Победы, которых могло не быть

3 июля 1866 г., Кенигграц Два графа и один принц

Ihr glaube Ihr habt ein Reich gegrundet?.

Und habt doch nur ein Volk zerstort[157].

Франц Грильпарцер.

Комендант австрийской крепости Кенигграц[158] приказал открыть шлюзы; вода перед крепостными стенами начала медленно подниматься. Армия en deroute[159] безнадежно забила узкую, на одну колею, дамбу — единственную дорогу через затопленный glacis[160]. Офицеры, облепившие бастионы крепости, кричали по-немецки и по-венгерски, по-польски, по сербо-хорватски и по-итальянски, пытаясь навести хоть какой-то порядок в окружающем хаосе. Длинная, чуть не до горизонта колонна солдат в белом, измазанном в грязи, усеянном черными точками пороха, окровавленном обмундировании уныло тащилась от реки к крепостным воротам. Толпа сталкивала телеги, в несколько слоев заваленные ранеными, в неуклонно поднимающуюся воду. Утопающие взывали о помощи. Туда же, в воду, летели артиллерийские орудия. Всадники спускались по крутому каменному склону дамбы, чаще всего — ломая шею и коню, и себе. Беги, армия, беги, все уже потеряно. Вечерний туман, поднимавшийся над затопленными полями, окутывал трагедию полупрозрачной пеленой.

Командующий разгромленной армии ничего этого не видел и не знал. Он оставался на поле битвы до самого конца, затем воспользовался другим мостом, направился на юг и вернулся в ту же самую гостиницу, которую покинул ранним утром. Двенадцать часов назад — но эти двенадцать часов решительно изменили будущее Европы. Побежденные генералы уже сидели за столом. Худощавый человек с огромными усами поднял бокал и провозгласил: «Помянем всех отважных людей, которые погибли сегодня попусту». Двенадцать часов назад он повел в бой 215000 юных, воодушевленных солдат. И во что превратилась эта гордая армия за какие-то часы? Судьба была к ней предельно жестока. Фельдмаршал медленно встал и вышел за дверь. Сев на своего коня, он поехал прочь.

С закатом солнца комендант крепости отбил императору телеграмму: «Все армейские корпуса en debandade[161] в Кенигграце и вокруг него. О дальнейших оборонительных действиях не может быть и речи. Телеграфируйте, пожалуйста, ваши приказы».

Никаких приказов не последовало.

Австро-прусская война 1866 года обычно теряется в тени франко-прусской войны 1871 года. Однако именно этот конфликт заложил основу прусской военной экспансии, которая привела к созданию Германской империи Гогенцоллернов,— каковое, собственно, и произошло в зеркальном зале Версаля. Победи Австрия в битве при Кенигграце[162], Отто фон Бисмарк если и попал бы в учебники истории, то лишь в примечания — как человек, чьи фантазии далеко превосходили реальные возможности. Осуществление его грандиозного плана объединить все германские народы произошло бы значительно позже — или вообще никогда. Не было бы кайзеров Вильгельма I и II; вполне возможно, что не было бы и мировых войн, Первой и Второй. Немецкая военная дисциплина и эффективность не стали бы образцом, которому пытался подражать весь мир.

Бисмарк придерживался крайне простой стратегии: держать армии тщеславного императора Наполеона III подальше от полей сражения в течение времени, достаточно продолжительного, чтобы успеть разгромить Австрию и установить прусский контроль над всеми германскими княжествами. Для этого требовалась быстрая и решительная победа. Решительная — и в то же самое время не унизительная для Австрии. Было жизненно необходимо, чтобы Вена сохранила нейтралитет, если разразится война с Францией,— в более далекой перспективе Австрия представлялась наиболее подходящим союзником для возможной войны с Россией[163]. Нужны были скорость и готовность идти на риск. Исходя из этих соображений, Бисмарк мудро выбрал военным инструментом осуществления своей политики генерала графа Гельмута фон Мольтке.

Австрия представляла собой огромную империю, слепленную из множества народов и рас, языков и религий. Поляки, венгры и итальянцы восставали против жесткого диктата Вены, однако армия императора Франца-Иосифа немилосердно подавляла эти мятежи. К середине девятнадцатого столетия австрийская армия стала основной опорой восьмисотлетней, быстро клонившейся к распаду монархии Габсбургов. Армия, и только она одна, несет ответственность за поражения Австрии в войнах с двумя слабейшими, чем она, противниками — Италией (1859 г.)[164] и Пруссией (1866 г.).

Основной причиной этих поражений была вопиющая некомпетентность австрийского офицерского корпуса, который растратил долгие годы Меттерниховского мира на парадную шагистику вместо того, чтобы научить солдат пользоваться винтовкой, а также уделял плачевно мало внимания моральному духу войск — если не считать таковым вниманием выдачу перед битвой двойных порций спиртного. Деньги военного ведомства щедро растрачивались на излишних офицеров и удушающую все живое бюрократию. Неэффективность армейской администрации могла сравниться разве что с ее коррумпированностью, основная часть средств уходила не на закупку современного оружия, а на жалования. Технические факторы, стремительно изменявшие лицо войны,— не нужно забывать, что это был период промышленной революции — полностью игнорировались.

Командиры австрийских дивизий продолжали цепляться за наполеоновскую charge а l'outrance[165], забывая, что на дворе уже середина века. В результате огромные армии гибли в бессмысленных атаках. И это при том, что под руководством компетентных военачальников австрийская пехота сражалась вполне успешно. При Мадженте (1859 г.) австрийский центр выстоял перед яростным натиском французов и решительно их отбросил[166]. При Сольферино граф Стадион успешно отразил натиск Императорской гвардии Наполеона III и лишь потом отступил, причем нанес французам настолько серьезные потери, что они не смогли воспользоваться организованным отходом австрийской армии[167]. В тот день многонациональные войска показали себя с самой лучшей стороны — особенно те, которыми руководил командир австро-венгерского корпуса. Это был риттер Людвиг фон Бенедек, генерал австрийской армии, любимый своими солдатами и пользовавшийся величайшим уважением не только вышестоящего командования, но и противника, окрестивших его Австрийский Байяр[168].

Бенедек был мадьяром — серьезный недостаток, с точки зрения австрийского генералитета. Однако стареющий фельдмаршал Радецкий[169] быстро обратил внимание на его командирские способности. Когда разразилась война с Пруссией, Бенедек — ему было уже шестьдесят два года — оказался самым подходящим кандидатом в командующие австрийскими войсками. Он принял это назначение с большой неохотой, уступая настоятельным просьбам императора. Во-первых, объяснял Бенедек, он совершенно не знаком с богемским театром военных действий, где будут разыгрываться все предстоящие сражения. Во-вторых, он сражался в прошлом против итальянцев и французов — но не против пруссаков. Ну а самое главное — он хорошо понимал пределы своих возможностей. Блестящий и решительный командир корпуса, Бенедек не представлял себя во главе четвертьмиллионной армии. Для полной радости император вынудил его принять в качестве руководителей штаба двух людей, абсолютно не подходивших для этой работы. Кришманек был сообразителен, но ленив, в то время как Хеникштейн сочетал крайнюю агрессивность с крайней же глупостью.

Получив императорский указ об их назначении, Бенедек сказал: «Из них обоих такие же штабисты, как из меня — оперный композитор». Бенедек умел командовать своей частью, но не работать с бумагами, поставленная задача была явно ему не по плечу. С того времени как этому блестящему, но ограниченному генералу поручили верховное командование, в воздухе запахло поражением.

Его противником был граф Гельмут фон Мольтке, жесткий, безжалостный пруссак. Мольтке тщательно изучил австро-итальянскую кампанию 1859 года и пришел к выводу, что главным фактором, определяющим исход сражений, становится огневая мощь пехоты. Имея это в виду, он вооружил своих солдат новейшей, революционной по тому времени игольчатой винтовкой Дрейзе, заряжавшейся с казенной части[170]. Еще в 1864 году пруссаки успели опробовать ее на датчанах. Все получилось весьма удачно, батальоны графа Мольтке имели значительно больший темп стрельбы, чем их противник, кроме того, прусские солдаты могли перезаряжать свое оружие лежа. Разгромив датчан, Мольтке уже ничуть не сомневался, что новая винтовка обеспечит прусской армии полную победу над австрийцами, которые все еще пользовались шомпольными ружьями[171]. Обороняющийся противник, даже если он стреляет из-за укрытия, не сможет перезаряжать оружие со скоростью, достаточной для того, чтобы помешать пехотинцам Мольтке подойти на близкое расстояние и смести врагов шквальным огнем. Ну а если в обороне будут пруссаки, они смогут стрелять лежа и встретят атакующего противника градом пуль.

При всех несомненных достоинствах игольчатой винтовки «богом войны» оставалась артиллерия. Сильным местом австрийской армии была ее великолепная артиллерия. После поражения при Сольферино ее перевооружили нарезными, заряжаемыми с дула восьмифунтовыми бронзовыми пушками.

Когда британский военно-морской флот осознал, что скоро владычество на морях будут определять паровые, закованные в сталь корабли, он начал экспериментировать с пушками из кованого железа, стволы которых для прочности скреплялись стальными кольцами. Затем последовало эпохальное изобретение — Альфред Крупп, владелец сталелитейного завода в Рейнланде, разработал революционный технологический процесс, позволявший отливать из стали великолепные трубы. Так родилась пушка, заряжаемая с казенной части. Мольтке вооружил часть своих полевых батарей этими новыми орудиями. Но пушки и винтовки не определяют сами по себе исход сражения, гораздо важнее — кто отдает приказы армиям. На поле под Кенигграцем две четвертьмиллионные армии ждали приказа.

Австрийский штаб в Кенигграце. Только что получена депеша от генерала Габленца, что ею корпус одержал победу под Траутенау. Это хорошая новость, но есть и плохая — потери у победителей в три раза больше, чем у побежденных. «Да,— думал Бенедек,— это проблема, и очень серьезная. Австрийская армия так и не научилась стрелять, а потому полностью полагается на штыковые удары, даже находясь в обороне». Тем временем император непрерывно бомбардировал своего командующего телеграммами. Тот отвечал: «Bitte Eure Majestaet dringend, Frieden zu schliessen. Katastrophe fuer Armee unvenneidlich» (Я настоятельно прошу Ваше Величество заключить мир. Катастрофа Вашей армии неизбежна.») Ответ императора был кратким и резким: «Заключить мир невозможно. Я приказываю, если нет иного выхода, осуществить организованный отход. Мне не совсем ясно — была уже битва или нет?»

У Бенедека не оставалось выбора, он решил принять бой под Кенигграцем. Это была хорошая, удобная для обороны позиция. Его канониры имели широкий сектор обстрела на расстояние до двух километров. Центр обороны располагался на высоких склонах, обращенных лицом к противнику, правый фланг упирался в Эльбу, левый — в лесистую, пересеченную местность, исключавшую продвижение больших воинских формирований. На левом фланге намечались сдерживающие действия с возможным последующим отступлением к врытым в землю артиллерийским позициям.

«Getrennt marschieren, gemeinsam schlagen». Принцип Мольтке: «Маршировать раздельно, бить совместно».

Прусский генерал пошел на рассчитанный риск и разделил свою армию на два атакующих крыла. Успех операции зависел от согласованности продвижения этих половинок. Первую армию возглавлял кронпринц, Вторую — принц Фридрих-Карл. Обладай Бенедек тактическим гением Наполеона, он атаковал бы каждую из прусских армий поочередно и наверняка разгромил бы их. Но судьба улыбается тому, кто рискует, а на этот раз рисковали пруссаки. Кавалерийские разведывательные дозоры австрийской армии исполняли свои обязанности из рук вон плохо, так что Бенедек не имел ясного представления, где обретается князь Фридрих-Карл. В действительности Вторая прусская армия соединилась с Эльбской армией фон Герварта в районе Гитчина, в то время как главные прусские силы получили подкрепление в виде корпусов фон Бонина и фон Штейнмеца. Для этого потребовались довольно тонкие и сложные маневры. К 1 июля прусские армии сошлись достаточно близко, чтобы зажать австрийцев в клещи. Мольтке внимательно изучил — по докладам своих разведчиков — австрийские позиции и решил, что ключевым пунктом является Хлум, сонная деревушка с церковью в центре и одной главной улицей, окруженная лесом, известным как Свипвальд.

В полночь 2 июля генерал Мольтке представил свой окончательный план операции королю Пруссии. Эльбской армии предписывалось атаковать левый фланг австрийцев, Вторая армия Фридриха-Карла, усиленная корпусом фон Бонина, наступала на вражеский центр, в то время как основные силы прусской армии, возглавляемые кронпринцем, наносили удар по правому флангу австрийской обороны. Погода заметно испортилась, всю ночь шел дождь, дороги развезло. Вторая армия принца Фридриха-Карла выступила в 3.00 ночи, армия кронпринца оставалась в лагере до самого утра.

Риттер фон Бенедек провел эту ночь под кровом гостиницы «Zur Stadt Prag». Он посмотрел в окно. Утро выдалось сырое и пасмурное, над вытоптанными пшеничными полями низко стлался туман. Бенедек сел за стол, чтобы написать письмо жене. (Wenn mein altes Ghceck mich nicht ganz verlaesst, kann es zum guten Ende fuehren, kommt es jedoch anders, dann sage ich in Dmut: wie Gott wil. Du, mein Kaiser, und Oesterreich werdet meiner allerletzen Gedanken und Gefuehle beherrschen. Bin ruhig und gefast, und wenn erst die Kanonen in rechter Naehle donnern werden, wird mir wohl werden.) («Если прежнее везение меня не совсем оставит, эта история может получить счастливый конец; если события сложатся иначе, я говорю смиренно: на все Божья воля. Мои самые последние мысли и чувства будут обращены к тебе, моему кайзеру и Австрии. Я тверд и спокоен, и с нетерпением жду, когда же загрохочут пушки.»)

Пушки загрохотали прежде, чем он отложил перо.

Противники знали друг о друге довольно мало. Бенедек занимал хорошую оборонительную позицию, хотя и был прижат спиной к Эльбе. В 7.00 головные колонны Второй прусской армии принца Фридриха-Карла вступили в долину Бистрица. Думая, что австрийцы находятся на другом берегу реки — предположение весьма логичное с точки зрения стратегии — и не ожидая подхода армии, возглавляемой прусским кронпринцем, принц Фридрих-Карл отправил кавалерийский полк на захват моста через Бистриц у деревни Садова. Полк наткнулся на батальоны австрийских егерей[172], оставленные для сдерживающих действий. Для австрийцев эта встреча тоже была неожиданностью, однако их батареи, расположенные в глубине обороны, быстро среагировали и подвергли пруссаков яростному обстрелу. Те понесли большие потери и поспешно ретировались. Тогда прусский принц послал к мосту несколько пехотных батальонов и прикрыл их продвижение массированным артиллерийским обстрелом противоположного берега Бистрица — снеся при этом с лица земли несколько деревень.

Пока происходила эта начальная разминка, Бенедек ехал на свой командный пункт, располагавшийся неподалеку от деревни Липа. Прибыв на место, он увидел Кришменика, только что получившего указ императора о своем отстранении от должности. Хеникштейн, второй адъютант Бенедека, был весьма доволен несчастьем, постигшим боевого товарища, и почти не скрывал своей радости.

Бенедек еще раз изучил диспозицию. В центре у него имелось 44000 солдат и 134 пушки, на левом фланге — 51000 солдат и 140 пушек, а на правом — 55000 солдат и 176 пушек. Резерв состоял из 47000 пехотинцев, 11500 кавалеристов и 320 пушек[173]. Бенедек выстроил практически неприступную оборону — неприступную в том случае, если командиры корпусов будут четко следовать приказам командующего и не переместят самовольно свои войска с назначенных им позиций. По размышлении, он решил укрепить центр частью резервной артиллерии. Прежде чем отдать приказ, Бенедек захотел лично проинспектировать резервные части. Австрийский Байяр пользовался огромной популярностью, войска приветствовали его дружными криками «Ура!», или «Живио!», или «Эльен», а полковые оркестры наяривали марш Радецкого. Затем Бенедек поднялся на холм, откуда было видно все поле битвы. В полном соответствии с планом три передовых корпуса левого фланга организованно отошли в лесистую местность около Садовы — там прусская чудо-винтовка была практически бесполезна. При каждой попытке перейти в наступление пруссаки попадали под сокрушительный огонь австрийских батарей, Свипвальд стал могилой для прусских батальонов.

Когда в долине Бистрица прогремели первые выстрелы, кронпринц все еще сидел за завтраком, затем он принял парад своего собственного полка[174]. Во время парада прискакал гонец: «Ваше высочество, сражение началось». Возникла такая же ситуация, как пятьюдесятью годами ранее под Ватерлоо. Принц Фридрих-Карл (Наполеон) пошел в наступление, а кронпринц (Груши) услышал пушечную стрельбу. С единственной разницей — в отличие от Груши кронпринц повел свои войска на звуки канонады.

Не было никаких сомнений, что Мольтке крупно влип. Атака силами одной армии являлась грубейшей ошибкой. Кронпринц со своими войсками сильно задерживался, так что австрийцам представлялась отчетливая возможность быстрой, красивой победы. Надежда Бенедека, что его превосходство в артиллерии деморализует пруссаков и приведет к их разгрому, отнюдь не была пустыми мечтаниями. Все могло бы обернуться именно таким образом — если бы не прискорбные события, разворачивавшиеся в это самое время.

Графы фон Тун и фон Фестетикс командовали двумя австрийскими корпусами. Оба графа обладали слишком большим богатством и связями, чтобы считать себя обязанными точно исполнять приказы какого-то там «риттера»[175] и стоять на своих фланговых позициях в ожидании армии кронпринца, которая совсем не спешила их атаковать и вообще блуждала неизвестно где. Графы, утомившиеся пассивным сидением на наблюдательных пунктах, сочли такое бездействие занятием скучным и неблагородным. Поэтому они совершили роковую ошибку — выдвинули свои корпуса на километр вперед от австрийской оборонительной линии, прежде прочно закрепленной вдоль гряды господствующих высот. Их действия создали именно такое положение, какого Бенедек изо всех сил старался избежать, в корне нарушив всю его диспозицию. Два графа выступили против прусской Седьмой дивизии генерала фон Франсецки, стоявшей в Свипвальде. В густом лесу, на узком фронте австрийцы не могли использовать свое подавляющее численное превосходство, их самоубийственные штыковые атаки не достигали цели. Все было почти как при Азенкуре — первые ряды вступали в яростную рукопашную схватку, в то время как задние ничем не могли им помочь. Вскоре пруссаки сообразили, что австрийцы пошли в наступление, не озаботившись безопасностью своего фланга, и ударили по этому флангу силами нескольких полков. В последовавшей схватке у австрийских командиров все валилось из рук — одни подразделения шли в атаку, не дожидаясь приказа, другие отходили на защиту фланга, тем временем дисциплинированные пруссаки неуклонно двигались вперед и в конце концов захватили деревню Чистовеш. Граф Фестетикс осознал свою ошибку и послал бригаду, чтобы ликвидировать прорыв. Пруссаки засели в деревенских домах, они стреляли из окон и поверх заборов, осыпая накатывающие белые волны градом пуль. В этой неравной битве погибли все австрийские офицеры, а также большая часть венгерских солдат 12-го и итальянских 26-го полка.

Затем граф фон Фестетикс лично повел солдат в штыковую атаку на деревню. Безумно храбрая атака окончилась весьма печально: граф был в ней ранен, а его адъютант убит. Место Фестетикса занял генерал Моллинари. Граф Тун наблюдал за этими событиями издалека; не понимая, что происходит с корпусами Фестетикса, и желая ему помочь, он бросил в яростную неразбериху Свипвальда свой Второй корпус. Австрийцы сражались с самоубийственной отвагой. Полковые оркестры играли марш Радецкого, офицеры с саблями наголо вели свои батальоны в атаку, солдаты не стреляли, полностью полагаясь на «сталь холодную штыков». И все это — под огнем новых скорострельных винтовок. По большей части батальонам не удавалось подойти к прусской обороне ближе, чем на пятьдесят метров, на подступах к лесу вырастали горы одетых в белое трупов, сверкающие штыки бессильно вонзались в обильно политую кровью землю. Гибли батальон за батальоном, это была настоящая гекатомба австрийцев и венгров, итальянцев и хорватов. Солдаты фон Франсецки знали, что им нужно выстоять, иначе австрийцы накатятся на центр прусской обороны. Прусская 7-я дивизия истекала кровью, ей был отдан приказ: «Стоять насмерть». Они стояли и умирали один за другим, 84 офицера и 2036 рядовых солдат. Но им удалось притупить острие австрийской атаки.

Узнав о самовольстве двух корпусных командиров, о нарушении ими строжайших его предписаний, о тяжелейших потерях, понесенных их войсками в Свипвальде, Бенедек пришел в отчаяние — с этими недисциплинированными австрийскими аристократами вечно одна и та же проблема. В результате их необдуманных действий северная часть оборонительных позиций оказалась совершенно оголенной, оборонительные позиции — без обороняющихся. И назад их уже не позовешь, поздно. К счастью, противник не успел еще обнаружить незащищенной прорехи между Свипвальдом и частями, удерживавшими полосу вдоль берега Эльбы. Бенедеку оставалось только молить Бога, чтобы армия кронпринца подольше не появлялась на поле сражения. Но его молитва не была услышана.

В 11.30 Бенедек получил сообщение, что к его правому флангу приближаются подразделения гвардии кронпринца. Он побледнел, скомкал депешу и засунул ее в карман. Теперь все зависело от того, насколько быстро сумеют 4-й корпус Фестетикса (под командованием Моллинари) и 2-й корпус Туна закрыть зияющую дыру в австрийской обороне, образовавшуюся после их самовольного ухода.

Точно в это же самое время, после полутора часов отчаянных рукопашных схваток, ценой многотысячных потерь мужественные австрийцы осуществили в Свипвальде прорыв. И тут они услышали пение рожков, звавших их назад. «Назад? Отойти? Бросить то, что мы завоевали ценой таких жертв?» — спрашивали солдаты по-польски и по-венгерски, по-румынски, по-хорватски и по-итальянски.— «Как это так — отойти, что это они еще выдумали?» Они разбили пруссаков, так неужели их победа не имеет никакого значения, неужели вся эта кровь пролита впустую? Это не умещалось в мозгу. Офицеры тоже ничего не понимали, а если бы и понимали, не смогли бы ничего объяснить солдатам, так как все ротные командиры, вышедшие из этой бойни живыми, говорили только по-немецки. Но триумфальное настроение исчезло, полковые оркестры не воодушевляли больше солдат маршем Радецкого, над лесом, превращенным их усилиями в огромный морг, повисла тишина. Рота за ротой шли назад мимо своих мертвых, отворачиваясь от своих раненых. Теперь, когда поступил приказ об отходе, самопожертвование этих людей утратило всякий смысл. Солдаты чувствовали себя преданными, их боевой дух угас. Выйдя из посеченного артиллерийским обстрелом леса, они увидели впереди церковную колокольню Хлума.

Бенедек лично поехал проверить, выполняет ли генерал Моллинари его приказ, спешат ли обескровленные батальоны назад. Батальоны еще не успели занять свои, оставленные два часа назад позиции, когда армия прусского кронпринца пошла в атаку.

Кронпринц привел свою армию в самый подходящий момент. Он быстро изучил ситуацию. В долине Бистрица горели деревни, судя по всему, армия Фридриха-Карла увязла. Чтобы ей помочь, нужны срочные действия против правого фланга австрийцев. Прямо впереди полого поднимается голый склон холма, перерезанный поближе к вершине порослью вязов. Принц понимал, что цена может оказаться очень высокой, но выхода не было: приходилось идти на риск. Он приказал своим гвардейским батальонам растянуться в атакующую цепь. Гвардейцы начали медленно подниматься на холм, окрещенный принцем именем «Линденберг» («Липовая гора»). Австрийская артиллерия, расположенная на удаленных позициях, тут же начала забрасывать наступающих солдат бомбами, однако винтовки обороняющихся молчали. Более того, австрийской пехоты вообще не было видно. В чем дело? Наверное, этот хитрый черт Бенедек устроил засаду. Еще немного, и ею батальоны ринутся вниз по склону со штыками наперевес и криками «Ура!». Ничего подобного не произошло.

Гвардия достигла поросли вязов — и увидела оставленные австрийцами позиции! Кронпринц приказал без задержки атаковать не защищенные пехотой австрийские батареи. Прусские батальоны бросились наверх и мгновенно их захватили. С вершины холма была видна вся австрийская армия, а чуть дальше — наступающие колонны прусского корпуса генерала фон Бонина.

Стратегически важную деревню удерживала бригада генерала Аппиано. В 14.45 в штаб Бенедека прибыл полковник Нойбер, лицо ею было белым как полотно.

— Feldzeugmeister, сообщение исключительно для ваших ушей.

— У нас нет здесь секретов, дорогой Нойбер. Так что у вас там такое?

Штабные офицеры сгрудились вокруг своего командира, чтобы выслушать загадочное сообщение.

— В таком случае, я должен вам доложить, что пруссаки взяли Хлум.

— Не порите ерунду, Нойбер!

— Нет, Feldzeugmeister, это правда, пруссаки в Хлуме.

Теперь побелел Бенедек. Он и весь его штаб вскочили и поскакали проверять невероятную новость. Едва австрийские военачальники одолели подъем и увидели впереди деревню Хлум, как на них посыпался свинцовый град. Под Хеникштейном был убит конь, князь Эстергази упал из седла, граф Груенне получил тяжелое ранение. Так что же случилось с Аппиано и его бригадой? Никто этого не знал, однако было абсолютно ясно, пруссаки взломали австрийский центр. Реагировать нужно было быстро, счет шел на минуты. Бенедек поскакал к своему собственному Третьему корпусу, буквально моля помочь ему вышвырнуть пруссаков из этой деревни. Венгры его сильно разочаровали, они восприняли приказ генерала-соплеменника без малейшего энтузиазма, в их криках «Эльен!» (Ура!) не чувствовалось боевого задора.

Как бы там ни было, Третий корпус пошел в атаку, на деревню покатились волны одетых в белое солдат. Стараясь вдохновить свои войска на сверхчеловеческие усилия, Бенедек лично возглавил штурм. Пруссаки стреляли из домов и сараев. Последнюю оборону они (в том числе и молодой сублейтенант Пауль фон Гинденбург)[176] организовали рядом с церковью, за кладбищенской стеной. За двадцать минут австрийцы потеряли 300 офицеров и свыше 1000 солдат, однако в конце концов сумели проникнуть в деревню. Полк окружил церковь и взял в плен триста прусских гвардейцев. Их полковник, Вальдерзее, был среди державших последнюю оборону, он установил рядом с собой полковое знамя. Принц Антон фон Гогенцоллерн был ранен и попал в плен. Затем подошел самый знаменитый из австрийских полков, Die Deutschmeister, вскоре большая часть деревни была отбита у пруссаков, и только генерал фон Тиллер, командир дивизии, вместе с горсткой стрелков не складывал оружия. Неожиданно к ним подскакал майор из корпуса генерала фон Бонина.

— Слава Господу,— воскликнул Гиллер,— вы все-таки пришли!

— И в большом количестве, генерал.

— Теперь все будет хорошо,— облегченно вздохнул генерал фон Гиллер и замертво упал с коня.

Атака пруссаков фон Бонина оказалась успешной, они ударили австрийцев во фланг и вытеснили их из деревни.

Тогда австрийцы развернули на холме мобильную батарею, восемь орудий начали забрасывать весь Хлум бомбами. Пруссаки ответили огнем из тысяч скорострельных винтовок и почти сразу же убили командира батареи капитана Гребена. Вскоре пушки замолкли, теперь уже ничто не мешало наступлению пруссаков; достигнув батареи, они нашли там трупы двух офицеров и пятидесяти двух рядовых канониров.

Не имея возможности что-либо сделать с многочисленными прусскими войсками, затопившими Хлум, Бенедек перенес все свое внимание на правый фланг, где корпусные командиры Тун и Фестетикс оставили ранее свои позиции. Там тоже все шло из рук вон плохо: не дожидаясь приказа Мольтке, кронпринц разгромил корпус Туна, атаковав его открытый фланг. Центра обороны у австрийцев не было, теперь у них не было и правого фланга.

В 15.00 Бенедек узнал, что его левый фланг отступает под напором прусской Эльбской армии. В 15.40 началось общее наступление всех трех прусских клиньев. Дальнейшее сопротивление австрийцев теряло всякий смысл, нужно было спасать все, что можно спасти, чем и занялся Бенедек. В первую очередь требовалось защитить мосты через Эльбу, единственный путь отступления. Чтобы задержать противника, Бенедек ввел в бой свои кавалерийские резервы. Далее последовала серия кавалерийских битв, по ярости и масштабу уступавших разве что отчаянному броску Нея под Ватерлоо. Огромные массы всадников, окутанные клубами пыли, перемещались, сталкивались, отступали, снова шли в атаку. Артиллерия обеих сторон засыпала вражеских кавалеристов бомбами, внося в их схватку еще большее смятение и ужас.

Ближе к закату прусский король и генерал фон Мольтке объехали поле недавней битвы. Обе стороны понесли тяжелые потери: погибло 44000 австрийцев[177] и 9000 пруссаков. Их тела лежали везде — на вытоптанных пшеничных полях, в высокой луговой траве, среди разбитых в щепки деревьев Свипвальда, на улочках разрушенных, сожженных дотла деревень.

Битва закончилась, поле битвы принадлежало павшим.

Ну, а если бы...

Ну, а если бы — армия кронпринца не запоздала, явилась бы, как ей и было доложено, к началу битвы?

Два австрийских корпуса не покинули бы своих позиций и сумели бы остановить прусское наступление. Превосходство в артиллерии вполне могло бы обеспечить австрийцам победу.

А теперь о фактах

После битвы один из прусских генералов обратился к Бисмарку:

— Ваше превосходительство, теперь вы великий человек. Однако, если бы кронпринц опоздал чуть побольше, вы были бы величайшим злодеем.

— Да,— согласился Бисмарк и добавил знаменитую фразу Веллингтона:— Пронесло, а могло быть и хуже.

Прусские войска слишком выдохлись, чтобы преследовать разгромленных австрийцев. Это вполне устраивало Бисмарка, в его глобальных планах Австрии отводилось довольно заметное место. Граф Мольтке был настроен совсем иначе; тем же вечером он устроил своим генералам крупную выволочку за то, что они плохо воспользовались плодами победы. (Данный случай лишний раз показывает, что война — слишком серьезное дело, чтобы доверять ее генералам.) Следующей задачей Мольтке было коренное изменение тактической доктрины его армии. Он отчетливо видел, что под Кенигграцем наилучшим образом показала себя не игольчатая винтовка, а австрийская артиллерия, точнее говоря — меткость австрийских канониров, благодаря которой пруссаки были на волосок от поражения[178]. Это честное наблюдение позволило ему позднее выиграть войну против Франции.

На поле битвы при Кенигграце Франция потерпела политическое поражение почти такое же серьезное, как сама Австрия. Теперь Наполеон III был вынужден пойти на прямую конфронтацию с быстро растущей военной мощью Пруссии. Чтобы свести на нет преимущества прусской игольчатой винтовки, Франция спешно перевооружила свою пехоту винтовкой Шаспо[179]. Более того, французы разработали оружие со значительно большей поражающей способностью — митральезу, скорострельную автоматическую пушку[180], однако не сделали следующего шага — не использовали тот же принцип для создания пулемета. В результате наиболее важное из технических усовершенствований, направленных на увеличение огневой мощи пехоты, осталось неиспользованным[181].

Мужество и преданность генерала Людвига фон Бенедека получили достойное вознаграждение. В депеше, присланной ему из Вены, говорилось: «Его величество кайзер счел необходимым, чтобы против вашего превосходительства было возбуждено расследование, касающееся управления армией...»[182]

Бенедек предстал перед закрытым военным судом. Вердикт не вызывал никаких сомнений — виновный должен быть найден, и уж, конечно, не в кругу австрийской аристократии. Бенедек, захудалый венгерский дворянин, под давлением суда подписал обещание никогда не предавать гласности истинные обстоятельства своего разговора с императором, после чего его бесцеремонно уволили со службы[183]. «Австрийский Байяр» умер совершенно сломленным человеком.

Командование австрийской армии серьезно перетрясли, в генеральный штаб пришли новые люди, они по возможности исправили недостатки и упущения, приведшие к катастрофе при Кенигграце. Император Франц-Иосиф остался в стороне от франко-прусской войны 1870—1871 гг., в результате чего зеркальный зал Версаля стал свидетелем триумфа Бисмарка. Вильгельм I возложил на себя императорскую корону. Объединенная Германия гусиным шагом прусской армии двинулась к 1914 году, к Первой мировой войне.

Восьмисотлетняя австрийская империя перестала играть сколько-нибудь серьезную роль на подмостках мировой истории. На богемских холмах она утратила последний шанс изменить свое будущее.

Решающим фактором битвы при Кенигграце было неповиновение двух австрийских графов строгому приказу своего командующего и своевременное появление армии прусского принца.