруссаками. Он долго смотрит в подзорную трубу, а затем машет рукой, успокаивая встревоженных офицеров. Все в порядке — на них синее обмундирование. Скорее всего, это обещанные Мак-Клелланом резервы, в худшем случае — федеральные солдаты, отбившиеся от основных сил армии. Солдаты получают приказ не стрелять. Вскоре выясняется, что далеко не все в порядке. Бернсайд видит бредущего по полю коня, из дырок в боку животного толчками выбивается кровь. Генерал с ужасом узнает скакуна одного из дивизионных командиров; пока он рассылает приказы, чтобы перестроить свои дивизии, дико вопящие мятежники из корпуса А.П.Хилла оказываются совсем рядом.
Далее следует битва двух Амброузов — Хилла и Бернсайда. Южный Амброуз оказывается заметно энергичнее — яростный напор его солдат заставляет федералов остановиться. Дикие крики мятежников разрывают воздух. От этих криков кровь стынет в жилах, их не может заглушить даже грохот артиллерии Союза. Бой становится совершенно неуправляемым — мелкие группки солдат маневрируют по полю, сражаются друг с другом, командиры по большей части перебиты, штабы остаются не у дел — они не знают, какие части и подразделения сохранили боеспособность, а также, где они находятся. Все роты и взводы перепутались, стоны раненых мешаются с грохотом канонады, кое-где пушки противников бьют друг по другу с расстояния в сотню ярдов. Постепенно стрельба стихает. Ли и Хилл крайне обеспокоены — у их солдат кончаются патроны. Если Мак-Клеллан пошлет свои войска в контратаку, южане будут смяты. Однако федералы не думают ни о каких контратаках, у них возникла та же проблема с боеприпасами. Корпус Бернсайда отброшен за ручей, мятежники останавливаются на своем берегу.
Время — пять с небольшими минутами. Битва при Антьетаме завершилась.
Подведем непосредственные итоги одного из самых кровопролитных сражений войн Севера с Югом. Измученные, заметно поредевшие армии занимают примерно те же позиции, что и двенадцать часов назад; правда, южане потеряли 14000 человек, северяне — 12000.
Сержант Блосс из Индианы тяжело ранен, однако выжил и вернулся в строй. Он погиб в битве при Геттисберге.
Сержант Кунс, мальчик, мечтавший гоняться за юбками, сидеть в стогу и пить виски, Билли-Бой Кунс[155] остался лежать в «Кровавой аллее».
Вскоре после битвы, молоденький солдат из Висконсина написал своей матери: «Мне казалось, что земля смешалась с небом».
Полевой хирург южной армии закрыл лицо измазанными кровью ладонями и закричал сквозь слезы: «Я ненавижу пушки».
Дэвид Стродер, энергичный военный корреспондент «Харперс Уикли» видел на поле боя почерневшие, непомерно раздувшиеся трупы. Он написал в своем репортаже: «Многие тела были настолько покрыты пылью, изуродованы, истоптаны и раздавлены, что походи ли на комья земли: лишь со второго взгляда удавалось мне с уверенностью признать в них останки человеческих существ».
Окончательный итог подвел конфедерат, павший на все том же кукурузном поле. Один из федеральных офицеров задержался рядом с умирающим мятежником и сказал:
— Вы хорошо сражались, хорошо стояли.
— Да,— ответил мятежник,— а теперь вот лежим.
Ну, а если бы...
Ну, а если бы — сержант Блосс не любил сигары?
Роберт Э. Ли нашел бы дорогу на Вашингтон открытой.
Ну, а если бы — получив оперативные планы Роберта Ли, Мак-Клеллан действовал более решительно?
Он мог бы расколоть конфедератскую армию, а затем уничтожить ее по частям.
И в том, и другом случае войне пришел бы конец.
А теперь о фактах
На поле сражения ничего не было решено. Амброузу Бернсайду было далеко до «Каменной стены» Джексона, а Джорджу Мак-Клеллану — до Роберта Эдварда Ли.
Битва при Антьетаме, или, как еще ее называют, при Шарпсбурге, окончилась моральной победой Ли и политической победой Союза[156]. С этого момента Авраам Линкольн перехватил инициативу, и ход войны решительно изменился.
Антьетам удержал Британию и Францию от дипломатического признания Конфедерации Штатов Америки. Поступи две главнейшие европейские державы таким образом, Соединенные Штаты раскололись бы на две отдельные республики, 22 штата составили бы Федерацию, а 13 — Конфедерацию.
Кроме того, Антьетам предоставил президенту Линкольну великолепную возможность издать «Прокламацию об освобождении», отменяющую рабство. Сменились два поколения, и Соединенные Штаты Америки стали мощнейшей в мире промышленной державой.
Если оглянуться назад: тщательное изучение тактических особенностей битвы при Антьетаме позволило бы европейским державам избежать страшных ошибок, допущенных ими в ходе европейских войн 1866 и 1871 годов, а также в начале Первой мировой войны. Американцы испытали на собственной шкуре весь ужас сосредоточенного артиллерийского огня по плотным скоплениям живой силы — однако европейцы не усвоили этого урока.
Решающим фактором битвы при Антьетаме явился сверток с тремя сигарами. Из-за него гражданская война в США продлилась на четыре кровавых года больше.