Победы, которых могло не быть

31 января 1968 года, Вьетнам Смерть одного человека

Стоит только ухватить людей за яйца, как их разум и сердце помчатся следом.

Услышано автором во Вьетнаме, декабрь 1967 г.

Эта ночь была такой же жаркой и душной, как и все предыдущие. Половина города, у которой на завтра не намечалось никаких праздников, спала, вторая же готовилась к встрече Нового года. Ровно в полночь улицы города наполнились грохотом, зажглись яркими огнями; оглушительно трещали трещотки, взрывались петарды, сыпали искрами римские свечи, бешено крутились огненные колеса, в небо взлетали сотни разноцветных ракет. Строго говоря, яркий, праздничный фейерверк имел весьма серьезное предназначение — посильнее напугать, подальше изгнать злых духов, бесчинствовавших в прошлом году. Место действия — Сайгон, столица Южного Вьетнама, время действия — 31 января 1968 — по европейскому летоисчислению — года.

Эти двенадцать человек не принимали участия в общем ликовании. Они вышли из гаража, расселись по двум машинам и поехали, осторожно пробираясь через затопившие улицы толпы людей, в направлении более тихих, европейских кварталов города. Свернув на бульвар Тонг Нут, машины остановились перед новым американским посольством. Вьетнамские полицейские, выделенные для его охраны, отлучились, чтобы принять участие в общем веселье, у стальных решетчатых ворот остались только двое американских морских пехотинцев. Заметив машины, один из них предостерегающе крикнул: «Остановка запрещена, поезжайте...» — конец фразы был срезан автоматной очередью. Второй морской пехотинец успел захлопнуть ворота, крикнуть в микрофон своей рации: «На помощь! Они прорываются!» — и тоже захлебнулся кровью.

С начала «года обезьяны» прошло ровно два часа сорок восемь минут.

Первыми жертвами кровопролитной войны, которая в последующие недели и месяцы расколола американское общество, привела к падению американского президента и заставила самую мощную в мире страну сесть за стол переговоров, стали два морских пехотинца, охранявшие в эту ночь посольство[337].

«Тет», вьетнамский Новый год, неразрывно связан с кровью и насилием. На протяжении всей истории страны к этому мирному, радостному празднику раз за разом приурочивались внезапные, иногда даже предательские вооруженные выступления. Однако в 1968 году никто не задумывался об исторических параллелях.

Именно на Тет 1789 года принц Куанг Трунг победил под Ханоем китайских оккупантов. На Тет 1944 года войска генерала Во Нгуен Зиапа выступили против французов. На Тет 1960 года отряды Вьетконга атакой на Тэйнинь начали первое крупное сражение Второй Индокитайской войны.

Кроме того, нельзя не вспомнить целый ряд внешне ничем не связанных событий, указывавших на приближение некой развязки, однако либо неверно истолкованных, либо оставшихся вовсе незамеченными. 17 ноября 1967 года Национальный фронт освобождения объявил на первую неделю приближающегося Нового года прекращение огня. 1 января 1968 года передовая статья северо-вьетнамской партийной газеты «Нян Зан» призвала весь вьетнамский народ «нанести американским агрессорам полное поражение».

2 января 1968 года в непосредственной близости от американской военной базы Кхесан была обнаружена и уничтожена вражеская разведывательная группа. Среди убитых оказался командир полка НОА (Народно-освободительной армии Северного Вьетнама). Что занесло такого высокопоставленного офицера в окрестности американской базы? 5 января 1968 года в распоряжение американской 4-й пехотной дивизии, стоявшей в окрестностях Плейку, попал документ, озаглавленный «Экстренный боевой приказ номер один». На самом стыке Лаоса, Камбоджи и Вьетнама, в густых горных лесах, были обнаружены и надежно идентифицированы четыре регулярных полка НОА. На протяжении всего января ЦРУ получало все новые и новые доказательства того, что коммунисты изменяют свою стратегию. Наиболее явным предупреждением можно, пожалуй, считать брошюру генерала Во Нгуен Зиапа «Народно-освободительная война во Вьетнаме, военное искусство», где было написано черным по белому: «Вражеские военные силы включают в себя живую силу, средства ведения войны и тыловые базы. Уничтожая вражескую живую силу, мы должны одновременно уничтожать средства ведения войны и тыловые базы, в первую очередь — наиболее из них важные»[338].

Война в Индокитае (1964 — 1973 гг.)

Прогноз ЦРУ с кодовым названием «Большая игра» был воспринят Верховным командованием США весьма скептически. Тем временем пентагоновские генералы утыкали болотную карту Вьетнама разноцветными флажками и буковками, разрисовали ее стрелами и пришли к умозаключению, что части регулярной Северновьетнамской армии готовятся к нападению на Южный Вьетнам через демилитаризованную зону — узкую нейтральную полосу вдоль 17-й параллели. Прямая угроза южной оконечности полуострова, где располагались основные крупные города, нервные центры военной инфраструктуры, главные авиабазы, центры снабжения, южно-вьетнамское правительство и дипломатические представительства — все то, что заслужило у генерала Нгуен Зиапа название «наиболее важные тыловые базы»,— не подвергалась сколько-нибудь серьезному обсуждению.

С середины января Сайгон начал готовиться к шумной и веселой встрече Нового года. В город стекались тысячи людей, кто-то из них возвращался домой, кто-то вез товары на продажу. Малочисленный персонал контрольных пунктов физически не мог проверить тысячи легковых и грузовых машин, автобусов и телег, битком набитых коробками, ящиками и корзинками. Однако не в каждой коробке были подарки, не в каждом ящике — цветы, не в каждой корзине — рис. Некоторые из них содержали груз далеко не такой мирный — автоматы и ручные гранатометы, боеприпасы и пластиковую взрывчатку.

23 января 1968 года студенты Сайгонского университета скандировали антиамериканские лозунги и отмечали победу принца Куанг Трунга над чужеземными агрессорами, одержанную в 1789 году. Вечером того же дня Ханойское радио объявило, что наступающий Новый год станет «радостным моментом окончательной победы», по каковому случаю праздник Тет переносится с 29 на 30 января. Истинный смысл этого — весьма подозрительного — призыва также остался незамеченным.

Вот как это все начиналось.

Незадолго до полуночи Нгуен Ван Сау, местный вьетконговский командир, и двадцать бойцов саперного взвода, принадлежавшего к вьетконговскому батальону С-10, сошлись в гараже по адресу: улица Тан Зян, 59. Гараж принадлежал их соучастнице, мадам Нгуен Тхи Фе, и был расположен по соседству с территорией американского посольства. Ван Сау раздал оружие и в общих чертах набросал задание. Пути отхода и конкретный характер действий не обсуждались — командиры взвода, Бай Туен и Ут Но, должны были решать эти вопросы по ходу операции в зависимости от конкретных обстоятельств.

Без четверти три легковые такси и грузовик «пежо» выехали на улицу Мак Дин Чи; и через несколько кварталов, они свернули на бульвар Тонг Нут. Остановившись у ворот посольства, сидевшие в такси бойцы обстреляли из автоматов двух морских пехотинцев, рядовых Чарльза Дэниела, двадцатитрехлетнего уроженца города Дарем, штат Северная Каролина, и Уильяма Э. Себаста, двадцатилетнего уроженца города Олбани, штат Нью-Йорк. Себаст погиб сразу, Дэниел успел захлопнуть ворота.

2.49 пополуночи. Пятнадцать фунтов пластита пробили в окружающей посольство стене трехфутовую дыру. Дэниел кричит в микрофон рации: «На помощь! Они прорываются!» Прежде чем умереть, он стреляет по вьетконговцам и убивает двоих, бросившихся в пролом первыми,— вышеупомянутых Бай Туена и Ут Но. Потеряв своих командиров, бойцы ударного взвода лишаются и плана действий.

Сержант Джейми Томас и рядовой Оуэн Мибаст патрулировали периметр посольского компаунда на «джипе» военной полиции. Услышав отчаянный крик Дэниела, они бросились на помощь и сразу попали под автоматный огонь. Счет убитых американцев дошел до четырех.

Полковник Джордж Д.Джекобсон спал в одном из расположенных на территории посольства домиков, где проживал также сержант Роберт Л.Джозефсон. Единственным оружием в их доме была ручная граната М-26.

Сержант Руди Сото, возраст двадцать пять лет, место рождения город Селма, штат Калифорния, нес охранную службу на крыше архива; увидев смутные фигуры, несущиеся к главному корпусу посольства, он вскинул помповое ружье, однако оно тут же заело. Отбросив бесполезное ружье, сержант начал стрелять из служебного револьвера тридцать восьмого калибра. В главном корпусе находились три шифровальщика ЦРУ и два армейских связиста, все их оружие состояло из одного-единственного револьвера. Еще один легковооруженный морской пехотинец, сержант Джеймс К.Маршал, возраст двадцать один год, уроженец Монровилла, штат Алабама, бросился на крышу, где и был найден позднее мертвым[339]. Пятый убитый американец.

Первым среагировало агентство «Ассошиэйтед Пресс». Роберт Такман, шеф сайюнского бюро АП, жил всего в нескольких кварталах от посольского компаунда. Стоя у окна спальни, он неожиданно услышал несколько громких взрывов, совсем не похожих на треск праздничного фейерверка, и бросился к телефону. Через пятнадцать секунд на далеком американском континенте застучал телетайп. Сообщение, помеченное сайгонским временем 3.15 пополуночи (в Нью-Йорке только-только приближался вечер 30 января), всполошило все США:

БЮЛЛЕТЕНЬ.

САЙГОН (АП) — СЕГОДНЯ ВЬЕТКОНГ ОБСТРЕЛЯЛ САЙГОН. СОГЛАСНО ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫМ СООБЩЕНИЯМ, РАКЕТНОМУ ИЛИ МИНОМЕТНОМУ ОБСТРЕЛУ ПОДВЕРГЛИСЬ РАЙОНЫ, ГДЕ РАСПОЛАГАЕТСЯ ДВОРЕЦ НЕЗАВИСИМОСТИ, ПРОЧИЕ ПРАВИТЕЛЬСТВЕННЫЕ ЗДАНИЯ И ПОСОЛЬСТВО США.

Вскоре последовало уточнение[340]:

ДОПОЛНЕНИЕ К ПРЕДЫДУЩЕМУ:

САЙГОН (АП) — ОДНОВРЕМЕННО В СТОЛИЦУ ПРОСОЧИЛСЯ ОТРЯД ПАРТИЗАНСКИХ ДИВЕРСАНТОВ-СМЕРТНИКОВ. КАК УТВЕРЖДАЮТ, ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ТРОЕ ИЗ НИХ ПРОНИКЛИ НА ТЕРРИТОРИЮ НОВОГО ПОСОЛЬСТВА США, РАСПОЛОЖЕННОГО В СЕРДЦЕ ГОРОДА.

Генерал Уэстморленд раскачивался на удивление долго. Только в 4.20, через полтора часа после первых выстрелов, он приказал 716-му батальону очистить территорию посольства от вьетконговцев. Дежурный лейтенант отказался пробиваться к посольству в темноте. Он уверенно заявил: «Туда никто не войдет, оттуда никто не войдет».

Прошел еще целый час, пока бывший нью-йоркский коп Роберт Ферн обнаружил дырку, пробитую в стене. Когда он сунулся в проем, раненый вьетконговец взорвал себя гранатой.

Из-за полного смятения и неразберихи никто не знал ни количества партизан, ни чем они вооружены. Несколько часов действие ограничивалось спорадической стрельбой с крыш окружающих посольство зданий.

Вьетконговские смертники также пребывали в полном замешательстве. Они не знали первоочередных целей операции, не имели никакого плана действий и в первые же секунды боя потеряли своих руководителей, а потому не делали фактически ничего, только старались по возможности не нарваться на пулю.

Полковник Джекобсон нашел кольт 45-го калибра; когда один из вьетконговцев вошел в его спальню, полковник застрелил его в упор. В конце концов, «джип» пробил ворота, следом за ним на территорию посольства ворвалась целая орда газетных и телевизионных репортеров. Везде валялись трупы, немногие оставшиеся в живых вьетконговцы забились в щели и боялись высунуть нос. Кейт Уэбб из Юнайтед Пресс Интернейшнл назвала впоследствии открывшуюся ее глазам картину «мясная лавка в Эдеме».

В 9.15 утра, через шесть с половиной часов после первых автоматных очередей, территория американского посольства была объявлена безопасной. Накрахмаленный и наглаженный генерал Уэстморленд лично зачитал репортерам, выстроившимся полукругом на очищенной от трупов лужайке, следующее коммюнике: «Зданиям нанесены некоторые незначительные повреждения; девятнадцать вьетконговцев, проникших на территорию посольства, убиты[341]. Американские войска перешли в наступление и активно преследуют противника...»

Репортеры не верили своим ушам. По свежим следам самого унизительного из поражений, понесенных Соединенными Штатами в этой войне, стоя буквально на развалинах того, что символизировало американское присутствие во Вьетнаме, командир опростоволосившейся армии заявляет, что все идет прямо-таки расчудесно. Пока международная журналистская братия обшаривала территорию посольства, подсчитывая «своих» и «чужих» убитых, из крупных городов и густонаселенных областей Южного Вьетнама поступали все новые и новые сообщения о разгорающихся там сражениях. Коммунисты нанесли долго подготавливавшийся удар. С наступлением «Тет», лунного Нового года, началось «Новогоднее наступление».

Новости непосредственно с фронта были ничем не лучше. К полнейшей неожиданности всех армейских чинов Южный Вьетнам стал жертвой полномасштабного нападения, как снаружи, так и изнутри.

Командный комплекс Бьенхоа, расположенный буквально в двух шагах от Сайгона, подвергся жестокому ракетному и минометному обстрелу; неожиданно выяснилось, что по его периметру окопался целый полк вьетконговцев. Входившая в состав комплекса авиабаза Тансоннут была атакована несколькими вьетконговскими батальонами и оказалась полностью отрезана от города, на ее взлетных полосах пылали десятки самолетов. Поступали сообщения о тяжелых боях, разгоравшихся в самом центре Сайгона, вокруг Дворца Независимости и радиостанции.

«Сайгонский пояс», оборонительный рубеж, созданный для защиты города и его жизненно важных объектов, практически перестал существовать. Группа вьетконговских диверсантов взорвала подземный склад боеприпасов, примыкавший к Лонгбинскому центру тактических операций. При взрыве были повреждены все основные электрические и телефонные кабели города. Теперь вьетнамская война велась при свечах, связь осуществлялась с помощью аккумуляторных радиостанций. Генерал-лейтенант Фредерик Уайэнд, командующий Сайгонским военным округом, бегал от карты к карте с карманным фонариком. Ему было от чего суетиться — в одних только окрестностях Сайгона было обнаружено и надежно идентифицировано тридцать пять вражеских батальонов!

Хаос и страх сжали город железной хваткой. Артиллерия палила вдоль аккуратных, обсаженных деревьями бульваров, снаряды свистели над крышами, в клочья рвали кирпич и бетон, велосипеды и человеческую плоть. За дымом пожаров скрылись все реалии недавней мирной жизни, никто уже не подсчитывал трупы, тем более — не хоронил. Горели машины и автобусы, из поврежденных водопроводных магистралей хлестала вода, перебитые кабели, похожие на злобных змей, угрожающе трещали и сыпали искрами. Каждый квадратный сантиметр, каждый квадратный метр, квадратный километр земли был густо усыпан битым стеклом. Улицы обезлюдели, Сайгон стал похож на какую-то бесплодную планету, его обитатели скрывались в глубоких подвалах — или неглубоких, наспех выкопанных могилах.

Измотанные бессонной ночью газетчики и телевизионщики, заполнившие гостиницу «Каравелла», пребывали в полном смятении. Все они были на ногах с трех часов ночи, когда началось нападение на посольство США, все они пытались передать свои репортажи, однако большая часть линий телекса вышла из строя, немногие уцелевшие были безнадежно перегружены. Шефы местных отделений информационных агентств безуспешно пытались выслать репортерские бригады в провинциальные центры — все пропуска для прессы были отменены. Над крышей Рекс-бара, впервые за все свое существование лишившегося посетителей, свистели трассирующие пули. Те из пишущей братии, кто специализировался не столько на живых сценках событий, сколько на сухой информации, укрывались на том или ином военном объекте и посылали оттуда сводки, вполне оправдывавшие их стратегический отход, вроде следующей:

САЙГОН (ДОБАВЛЕНИЕ К ПРЕДЫДУЩЕМУ) — ПОСТУПАЮТ ВСЕ НОВЫЕ СООБЩЕНИЯ О ТЯЖЕЛЫХ БОЯХ ВО ВСЕХ СТОЛИЦАХ ПРОВИНЦИЙ. ОСОБО ОТМЕЧАЮТСЯ (С СЕВЕРА НА ЮГ) КУАНГЧИ, ХЮЭ, ДАНАНГ, КУИНЕН, НЯЧАНГ, ДАЛАТ, БЬЕНХОА, САЙГОН, МИТХО, БЕНЧЕ, ВИНЬЛОНГ, КАНТХО, КАМАУ.

Во всей этой неразберихе с ужасающей ясностью вырисовывалось одно обстоятельство: и та, и другая сторона несли огромные потери. Однако, в то время как вьетконговцы и их северновьетнамские друзья нападали исключительно на военные объекты (то ли вынужденно, из-за недостатка боеприпасов, то ли из соображений политических), войска Свободного Мира с их неисчерпаемыми запасами бомб, снарядов и патронов палили без разбору по всему, что движется, и бомбили все, что не движется. Неуклонно растущий список жертв пополнялся все новыми сотнями мирных, не принимавших никакого участия в войне жителей. Было ясно, что после того, как вся эта неразбериха немного утрясется, кто-то из политиков должен будет нести ответственность за массовые убийства, более чем наглядные свидетельства которых валялись на каждом городском проспекте, на каждой деревенской улице в виде разлагающихся трупов. Вне зависимости от военного исхода битвы Вьетконг заранее обеспечил себе пропагандистскую победу.

— Что за черт там происходит!— бушевал в Нью-Йоркском радиовещательном центре Уолтер Кронкайт, знаменитый ведущий. CBS, срывая с тарахтящего телекса очередной лист.— Я все время пребывал в уверенности, что мы выигрываем эту войну.

Телевизионные начальники грызли от отчаяния ногти и последними словами крыли людей, находившихся в 9000 миль от «большого мира» — конечно же, в тех редких случаях, когда им удавалось установить связь со своими сайгонскими бюро. Население укутанного снегом Среднего Запада и солнечной Калифорнии, торговцы стиральным порошком из Делавэра и нью-йоркские биржевые брокеры — все они жаждали узнать подробности разгоравшейся битвы. Некий стареющий, но все еще популярный киноактер заявил на специально созванной пресс-конференции, что он нанимает самолет и летит в Сайгон, дабы «оказать моральную поддержку»[342]; один из слушателей, корейский ветеран, назвал актера мудаком, чем эта пресс-конференция и завершилась.

Самолеты, арендованные большими телевизионными компаниями, стояли наготове, однако лететь было некуда — все южновьетнамские аэропорты стали объектами атак Вьетконга. Руководители телевидения обивали пороги Пентагона, умоляя организовать доставку отснятого корреспондентами материала самолетами, которые вывозили раненых в Японию, на расположенную рядом с Токио авиабазу Йокота. Для этого требовалось привезти киноленту на какой-нибудь из аэродромов, с риском в любую минуту попасть под огонь вьетконговцев. Что еще важнее, прежде чем везти пленку на аэродром, ее должен был отснять оператор; требовалось немалое мужество, чтобы стоять с камерой среди всеобщей паники и смятения, фиксировать весь этот кошмар на узкой полоске целлулоида, не обращая внимания на пули, каждая из которых может попасть тебе в голову, или в сердце, или в почки. Зато имелось и облегчающее обстоятельство: оператору совсем не требовалось выискивать какие-то особые сцены, трагедии окружали его со всех сторон, куда ни поверни объектив.

«Новогоднее наступление» продолжалось уже третий день. Обстановку в Сайгоне никак нельзя было назвать легкой, однако она не шла ни в какое сравнение с кошмаром, который творился в Хюэ. Древняя столица Вьетнама заслуженно славилась своей красотой, тихими, плавно изгибающимися реками, цветущими лотосами и великолепными зданиями, окружающими Тхайхоа, «Дворец совершенной гармонии». До этого момента ужасы братоубийственной войны обходили Хюэ стороной.

Настырный оператор телевидения выбил себе место на санитарном самолете, летевшем в Хюэ за новой порцией раненых. Еще при заходе на посадку он заметил, что по всему городу бушует множество пожаров. Глядя, как санитары и команда торопливо загружают в самолет носилки с ранеными, заранее выстроенные на краю бетонки, первый пилот сказал оператору: «Знаешь, приятель, ты уж как хочешь, а мне бы не хотелось долго сидеть в этом месте. Мотать нужно отсюда, да поскорее».

Чуть отойдя от взлетной полосы, оператор остановил тяжело нагруженный грузовик; водитель без лишних споров взял его в кабину, сдвинув предварительно поближе к себе тяжелый ящик, стоявший на пассажирском сидении. Минуту спустя, он проявил совершенно неожиданную набожность, спросив:

— Слышь, киношник, а ты часто молишься?

— Молюсь?— смешался оператор.— А что?

— Да ты хоть посмотри, на чем едешь.

Только теперь оператор заметил, что сидит, небрежно облокотившись на ящик с ручными гранатами. Одна шальная пуля, и они разнесут его не то что в клочья, а в мелкий фарш.

— Когда я вербовался на второй срок, я что, просил о таком? — водитель ткнул пальцем в свой опасный груз.— Это ж чистая русская рулетка, едешь и молишься, чтоб ничего не угодило в это дерьмо.— Он врубил скорость и беззвучно зашевелил губами.

Грузовик вилял среди обгоревших остовов автобусов и машин, среди раздувшихся от жары трупов людей и животных. По этой дороге прокатилась битва. Сейчас тут никто ни в кого не стрелял, однако оператор ничуть не сомневался, что затишье долго не продлится. Так оно и вышло. Впереди показалась Хуанг Джианг, «Река благовоний». Два танка, стоявшие рядом с мостом Нгуен Хоанг, в упор лупили из своих 90-миллиметровых пушек по стенам древней Императорской крепости, вздымавшейся на противоположном берегу. Им отвечал редкий лай крупнокалиберного пулемета. Трассирующие пули, отскакивающие от танковой брони, крошили штукатурку на стенах церкви Жанны д’Арк, злобно жужжащими светляками уносились в затянутое дымом небо. Эта картина не совсем соответствовала последнему армейскому коммюнике: «Ситуация снова взята под контроль...»

Стреляют — не стреляют, а работать надо. Оператор попрощался с шофером, выскочил из машины и побежал, низко пригибаясь, вперед, к расположенному на берегу стадиону. Прямо над его головой промелькнул огненный шар, ракета В-40. Оператор бросился в канаву, ругая себя последними словами, это ж надо быть таким дураком, лезть на открытое место. Через несколько десятков секунд он осторожно приподнял голову над краем канавы. Над крепостью развевался красный флаг с желтой звездой — коммунисты имели свое мнение относительно того, кто контролирует ситуацию.

Теперь оператор находился в каких-то двухстах футах от крепости, со стен которой солдаты северновьетнамской армии поливали огнем каждый движущийся предмет. Пули горохом скакали по гудрону улицы Закона, оператор не мог отделаться от ощущения, что каждая из них предназначалась лично ему. Не решаясь больше высовываться, он поставил камеру на край канавы, развернул ее в сторону стоявших у моста танков и нажал рычажок. Не более чем через секунду в башню танка угодила ракета, град осколков буквально смел троих морских пехотинцев, укрывавшихся за танком, двое из них были убиты наповал, третьему, совсем молоденькому, оторвало ногу. Раненый страшно закричал и упал навзничь, вскинув вверх кровавый обрубок. Оператор был уверен, что танку пришел конец, однако тот неожиданно взревел мотором, двинулся назад, разворачивая одновременно башню, и выстрелил. Снаряд проломил в стене крепости большую дыру, в воздух взлетели три тела, одно из них с громким плеском упало в реку и тут же утонуло.

Оглушительный взрыв, фонтан огня и визг осколков; судя по всему, вражеские минометчики заметили какую-то цель. Оператор опасливо забился в канаву поглубже. Из-за угла высунулась голова в американской каске, солдат что-то кричал, но оператор не мог разобрать ни слова, у него заложило в ушах от взрыва. Теперь солдат — морской пехотинец — отчаянно махал рукой сверху вниз. «Пригнись, пригнись...» В воздухе мелькнули два, бешено несущихся, огненных шара, в стену врезались два снаряда безоткатной пушки. Три американца выволокли из-за угла 3,5-дюймовую базуку, нацелили ее на крепостную башню, выстрелили, снова выстрелили, снова... Три мощных взрыва, башня окуталась облаком пыли, однако пулеметный и автоматный огонь с нее ничуть не ослабел. Как только оператор попробовал поднять голову над краем канавы, рядом с ним звонко щелкнула пуля.

Вынырнувшая откуда-то группа из четырех морских пехотинцев залегла и начала садить по противоположному берегу из автоматов. Коротко пролаял пулемет, двое американцев дернулись и застыли. Уцелевшие броском пересекли дорогу и упали, задыхаясь, в «его» канаву (к этому моменту оператор воспринимал ее как нечто вроде своего частного владения). У одного из морских пехотинцев был гранатомет М-79, он приложился по вспышкам, мелькавшим в амбразуре крепостной стены и выстрелил. Вспышка, грохот, черное облако, пулемет захлебнулся и смолк. Дым от взрыва быстро рассеялся, теперь в амбразуре была видна человеческая фигура в форме цвета хаки, вьетконговец держался за голову и громко кричал, пока его не срезала очередь из М-16. Сзади громко застучала счетверенная установка, трассирующие пули свистели прямо над головой, рикошетировали от древних гранитных стен.

— Пригнись, пригнись, эти раздолбаи, они же разнесут нас к такой-то матери... Эй, Гонсалес, не сиди ты здесь, как хрен собачий, а свяжись по этой долбаной рации — мать твою, да здесь же киношник — ты что, хочешь прославить нас на весь свет? Мотай-ка ты отсюда на хрен, ты что, думаешь, что здесь Голливуд, а мы — долбаные зеленые береты?

— Сардж, ни до кого не пробиться, хрень какая-то в наушниках, может, это и вообще ихние, хрен там поймешь, кто это лопочет на ихнем языке, ну мать твою... ДА ЗАТКНИСЬ ТЫ НА ХРЕН!— заорал радист в микрофон.— Ну никак... сардж, да ты послушай сам, что там за хрень...

— Не сри мне на мозги, Гонсалес, попробуй еще, нам нужно...

Короткая очередь из АК-47, сержант завалился на спину, верхнюю половину его черепа снесло вместе с каской.

«А ведь и вправду пора отсюда смываться»,— подумал оператор. Дорога перед ним взорвалась фонтанчиками пыли. Он добежал до рваной дыры в стене дома, проскочил в нее и оказался в кромешной темноте. Оглушительный взрыв, проломивший в стене еще одно отверстие, осыпал его осколками кирпича и бетона. Две вьетнамки, вжавшиеся в дальний угол комнаты, часто-часто крестились. Несколько секунд оператор сидел на полу, осторожно ощупывая разбитое колено, но затем вспомнил о своих профессиональных обязанностях и сменил кассету в камере. Нужно было уходить, и поскорее — две отснятые кассеты содержали более чем достаточно доказательств, что противник прочно обосновался за стенами цитадели Хюэ.

Женщины в углу снова застыли, они даже перестали креститься. Оператор осторожно выбрался из дома, пересек узкий двор и побежал по переулку, укрываясь за низенькими деревянными домами. Здесь, вдали от реки и крепости, обстановка была значительно спокойнее. Он шел, прижимаясь к спасительным стенам, и через двадцать минут оказался на набережной канала Фу Кам, рядом с пагодой Ту Дам. Обиталище Бога временно приспособили под лазарет для мирных жителей. Стены и купол пагоды были иссечены пулями, обширный двор оглашали страдальческие стоны. И самая, пожалуй, страшная деталь: маленькие дети, бродившие среди раненых в поисках своих родителей, которых, возможно, давно уже не было в живых. Искалеченные семьи много трагичнее искалеченных тел. Здесь, на этом дворе, весь ужас бессмысленной войны вырисовывался с наибольшей отчетливостью. Оператор начал снимать, но вскоре пленку в его камере намертво заело, даже бездушная техника не выдержала столкновения с этим сгустком человеческих трагедий. Оператор вскочил в попутный грузовик, где лежало с десяток раненых морских пехотинцев. Их белые, бескровные лица словно подводили итог дня, проведенного в захлестнутом войной городе[343].

Вьетконг купался в лучах славы. Американский президент выступал по телевидению, радио вооруженных сил транслировало его речь во Вьетнаме. «Дорогие американцы,— начал Линдон Джонсон, по-техасски растягивая гласные.— Наступление Вьетконга сорвано, противник разбит наголову...» У сидевших в окопах солдат создавалось впечатление, что никто не решается рассказать президенту о тысячах вьетконговцев и бойцов регулярных частей НОА, осадивших Сайгон и Кантхе, Буонметхуот, Дананг и Хюэ.

Пятница 1 февраля стала для президента Соединенных Штатов неудачным днем. Всего лишь вчера вечером два телевизионных гиганта, NBC и CBS, передавали репортажи о таком шокирующем событии, как нападение на посольство США в Сайгоне. А теперь эта фотография, занявшая чуть не половину первой страницы таких газет, как «Нью-Йорк Таймс» и «Вашингтон Пост». «Хороший вьетнамец» при полной военной форме выстрелом в упор вышибает мозги своему соотечественнику, одетому в клетчатую рубашку и черные шорты...

Фотокорреспондент «Ассошиэйтед Пресс» Эдди Адамс и оператор NBC Во Суу, стоявшие около пагоды Анкуанг, обратили внимание на двоих вьетнамских морских пехотинцев, конвоировавших человека в клетчатой рубашке и черных шортах; руки пленного были связаны за спиной. Во Суу включил кинокамеру. Бригадный генерал Нгуен Нгоа Лоан, шеф южновьетнамской полиции[344], взмахом руки приказал охранникам отойти и шагнул к их подопечному, стоявшему, опустив глаза к земле. Ни говоря ни слова, Лоан вытащил револьвер, вытянул правую руку, почти коснувшись стволом головы пленного, и нажал на спуск. Фотограф Эдди Адамс тоже нажал на спуск.

Бюро «Ассошиэйтед Пресс», располагавшееся прямо через улицу от здания, в котором генерал Уэстморленд рассказывал съехавшимся со всею света репортерам о выдающихся победах, одержанных ею войсками, передало сделанный Эдди Адамсом снимок по фототелеграфу в Нью-Йорк, оттуда он разлетелся по всему Земному шару и вскоре оказался на первых страницах чуть не всех газет мира[345].

История прищелкнет пальцами, и мир взрывается, окутывается дымом пожаров. История с одинаковой беспристрастностью судит и карает как побежденных, так и победителей, однако, когда дело доходит до записывания истории, вся беспристрастность идет по боку. Каждая сторона стремится подать себя наилучшим образом. Но есть факты, которые не подлежат никаким сомнениям. Например, история запомнит, что в первую ночь Года Обезьяны началось «Новогоднее наступление». Еще ей придется отметить, что тот, кто победил в этой битве, оказался, в конечном счете, побежденным.

Ну, а если бы...

Ну, а если бы — американские военные не позволили прессе свободно освещать происходящие события?

Весьма сомнительно, чтобы военные и политические руководители США сумели бы сильно задержать отрицательную реакцию своего народа на не пользовавшуюся популярностью войну.

А теперь о фактах

В начале «Новогоднего наступления» было нападение на посольство США. В его конце было 81736 убитых — солдат Южною и Северного Вьетнама, солдат американцев и вьетконговцев, а больше всего — как оно и бывает на каждой войне — мирных жителей.

Заявления о том, что вооруженные силы США не могли и не смогли бы справиться с вьетконговскими партизанами являются полной чушью. В конце концов, те же самые американские солдаты разбили японцев в джунглях Борнео, Гуадалканала и Окинавы, а уж какая армия в истории была обучена и экипирована для войны лучше, чем Императорские вооруженные силы Японии[346]? Однако с Вьетнамом все обстояло иначе. Здесь армии США приходилось воевать не столько с вооруженным противником, сколько с американским и международным общественным мнением.

Если Вьетнам можно было считать первой (будем надеяться, что и последней) «телевизионной войной», то «Новогоднее наступление» стало первым «телевизионным сражением», одним из целого ряда «крупных драматических событий»[347], напрямую транслируемых в дома американцев по спутниковой системе. Каждая новая передача повергала официальный Вашингтон во все большее уныние. На встрече с ведущими издателями и редакторами США государственный секретарь Дин Раск откровенно выразил свое отношение к текущим военным репортажам вообще и снимку Адамса — в частности: «Кой черт, да вы на чьей стороне?».

Однако корреспонденты всего лишь запечатлели происходящее на бумаге и пленке, главными создателями снимков были люди с оружием. Военные кляли репортеров за подрывную деятельность, те же гордо объявляли себя беспристрастными наблюдателями и критиками. Свобода прессы — одно из священнейших завоеваний американской демократии. «Критические, нелицеприятные отношения между средствами массовой информации и властями, в том числе и военными, являются нормальным, здоровым явлением, помогают как той, так и другой стороне выполнить свою работу наилучшим образом... Средства массовой информации не должны быть ни комнатной собачкой, ни бешеной собакой, они должны быть сторожевым псом»[348].

С чисто военной точки зрения, «Новогоднее наступление» окончилось полным поражением вьетконговцев, что вроде бы позволяло руководителям Пентагона рассчитывать на некоторое улучшение обстановки, однако в ходе дальнейших событий эта надежда разбилась вдребезги. Телевидение показало Америке, что Южным Вьетнамом правит кровожадная, своекорыстная шайка политических мафиози, продажных генералов, провинциальных демагогов и бесчеловечных полицейских, что рядовые вьетнамцы стонут под этой властью, а вьетконговцы, вкупе со своими северовьетнамскими боссами, умело эксплуатируют страдания соотечественников. И добро бы только это. Приникшие к телевизору американцы с ужасом наблюдали, как день ото дня разлагается их собственная армия, как день ото дня нарастает смута в их собственной стране[349].

Создавалось парадоксальное положение: американская армия не могла проиграть вьетнамскую войну, однако Соединенные Штаты не могли ее выиграть. Наступление Тет стало поворотной точкой. Телевизионные репортажи, ежедневно появлявшиеся на миллионах экранов, перед десятками миллионов зрителей, резко настроили американское общественное мнение против эскалации военных действий.

Но все это было потом, а сперва одна-единственная фотография, запечатлевшая смерть человека в клетчатой рубашке, довела до сознания нации, что она ввязалась в ненужную войну, вмешалась в жизнь страны, которую следовало оставить в покое, поддержала правителей, не заслуживающих такой поддержки.

Решающим фактором вьетнамской войны стал фотоснимок (один из многих), наглядное доказательство того, что священная свобода американской прессы далеко не пустые слова. Одно только искажение (пусть и косвенное) исторических фактов, допущенное автором в первых абзацах этой главы, заставляет усомниться в данном утверждении. Массированные боевые действия американских войск во Вьетнаме, несмотря на все международное общественное мнение, продолжались до конца 1972 года (с перерывом с ноября 1968 года по июнь 1971) — о чем автор вообще ни словом не упоминает.. С этого момента главным противником американских генералов стало международное общественное мнение, американские же солдаты, сражавшиеся, как и прежде, с Вьетконгом, погибали абсолютно бессмысленно.