Победы, которых могло не быть

Эпилог Последний решающий фактор

Милосердная природа долго скрывала от нас эти тайны. Проникновение в них должно побудить каждого здравомыслящего человека обратиться к своему разуму и совести. Нужно неустанно молиться, чтобы эти ужасные силы были поставлены на службу мира между народами, чтобы средства, способные опустошить всю поверхность Земного шара, стали неиссякаемым источником процветания.

Уинстон Черчилль, по получении известия о Хиросиме, 6 августа 1945 года.

Качнись маятник судьбы в другую сторону, исторические последствия битвы крестоносца Ги де Лузиньяна с мусульманским вождем Саладином стали бы совсем иными. Смогла бы победа «рыцарей Истинного Креста» над «защитниками Истинной веры» разрешить давно назревавшую проблему Иерусалима? На этот счет мы можем только строить предположения. И все же это, как и прочие значительные сражения, меркнет по сравнению с тем, которое угрожало полным уничтожением нашей планеты в наше время. Поэтому нам стоит вернуться к событию, которое радикально изменило образ мыслей всею цивилизованного человечества, к тому, что произошло в 8 часов 15 минут семнадцать секунд ясного, солнечного утра в августе 1945 года. К моменту, когда в небе над Японией вспыхнула крошечная точка всесжигающего, нечеловечески яркого света[400].

Миссис Кейко Накамура оказалась в числе счастливцев. Она умерла мгновенно. Другие успели почувствовать, как сгорает их кожа, их кости, и только затем навеки потеряли сознание. Умирание растягивалось на часы, на дни, даже на месяцы.

Это было ясное, солнечное утро. Без четверти восемь прозвучал отбой воздушной тревоги. Жители Хиросимы покинули бомбоубежища и смотрели в синее, безоблачное небо. Некоторые из тех, кто вышел живым из разверзшегося вскоре ада, вспоминают, что видели высоко в ярко-синем небе быстро расплывающийся инверсионный след одиночного самолета, другие говорят, что видели огромный четырехмоторный самолет, как серебристую искорку, приближающуюся к городу. И те и другие очевидцы, конечно же, правы. Одни видели самолет метеоразведки, наметивший цель (именно его появление заставило наблюдателей ПВО объявить воздушную тревогу), другие — «Энолу Гей», приближавшуюся к городу со своим страшным грузом. На этот раз воздушной тревоги не было.

08 часов, 15 минут, 11 секунд... пять... четыре... три... два... один... ноль...

Мир взорвался белым, мертвенным сиянием. Вряд ли многие из тысяч спешивших на работу людей увидели ослепительную вспышку, за доли секунды распухшую в огромный огненный шар.

Ярость этой вспышки превосходила все мыслимое, температура в ее центре достигала нескольких миллионов градусов. На четыре секунды над обреченным городом повис огненный, с поверхностью в два раза ярче солнца, шар, поперечником в 200 футов, взгляд на него даже издали вел к полной утрате зрения. Эта искусственная звезда мгновенно подожгла все, способное гореть, затем на Хиросиму обрушилась сокрушительная ударная волна.

Все строения, находившиеся под точкой взрыва, были стерты с лица земли; стальные балки растекались шариками расплавленного металла, бетон рассыпался в пыль. В радиусе семисот ярдов от эпицентра не уцелело ни одно живое существо, человеческие тела превращались в легкий серый пепел. Чуть дальше пылающие улицы были усыпаны обугленными трупами. В 3000 ярдов от эпицентра царила полная паника. У людей горели волосы и одежда, некоторые из них прыгали в колодцы, чтобы потушить этот дьявольский огонь. Отовсюду слышались страдальческие крики: «Воды, ради Бога воды!» Мать, оказавшаяся в ловушке горящего дома, подбежала к окну и с криком «Спасите, пожалуйста, ребенка» бросила своего младенца незнакомому, полуобожженному человеку. Прохожий поймал почерневшее тельце, и в тот же самый момент стена пламени скрыла женщину. Пережившие момент взрыва люди падали на землю и умирали от ожогов и внутренних кровоизлияний.

Дальше воздух полнился оглушительным грохотом рушащихся зданий, звоном вдребезги разлетающихся стекол, криками ужаса и отчаяния. Повсюду вспыхивали пожары, в воздухе носились горящие обрывки бумаги. Из разбитых водопроводных магистралей и сорванных пожарных гидрантов били фонтаны воды, звонким дождем сыпались осколки стекол. Сломанными, обгорелыми куклами валялись трупы, их было много, кошмарно много. Обожженые, истекающие кровью люди слепо пробирались сквозь желтую дымку, что-то кричали, падали, затихали.

В двух километрах от эпицентра загорелась эстакада железной дороги. В двух с половиной километрах ударная волна обрушивалась на незащищенных людей с силой тысячекилограммового грузовика, несущегося со скоростью 160 километров в час. В трех километрах жар был настолько невыносим, что немногие выжившие не могли потом связно рассказать, что и как случилось, никто из них не помнит, чтобы слышал грохот взрыва. В пригороде, отстоящем от эпицентра на десять километров, ударная волна убила стоявшую у окна женщину.

Крестьяне из дальних деревень рассказывали про ослепительную вспышку и докатившийся позже раскат грома. Затем небо потемнело, над уничтоженным городом повисли жуткие, противоестественные сумерки, все стихло.

С момента взрыва прошло всего две минуты, но эти две минуты в корне изменили мир.

На тех, кто выжил, полился черный дождь. Это была вторая волна смерти — на изуродованную землю падала страшная, радиоактивная грязь.

Маленькая девочка сидела на земле, прислонившись к стене и ждала смерти. В течение первых двух дней умерли все, наиболее пострадавшие при взрыве. У тех, кто выжил, начали проявляться неизвестные прежде симптомы. Сперва вокруг глаз и ушей появлялись белые пятна, поднималась температура, потом разлагались миндалины, затруднялось дыхание, кончалось это всегда одинаково — смертью.

Никто не сумел точно подсчитать число жертв, так как при взрыве погибли все городские архивы[401].

Когда начиналась Вторая мировая война, никто и не помышлял, что через неполные десять лет атомная энергия станет важнейшим фактором мировой политики. Немцы захватили Европу, переправились в Африку и напали на Россию. Они совершили еще одно, последствия которого оказались катастрофическими для них самих: проявили нетерпимость к евреям, в том числе и к еврейским ученым. Самым знаменитым из этих ученых являлся Альберт Эйнштейн. Его теории и труд других талантливых людей, бежавших от нацистских преследований[402], породили чудовище. Но не будем забывать и о вкладе американских ученых Ю. Роберта Оппенгеймера и Эрнста О.Лоуренса, работавших над методами выделения из природного урана легкого, единственно пригодного для изготовления атомной бомбы изотопа U235. А также и о вкладе англичанина Нанна Мэя.

Новый мир вырос из страха. Ядерный век, порожденный извечным прометеевским стремлением человека обуздать природу, быстро отбился от рук и превратился в безудержную гонку вооружений, политики и штабные стратеги привыкли строить свои планы с учетом угрозы грибовидного облака. Появилось понятие «оверкиля», сверхубийство: компьютеры подсчитывали, при какой величине суммарных потерь человечество выживет, а при какой — погибнет. Все это похоже то ли на научную фантастику, то ли на кошмарный сон[403]. После 1945 года сверхдержавы ни разу не решились развязать большую войну — по той простой причине, что большая война стала бы для них самоубийством.

Все мы слышали о кубинском ракетном кризисе 1962 года. К моменту конфронтации в Карибском заливе СССР имел 2800 ядерных боеголовок, а Соединенные Штаты — 5500, плюс флот практически непотопляемых атомных подводных лодок с ракетами на борту. Стратеги и политики обеих сторон прекрасно понимали, что о прямом столкновении не может быть и речи. Куба не могла привести к ядерной войне. А Ближний Восток мог.

В 1972 году президент Ливии Муамар Каддафи тайно направил одного из своих ближайших помощников в Китай с простым и конкретным заданием: купить атомную бомбу. Премьер-министр Китая Чжоу Энь-лай со всемирно известной китайской вежливостью проинформировал майора Джалуда, что Китай атомными бомбами не торгует. В апреле 1973 года Мохаммед Хейкал, личный советник египетского президента Насера (Гамаль Абдель Насер умер в 1970 году, в 1973 году президентом Египта уже был Анвар Садат.) посетил генерала Пьера Галуа, отца французских «Force de Frappe»[404], имевшего репутацию одного из виднейших геосгратегов мира[405].

— Mon General,— начал Хейкел,— израильтяне нападают на наши города, разрушают школы и убивают детей[406]. Такое положение нетерпимо, и мы с ним покончим. (В этих словах содержался прямой намек на близость очередной ближневосточной войны.) Мы знаем о ядерных возможностях Израиля. В связи с этим я хотел бы задать вопрос: готовы они использовать свою бомбу в случае внешнего нападения или нет?

Генерал Галуа ответил без малейшего промедления:

— Атомная бомба это не оружие, а средство сдерживания.. Если вы попытаетесь вернуть себе то, что является вашим по праву[407], не угрожая существованию государства Израиль, они не прибегнут к бомбе. Но не пытайтесь сбросить Израиль в море.

Галуа оказался прав. Четвертый раунд арабско-израильского противостояния, получивший у арабов название «Бадр», а у израильтян — «война Йом Киппур», при всей своей ожесточенности не дотянул до ядерного порога. Это была ограниченная война, ограниченная как по поставленным целям, так и по продолжительности[408]. Прямым следствием четвертой ближневосточной войны стало то, что арабы впервые прибегли к своему «нефтяному оружию»[409].

25 октября 1973 года Соединенные Штаты объявили ядерную тревогу, этот инцидент так и остался без внятного объяснения. После общения с президентом Никсоном по горячей линии (Брежнев передал по телексу: «Если Израиль не согласится на прекращение огня, мы с вами могли бы вместе обеспечить прекращение огня, если придется — то силой». Государственный секретарь Киссинджер усмотрел в этих словах скрытую угрозу) советский президент Брежнев сказал сирийскому президенту Асаду, что это была ложная тревога, направленная на дополнительную драматизацию кризиса. Как бы там ни было, этот случай весьма поучителен, он ясно показал, что мировые сверхдержавы не хотят втягиваться в открытое ядерное противостояние.

Конец двадцатого века застал человечество в состоянии крупномасштабного конфликта между коммунистическим Востоком и атлантическим Западом. Главным средством обороны стала не способность защитить свою страну, а угроза уничтожить противника. Осуществимость такой угрозы была более чем убедительно продемонстрирована на примерах Хиросимы и Нагасаки, совершенствование техники уничтожения увеличило ее тысячекратно. Многие годы Советский Союз основывал свою политику на том положении, что Америка никогда не начнет ядерную войну, так как для нее абсолютно недопустима мысль о двадцати миллионах жертв. В результате Запад был заранее настроен на поражение, что давало России существенное психологическое преимущество в ее стремлении к окончательной победе.

Хотя Запад сохранял преимущество в силах первого удара (баллистические ракеты «Минитман» и подводные лодки; русские подводные лодки сильно шумели, поэтому американцы обнаруживали их гораздо легче, чем русские — малошумящие американские), однако русские обладали значительным потенциалом «обезоруживающего» удара. Они разработали стратегическую межконтинентальную баллистическую ракету (МБР) СС-18 с тремя независимо наводящимися ядерными боеголовками. Вскоре количество этих ракет выросло до трехсот, на каждую из пусковых шахт американских «Минитманов» была нацелена одна из боеголовок. В результате русские стали лидерами в гонке вооружений. Однако затем, с появлением американских подводных лодок, вооруженных ракетами «Трайдент» и системы точного наведения, основанной на серии геостационарных спутников (GPS), лидерство снова перешло к Западу. Этот процесс продолжался и повторялся, соотношение сил, обеспечивающих ядерное сдерживание, клонилось то в ту, то в другую сторону, за каждым ходом следовал ответный ход. Такая игра не представляла особых трудностей, не была связана с какими-то принципиальными научными открытиями, великие физики подробно разработали ее теоретические предпосылки несколько десятков лет назад. Оставалось только подобрать подходящие материалы, изготовить нужные инструменты, а затем сложить все это вместе, как детскую головоломку. Сперва бомбы становились все больше и больше — по той причине, что не удавалось добиться достаточной точности доставки их к цели. Когда эта проблема была разрешена, бомбы сменились бомбочками, способными попасть в бревенчатую дачу (или в Овальный кабинет Белого дома) с расстояния в 5000 миль. В конце концов, Соединенные Штаты разработали стратегическую оборонную инициативу (СОИ), основанную на самой передовой лазерной технологии[410] (к счастью, случая проверить ее в деле так никогда и не представилось).

Но «холодная война» продолжалась. Последовали серия переговоров о разоружении[411], широко разрекламированных, однако, по сути своей, бессмысленных, так как реальное сокращение ядерных сил имело чисто косметический характер. Даже после уничтожения пятидесяти процентов своих запасов оружия массового уничтожения каждая из сверхдержав сохраняла достаточно ядерных бомб, чтобы стереть в порошок все население Земного шара, и не один раз, а десять.

Затем условия игры стали изменяться, на горизонте вырисовывались контуры третьей сверхдержавы — третьей, так как Китай не хотел принимать ни сторону СССР, ни сторону США и при этом имел наилучшие шансы пережить кошмар кнопочной войны. А перспектива оказаться по окончании ядерной войны одной из провинций всемирной социалистической империи под управлением Коммунистической партии Китая страшила Советский Союз (управляемый по преимуществу белым русским этническим большинством) куда сильнее, чем экономическое господство Запада. (Один из бывших советских государственных деятелей заметил в частной беседе с автором, что по сравнению с угрозой, исходящей от Китая с его миллиардным населением и острой нехваткой плодородных земель, гитлеровские захватчики кажутся чем-то вроде «шайки бродяг».)

Падение Берлинской стены знаменовало завершение «холодной войны». Однако не стоит надеяться, что отныне Запад сможет неограниченно долго диктовать свою волю остальному миру — подобная самонадеянность может обойтись очень дорого. Предстоящий век будет веком радикальных изменений во всем, включая способы ведения войны. Искусственный разум может в ближайшее время превзойти разум человеческий, что неизбежно коснется и военной науки; «Война в Заливе» стала провозвестником этих изменений. На смену снаряду приходит крошечный, с ноготь размером, микрочип. В будущих конфликтах вполне может случиться так, что решающий фактор будет связан не с людьми, а с самостоятельно мыслящими роботами. Появляется опасность, что солдаты будущего будут полагаться больше на технику, чем на человеческие достоинства, формировавшие великих полководцев на протяжении всей прошлой истории.

В эпоху луков и мечей битвы не отличались особой продолжительностью, победителям требовались считанные часы, чтобы вконец измордовать и перебить побежденных; краткость сражений вкупе с относительной немногочисленностью занятых в них армий позволяют исследователю без особого труда выделить решающий фактор. И даже во времена Наполеона, когда сражались большие людские массы, было еще достаточно ясно, кто допустил роковой просчет, так как результаты этого просчета проявлялись сразу же и во всей катастрофической полноте. В период мировых войн сражения приняли затяжной, крупномасштабный характер, что сильно затемнило роль решающих факторов, но только временно — до ослепительного финала Хиросимы. Экскалибур короля Артура уступил место «Малышу»[412] Роберта Оппенгеймера. Грибовидное облако покончило с принципом «война есть продолжение политики иными средствами», наглядная демонстрация ужасов гарантированного взаимного уничтожения превратила угрозу в сдерживающий фактор.

Если согласиться с предположением, что именно ядерное оружие позволило человечеству прожить конец этого тысячелетия в мире (и если, конечно же, непрерывную цепь кризисов, периодически перемежаемых «малыми кровопусканиями» в Азии и Африке, можно назвать состоянием мира), придется сделать вывод, что конечным решающим фактором является бомба Хиросимы.

В силе, способной вызвать такие разрушения, есть нечто ужасное, Повергающее в трепет; тот, кто видел своими глазами огромную безжизненную пустошь, оставшуюся на месте города с миллионным населением, не может не задуматься. Мертвая зона. Пустота невыразительна, о прошлом ужасе говорят, в первую очередь, сохранившиеся детали — остатки разрушенных зданий, лишенная растительности земля. Черное пятно, враждебное ко всякой жизни.

Если будущие поколения не проявят достаточного ума и снова применят атомную бомбу, она вполне может оказаться даже не конечным, а последним решающим фактором.