Побег из коридоров МИДа. Судьба перебежчика века

Глава 13 НОВАЯ СЕМЬЯ: РАДОСТИ И НЕПРИЯТНОСТИ. ВЕРХОВНЫЙ СУД СССР ПОМОГАЕТ РАЗМЕНЯТЬ КВАРТИРУ

Наступал новый, 1981 год. Моя сестра пригласила на встречу Нового года большую шумную компанию. У нас были несколько музыкантов, ныне широко известных, которые в то время работали в ресторанах. Среди шумной и веселой компании я обратил внимание на симпатичную, скромную и обаятельную девушку с прекрасной фигурой. Она также меня выделила — я ее покорил галантностью в обращении с женщинами. Я предложил ей кофе, она с благодарностью приняла его, и между нами завязалась беседа. Мы проговорили до утра и поняли, что мы нужны друг другу. Нина стала подарком судьбы для меня.

14 февраля 1981 года (День святого Валентина) мы зарегистрировали наш брак. Тогда же мы обвенчались в римско-католическом костеле Святого Людовика, находящемся на улице Мархлевского (сейчас — Малая Лубянка), куда приехали на свадебной машине «Чайка», которую тогда можно было заказать для этой цели. По иронии судьбы церковь находилась рядом с основным зданием КГБ СССР, где сидел в своем кабинете всесильный Ю.В. Андропов.

Наконец-то, после всех выпавших на мою долю бед и невзгод, я нашел свое счастье. Еще И. Тургенев писал, что самых хороших и верных жен находят в провинции России. Моя жена родом из Тульской области Я взял фамилию жены и стал в 1981 году Осиповым, так как мне было неприятно носить фамилию бывших родственников, которые фактически нажились на моем горе.

Летом 1981 года мы с женой отправились в Сочи в свадебное путешествие на целый месяц, так как у кандидатов наук довольно большой отпуск — тридцать шесть рабочих дней (сорок два календарных). Вместе с нами туда приехала группа знакомых музыкантов, и мы весело провели время. Я с женой сфотографировался на фоне теплохода «Адмирал Нахимов», который через несколько лет был трагически потоплен сухогрузом «Васев». Я всю жизнь мечтал прокатиться на «Адмирале», самом большом в СССР пассажирском корабле. Его каюты были отделаны ценными породами дерева, однако он был очень старым, немецкого производства (раньше назывался «Берлин») и достался СССР в качестве репараций после Великой Отечественной войны.

В начале 1982 года у меня начали портиться отношения с бабушкой, которой исполнилось уже семьдесят шесть лет. Жизнь у нее была очень тяжелой, а тут еще и возраст. Она, ревнуя меня к жене, стала постоянно обращаться в районное отделение милиции с целью выселить Нину из нашей квартиры. Участковый милиционер В. Клинцов (в дальнейшем он стал полковником, начальником межрайонного ОВИРа) ходил к нам домой как на работу с соответствующими предписаниями два раза в неделю. Я добился с помощью КГБ следующего решения Исполнительного комитета Ленинского районного Совета народных депутатов города Москвы № 52/6-43 от 07.12.1983 года: «Жилищная комиссия Исполкома рекомендует удовлетворить просьбу заявителя продлить разрешение на временное проживание жены без прописки на его жилой площади сроком на один год. Председатель Исполкома. Секретарь Исполкома».

Однако бабушка (член КПСС с 1948 года) добилась отмены данного решения Исполкома райсовета через МГК КПСС. В районном суде мне сказали, что для прописки жены без согласия родственников ей нужно родить ребенка. 7 ноября 1982 года в моей семье произошла трагедия: на седьмом месяце беременности жены по вине врача роддома на Шаболовке (она даже рецепты выписывала на русском языке) умер наш мальчик. Жене в роддоме давали дефицитное американское лекарство, которое необходимо было принимать одновременно с сердечным. Однако дежуривший в праздник врач не сделал этого, и у ребенка остановилось сердце. Другие врачи спрашивали жену, не будет ли она подавать в суд. Но я не видел в этом никакого смысла. Бабушка злорадствовала по данному поводу. Полковник КГБ, который курировал нашу семью, сказал мне, что он не исключает возможности подкупа врачей. Бабушка с удвоенной энергией продолжала ходить с жалобами к начальнику райотдела милиции Киржнеру, а также подавала соответствующие иски в суд.

Мое терпение лопнуло. Я позвонил в КГБ, сказав следующее: «Если районное отделение милиции будет продолжать выселять мою жену, я организую международный скандал и созову пресс-конференцию». После этого полковник КГБ СССР Смирнов приезжал к Киржнеру и просил его не трогать мою жену. Некоторое время нас не беспокоила милиция. Однако бабушка продолжала жаловаться в различные высокие партийные и государственные инстанции. По-прежнему в нашу квартиру приходил участковый милиционер Клинцов, правда, он всегда мне сочувствовал и говорил, что действует по указанию начальства. Жена не выдержала и уехала на несколько месяцев к сестре в Душамбе (Таджикистан). Полковник КГБ сказал мне, что она зря это сделала, ибо никто не смог бы нам ничего сделать.

В конце концов в 1984 году районное управление внутренних дел направило бабушку на обследование в психиатрическую больницу Кащенко. Она пробыла там неделю и вышла со справкой, в которой перечислялись ее болезни и был сделан следующий вывод: «Концевич А.К. за свои действия не отвечает». Теперь основная злоба бабушки была направлена уже на следователя РУВД Власкина, который, как она считала, обманным путем заманил ее в больницу. «Я еще доберусь до Власкина, он у меня попляшет», — говорила она. Однако на ее жалобы теперь уже никто не реагировал. Кстати, тогда она поссорилась со всеми своими родственниками.

После этого мы стали заниматься вопросом размена нашей квартиры, так как у сестры родился второй сын и возникла необходимость жить отдельно.

Юристы КГБ СССР долго ломали голову, как можно разменять нашу квартиру, но так и ничего не придумали. Ведь формально паевой взнос принадлежал моему отцу, дополнительной мерой наказания которого была полная конфискация лично принадлежащего ему имущества. Следовательно, проживать в его квартире мы имели право (в Конституции СССР было закреплено право на жилище), а вот разменять ее мы не могли.

Тогда я обратился в Верховный суд СССР. Верховный судья по гражданским и жилищным делам П.Я. Трубников, крупнейший специалист по данному вопросу, автор книги «Жилищные, дачные и гаражные кооперативы», сказал, что у нас есть только один выход из создавшегося положения: после конфискации пая его выплата по-новому. Было принято соответствующее решение Верховного суда СССР. Я совместно со своими родственниками выплатил около 11 тысяч рублей, и мы получили возможность искать конкретные варианты обмена квартиры.

В 1985 году семья наконец-то разменялась, и мы с женой Ниной стали жить в небольшой двухкомнатной квартире в этом же доме (я ее получил на себя одного, так как диплом кандидата наук давал мне право на дополнительную комнату), а сестра в трехкомнатной на Ленинском проспекте. Мне пришлось доплачивать около 5 тысяч рублей. Я выплатил паенакопление только за одну комнату в квартире отца, а новая хозяйка нашей квартиры сказала мне, что я обязан ей доплатить за одну лишнюю комнату. Мы получили пять комнат, а она четыре. Но она не учла того, что отцовская квартира была отделана ценными породами дерева — орехом, дубом и так далее (ремонт обошелся родителям в 25 тысяч рублей), а моя новая квартира, в частности, была в ужасном состоянии и требовала капитального ремонта. Таким образом, мне срочно нужно было искать деньги. Из ценных вещей у меня остался только тот самый старинный секретер XVIII века, в тайнике которого лежали основные драгоценности, изъятые после обыска в квартире отца. Бабушка говорила, что купила его в 1977 году за 7,5 тысячи рублей. Я стал искать покупателей. Жена посла в отставке Б.Л. Исраэляна Алла, проживавшая в нашем доме, посмотрела на мой секретер и, узнав его цену, сказала, что он ей не нужен. Однако она дала мне телефон известного художника И.С. Глазунова, который также интересовался антиквариатом. Я ему позвонил, но когда он услышал о цене, то заявил: «Я таких денег не имею» — видимо, тогда он был «бедным» человеком. Мне пришлось сдать секретер в комиссионный магазин на Фрунзенской набережной. Через несколько дней секретер продали, и я получил за него 5,5 тысячи рублей. Таким образом, я рассчитался за новую отдельную квартиру. Мы с женой были безмерно счастливы — никто не мешал нам нормально жить.

Следует подчеркнуть, что родительская квартира в дальнейшем никому из ее владельцев не принесла счастья. Согласно народному поверью, в доме самоубийцы не может быть ничего хорошего. У новой хозяйки квартиры не сложились отношения с сыном, ее отец быстро умер, и она была вынуждена ее разменять. Владельцем квартиры затем стал какой-то новый русский, сделавший там грандиозный евроремонт. Однако по иронии судьбы его квартиру два раза сильно затопило из-за неисправности крыши (наша квартира находилась на последнем, девятом этаже), причем вода один раз протекла до седьмого этажа. После этого бизнесмен не выдержал и продал квартиру.

Кстати, когда сестра проживала с бабушкой на Ленинском проспекте, последняя стала жаловаться уже на сестру с мужем. Соседи смотрели на них как на «истязателей бедной старушки». Позднее она захотела жить в доме престарелых для ветеранов КПСС. Хотя это был привилегированный дом, когда я приехал туда с мужем сестры В.Г. Иванцовым после смерти бабушки, у меня защемило сердце от жалости, в каких условиях она провела свои последние годы жизни. Бабушка умерла на восемьдесят девятом году в 1994 году. Я вместе с Иванцовым похоронил ее урну в могиле моей мамы на Новокунцевском кладбище (бабушка неоднократно просила кремировать ее после смерти, ибо она не хотела, чтобы «черви ели ее тело в гробу»).

Что касалось дачи в поселке Валентиновка, то с ней было намного сложнее. Дача считалась тогда предметом роскоши. Кроме того, в дачном кооперативе было много претендентов на нашу загородную виллу, в том числе один Герой Советского Союза. Было опасно добиваться в Верховном суде СССР конфискации пая дачи, хотя после этого мы и имели преимущественное право на вступление в кооператив. Председатель кооператива Ю.Н. Ефимов не гарантировал нам, что общее собрание проголосует именно за нас.

26 ноября 1988 года у нас с Ниной родился сын, которого я назвал Аркадием в честь деда. Мы были безмерно счастливы. Когда Аркаше исполнился один год, я стал обучать его английскому языку.