Верной спутнице жизни Шевченко Нине Егоровне, жене, с которой я счастливо живу почти четверть века, и сыну Аркадию посвящается
В ночь с 6 на 7 апреля 1978 года произошло событие, сообщение о котором в течение года не сходило со страниц западных газет и передавалось по всем основным радиостанциям, — из четырехкомнатной квартиры в центре Нью-Йорка исчез мой отец, Чрезвычайный и Полномочный посол СССР, заместитель Генерального секретаря ООН по политическим вопросам и делам Совета Безопасности Шевченко Аркадий Николаевич — фактически главный человек в ООН после Генерального секретаря этой организации.
Перед побегом отец испытывал следующие чувства: «Я в последний раз взглянул на спящую жену, оставил ей конверт и вышел. И тут страшная мысль пронзила меня: служебный лифт не работает после двенадцати ночи (отец жил на двадцать шестом этаже. — Г.Ш.). А обычным лифтом я тоже не могу воспользоваться без риска столкнуться с кем-нибудь из советских граждан, живущих в этом доме… Взяв сумку и портфель в одну руку, я открыл дверь на лестницу. Она была плохо освещена, бетонные ступени чернели в темноте, металлические поручни скользили под потной ладонью. Я вынужден был остановиться. Сжатые пальцы ломило. Портфель бил меня по коленям, я спотыкался. После пятого пролета надо было передохнуть. Сердце, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди… Наконец я осторожно открыл тяжелую дверь… и вышел в узкий проход, ведущий на улицу… Меня била дрожь… на другой стороне улицы стоял белый автомобиль с потушенными сигнальными огнями.
Все в порядке. До машины было всего метров пятьдесят, но это расстояние показалось мне огромным и опасным. В темном подъезде мог стоять агент КГБ… он наверняка мог иметь при себе нож или пистолет… Весь план показался мне вдруг совершенно нереальным, и я побежал»[1]. Добежав до машины ЦРУ, отец сказал: «Поехали».
Сотрудники ЦРУ специально снимали квартиру на два этажа ниже апартаментов моего отца, однако во время побега они ждали его в машине внизу.
Моя мама по совету самого близкого и преданного друга отца Г.С. Сташевского сообщила о случившемся в Постоянное представительство СССР при ООН, и ей сразу же предложили переехать туда. За ней тотчас же пришел офицер госбезопасности. Возможно, это была ее ошибка. Бывший начальник управления «К» (внешняя контрразведка) Первого главного управления КГБ генерал О.Д. Калугин отмечает, что жену Шевченко сразу же изолировали после побега ее мужа. Интересно, что маму поселили в представительстве в квартире номер 13, которую занимал во время своих ежегодных приездов в Нью-Йорк А.А. Громыко с женой. Большую часть времени мама, и, видимо, не случайно, проводила в квартире резидента КГБ в Нью-Йорке генерала Ю.И. Дроздова, жену которого, по словам генерала, хорошо знала. Мама раскрывалась перед генеральшей в долгих беседах, твердила, что не верит в «предательство» мужа, перебирала в памяти всю жизнь. «Она по-настоящему была жертвой, которую принес Шевченко своим новым хозяевам, предав ее и своих детей», — утверждает далее Дроздов в своей книге «Записки начальника нелегальной разведки». Когда моя мама встретилась после побега мужа с Дроздовым, то, обратившись к нему на «ты», первое, что она у него спросила, было: «Скажи мне — это правда?»
Любопытно, что моя мама дружила с женой резидента КГБ. Он признал данный факт в интервью автору книги «Гении внешней разведки» Н.М. Долгополову. Дроздов говорил, что жена Шевченко была красивой женщиной и олицетворяла здоровую часть этой семьи. После побега Шевченко она вела себя весьма сдержанно. Такая женщина, по мнению генерала, играла существенную роль в привлечении внимания к своему супругу.
Самым трудным для моего отца оказалось сообщить жене о своем решении. С первых дней их брака ее сокровенной мечтой было видеть мужа в верхнем эшелоне власти в СССР. Если бы отец открыто предложил ей начать жизнь в стране, которую она не любила и не понимала (маме нравились лишь вещи, которые можно было купить в США и выгодно продать в Москве), она пришла бы в ужас. Поэтому отец не мог обсуждать с ней свои планы, до того как он получит одобрение американцев остаться в США. Мама могла случайно выдать отца в разговоре. К тому же она могла не согласиться с ним и попытаться ему помешать. Она была женщиной решительной и вполне способной пойти к Громыко, который ей симпатизировал, или к резиденту КГБ и сказать, что ее муж плохо себя чувствует или слишком устал и ему хорошо бы ненадолго отправиться в Москву.
Следует подчеркнуть, что еще в конце 1975 года отец намекал маме о возможности остаться в США В ответ она сказала ему следующее: «Что все это значит? Пусть так думают другие. Ты хочешь сказать, что не собираешься возвращаться домой? Ты что, хочешь остаться тут навсегда? Тогда оставайся один. Я не собираюсь вечно жить в этой стране. И вообще, подумай о своем будущем — оно не здесь, а на Родине».
В своем весьма странном письме, которое мой отец оставил маме вместе с 6 тысячами долларов, перед тем как навсегда перейти к американцам, он писал: «Лина! Не устраивай паники по поводу того, что ты не знаешь, где я сейчас нахожусь. Не звони в миссию или в ООН. Я с тобой свяжусь и все объясню подробно через некоторое время». Письмо было подписано весьма необычно: «А. Шевченко» (не Аркадий) и датировано «4–5 апреля» (слово апрель было написано по-английски). На обороте листа содержалась жутким почерком нацарапанная записка отца для Сташевского: «Геннадии! Господи, что же с тобой, все представительство знает, что тебя нет ни дома, ни на работе. Как будто все в заговоре, только я ничего не знаю». По тексту письма видно, что отец был «не в себе», и данное его решение было вынужденным шагом. Интересно, что следователи КГБ считали, будто эта приписка к письму «была адресована Геннадию — сыну Аркадия Шевченко». Да, опыта у них не занимать! Как известно, в то время я находился в Женеве. Видимо, данное письмо мама показала лишь Сташевскому. Он сразу же сказал ей, чтобы она его уничтожила. Однако мама передала письмо генералу КГБ Дроздову. Когда отец позвонил жене утром, на его звонок ответил незнакомый мужской голос. Как Шевченко отмечал в своей книге, он пожалел, что не сообщил жене о своем решении накануне побега. А может быть, он и не хотел этого… Но существовало еще одно письмо, о котором мне рассказывала мама. Там отец пишет, что в Советском Союзе его могут даже расстрелять, если он вернется в Москву. Где хранится это письмо — неизвестно. Может быть, мама разорвала именно его.
Видимо, мама не поверила, что ее муж и единственный мужчина в ее жизни решил остаться по доброй воле в США. Она считала исчезновение супруга какой-то провокацией со стороны спецслужб США. Приехав в Москву, мама мне рассказывала, что отец в своем последнем письме употреблял не свойственные ему слова, в частности; называл советское представительство «миссией». Ей казалось это странным, ибо при ней мой отец никогда не употреблял данного американского названия.
Официальная советская пресса посвятила беспрецедентному за всю историю советской власти случаю несколько смешных строк. В частности, в газете «Известия» от 13 апреля 1978 года была опубликована следующая заметка под заголовком «Обстоятельства исчезновения»: «Как сообщило Постоянное представительство СССР при ООН, обстоятельства исчезновения на днях советского гражданина Шевченко А.Н., работавшего в секретариате ООН (а это фактически второй человек в ООН, особо доверенное лицо Громыко! — Г.Ш.), свидетельствуют о том, что речь идет о преднамеренной провокации, организованной американскими спецслужбами. Ведущаяся в американской прессе пропагандистская кампания вокруг случая с Шевченко явно преследует цель прикрыть неблаговидные действия указанных служб». Между тем в то время уже было известно, что Шевченко остался в США по своей воле.
МИД СССР заявил правительству США официальный протест. Генеральный секретарь ЦК КПСС Л.И. Брежнев лично написал несколько писем президенту США Дж. Картеру с требованием выдать Шевченко, угрожая, что инцидент может отрицательно повлиять на советскоамериканские отношения. Раньше лишь один посол остался в 1938 году на Западе — полпред России Ф.Ф. Раскольников, выступивший с обвинениями И.В. Сталина в массовых репрессиях. Хотя до сих пор в официальных материалах указывается, что Раскольников погиб при невыясненных обстоятельствах, в действительности он был уничтожен органами НКВД. Но Раскольников не работал на ЦРУ и не был шпионом. Кроме того, времена изменились, и как бы КГБ ни хотелось наказать Шевченко, для принятия такого решения теперь требовалась санкция Политбюро ЦК КПСС или по крайней мере тройки, которая фактически решала все важнейшие вопросы страны, — Л.И. Брежнева, Ю.В. Андропова, А.А. Громыко. Об этом мне с некоторой обидой в голосе рассказывал начальник службы безопасности МИДа СССР, полковник Второго главного управления КГБ СССР (внутренняя контрразведка) М.И. Курышев (через несколько лет он станет генерал-майором. — Г.Ш.), питавший ко мне особые симпатии за мой патриотизм; правда, эти симпатии проявились после того, как Громыко лично разрешил мне временно работать в МИДе. Курышев также добавил, что, несмотря на постоянную охрану, состоящую из четырех агентов ФБР (у КГБ были хорошие информаторы в США!), чекисты могли бы легко убрать Шевченко. Следует отметить, что в брежневские времена советское руководство очень заботилось о своем политическом имидже в мире, особенно в период так называемой разрядки. Месть местью, а политика все же выше. Но кто знает, что произошло бы, если бы КГБ знал о местонахождении моего отца в США. Осенью 2003 года О.Д. Калугин утверждал, что Шевченко был в списке КГБ на уничтожение вплоть до прихода к власти в 1985 году М.С. Горбачева. Калугин подчеркнул, что КГБ имел постоянную миссию — этим занималось управление, которое возглавлял генерал, — определить местонахождение предателей и подготовить условия для их ликвидации. Однако местонахождение Шевченко установить не удалось, так как ЦРУ приняло специальные меры. Например, отца регистрировали в каком-нибудь отеле, но на самом деле он там никогда не останавливался. Кроме того, постоянно менялись дома, где жил мой отец. Таким образом американские спецслужбы запутывали следы.
В американской прессе, на телевидении и радио побег Шевченко стал новостью номер один. 11 апреля 1978 года заголовок на первой странице газеты «Нью-Йорк таймс» гласил: «Советский гражданин, заместитель Вальдхайма, бежит из ООН». Журналисты утверждали, что это была одна из самых крупных побед разведки США, и строили догадки относительно мотивов побега.
Советское руководство пребывало в шоке и недоумении. Поступок отца обсуждался на заседании Политбюро ЦК КПСС, где, по слухам, лишь первый заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС В.В. Кузнецов (который много лет являлся первым заместителем Громыко, хорошо знал и высоко оценивал Шевченко как дипломата, был его наставником) попытался как-то оправдать моего отца. Рассматривался, как мне стало известно от людей из близкого окружения Громыко, вопрос о разрыве дипломатических отношений с США и о прекращении переговоров об ограничении стратегических вооружений.
В то время у КГБ еще не было прямых доказательств о сотрудничестве отца с ЦРУ. Поэтому подозрения генерала КГБ Ю.И. Дроздова не были приняты во внимание. По его же мнению, уже в 1975–1976 годах «мы чувствовали, что в составе советской колонии в Нью-Йорке есть предатель… Круг осведомленных сузился до нескольких человек. Среди них был и Шевченко». Дроздов не называет других фамилий, однако подозревали трех высокопоставленных дипломатов — Постоянного представителя СССР при ООН О.Л. Трояновского, посла СССР в США А.Ф. Добрынина и заместителя Генерального секретаря ООН А.Н. Шевченко. Дроздов пишет, что «кто-то из друзей Шевченко в нашей службе даже официально потребовал от нас прекратить за ним наблюдение… Я не выполнил это требование Центра… Каждый раз, когда поступали данные о Шевченко, в том числе и из американских кругов, мы хладнокровно и методично направляли их в Центр». В то же время, как отметил Дроздов в документальном фильме «Роковое решение», показанном 6 марта 2004 года по Государственному телеканалу «Россия», «наружку» (внешнее постоянное наблюдение. — Г.Ш.) за Шевченко было невозможно поставить, так как за каждым сотрудником КГБ в Нью-Йорке, в том числе и за резидентом, шла американская «наружка».
В управлении внешней контрразведки, в подразделении О.Д. Калугина, эти сигналы принимали весьма неохотно. Кстати, в 2002 году Мосгорсуд приговорил заочно бывшего генерала КГБ О.Д. Калугина, почетного чекиста СССР, кавалера 22 государственных наград, к пятнадцати годам лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима — по статье 275 УК РФ «Государственная измена». В 2003 году Калугин, уже проживавший в США несколько лет, стал американским гражданином и фактически недосягаемым для российского правосудия (любопытно, что американское гражданство он получил быстрее, чем мой отец). Как рассказывал Калугин, к нему в КГБ в 1978 году поступило личное письмо Ю. Дроздова о том, что, по всей вероятности, отец завербован ЦРУ. Прямых доказательств не было, имелись лишь наблюдения и домыслы. Тем не менее доложили тогдашнему начальнику Первого главного управления КГБ СССР (внешняя разведка) В.А. Крючкову. Однако шеф разведки, будущий председатель КГБ СССР и узник «Матросской Тишины» после провала ГКЧП (1991), не захотел тогда связываться с данным делом, по словам Калугина, — слишком высоким было положение этого дипломата. В ноябре 2003 года Калугин признался, что также считал подозрительным, что Шевченко перестал выполнять задания КГБ по сбору информации в Нью-Йорке. Кроме того, он ездил во Флориду без разрешения советского руководства за счет ЦРУ, как выяснилось позже, и там встречался с сотрудниками американских спецслужб. А вызов его в Москву (об этом рассказывается далее. — Г.Ш.) произошел не сразу из-за противодействия МИДа и высших партийных органов. Им нужны были мотивированные основания для отзыва посла в Москву, а таких причин тогда не было.
Незадолго до побега отца, зимой 1978 года, один из подчиненных Калугина, полковник внешней контрразведки Первого главного управления КГБ И.А. Дамаскин получил информацию от агента КГБ в Нью-Йорке о том, что некий Шевченко, занимавший высокий пост в ООН, хочет изменить родине и не собирается возвращаться в СССР. Дамаскин доложил об этом Калугину, думая, что поднимется большой скандал, но генерал сообщил, что Шевченко является «креатурой Громыко» и никаких действий предпринимать не нужно, ибо в дела Громыко лезть не стоит. Именно министр, по словам Калугина, послал Шевченко в ООН, и только Громыко может отозвать своего посла. По мнению Дамаскина, пассивное поведение Калугина в деле Шевченко было одной из причин перевода генерала с понижением в Ленинград. Дамаскин не исключил того, что Калугин уже тогда испытывал сочувствие к Шевченко. Интересно, что Калугин присвоил картину Айвазовского, которую подарил престарелый агент КГБ за рубежом Дамаскину. Тот хотел передать ее в Третьяковскую галерею, где, кстати, признали ее подлинность. Однако было необходимо указать дарителя или иметь официальное письмо от КГБ. Картина долгое время пролежала в сейфе Дамаскина, а в дальнейшем перекочевала к Калугину. Затем следы картины затерялись. Уже в конце 1978 года Калугина начали подозревать в шпионаже в пользу США. В 2003 году Калугин признал, что Дроздов был более настойчивым в деле Шевченко, ибо настаивал на срочном вызове подозреваемого в шпионаже в Москву. Если бы резидентом не назначили этого упорного генерала вместо Б.А. Соломатина, то, видимо, процесс сотрудничества моего отца с ЦРУ затянулся бы на более длительное время.
Примечательна реакция О.А. Трояновского на подозрения Дроздова. Как вспоминает генерал в своей книге, Трояновский указал ему на 1937 год и предупредил, что резиденту КГБ придется отвечать на клевету. Когда же мой отец остался в США, Трояновский позвонил Дроздову во второй половине ночи и сказал: «Юрий Иванович, случилось самое страшное…» — «Что, ушел?» — догадался резидент. Позднее Трояновский в беседе с Дроздовым говорил: «Ведь может же советский человек выбрать себе новую родину…»
Однако, когда А.А. Громыко спросили, кого министр иностранных дел прежде всего подозревает в измене, он ответил: «Шевченко вне всяких подозрений». Бывший заместитель начальника службы безопасности МИДа СССР полковник КГБ в отставке И.К. Перетрухин подтвердил данный факт в 2003 году. И полковник КГБ в отставке А.Я. Скотников, работавший в советском представительстве в Нью-Йорке вплоть до 1974 года, вспоминает, что Громыко следующим образом отреагировал на сигнал SOS Дроздова: «Не мешайте работать молодому способному дипломату». Из этого можно сделать вывод о том, что министр был склонен подозревать в шпионаже скорее Добрынина и Трояновского, чем Шевченко. В чем же заключалась «неприкосновенность» моего отца? На данный вопрос ответил в 2003 году Дроздов: «Высокие связи в разведке СССР и руководстве МИДа. Это затрудняло его разоблачение». Перед вызовом отца в Москву в апреле 1978 года Громыко «пробил» у Л.И. Брежнева специальную должность — заместитель министра по вопросам разоружения. Эту информацию, полученную мной от людей, близких к Громыко, подтвердил, в частности, упомянутый М.И. Курышев. После исчезновения отца эта должность замминистра была ликвидирована. Любопытно, что после бегства отца Громыко не смог вспомнить, был ли у него помощник по имени Шевченко в ответ на вопрос Андропова. «Помощников у меня много, а Шевченко я и не помню толком», — проговорил Громыко. Таким образом, министр показал, как надо выживать в условиях советской действительности. Тогда заместитель Андропова, начальник Второго главного управления КГБ (внутренняя контрразведка) генерал-полковник Г.Ф. Григоренко (его, заместителя Второго главка Ф.А. Щербака и О.Д. Калугина вызвал к себе председатель КГБ) положил на стол своего шефа семейные фотографии, изъятые при обыске в квартире Шевченко, на одной из которых министр с женой в свободной одежде вместе с четой Шевченко поедают шашлыки на даче у Громыко во Внукове. Андропов только пробормотал: «Ах, Андрей Андреевич!» Это подтвердил в ноябре 2003 года Калугин, по словам которого Андропов также добавил: «Нехорошо врать». Калугин тогда сказал Андропову, что КГБ принял все меры, отзывал Шевченко, но МИД посчитал необоснованными причины вызова и тем самым подтолкнул его к побегу. Между прочим, эта фотография, как и многие другие, была изъята из дела отца в КГБ по личному указанию Андропова. Он не хотел компрометировать своего друга Громыко и других советских руководителей. Еще раньше, как пишет ветеран внешней разведки А.А. Жемчугов в своей книге «Шпион в окружении Андропова», указанные фотографии исчезли из семейных фотоальбомов министра иностранных дел СССР.
Но отец был не помощником Громыко, а его доверенным личным советником по всем вопросам, включая связи с КГБ. Через Шевченко на стол Громыко попадали документы особой важности, в частности и из этого ведомства. Такими советниками всегда были люди, близкие к Громыко, сделавшие потом блестящую карьеру. Например, А.М. Александров-Агентов, ставший помощником четырех генеральных секретарей ЦК КПСС, В.М. Фалин — посол СССР в ФРГ, а потом секретарь ЦК КПСС, заведующий Международным отделом ЦК КПСС и один из распорядителей «золота партии». В своей книге «Без скидок на обстоятельства. Политические воспоминания» Фалин отмечает, что на посту руководителя группы советников («тайной канцелярии» министра) он был обязан пропускать через себя всю информацию, поступающую в МИД, и дважды в день делать доклад лично и только Громыко. Министр мог дать указание ознакомить (устно) с тем или иным документом своих заместителей, но это случалось нечасто. И совсем редко в особо секретные данные посвящались заведующие отделами.
После побега отца мания секретности порой доходила до абсурда — МИД перестал рассылать советским послам информацию о деятельности их коллег в других странах. Например, посол СССР в ФРГ не знал, о чем Москва договаривается с ГДР.
Не могу согласиться с известным журналистом Леонидом Млечиным, указавшим в книге «МИД. Министры иностранных дел. Романтики и циники», что А.Н. Шевченко не был близок к Громыко и «к главным секретам допущен не был». В своей новой книге «Особая папка. Служба внешней разведки» Млечин изменил свою точку зрения, но по-прежнему утверждает, что Шевченко был близок не к самому министру, а к его сыну Анатолию. Однако мне достоверно известно, что отец, пребывая на своем посту в ООН и приезжая в Москву, гораздо чаще встречался с Громыко и его женой, чем с сыном министра. Сын Громыко Анатолий в предисловии к отрывку книги Шевченко, опубликованном в еженедельнике «Совершенно секретно» (№ 9, 1990), ответил следующее на вопрос о том, как реагировал министр на побег Шевченко: «По правде говоря, долгое время я не решался задать ему вопрос на столь неприятную тему. Предал человек, которому он не только доверял, но и любил, гордился — как гордился профессиональным мастерством сотрудников дипломатической службы, с которыми имел дело. Измена Шевченко была для него ударом — и по его личному достоинству и престижу, и по престижу МИДа как такового. Переживал он, конечно, тяжело, очень тяжело. «Какая-то фантасмагория, абракадабра», — говорил он». Упомянутый Перетрухин, знавший по роду своей работы о делах МИДа больше, чем сотрудники КГБ на площади Дзержинского, подчеркивал, что Громыко и Шевченко были в весьма близких отношениях, и министр даже испытывал симпатии к жене своего личного советника, а Лидия Дмитриевна Громыко и Леонгина Иосифовна Шевченко были связаны узами спекуляции. Мой отец отмечал, что министр включил его в самый тесный круг — четырех-пяти человек — наиболее близких к Громыко. В некоторых вопросах Шевченко был осведомлен больше, чем заместители министра.
Весьма оригинален известный историк и писатель Р.А. Медведев (в 1989–1991 гг. — народный депутат СССР, член ЦК КПСС), который ухитрялся издавать на Западе при советской власти довольно откровенные по тому времени книги, несмотря на то что его родной брат проживал в Англии. В своей очередной книге «Неизвестный Андропов» Медведев пишет о Шевченко, что американские спецслужбы «отказались принять на себя заботу о его дальнейшей жизни и пропитании в Америке… он жил в Штатах в полном одиночестве… меняя гостиницы; гонорара от книги хватало ему на оплату не слишком дорогих номеров. В одной из нью-йоркских гостиниц он и умер в 1997 году». Каждое слово в процитированных фразах откровенная ложь! Если подобного рода информацию Рой Медведев использовал и в своих остальных многочисленных книгах, то неудивительно, что советские власти, и, частности, сам Ю.В. Андропов, не только не наказали «диссидентского» писателя, как других подлинных правозащитников, а, наоборот, не препятствовали изданию его книг за рубежом.
Дроздов вспоминает, что доверительно поведал ему председатель КГБ летом 1978 года: «Ю.В. Андропов сказал: «В деле с Шевченко ты был прав, я прочитал все материалы. Это наша вина. Наказывать тебя за него никто не будет, но… и Громыко тоже снимать не будем». Следует отметить, что, по моему мнению, дальнейшего повышения по службе генерал-майор КГБ также не получил (в звании он не был повышен). То, что он был прав, еще не значит, что Андропов был им полностью доволен. Дроздов далее фактически сам признает свой промах, отмечая, что А.А. Громыко спросил его, почему генерал, которого министр знал многие годы, не сообщил лично ему о Шевченко, а передавал тревожную информацию только заместителям министра (в действительности и первый заместитель министра В.В. Кузнецов был в курсе телеграмм Дроздова. — Г.Ш.) и О.А. Трояновскому. Безусловно, здесь министр слукавил, ибо его замы не имели права не сообщить ему о подобных сигналах резидента КГБ. Значит, все-таки весомых фактов измены отца не было, а были лишь подозрения. Любопытны признания Дроздова в 2003 году. Он сказал следующее: «Если бы Шевченко вернулся в Москву по вызову, то против него не было бы принято никаких мер, и он был бы назначен на ответственную должность в МИДе. А мне бы пришлось оправдываться, почему я оговорил посла». О.А Гриневский пишет в своей книге «Тайны советской дипломатии»: «Громыко еще плотнее замкнулся в скорлупе осторожности и подозрительности. Его поведение в последующие годы не понять без «фактора Шевченко»: Андропов тогда не тронул Громыко, хотя мог, зато получил верного сподвижника до конца своих дней. Это и есть «фактор Шевченко». Хотя Калугин, по-моему, справедливо считает, что даже если бы Андропов попытался поставить вопрос на Политбюро о снятии Громыко, то председателя КГБ там бы не поддержали. Как известно, Л.И. Брежнев не доверял Андропову и специально приставил к нему в качестве его первых заместителей двух своих друзей — генералов Г.К. Цинева и С.К. Цвигуна. Все личные инициативы Андропова сразу же становились известными генсеку ЦК КПСС. Председатель КГБ сильно зависел от руководства КПСС и его побаивался, особенно М.А. Суслова.
Отец, исчез 6 апреля 1978 года, после глупо составленной телеграммы из Москвы о вызове для консультаций по вопросам специальной сессии Генеральной Ассамблеи ООН по разоружению и по некоторым другим проблемам. Как отметил Калугин, текст данной телеграммы не был даже согласован с КГБ и грешил явной непродуманностью. Какие консультации могли быть в этой связи, когда все было уже известно?
В то время Громыко и Андропов договорились вызвать отца в Москву и строго с ним поговорить. Но безусловно, не на тему шпионажа. Интересно, что английского шпиона О. Гордиевского также срочно вызвали в Москву после того, как его выдал О. Эймс. Первая телеграмма очень испугала резидента КГБ в Англии и могла способствовать его побегу. Однако сразу же пришла успокаивающая телеграмма, и шпион, ничего не подозревая, приехал в Москву. Был учтен горький опыт с Шевченко — подозреваемых в шпионаже нельзя пугать внезапными и ничем не обоснованными вызовами.
Вызов в Москву отец обсуждал со своим старым другом Сташевским, который фактически предупредил моего отца об опасности, рассказав о телеграмме резидента КГБ об отце, случайно увиденной в МИДе на столе заместителя министра. За это Сташевский, назначенный ранее по протекции отца заместителем заведующего Отделом международных организаций МИДа СССР, на много лет оказался невыездным, правда, перед своей скоропостижной смертью в конце 80-х годов получил ранг Чрезвычайного и Полномочного посла СССР.
После побега отца у советского руководства уже не было сомнений, что шпионом, передававшим особо ценные сведения о решениях высшего руководства СССР по внешнеполитическим вопросам и об агентуре КГБ и ГРУ в основных посольствах СССР за рубежом и в ООН, был Аркадий Шевченко. Генерал-лейтенант КГБ в отставке Н.С. Леонов вспоминал в 2002 году на страницах газеты «Правда», что он встретил Шевченко на одном из приемов во второй половине 70-х годов и был удивлен, когда последний обратился к нему со следующими словами: «Здравствуйте, товарищ генерал!» У Леонова было справедливое чувство, что Шевченко специально так говорил для того, чтобы это могли услышать агенты ФБР. Однако никаких фактических доказательств о сотрудничестве отца с ЦРУ советское руководство в то время не имело. Данный факт, в частности, подтвердил начальник следственной группы Следственного отдела КГБ майор О.А. Добровольский, которому я был вынужден летом 1978 года неоднократно давать свидетельские показания в следственном изоляторе КГБ (сами следователи называли его Лефортовской тюрьмой, там находится этот отдел).
В апреле 1978 года Добрынин и Трояновский по указанию руководства СССР пытались на двух встречах в Нью-Йорке уговорить Шевченко вернуться на родину. Причем Добрынина, который находился тогда в Москве, советские власти специально срочно направили в Нью-Йорк. Отец, прибывший на встречи в сопровождении многочисленных агентов ФБР и полиции, категорически отказался вернуться в СССР. На пути из лимузина к двери отеля, где происходила встреча, был выставлен заслон из двадцати сотрудников ФБР, которые прикрывали отца. За встречами следили агенты КГБ, но они держались на значительном расстоянии от американских коллег. Советские послы передали Шевченко письма от жены и сына с просьбой вернуться в СССР. Письмо мамы было написано от руки, а мое письмо было почему-то напечатано на машинке и не подписано (это довольно странно, ибо я писал все письма отцу от руки). Мой отец категорически отказался объяснять причины своего поступка и заявил следующее: «Я уйду в отставку с поста заместителя Генерального секретаря ООН при определенных условиях: против Лины и моей семьи не будет принято никаких репрессивных мер». После второй встречи (уже только с Трояновским) машины ФБР, замыкавшие конвой охраны Шевченко, просто взяли и заблокировали все движение на десять — пятнадцать минут на Бруклинском мосту в Нью-Йорке, чтобы дать возможность лимузину с отцом скрыться.
По иронии судьбы отец снимался в 1949 году в эпизодической роли в фильме «Встреча на Эльбе». Любовь Орлова, которая играла в нем сотрудницу ЦРУ, приказала сержанту взять у нее пакет. Этим сержантом был мой отец. А дальний предок отца, возможно, участвовал в Войне за независимость Америки в XVIII веке.
6 мая 1978 года моя мама покончила жизнь самоубийством и была похоронена по распоряжению А.А. Громыко на Новокунцевском кладбище (филиал Новодевичьего), рядом с В. Дворжецким, исполнителем роли белогвардейского генерала Хлудова в художественном фильме «Бег» по мотивам пьесы М.А. Булгакова. Самое удивительное, что реальный генерал полгода удерживал Крым, обороняясь против десятикратно превосходящих сил Красной армии, а в 1921 году перешел на сторону коммунистов, и эта операция была спланирована ВЧК-ОГПУ. На похоронах моей мамы был исполнен гимн Советского Союза.
Незадолго до избрания М.С. Горбачева Генеральным секретарем ЦК КПСС в крупнейшем в США издательстве «Альфред Кнопф» вышла в свет книга А.Н. Шевченко «Разрыв с Москвой», которая сразу стала бестселлером номер один и была переведена в дальнейшем почти на все языки мира. За все издания книги отец получил более одного миллиона долларов США. В своей книге отец, имевший доступ к документам особой важности (ему даже запрещали читать публичные лекции в Москве), впервые подробно рассказал о своем сотрудничестве с ЦРУ (1975–1978) и дал нелицеприятные характеристики почти всем высшим руководителям советского государства, видным дипломатам и сотрудникам КГБ. Эта книга до сих пор не издана в России. Как признал О. Эймс, шпионивший на СССР и Россию, в своем интервью американскому журналисту П. Эрли, Шевченко регулярно информировал ЦРУ о проявляющихся в Кремле разногласиях между Л.И. Брежневым и А.Н. Косыгиным по поводу отношений СССР и США, сообщал, что СССР указывал своему представителю О.А. Трояновскому делать в ООН, о директивах послу в США А.Ф. Добрынину, какова была позиция СССР на переговорах по ограничению стратегических вооружений и о том, до каких пределов Советский Союз может уступать США на этих переговорах. Шевченко предоставлял подробную информацию об ослаблении советской готовности участвовать в событиях, связанных с боевыми действиями в Анголе, совершенно секретные сведения о советской экономике и даже доклады о быстро сокращающихся запасах нефти на месторождениях в Волжско-Уральском регионе. Шевченко, признал Эймс, имел доступ к огромной информации. Все, что нужно было делать ЦРУ, так это задавать вопросы. Кроме того, отец выдал США всех агентов КГБ за рубежом, каких он знал, — сотни советских разведчиков, которых пришлось снимать с активной работы. Упомянутый М.И. Курышев заявил мне, что мой отец нанес СССР больший ущерб, чем полковник ГРУ О. Пеньковский, работавший на ЦРУ и английскую разведку (СИС). Бывший заместитель Курышева, полковник КГБ в отставке И.К. Перетрухин отметил в своем комментарии к моей статье в газете «Аргументы и факты» от 30 апреля 2003 года: «Размеры этого ущерба действительно трудно преувеличить. Шевченко имел доступ к совершенно секретным сведениям, касавшимся тончайших деталей переговоров с США по самым разным вопросам. Когда Громыко приезжал в Нью-Йорк на сессию Генассамблеи ООН, он рассказывал другу Аркадию о расстановке сил в Политбюро, о состоянии здоровья его членов, о новых назначениях и многом другом, что даже перечислить невозможно. Шевченко имел информацию о сотрудниках КГБ и ГРУ, работавших под дипломатической «крышей», поэтому после его побега многие наши мероприятия были направлены на обеспечение их безопасности», ибо он всех их выдал. Перетрухин также подчеркнул, что после побега Шевченко КГБ провел в Нью-Йорке одиннадцать специальных мероприятий, которые должны были свести к минимуму ущерб, нанесенный моим отцом. О.Д. Калугин в ноябре 2003 года также отметил, что незадолго до побега Шевченко американцам стал известен секретный отчет о работе Постоянного представительства СССР при ООН за год. Кроме того, на восстановление даже средней резидентуры требуется три-четыре года. В Нью-Йорке же действовало больше всего легальных и нелегальных советских разведчиков.
Ю.И. Дроздов подчеркнул, что Шевченко как Чрезвычайный и Полномочный посол СССР получал доступ ко всей оперативной и политической информации, поступавшей в МИД. Это давало ему возможность иметь обзор политической активности советского МИДа не только в советско-американских отношениях, но и по всем странам мира, которые являлись членами ООН. Причем ключевые внешнеполитические решения СССР становились известными США задолго до их принятия. Таким образом срывались директивы ЦК КПСС по ряду важнейших вопросов.
Бывший куратор моего отца от ЦРУ П. Эрнст подтверждает, что информация, которую давал Шевченко, была уникальной. Он был вхож в высшие кремлевские сферы и поэтому владел сведениями не только по отдельным проблемам, но мог объяснить и сам процесс принятия решений. Ведь американским властям было трудно понять, каким образом советские вожди размышляют, договариваются по тому или иному вопросу. Именно это было самым ценным вкладом Шевченко.
Как известно, все спецслужбы мира не прощают такого. И уж очень советскому руководству хотелось отомстить высокопоставленному перебежчику и «утереть нос» США.
Одновременно с выходом в свет книги отца в апреле 1985 года был завербован КГБ за огромные деньги (по некоторым оценкам, ему было передано моим бывшим приятелем по работе в МИДе С.Д. Чувахиным, а также другими связниками наличными в общей сложности порядка 2,5 миллиона долларов США) начальник отдела ЦРУ по советским делам О. Эймс, который, в частности, если и не первым завербовал Шевченко, то некоторое время был его куратором. Интересно, что отец получил от ЦРУ в общей сложности сопоставимую сумму денег (правда, не во время сотрудничества, а после побега), как и Эймс от КГБ, и имел пожизненную пенсию только от ЦРУ 5 тысяч долларов США в месяц. Не является ли вербовка Эймса своеобразной местью КГБ ЦРУ за побег Шевченко?
По данному поводу Дроздов сказал следующее: «Этот вопрос не ко мне!» Дипломат С.И. Дивильковский отмечает, что Эймс не «упал с неба» на советское посольство и его работников: «Наше знакомство с ним оказалось возможным и, пожалуй, закономерным благодаря существованию некой «цепочки связей», завязывавшихся в 1980–1981 годах в Нью-Йорке».
До 1992 года отец счастливо жил в своем огромном доме и мечтал воссоединиться с детьми. Внезапно он женится в третий раз. Нельзя исключать того, что его молодая жена действовала по заданию КГБ СССР. Она, подобно коварной Далиле, согласно библейской легенде покорившей богатыря Самсона своей красотой, молодостью и обаянием, выудила у отца все его недвижимое имущество (на сумму более 2 миллионов долларов). Единственно, что она не успела отнять у отца, так это его пенсию, равную почти 7 тысячам долларов США в месяц, хотя и пыталась отсудить половину. После смерти отца у него остался долг 600 тысяч долларов США, и он был тайно похоронен, без согласия дочери, вопреки своему завещанию, на участке, принадлежащем православной церкви, которая подставила отцу его последнюю роковую жену. Может быть, это была очередная месть со стороны КГБ?
Полковник внешней разведки в отставке М.П. Любимов пишет, как, например, «агентесса» КГБ соблазняла в 1985 году морского пехотинца, работавшего в посольстве США в Москве. Причем в доказательство Любимов приводит два совершенно секретных документа, адресованных председателю КГБ СССР В.М. Чебрикову. Так почему же картограф Наташа, приехавшая в США в 1990 году, не могла быть аналогичным агентом? Да к тому же она была почему-то удивительно похожа на Джуди Чавес — девушку по вызову, найденную для Шевченко сотрудником ФБР. Как известно, вкусы мужчин всегда учитываются компетентными органами. Несомненно также, что в то время КГБ искал дополнительные источники информации об изменнике.
Между тем в Москве, МИДе, кооперативном жилом доме на Фрунзенской набережной происходили не менее драматические события. Об этом и многом другом я попытаюсь беспристрастно и объективно рассказать в моей книге, не оправдывая и не осуждая своего отца.