Победы, которых могло не быть

24 января 1900 г., Шпиен Коп, Южная Африка Честный бой

Буры совсем непохожи на суданцев, которые принимают честный бой. Они всегда убегают на своих крошечных пони.

Генерал Китченер, Кейптаун, 1900 г.

Wot the fock is this..?[184] — завопил Берт Бродбент, рядовой Второго ланкаширского стрелкового полка. Затем он упал навзничь с дыркой в голове, его светло-серый пробковый шлем покатился по крутому склону. Берт был первым погибшим в этот день — но далеко не последним.

Повторим заданный им вопрос, но в несколько более широком аспекте. Что же все-таки происходило на вершине никому не известного холма с никому не известным — и непонятным — названием Шпиен Коп в это утро 24 января, первого или, если хотите, нулевого года новою столетия с этими великолепно обученными, одетыми в хаки солдатами колониальной армии, привыкшими гордиться яркими, цветов полкового знамени, нашлепками на своих шлемах? Они оставили родной дом, проплыли, проехали и прошагали тысячи миль, чтобы воевать в стране, которую не знали и знать не хотели. И с кем же они воевали? Не с армией, а всего лишь с муравьями, змеями и шайкой неотесанных мужиков, которые напрочь отказывались воевать, как положено порядочным людям, не позволяя убить себя в честном бою. И вот теперь эти профессиональные солдаты, замороченные и растерянные, прятались в неглубокой траншее, кое-как отрытой на самом верху узкой горной гряды. Они заняли эту позицию в ночной темноте, второпях нагромоздили перед ней стенку из валунов и пошли спать. И вот вам, пожалуйста!

К половине девятого утра жар африканского солнца без остатка выжег дымку, застилавшую горы, и вдруг оказалось, что окружающая местность совсем не напоминает то, что показывал им на карте полковник перед началом ночного восхождения. Укрытия здесь не было, никакого. Хуже того, разглядывая местность, им приходилось смотреть не вниз, а вверх! Прямо перед ними начинался склон, круто взмывавшийся к вершине. Это ж надо было выкинуть такое — забраться на плато, с трех сторон окруженное тремя горами, на каждой из которых засели враги, видящие их сверху, как на ладони! Короче говоря, они залезли явно не туда и находятся не на господствующей высоте, а вроде как в яме.

Полковник Алек Торникрофт, командир авангардного батальона из группы в 1800 солдат генерал-майора Э.Р.П. Вудгейта, медленно продвигался со своими людьми по крутой горной тропе. Он уже понял роковую ошибку и сразу связался с генералом при помощи гелиографа. Тот приказал немедленно продвинуться вперед, к гряде валунов, видневшейся на краю плато. Но не успела первая рота преодолеть и половины пути, как попала под шквальный огонь отряда каролинских волонтеров, засевшего как: раз за этими валунами. Британцам не оставалось ничего иного, как спешно прятаться — вот только куда? Местность вокруг была плоская, как доска, без единой травинки, без малейшего подобия укрытия, кроме разве что некоторого количества хилых, по колено высотой, валунов. Буры скрывались за такими же валунами, они были везде — впереди и наверху, слева и справа; пули смертоносных маузеровских винтовок выбивали из каменистого грунта маленькие фонтанчики пыли. Солдаты Ланкастерской бригады не могли двигаться ни вперед, ни назад, они лежали, как грязно-зеленые, непомерно большие жуки, пришпиленные к земле.

Англо-бурская война 1899 — 1902 гг.

Все это началось поздним вечером 23-го, когда Вудгейт нанял в качестве проводников двоих итландеров, белых трансваальцев небурского происхождения. Возможно, эти ребята не знали дороги, возможно, это были буры, притворявшиеся инородцами, но как бы там ни было, в суматохе и ночной темноте они улизнули на полпути, предоставив британцам самостоятельно отыскивать эту самую стратегическую высоту. Под водительством полковника Алека Торникрофта из Конной пехоты ланкастерцы, в конце концов, достигли чего-то, похожего на вершину и вдруг услышали тревожный шепот: «Wie's daar? — Кто там ?»

Ошарашенный полковник автоматически ответил английским паролем «Ватерлоо», в ту же самую секунду из темноты загремели выстрелы. «Примкнуть штыки!» — тихо скомандовал полковник. «Примкнуть штыки, примкнуть штыки»,— прокатилось по отряду. Вскоре стрельба смолкла, невидимые противники перезаряжали винтовки.

— В штыки! — крикнул полковник, залегшие было солдаты дружно вскочили и с диким воплем «Маюба» бросились туда, откуда только что стреляли буры. Их клич показывал, что англичане горят желанием отомстить бурам за катастрофическое поражение в битве при холме Маюба, которое британцы потерпели в 1881 году.

«Маюба» доконала буров, и они растворились в ночи. Собственно говоря, их и было-то всего пятнадцать человек, добровольцы из бурского vrybed commando, отряда свободы. Они были удивлены ничуть не меньше своих противников — ну кто бы мог подумать, что те полезут на абсолютно не нужный им холм?

«Покорив» таким образом «горную вершину», британцы огласили ночь троекратным громовым «Ура!», сообщая тем самым оставшемуся в долине генералу, что задание выполнено. Генерал Уоррен, сидевший в штабной палатке, услышал их крик и удовлетворенно улыбнулся.

— Так, значит, они захватили этот холм?

— Да, сэр,— подтвердил дежурный офицер.

— Сопротивление?

Уоррен склонился над картой.

— Почти никакого, сэр, потери крайне малы, я бы сказал — до удивления малы.

Не остановись генерал на этом, его солдаты могли бы спуститься с Копа по дальнему, пологому склону, чтобы тут же направиться на выручку осажденному британскому гарнизону — что, собственно говоря, и было целью проводившейся операции. Но генерал Уоррен сделал иначе. Точнее говоря, он не сделал ничего. «Занять и удерживать высоту!» — таков был его приказ; генерал-лейтенант сэр Чарльз Уоррен не отличался излишним воображением.

Не получив приказа о дальнейшем продвижении, Ланкаширские полки, занявшие «высоту», попытались выкопать себе оборонительную траншею, однако вскоре бросили это занятие — земля под ногами была твердая, как камень. Они подкатили и установили вокруг выбранного для ночлега места некоторое количество валунов и завалились спать. Генерал-майор Э.Р.П.Вудгейт был человеком порядочным, и не хотел мешать отдыху утомленных карабканьем в гору солдат. Поэтому он последовал примеру вышестоящего начальника и тоже не сделал ничего, далее не выслал разведывательный дозор для исследования окружающей местности. Он просто решил дождаться дальнейших указаний сверху (сверху в иерархическом смысле, в топографическом же — снизу). Указаний не поступило, связь между Верховным командованием Южно-Африканских экспедиционных сил и Уорреном, равно как и между Уорреном и его передовыми частями, полностью прервалась.

Незадолго до того, как первые лучи восходящего солнца озарили вельд, горы окутались легким туманом. А затем начались неприятности. В тумане появились разрывы.

— Wot the fock...

Теперь было поздно что-нибудь делать. Слишком поздно!

В 1652 году голландцы создали на мысе Доброй Надежды маленький поселок, служивший перевалочной базой для кораблей голландский Ост-Индской компании. Драгоценные шелка и пряности изобиловали на востоке, а не в неведомых дебрях черной Африки. Наполеоновские войны и последующее установление Рах Britanica в корне изменили морскую политику Великобритании. Королевский военно-морской флот нуждался в глобальной сети заправочных и ремонтных баз, а мыс Доброй Надежды находился на стратегически важном пути в Индию. Англичане захватили Капскую колонию и стали вытеснять буров[185] из прибрежных областей. В 1830 году буры начали свое Великое переселение в глубь материка. В 1856 и 1858 годах они организовали Оранжевую республику и республику Трансвааль, тем временем англичане обживали прибрежную полосу Капской провинции и провинции Наталь. Все шло более или менее мирно до 1886 года, когда в Кимберли были обнаружены алмазы, а в районе Витватерфанда — золото. Это привлекло живейший интерес британских финансовых магнатов, особенно сэра Сесила Родса, который составил на добыче драгоценных минералов огромное состояние и запечатлел свое имя на карте Африки в виде страны — Родезия. Пытаясь прибрать к рукам Трансвааль, он поручил лейтенанту Леандру Старру Джеймсону свергнуть Йоханнесбургское правительство, однако тот бездарно провалил дело. Тогда Родс стал подбивать на захват внутренних областей Южной Африки британское правительство. Однако буры извлекли из авантюры Родса очень важный урок: они поняли, что нуждаются в современном оружии и персонале, обученном обращению с этим оружием. Президент Трансвааля Пауль Крюгер начал отправлять бурское золото в Германию, получая взамен магазинные винтовки системы Маузер и крупповские пушки. Эти пушки обладали неоценимым преимуществом перед всеми ранними артиллерийскими системами: они стреляли при помощи бездымного пороха. Ценность этого технического новшества была ярко продемонстрирована в ходе последовавшей вскоре войны, наводчики английской артиллерии не могли уже, как прежде, находить цели по клубам дыма.

Подобно множеству других изобретений, бездымный порох обязан своим рождением чистой случайности. В 1846 году немецкий химик Христиан Фридрих Шонбейн, работавший на владельца хлопкопрядильной фабрики, занимался исследованием хлопкового волокна. Обработав его смесью азотной и серной кислот, он получил нитроклетчатку, известную еще как пироксилин, основу для будущего производства бездымного пороха. Владелец фабрики ума не мог приложить, что ему делать с этой «бесполезной штукой» — легковоспламеняющаяся ткань явно не подходила для производства одежды. Зато Альфред Крупп, работавший в это время над усовершенствованием стальных пушек, сразу же увидел все преимущества нового химического вещества.

Вместе с пушками немцы прислали в Трансвааль артиллерийского инструктора, майора Альбрехта, который набрался опыта в ходе франко-прусской войны. Альбрехт быстро сформировал республиканскую артиллерию — единственную часть бурских вооруженных сил, которая носила настоящую униформу, что лишний раз подчеркивает ее исключительное положение. Он преподал своим канонирам принципы гаубичной стрельбы[186] и, что имело еще большее значение, обучил их искусству быстрого перемещения батарей и стрельбе из одиночных орудий с закрытых позиций, в то время как их будущие противники все еще оставались на уровне наполеоновских шестипушечных батарей, установленных на открытом месте.

В воздухе пахло порохом. В июле 1899 года англичане и буры сели за стол переговоров в Блумфонтейне, столице Оранжевой республики. Британскую делегацию возглавлял верховный комиссар Капской провинции сэр Альфред Милнер. Блестящий джентльмен в безупречном мундире почти не скрывал своего высокомерного презрения к седобородому, одетому в черный сюртук и цилиндр Паулю Крюгеру, походившему скорее на состоятельного фермера, чем на президента. Их «дружественные беседы» закончились ничем; 11 октября 1899 года началась Вторая англо-бурская война или, как называют ее буры, «Tweede Vryhedsoorlog» («Вторая война за свободу»).

Англичане не сомневались, что буры будут придерживаться той же тактики массированной атаки волнами, которая год тому назад, при Омдурмане, привела к полному уничтожению суданских повстанцев. Во главе Южно-Африканского экспедиционного корпуса стоял генерал сэр Редверс Буллер, вскоре заслуживший у своих подчиненных насмешливое прозвище «Реверс Буллер»[187]. Руководя учебным центром в Олдершоте, он поднял военное искусство на новый, высочайший уровень идиотизма, приказав, чтобы маневры проводились только от девяти часов утра до пяти вечера с часовым перерывом во время полуденной жары, а также, чтобы солдаты, попавшие под обстрел, не бросались в укрытие — ложась на землю, они могли испачкать казенное обмундирование.

Его заместитель, генерал-лейтенант сэр Джордж Уайт, прибыл в Наталь раньше своего начальника. Уайт принял решение форсировать опасную полноводную реку Тугела и взять город Ледисмит, хотя не мог не понимать, что его десятитысячная дивизия слишком слаба, чтобы справиться с 25000 буров, вторгшимися в Наталь. Далее случилось то, что и должно было случиться — дивизия Уайта попала в окружение, и началась долгая осада Ледисмита[188]. Безрассудный, полностью противоречащий как азам военной науки, так и обычному здравому смыслу шаг привел британские войска к целой серии унизительных поражений.

Первое из этих поражений англичане потерпели в Оранжевой республике 28 ноября 1899 года, когда колонна генерала Метьюэна попала в засаду, организованную бурским генералом Питером Кронье. Потери Метьюена составили 485 человек, из них 24 офицера.

Две недели спустя, 11 декабря, случай снова свел Метьюена с Кронье, на этот раз у Магерстонгейна. Метьюэн не усвоил недавнего урока. Он целый день обстреливал холм, занятый, как ему казалось, бурами,— которые вовремя его покинули. Убежденный, что уж теперь-то сопротивление противника сломлено наверняка, он послал на этот холм бригадира Уокепа с 3500 шотландцев, сквозь грозу и проливной дождь.

Холм оказался смертельной ловушкой. Расставленные Кронье наблюдатели следили за всеми продвижениями шотландцев, меткие бурские стрелки, засевшие на верхних склонах, осыпали rotneks (красношеих), как они называли британских солдат, смертельным свинцовым градом. Шотландцы не выдержали и обратились в бегство, многие из них были убиты выстрелами в спину. Сам бригадир Уокеп вел себя достойно, впоследствии его тело было найдено лежащим поперек бурского окопа. Новый эксперимент Метьюэна обошелся англичанам в 1079 убитых и раненых, из них 68 офицеров — правда, на этот раз буры тоже потеряли около двухсот человек. Командующий экспедиционным корпусом Буллер снова проявил малоуместное спокойствие: он не только не отстранил дважды проштрафившегося генерала, но даже не объявил ему выговора.

Почти одновременно англичан постигло другое бедствие, на этот раз — связанное с именем генерала Уильяма Гатакра. Ночью 10 декабря 1899 года у железнодорожного разъезда Стормберг этот дуболом повел 3000 солдат не в ту сторону. Единственного человека, который знал дорогу, оставили в лагере. Когда рассвело, англичане обнаружили прямо перед своим носом крутой неприступный склон, а наверху — мирно завтракающих буров. Те были крайне удивлены, увидев, как «красношеие» разворачиваются и шагают назад, хотя по ним никто еще не сделал ни одного выстрела. В конечном итоге англичанам пришлось улепетывать со всех ног. Генерал Гатакр очень гордился, что его потери составили всего восемьдесят девять убитых и раненых — скромно умалчивая о шестистах тридцати трех солдатах и офицерах, попавших в плен, единственно потому, что никто не сообщил им об отходе.

Вечером Гатакр получил от своего командира сэра Редверса Буллера телеграмму: ЖЕЛАЮ БОЛЬШЕЙ УДАЧИ В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ.

Ответственность за конечное падение Буллера лежала не на ком-нибудь из бурских военачальников, а на его собственном подчиненном, командире дивизии генерал-лейтенанте сэре Чарльзе Уоррене, худшем, по весьма распространенному мнению, выпускнике британских военных академий за все время их существования. Когда фельдмаршал лорд Уоллсли, главнокомандующий британской армией, спросил этого пятидесятидевятилетнего, вызванного из отставки генерала, что он думает о бурской кампании, Уоррен ответил: «Надо раздолбать Джонни-бура артиллерией, атаковать его цепью, а затем спустить с него штаны и выдрать по голой заднице».

Скорее всего, Буллер был осведомлен о столь своеобразных взглядах Уоррена, однако он все же поручил ему возглавить критически важную атаку на Шпиен Коп.

Но сперва был Коленсо, 15 декабря 1899 года. Буллер вел свои колонны через вельд, держась железной дороги, проложенной между портом Дурбан и Ледисмитом. Английские войска сильно превосходили вторгшихся в Наталь буров по численности, а потому двигались, почти не встречая сопротивления. Чтобы прийти на помощь дивизии генерала Уайта, осажденной в Ледисмите, оставалось преодолеть единственное серьезное препятствие — вздувшуюся от дождей реку Тугелу. Буллер не был большим любителем высылать вперед разведывательные дозоры и шел по карте, как оказалось — безнадежно устаревшей. Ему предстояло выбрать одну из четырех возможных переправ: бродов Потгитер и Тричардт, по которым обычно переезжали реку запряженные волами телеги, а также два моста в Коленсо, один из них — стальной, железнодорожный. Вот на нем-то и остановил Буллер свой выбор, хотя трудно было ожидать, чтобы противник — пусть даже самый неопытный — не устроил там засаду.

Бурский генерал Луис Бота не был неопытным. Его стратегия не отличалась особой изощренностью — простая ситуация требовала простых решений, все определял элементарный здравый смысл. Бота взорвал железнодорожный мост, а на втором, обычном, устроил засаду. Однако англичане не попали в эту ловушку, и совсем не из-за необыкновенной прозорливости своего командира — они просто не сумели найти сохранившийся мост. Броды Потгитер и Тричардт располагались слишком далеко вверх по реке, к тому же оба они контролировались цепью холмов, высочайшим из которых был Шпиен Коп. Зато Буллер отыскал на карте Бридл Дрифт («Уздечный брод»), находившийся рядом с поселком Коленсо, в речной излучине. В конечном итоге из четырех возможных переправ была выбрана пятая.

С британской стороны к реке полого спускался гладкий открытый луг, дававший бурам великолепный сектор обстрела, зато с бурской стороны к ней близко примыкала холмистая гряда, целая цепь господствующих высот, столь любимых всеми тактиками. Оборона Боты имела слабое место — открытый левый фланг, однако англичане этого не знали и не узнали, так как не высылали разведывательных дозоров.

Буллер приказал подтянуть артиллерию, что заняло довольно много времени — под окованные железом колеса приходилось подкладывать ветки, чтобы они не утопали в раскисшей после дождя земле. Когда батареи были установлены, генерал приказал вести массированный обстрел холмов — в естественном предположении, что именно там и засели буры. Однако британские канониры жгли порох совершенно напрасно — в полном противоречии со всем, чему учат в военных академиях, бойцы генерала Боты окопались на ровном месте около самого берега реки и, конечно же, умело замаскировались. От них до места, где британцы собирались переходить реку, было рукой подать.

Буллер назначил атаку на 15 декабря 1899 года. Нужно упомянуть двоих актеров, которым было суждено играть в последовавшей драме важные роли. Это генерал-майор Харт, командовавший 5-й ирландской бригадой и полковник Лонг, под чьим командованием были 14-я и 66-я батареи полевой артиллерии с двенадцатью пушками, поддерживаемые лейтенантом Огилви с шестью тяжелыми морскими орудиями. События, развернувшиеся под Коленсо, можно считать уникальными.

В шесть часов пасмурного утра 15 декабря Харт приказал своим четырем батальонам выступить в плотном боевом строю по пологому травянистому склону вниз, к Бридл Дрифту, мелкому броду, находившемуся, как считали англичане, в узкой излучине реки Тугела. Тем самым он фактически повторил бросок легкой бригады.

Пушки справа от них/Пушки слева от них/Пушки прямо перед ними/... В челюсти смерти/В пасть ада/ Ехали шесть сотен... Только на этот раз не ехали, а шли, и не 600, а 4000.

Вероятно, буры были крайне удивлены этим зрелищем — на них наступал типичный для начала века наполеоновский строй: плотные маршевые каре, возглавляемые генералом на коне с саблей наголо. Первыми печатали шаг дублинские и эннискилленские фузильеры, за ними выступали коннахты и Приграничный полк. Четыре батальона, 4000 человек, стиснутые на фронте в какие-то 800 ярдов! Это было настоящее самоубийство. Затаившиеся в глубоких окопах буры поджидали британцев со всех трех сторон речной излучины, нетерпеливо сжимая новенькие маузеровские винтовки, бившие на два километра.

Харт и его ирландская бригада почти не встречали сопротивления. Редкая цепочка буров, засевшая на противоположном берегу реки, рассыпалась после первых же выстрелов. Для генерала это был самый волнующий момент всей его жизни. Он совсем не задумывался, где же находится армия Боты, ничуть не опасался бурской артиллерии. Несколько снарядов, выпущенных его собственной 33-й батареей Парана, просвистели над головами солдат и разорвались в далеких холмах. Логика подсказывала артиллеристам, что именно там и засели враги. Но буры руководствовались не логикой учебников по тактике, а инстинктом и здравым смыслом.

Местный проводник Харта указал направо:

— Генерал, брод там.

Харт привстал в стременах и протянул саблю в направлении, указанном проводником. Батальоны четко, как на параде, развернулись и направились прямо к центру организованной бурами обороны. Когда британцы приблизились к реке на триста ярдов, прогремел выстрел из пятидюймовой крупповской гаубицы. Ждавшие этого сигнала буры открыли по противнику частый, смертельно точный огонь.

При первых же выстрелах местный проводник куда-то испарился, оставив генерала Харта в полной растерянности. Противоположный берег извергал потоки свинца, сила и неожиданность оказанного бурами сопротивления заставили дрогнуть даже стойких, закаленных в боях ирландцев. «Дикая неразбериха» — так описал свои впечатления один из выживших счастливцев. Идеальные каре хартовской бригады рассыпались на глазах.

— Стройся безотносительно к рангу,— закричал генерал.— Офицеры и рядовые, все в одну колонну.

Он справился по карте, торчащей из его полевой сумки, нашел на самом изгибе реки пометку, обозначавшую брод, и тут же без всякой проверки выбранного места приказал начать переправу.

— Двигайтесь, двигайтесь, я пойду в первых рядах,— кричал Харт,— вы же не отстанете от своего генерала!

Солдаты разрывались между верностью королеве и отечеству и инстинктом самосохранения. Как это ни удивительно, первое чувство пересилило. Одна из рот бесстрашно бросилась к берегу.

Карта оказалась неточной. Ширина реки в выбранном для переправы месте была триста футов, а глубина— двадцать, немногие, сумевшие добежать до воды, ухнули в нее с головой. Пули и картечь, хлеставшие через реку, косили шеренгу за шеренгой одетых в хаки солдат. Харт застыл в седле, с ужасом глядя на противоположный, озаренный вспышками выстрелов берег, не обращая внимания на свистевшие вокруг пули. При всей своей безнадежной некомпетентности он не был трусом. Возможно, он считал себя заговоренным от пуль. Никто не знает его мыслей, но даже самый законченный идиот, заговорен он от пуль или нет, не мог в этот момент не задуматься, как же это вышло, что он завел своих солдат в такую ловушку.

В толпе офицеров, наблюдавших за попыткой переправы с командного пункта, выделялась массивная фигура Буллера. Командующий смотрел в бинокль, как гибнет 5-я ирландская бригада.

— У Харта возникли проблемы,— сказал он Литлтону, командиру 4-й шотландской бригады.— Поднимайте своих ребят и помогите ему разобраться. Сделайте все, что можете.

Однако не успел Литлтон отдать шотландцам приказ, как развернулись события, отвлекшие внимание Буллера в другом направлении.

На правом фланге наступала 2-я английская бригада под командованием Хилдъярда. Полковник Лонг, командующий его полевой артиллерией, раздраженный черепашьей медлительностью, с какой волы тащили шесть тяжелых морских орудий, неожиданно поскакал галопом к реке во главе 14-й и 66-й батарей. По его приказу двенадцать легких пушек были развернуты на берегу, успели сделать несколько залпов, после чего шквал винтовочного огня буквально смел всю орудийную прислугу, тем более что пушки не имели защитных щитов.

— Ну кой черт этому типу так не терпелось,— выругался Буллер,— он же оставит меня без пушек.

Двенадцать пушек без канониров, большая часть которых погибла, и без боеприпасов молча застыли вдоль берега.

У Буллера все еще оставались нетронутые резервы, около 8000 штыков, однако вместо того, чтобы использовать их для оказания общей поддержки попавшей в тяжелое положение армии, он настолько взволновался судьбой пушек Лонга, что даже оставил свой командный пост, чтобы лично руководить возвращением утраченных сокровищ. Группа, отряженная для этой цели, проявила чудеса героизма, вознагражденные впоследствии семью Крестами Виктории (один из орденов достался посмертно Фредди Робертсу, чьему отцу предстояло вскоре сменить генерала Буллера). Ценой неимоверных усилий и жертв удалось оттащить назад две пушки, остальные же остались на берегу. Буллер достаточно спокойно пережил разгром целой бригады, утрату многих сотен людей, однако утрата десяти пушек настолько потрясла генерала, что в 11:00 он приказал своим войскам отойти.

Вечером, когда англичане хоронили погибших, буры переправились через реку и подобрали трофеи. Подобно кавалеристам Нея при Ватерлоо, солдаты Лонга оставили пушки неповрежденными, таким образом республиканская артиллерия неожиданно удвоила свой орудийный парк.

Британия потеряла под Коленсо 71 офицера и 1055 солдат, половина из них относилась к ирландской бригаде, бурские же потери составили всего 40 человек. Однако худшее было впереди.

24 января 1900 года, Шпиен Коп, в переводе — «Наблюдательный холм». День и место, покрывшие позором имя генерал-лейтенанта сэра Чарльза Уоррена.

Холм заслужил свое название тем, что с него великолепно просматривалась окружающая местность. Именно отсюда в 1830 году бурские переселенцы со страхом и надеждой взирали на свою Землю Обетованную. Шпиен Коп являлся также стратегически важной высотой, контролировавшей две грунтовые дороги на Ледисмит. Его требовалось занять, каковая задача и была поручена генералу Уоррену. Удивительнее всего, что ни Уоррен, ни пославший его Буллер не имели ни малейшего представления, что же делать с этим очень стратегическим холмом после того, как он будет захвачен.

После прискорбных событий при Коленсо британская армия разбила на берегу Тугелы бивуак, сильно напоминавший огромный кемпинг, палаточный городок у воды на травке. Это вполне устраивало солдат, они стряпали, стирали одежонку и купались, оставляя обсуждение стратегических тонкостей генералам. 18 января 1900 года генерал Уоррен получил приказ форсировать реку у брода Тричардт и занять Шпиен Коп; несколько последующих дней он посвятил осмотру, отбору и подготовке своего личного багажа, дабы не испытывать никаких неудобств при пересечении Тугелы и после этого. По тем временам британский генерал просто не мог отправляться в поход без запасов марочного портвейна, ящиков шампанского и прочих, жизненно необходимых в полевой жизни вещей. Кроме того, стареющий Уоррен очень любил купаться, так что, за недостатком у генерала времени, вся подготовка армии к походу легла на плечи его подчиненных. Непосредственное руководство атакой на Шпиен Коп он поручил генерал-майору Дж. Талбо-Коуку. Когда некстати выяснилось, что Талбо-Коук недавно сломал себе ногу и вряд ли сумеет карабкаться по горным кручам, Уоррен передал эту задачу генерал-майору Э. Р. П. Вудгейту. Одноногий на тот момент Талбо-Коук имел вполне приличную голову, но у здорового Вудгейта головы не было вовсе.

Им противостоял круглолицый здоровяк с длинными висячими усами, тридцатисемилетний «герой Наталя» генерал Луис Бота, человек, в высшей степени смелый и решительный, пользовавшийся всеобщей любовью своих соратников — тощих, мосластых, с глубоко проваленными щеками крестьян в крестьянской же одежде. Их скрюченные, мозолистые, покрытые сетью голубых прожилок руки уверенно управлялись с длинноствольными маузеровскими винтовками, они защищали голову от солнца широкополыми шляпами и не брились по несколько недель кряду. Рустенбергский отряд под началом Шалька Бюргера удерживал сектор Твин Пикс, рядом с ним, на Шпиен Копе, стояли каролинские волонтеры Хендрика Принслоо и преторианский (от города Претория) отряд Даниэля Оппермана. Все бурские командиры были опытными охотниками, закаленными борцами с мятежными дикими племенами. В их распоряжении имелись пять трехдюймовых пушек, три крупповских и две Крезо — весьма серьезная огневая мощь по тому времени, особенно если учесть, что пушки размещал такой опытный специалист, как немецкий майор Альбрехт. При поддержке отрядов из Крюгерсдорпа, Боксбурга, Гейдельберга и Утрехта эти «провинциальные охломоны» преподали профессиональным колониальным офицерам Британской империи весьма суровый урок.

В 9 часов вечера 23 января 1910 года генерал-майор Вудгейт и 1800 солдат и офицеров Ланкаширской бригады, состоявшей из ланкаширских фузильеров и собственных Его Величества королевских ланкастерцев, начали долгий подъем. Под прикрытием темноты проводники-итландеры ускользнули, дальше путь выбирал полковник Алек Торникрофт из Конной пехоты, единственный старший офицер, внимательно изучивший в бинокль рельеф гряды. Он и его отряд упорно карабкались по крутому склону.

Перед началом восхождения солдатам раздали мешки с песком, в соответствии со старой байкой: сперва плохая новость — там, наверху, не за чем спрятаться; а теперь хорошая новость — зато здесь, внизу, песка хоть засыпься, а заодно есть и мешки, так что насыпайте их песком и тащите в гору. Положившись на эту предосторожность Вудгейт приказал выдать почти двухтысячному отряду всего два десятка шанцевых инструментов. Подъем был крутой, ночь — темная, мешки — тяжелые, солдаты спотыкались, падали, теряли дыхание. Вскоре ведущая вверх тропа была усеяна брошенными мешками с песком. Во флягах солдат плескалась грязная речная вода, многие из них страдали от желудочных колик и разбредались по кустам.

— Давай, ребята, давай, не отставайте, этот холм кишит Джонни Бурами,— шептали офицеры.

— Есть сэ-э...

— Вы что, хотите пропустить все удовольствие? — бормотали сержанты, которым было настрого запрещено рявкать в обычном сержантском тоне.

— Не нравится мне тут, сардж, ловушка это.

— Заткнись и шевели ходулями.

Вскоре голова колонны оторвалась от остального отряда. Солдаты давно научились держаться подальше от молодых, не растерявших еще энтузиазма офицеров, в любой момент готовых взвалить на подневольного человека какое-нибудь дополнительное задание. Когда передовая группа Торникрофта в лихой штыковой атаке очистила гряду от неприятеля, оставшаяся часть отряда даже не очень поняла, что же это такое там, наверху, происходило, какие-то крики и суета.

Пятнадцать буров из Каролинского отряда Хендрика Принслоо, стоявшие в дозоре на обращенной к неприятелю стороне, благополучно отступили и со всех ног помчались в лагерь, располагавшийся на дальнем склоне.

— «Die Engeleske is op die Кор!» («Англичане на горе!»)

После минутного замешательства — буры никак не ожидали ночной атаки на холм — сохранивший свою обычную хладнокровность Луис Бота приказал Хендрику Принслоо, Даниэлю Опперману и Шальку Бюргеру занять все высоты, еще не попавшие в руки противника, и постараться вытеснить ротнеков с господствующей высоты. Буры устроили дикую гонку по горным кручам, стараясь во что бы то ни стало опередить англичан. Они поднялись на Алоэ Коп, Коникал Коп и Твин Пике — и с крайним удивлением обнаружили, что ни одна из этих жизненно важных вершин не занята противником. Теперь они были вверху, а англичане — внизу! Немного отдышавшись, буры сложили из валунов надежные, непроницаемые для винтовочного огня брустверы. Занятые позиции позволяли им обстреливать все еще не осознавших свою ошибку англичан сверху. Те слышали ночью звуки, словно от перекатываемых камней, но не придали этому никакого значения.

Одновременно Бота отдал второй приказ, возымевший решающее влияние на ход приближавшейся битвы. Он разместил свои артиллерийские орудия поодиночке на закрытых позициях, выбранных с таким расчетом, чтобы снаряды могли поражать англичан с достаточной точностью, не задевая при этом засевших в сотне метров от них буров. Решение было несколько рискованным, но оно вполне себя оправдало.

— Wot the fock?...

8:30 утра. Завеса тумана, окутывавшая гору, разорвалась, начались долгие страдания ланкастерцев. Загрохотала бурская артиллерия. Изготовленные Круппом и Крезо снаряды безжалостно перепахивали плато. С окрестных вершин летел град винтовочных пуль. Ланкастерская бригада попала в смертельное полукружье свинца и стали. Спрятаться было негде — немногие, кое-как уложенные валуны почти не давали защиты. Генерал Вудгейт пытался поднять солдат в атаку. В процессе этих попыток он поднял голову и тут же схлопотал чуть повыше глаза снарядный осколок. Вскоре погибших было так много, что уцелевшие получили возможность прятаться за трупами. Оказавшиеся в беспомощном положении солдаты цеплялись за жесткую как камень землю и молили Бога, чтобы следующий снаряд упал подальше, на кого-нибудь другого. Снаряды падали с регулярностью капель из водопроводного крана, через каждые шесть-восемь секунд. Трехдюймовые снаряды орудий, изготовленных на заводах Круппа и Крезо, это была настоящая бойня. И хоть бы какое укрытие.

Так как ни Буллер, ни Уоррен не озаботились заранее мыслью, что же делать дальше — а оставшиеся в долине генералы совершенно не представляли себе, что происходит там, наверху,— Уоррен послал Вудгейту и Торникрофту приказ следующего содержания: «Оставайтесь там, где находитесь».

— Не могу оставаться на открытом месте. Нужно либо наступать либо отходить,— взмолился полковник Торникрофт, после чего шальная пуля вдребезги разбила зеркало его гелиографа.

Ответа не последовало.

Что и не мудрено. Генералу Уоррену приказали захватить холм, не сказав, что же делать со столь ценным приобретением дальше. Это уж была проблема генерала Буллера. И все же Уоррен не стал связываться с Буллером, не стал просить у него дальнейших указаний.

Уоррен смотрел со своего командного пункта на вершину, где умирали солдаты,— и не отдавал никаких приказов.

— А нельзя ли затащить наверх пушки?— поинтересовался он у артиллеристов.

Ответ был отрицательным. Обращенный к англичанам склон холма поднимался слишком круто, чтобы тащить по нему тяжелые, неуклюжие орудия. Вполне естественная мысль выслать разведывательные группы, попробовать найти во вражеской обороне уязвимое место не приходила Уоррену в голову.

Ниже по течению Буллер молча наблюдал за происходящим, затем он приказал обстрелять холмы из тяжелых орудий. Это не принесло особой пользы, буры хорошо окопались, а их орудия не удавалось обнаружить — все из-за того же бездымного пороха. Таким образом, британская артиллерия попусту растрачивала снаряды на скалы и прочую малоинтересную недвижимую собственность. Не подлежит никаким сомнениям, что Буллер понимал реальное положение вещей гораздо лучше Уоррена. Однако он не передал командиру дивизии никакой информации и указаний — не сообщил ему, в частности, что наблюдатели обнаружили на холмах, окружающих Шпиен Коп, буров, так что Уоррен остался при убеждении, что его войска заняли всю гряду. Командующий не хотел вмешиваться в действия своего подчиненного и оставил все управление боем в руках генерала, то ли впавшего в полный ступор, то ли абсолютно неспособного разобраться в обстановке; одно не лучше другого, особенно с точки зрения погибавших наверху солдат.

Один из морских артиллеристов Уоррена обнаружил на Алоэ Коп бура, перебегавшего от валуна к валуну (скорее всего, это был разведчик Луиса Боты, направлявшийся на вершину холма, откуда он корректировал действия бурской артиллерии, обстреливавшей несчастных ланкастерцев). Затем, чуть пониже, было замечено движение окопавшихся буров. По самостоятельному решению артиллеристов тяжелые морские орудия начали забрасывать передний склон Алоэ Коп снарядами, начиненными лиддитом — новейшим по тому времени взрывчатым веществом. Снаряды ложились в самой гуще бурской обороны и причиняли тяжелые потери. К счастью для бойцов генерала Боты, Уоррен настолько не понимал обстановки, что сразу же приказал прекратить этот весьма эффективный обстрел в ложной уверенности, что его жертвами становятся не буры, а британские солдаты. А ведь еще несколько снарядов, выпущенных с той же точностью, и Алоэ Коп перестал бы быть угрозой.

Безжалостные лучи солнца в сочетании с полным безветрием превратили Шпиен Коп в адское пекло. Пыль, тучами поднимавшаяся после каждого взрыва снаряда, забивала солдатам ноздри, они дышали широко раскрытыми ртами, теперь пыль попадала им в горло и легкие, вызывала приступы удушливого кашля. Кордитный дым разъедал глаза, слепил потоками слез. Бледное, призрачное солнце еле проглядывало сквозь коричневую завесу взбитой взрывами пыли. Жажда мучила британцев ничуть не меньше, чем обстрел, их распухшие языки едва помещались во рту, иссохшие губы растрескались и кровоточили, фляги давно опустели — все вода была выпита во время подъема. Вконец обезумевший солдат набрал горсть сахарно-белого песка, поднес ее к губам — и тут же получил пулю в голову. Такая судьба постигала любого, кто подавал признаки жизни, его сразу же срезала пуля одного из бурских снайперов, засевших за камнями на окрестных холмах. Тех же, кто не шевелился, кто притворился мертвым, доводили до безумия укусы залезавших под гимнастерку муравьев. Прямо перед окопом лежал убитый осколком командир роты, его лицо густо облепили мухи. Сержанту пуля разворотила бедро, чтобы остановить кровотечение, он перетянул ногу ремнем, снятым с одного из убитых. Солдаты стреляли по смутным теням, мелькавшим среди валунов, из-за трупов своих товарищей. Молодой парень царапал, лежа на спине, прощальное послание своей невесте.

Полковник Торникрофт был рядом со своими солдатами, его командный пункт представлял собой низкую, кое-как сложенную из камней стенку. Ланкастерцы гибли под пулями и снарядами, с этим нужно было что-то делать.

— Сержант,— приказал он,— доберитесь до генерала Уоррена. Это вопрос жизни и смерти. Нам нужны подкрепления — и заградительный артиллерийский огонь по этим холмам.

Торникрофт показал на карте позиции буров.

— Да, сэр, я доберусь.

Сержант понимал, что теперь все зависит от его проворства и везения. В первую очередь от везения.

— О’кей, а я пока вас прикрою. Ну — с Богом.

Полковник высунулся из-за бруствера и стрелял из револьвера, пока не остался без патронов. Сержант ужом проскользнул между трупов и валунов, а затем исчез из вида.

Час дня. Семь бесконечно долгих часов до заката. Один из солдат привязал носовой платок к винтовке и поднял над жалким подобием бруствера, его примеру последовали другие. Над плато повисла тишина. Свыше сотни солдат встали на ноги и поплелись к бурам, сдаваться. Все они были в наспех наложенных, грязных, насквозь пропитанных кровью перевязках.

Группа буров использовала эту передышку, чтобы подобраться к правому флангу британцев на пару десятков ярдов, а затем бросилась в атаку. В нескольких местах буры прорвались через сложенный из камней барьер, завязалась яростная рукопашная схватка. Люди стреляли в упор из револьверов, били противников прикладами, вцеплялись друг другу в горло. На место убитых и раненых британцев вставали их товарищи, постепенно начальный порыв буров угас, и они ускользнули, подобно призракам, за свои валуны. Странным образом эта неожиданная атака укрепила боевой дух ланкастерцев, по плато прокатилась волна торжествующих криков: «Мы им всыпали!»

Генерал Буллер изучал в бинокль поле битвы (если, конечно же, можно назвать полем горные кручи). Рядом с ним стояли артиллерийские корректировщики. Они видели разрывы снарядов, но никак не могли обнаружить огневые позиции буров.

— Черт бы побрал этот немецкий порох,— выругался генерал. Излив таким образом свои чувства, он приказал вести дальний тревожащий артиллерийский огонь, чем и ограничилось его участие в битве.

На командном пункте Уоррена ситуация была такая же, если не хуже. Артиллерийские корректировщики, привыкшие высматривать ватные клубы дыма, извергнутого стволами вражеских пушек, впали в прострацию. Германский инструктор майор Альбрехт умело укрыл свои гаубицы и пушки, использовавшие для стрельбы бездымный порох — новинку, которая радикально изменила лицо будущих войн.

— Цели, мне нужны цели! — кричал в отчаянии офицер, в чьем ведении находились тяжелые морские орудия.

— Целей нет, сэр. Целей нет,— раз за разом отвечали корректировщики.

Британские артиллеристы стояли перед малоприятной дилеммой. Слепо стрелять по холмам с риском поразить своих, либо совсем не вести поддерживающего огня. Краткий ответ Торникрофта, посланный гелиографом с вершины холма, оказался последним, все дальнейшие попытки связаться с полковником ни к чему не приводили.

— Приостановить огневую поддержку до прояснения ситуации,— такой приказ получили в итоге артиллеристы.

Уоррен вышел из штабной палатки и уставился на цепь холмов. Там что-то грохотало. Несколько часов назад командир армейской разведки поручил одному из своих лазутчиков пробраться на Шпиен Коп и посмотреть, как там ланкастерцы, однако солдат приковылял назад с насквозь прострелянным боком, так и не сумев ничего выяснить.

В конце концов, после трудного и опасного спуска (бурская пуля пробила его пробковый шлем, не зацепив, по счастью, голову) гонец Торникрофта добрался до Уоррена. Единственный, оставшийся в живых командир ланкастерцев докладывал генералу о положении, просил как можно скорее прислать подкрепления и оказать огневую поддержку. И даже теперь парализованный нерешительностью Уоррен не предпринял ничего.

Далее последовал эпизод, вошедший в историю. Молодой, неопытный военный корреспондент с бессильным отчаянием наблюдал за происходящей бойней. Не в силах сдержать своих чувств, он рискнул попросить Уоррена послать на спасение гибнущих ланкастерцев резервы.

— Генерал,— воскликнул он,— ради Бога, ну сделайте хоть что-нибудь!

— Не суйте свой нос, куда не просят! — проревел взбешенный Уоррен.— Изолируйте этого человека!

Инициативного журналиста посадили под арест. Его звали Уинстон Черчилль.

Генералу Уоррену даже не приходило в голову, что лучшим способом ослабить давление на Шпиен Коп была бы отвлекающая атака на какую-нибудь из соседних вершин. Однако среди его подчиненных нашелся человек, задумавшийся об этой возможности. Не обращаясь за разрешением к командующему, генерал Литлтон направил шотландцев своего королевского стрелкового корпуса на холм, известный под названием Твин Пикс. Это решение казалось ему очевидным, так как буры сконцентрировались на Шпиен Копе и в его ближайших окрестностях. Вскоре он получил сообщение, что Твин Пикс находится в руках буров, что там стоит пушка, так что шотландцы рискуют полечь под градом картечи. Литлтон направил гонца с приказом об отмене атаки. Однако командир 60-го стрелковою полка полковник Буканан-Ридден не подчинился приказу командира, считая себя обязанным облегчить участь ланкастерцев. Вскоре он был убит, и его офицеры-шотландцы неохотно повернули свои подразделения назад. Однако мидлсексский батальон полковника Хилла все-таки достиг вершины, где был тут же окружен отрядом буров и оказался в крайне опасном положении. Только быстрое вмешательство шотландских стрелков полковника Коука, которые чудесным образом появились в самый критический момент, спасло батальон Хилла от полного уничтожения. В яростной рукопашной схватке буры понесли тяжелые потери.

Насмешкой выглядит позднейшее заключение, что в этот момент исход сражения мог измениться на противоположный. Атака мидлсекссцев и шотландских стрелков настолько обеспокоила командира буров Шалька Бюргера, чьи люди сильно пострадали от британской артиллерии (при всей беспорядочности ее стрельбы), а вдобавок остались почти без боеприпасов, что он в ожидании новых атак противника приказал снять с позиции и отвести подальше крупповскую пушку, стоявшую за Алоэ Коп,— ту самую, которая наносила ланкастерцам наибольшие потери. Бюргер боялся повторить ошибку, допущенную британцами под Коленсо, понимая при этом, что без этой пушки свежие резервы противника рано или поздно захватят холмы. Он уже приказал своему сильно потрепанному отряду сниматься и отходить, когда ситуация резко изменилась.

Уже темнело. Полковнику Торникрофту начинало казаться, что верховное командование бросило его на произвол судьбы. Дальнейшее удержание плато становилось бессмысленным. Отважные ланкастерцы и так уже проторчали там, в адской жаре, под непрерывным обстрелом больше тринадцати часов. Не дожидаясь разрешения Уоррена, он отдал приказ об общем отходе.

Спуск Ланкастерской бригады со Шпиен Копа, осуществленный ночью на 25 января 1900 года, вошел в историю Второй бурской (если пользоваться английской терминологией) войны как «долгая лестница боли». Когда окончательно стемнело, оставшиеся в живых ланкастерцы собрали раненых и покинули перепаханное снарядами плато. Сгибаясь под тяжестью своих страдающих при каждом толчке товарищей, они спускались по крутому, каменистому склону, ежесекундно поскальзываясь подкованными сталью, совершенно не приспособленными для подобных прогулок сапогами. Несмотря на темноту, буры продолжали стрелять; то один, то другой ланкастерец падал, получив случайную пулю в спину, остальные продолжали спускаться, используя винтовки как простые палки, для поддержания равновесия. Те, кто преодолел этот мучительный путь и спустился, мокрые от пота и черные от пороха, в долину, выглядели так, словно вырвались из ада. Да так оно, собственно, и было. Один из солдат плакал и стеснялся своих слез. «Да ты плачь, парень, не стесняйся,— успокоил его сержант,— ведь эти несчастные ублюдки, их же всех убили...» — и он тоже зашелся рыданиями.

«Все ближе, Господи, к Тебе»,— нестройно пели солдаты.

Все их жертвы, все их страдания оказались напрасными. Буллер скомандовал общий отход за Тугелу (чем заслужил себе насмешливую кличку Тугельский паромщик). Обильно политый кровью Шпиен Коп снова попал в руки буров.

На следующее утро вершина холма представляла поистине жуткое зрелище. Буры свалили тела убитых врагов — многие из них были жутко изувечены прямыми попаданиями трехдюймовых снарядов — в узкий и неглубокий «Ланкастерский окоп». Трупы не помещались, приходилось наваливать их горой. По собственному подсчету буров, они потеряли 225 человек убитыми и ранеными, цифра очень низкая, если принять во внимание яростные рукопашные схватки и беспорядочный обстрел склонов английской артиллерией. Британцы потеряли 87 офицеров и 1647 солдат.

В Натале есть холм, навечно связанный с подвигами отважных буров и не менее отважных британцев, Наблюдательный холм, Spioen Кор.

Когда королеве Виктории доложили про «Черную неделю» (такое название получила эта серия поражений британской армии), она ответила:

— В этом доме никто не впадает в уныние. Нас не интересуют возможности окончательного поражения — их попросту не существует.

На место сэра Редверса Буллера был поставлен генерал лорд Роберт Кандагарский, его заместителем стал лорд Китченер Хартумский. Ход войны радикально изменился, теперь уже бурская армия терпела за поражением поражение. 27 февраля 1900 года капитулировали генерал Питер Кронье и его четырехтысячная армия[189], Кимберли перешел в руки британцев. Днем позже Буллер вошел в Ледисмит, чем и завершилась 118-дневная осада. 13 марта Робертс захватил Блумфонтейн, 31 мая — Йоханнесбург, 5 июня — Преторию. Президент Крюгер бежал в Голландию, Оранжевая республика и Трансвааль были аннексированы. Однако сопротивление буров продолжалось еще два года, по большей части в форме партизанской войны. Лорд Китченер отвечал на набеги неуловимых отрядов «народных мстителей» жестокой политикой выжженной земли.

Эта война не принесла Британской империи славы. Именно англичане в Южной Африке впервые применили такое кошмарное новшество, как концентрационный лагерь. Их отряды окружали целые бурские деревни и бросали всех их жителей без разбора — и мужчин, и женщин, и детей — за колючую проволоку. Каждый шестой пленник умирал от голода. Правительство Ее Величества пыталось отрицать существование таких лагерей. Однако пресса упорно описывала нечеловеческие условия существования в несуществующих лагерях, в Европе росли антибританские настроения. Палата общин осудила подобные методы умиротворения противника как «варварские».

«Ничто, даже неумение военных властей справиться с новой и неприятной для них задачей лишения свободы больших масс гражданских людей, не может оправдать условий, создавшихся в этих лагерях»,— писал Уинстон Черчилль в статье «Великие демократы».

Вторая Англо-бурская война закончилась 31 мая 1902 года. Несколькими днями позднее скончался Сесиль Родс. Его последние слова оказались пророческими: «Вам кажется, что вы победили голландцев. Это не так. Эта страна все еще принадлежит им, в не меньшей степени, чем вам. Вам придется жить бок о бок с ними, так же как и в прошлом».

Ну, а если бы...

Ну, а если бы — Буллер одновременно атаковал и у Коленсо, и у брода Тричардт?

Буров было так мало, что они, скорее всего, не смогли бы остановить противника.

Ну, а если бы — Уоррен приказал хотя бы небольшой части своих — весьма внушительных — резервов поддержать прижатых к земле ланкастерцев атакой на одну из соседних вершин?

Он этого не сделал, так что о чем тут говорить.

А теперь о фактах

Бурская война ознаменовала наступление нового века. Генри Форд заменил карету с лошадьми автомобилем, а мистер Джордж Истмэн из Уотервилла, штат Нью-Йорк, представил почтеннейшей публике свой «Волшебный фотографический аппарат». В Вене некий доктор Зигмунд Фрейд опубликовал работу «Толкование сновидений».

С военной точки зрения начало нового века принесло с собой радикальное изменение как систем оружия, так и стратегий.

«В этой бойне древний страх перед видимым врагом уступил место парализующему ощущению приближения невидимого врага, порождавшему подозрение, что врат находятся всюду»,— как писал позднее английский стратег, генерал-майор Дж.Ф. К. «Красавчик» Фуллер.

Для Британской империи бурская война была первым звонком, возвещавшим закат колониальной эры. Некоторое время — хоть и весьма недолгое — но профессиональные британские солдаты терпели поражение за поражением от столь презираемой ими «крысиной стаи».

В южноафриканском вельде британский генералитет заплатил весьма дорогую цену, чтобы узнать, что отныне невозможно идти на надежно окопавшихся, вооруженных малокалиберными магазинными винтовками людей в лихую штыковую атаку. И что бездымный порох радикально меняет способы ведения артиллерийской войны.

Этот урок следовало выучить к началу следующей войны. Первой Большой Войны.

Но никто не захотел учиться.

Решающим фактором сражения при Шпиен Копе стала полная бездарность двух британских генералов — ну и, конечно же, бездымный порох доктора Шонбейна.